В июле в Венеции жарко. Жарко так, что потеешь аки свинья. Пока был молод, я как-то не потел. А тут вдруг такое. Сперва подумал, это оттого, что очень быстро хожу. Хожу действительно быстро, трудно не вспотеть. Начал ходить медленно, всё равно потею. Тогда подумал, что это из-за фотографического рюкзака весом в десять кило. Без рюкзака никак, вроде ради фоток и приехал. Поэтому продолжал ходить и потеть.
И вот иду это я по Рива-дельи-Скьявони (Riva degli Schiavoni). Рива — это, как мы помним,
набережная. Скьявони — это на венецианском диалекте итальянского славяне, скьявони — склавони — славони — славяне. Славянская набережная, то есть. У них есть Угольная набережная, а есть Славянская. Малограмотным может показаться, что на одной выгружали с кораблей уголь, а на второй либо жили, либо работали славяне. На самом деле основой первичного венецианского благополучия была торговля рабами. Основная масса рабов поставлялась из России, где наших предков ловили наши древние друзья — крымские татары. Ну и наши князья, понятно, не отставали — продавали единоверцев-соотечественников, поднимая неплохие деньги. Так что на Славянской набережной наших предков выгружали. А потом продавали в рабство мусульманам.
Христиан-венецианцев нисколько не смущала торговля славянами-христианами — мусульмане давали за славян хорошую цену, и торговля процветала. Расторопных венецианцев не мог угомонить даже римский папа, не одобрявший подобную торговлю. Папу, правда, больше тревожила помощь экономике ислама, а не продажа православных. И только византийский император мог урезонить итальянских барыг, но что с ним после этого стало — мы рассмотрим немного позже.
И вот бреду это я по набережной, на которой когда-то продавали наших предков. Аккуратно, чисто — как положено в цивилизованной Европе. Забрёл довольно далеко, жилые дома уже почти закончились. Глядь — на берегу, практически в воде, какой-то памятник залёг. Подошёл с целью разглядеть и сфотографировать.
Самый выгодный ракурс — чтобы в кадр попал дворец дожей и колокольня на площади Сан-Марко. Но при этом на переднем плане будут ноги и задранное платье, что не совсем эстетично. Поэтому заснял на фоне морских просторов, без чудес венецианской архитектуры.
Берег моря, у воды лежит убитая горем женщина. Ничего в ней благородного — грубая фигура, простенькое платье. Немедленно подумалось — наверно, памятник всем тёткам, мужики которых не вернулись с моря. Экономическая мощь Венеции держалась на флоте. На флоте служили все уважаемые люди. Естественно, морские путешествия сопряжены с известными опасностями — как природными, так и человеческими. Здесь суровый шторм, тут пираты, отсюда прут злые генуэзцы, оттуда — ещё более злые турки. Торговля и война неразлучны, торговые преференции всегда добывались огнём и мечом. Тысячи лет мужики уходят в море, и далеко не всегда возвращаются.
А тётки ждут и ждут их на берегу. Отцов, братьёв, мужей, сыновей. Вернулся корабль, а твоего на нём нет. Как это говорят? Бог дал, бог взял. И всё, что ты можешь сделать — упасть и плакать. Никого не вернёшь, ничего не изменишь. Его нет, а ты одна, да дети малые, которых кормить и растить. Жизнь жестока, и плачешь ты лёжа или стоя — ей всё равно. Набегает прилив, убегает отлив — убитая горем женщина лежит у воды.
Немедленно вспомнилось печальное произведение Роджера Уотерса Southampton Dock:
She stands upon Southampton dock
With her handkerchief
And her summer frock clings
To her wet body in the rain.
In quiet desperation knuckles
White upon the slippery reins
She bravely waves the boys goodbye again.
Жалость унижает. Но тётенек всё равно жалко.
Придя домой, заглянул в путеводитель. Оказалось, памятник называется Ла Донна Партиджана, то есть Партизанка. И посвящён он "всем женщинам, погибшим в сражениях второй мировой войны".
При чём тут море — понять не смог.
Новости
VIP
