Михаил Прохоров на линии

— Был прекрасный заголовок — «Прохоров бросил вызов Путину, возглавив либеральную партию», но все партии у нас согласовываются на Старой площади, и хотелось бы понять, насколько это не ваша игра, зачем она вам нужна, чего вы от нее ждете.

— Сама постановка вопроса неправильная. Я думаю, здесь работает несколько стереотипов. Естественно, что любой крупный бизнесмен в нашей стране регулярно общается с руководством страны по решению своих бизнес-проблем. Сама суть бизнеса состоит в том, что бизнес должен уметь договариваться со своими ключевыми контрагентами. В политике, насколько мне известно, хотя я политик молодой, законы немного другие. Поэтому когда некоторые мои знакомые мне порекомендовали подумать над этим предметом…

— Какие знакомые?

— Они просили не называть их имена. Каждый из них, конечно, во время разговора выражает свою гражданскую позицию или личное мнение в отношении проблем страны. И я вот сильно не уверен, что я имею право рассказывать всем о личных взглядах этих людей. Захотят — расскажут сами. Я совершенно счастливый человек, мне нравится заниматься бизнесом. Но когда несколько человек…

— Просят?

— Не просят, но советуют посмотреть на все немного с другой стороны. И когда посмотришь на бизнес и на себя со стороны, начинаешь понимать, что, возможно, когда тебе хорошо, многим другим, скажем так, не очень хорошо. А среда едина. Невозможно быть в отрыве от остальных процессов, происходящих в стране. И вот если посмотреть на дистанцию в 5, 10, 15 лет, начинаешь думать о том, что если бизнес-среда будет ухудшаться, скажется ли это на моем бизнесе. Вывод очевидный — скажется. Что ты можешь сделать, чтобы этого не допустить? Нужно самим менять среду, делать ее лучше. Поэтому я как-то неожиданно для себя принял решение: а почему бы мне не попытаться сделать это самому.

— Вплоть до того, что пойдете в Госдуму и будете там, не знаю, вице-спикером?

— Я иду работать в Госдуму, я уверен в том, что нам удастся преодолеть не только семипроцентный барьер, я поставил задачу-максимум — стать второй партией в Государственной думе. Знаете, если так дальше пойдет, бизнес может стать раритетной профессией.

— Если вас выберут лидером на съезде, это будет ваша персональная партия? Можно так говорить, или она будет чья-то еще?

— Я всегда в бизнесе работал в команде. Один даже самый яркий человек ничего не способен сделать, если нет сильной команды.

— Александр Волошин — в этой команде или нет? О «Правом деле» говорят как о проекте Волошина.

— Это не соответствует действительности.

— А супруги Юмашевы?

— Тоже не имеют никакого отношения. Слухов очень много, к ярлыкам я уже привык и отношусь к ним спокойно.

— Но откуда берутся эти слухи? Люди не доверяют тому, что Прохоров сам может принимать политические решения.

— Я думаю, это нормально. Если люди, скажем, могут прислушиваться к бизнесмену Прохорову, а как политик Прохоров — это неожиданно и оригинально, и это рождает большое количество слухов. Слухи — вещь хорошая, которая просто прибавляет популярности.

— Немного в сторону вопрос — Вы такой редкий олигарх, у которого есть свои общественно-политические СМИ. Вы согласовывали свои медийные проекты в Кремле? Возможна ситуация, когда вам из Кремля позвонят — мол, Маша Гессен что-то не то написала?

— Для меня это всегда было только бизнесом. И никогда в жизни я не влезал в политику изданий, вы можете спросить у самих участников. Если кто-то скажет, что я когда-то кому-то звонил и что-то просил снять или поставить, я готов с ним разбираться лично.

— А вам-то звонят?

— Мне звонят, да. Бизнесмены, которые обижаются. Из Кремля не звонил никогда и никто. Не знаю, правда, хорошо это или плохо.

— Cвежий пример — проект Быкова, Ефремова и Васильева «Гражданин поэт», который теперь ваш. Ситуация Натальи Синдеевой возможна с вами, когда вы испугаетесь обидеть Путина или Медведева и снимете эти ролики?

— Знаете, здесь каждый медиауправленец поступает по-своему. Я месяц спустя узнал о том, что Кацман (Юрий Кацман, главный редактор газеты F5. — Прим. ред.) купил этот проект для себя. Когда вышел «Дядя Степа — миллиардер», я первый раз послушал этот проект.

— Кстати, говорят, что как раз Наталья Синдеева будет в вашей партии.

— Об этом лучше у самой Натальи Синдеевой спросить. Мне просто страшно называть какие-то имена сейчас, потому что они будут рождать неподтвержденные слухи. Люди со мной встречаться бояться будут. С кем ни встретишься, они уже в партии.

— В «Ведомостях» писали про Керимова.

— Мы с Керимовым являемся партнерами, в том числе в «Полюс золоте», и довольно часто встречаемся. Кроме того, у нас дружеские отношения. Мы с ним, естественно, эти вопросы теоретически обсуждали, но никаких конкретных договоренностей не достигали.

— До съезда вы вообще ничего конкретного говорить не хотите?

— Почему же, просто многие вещи, которые мы считаем важным заявить, мы сейчас описываем в виде конкретной программы, манифеста. Это прямо сейчас происходит, в текущем моменте, и эта работа не закончена. А мы хотим, чтобы наша программа воспринималась в целом виде, а не как набор различных идей.

— И переименованием партии?

— Это мое личное мнение, я не хотел бы его никому навязывать, но хотелось бы найти какой-нибудь новый бренд, который отражал бы те реалии и те чаяния, которые сейчас есть у наших людей. Но этот вопрос не ко мне, потому что я названия придумываю не очень хорошо, я обычно пользуюсь профессиональным мнением.

— «Сноб» будет придумывать?

— И «Сноб» тоже. За выходные только в блог 106 вариантов названия пришло. Все прочитал. И большая часть так или иначе связана с переменами и прогрессом.

— Вы единственный крупный бизнесмен, который не постеснялся в прошлом году сказать, что дает деньги на организацию форума на Селигере. Раньше тоже ходили слухи, что вы спонсируете мероприятия нашистов. Хотелось бы понять, зачем вам это нужно.

— Опровергать слухи, не соответствующие действительности, всегда очень легко.

— А соответствующие?

— Если вы в курсе, я член президентской комиссии по инновациям. На одном из заседаний обсуждался вопрос, как вовлекать молодежь в инновационную историю. Так родилась идея воспользоваться площадкой и сделать на Селигере инновационную смену. Я поставил единственное условие, что ребят подбираем мы сами. Полторы тысячи человек, которые занимаются инновациями, — это молодые ученые, студенты, аспиранты или бизнесмены. И они там довольно эффективно поработали. Одно из решений, которое мы нашли на Селигере, в частности, участвует в «ё-мобиле».

— Вам понравилось на Селигере?

— Понравилось — большое количество молодежи, очень умной, содержательной, яркой. А потом с половины восьмого утра я учил молодых инноваторов кататься на настоящем скутере на воде. Получилось настоящее зажигалово. Мы закончили в начале второго, и я почувствовал, что устал, несмотря на свою спортивную подготовку.




— А как вам сам Василий Якеменко?

— Я его видел раза четыре в жизни, близко мы с ним не знакомы.

— Проект «ё-мобиля» выглядит вполне политически мотивированным, потому что автопром у нас всегда скорее политическая история, чем бизнесовая. Зачем вам это нужно?

— Проект сугубо экономический и потребительский, и надо сказать, что здесь есть тоже такой парадокс: мы в России не верим, что сами можем сделать здесь что-то новое. Мне хотелось бы этот стереотип тоже преодолеть. Мы базируемся исключительно на конкурентных преимуществах. Сейчас в рамках борьбы за экологию и эффективность и сохранение экологии выходят концепты, идеи которых еще сто лет назад сформулировал Тесла. Ничего фантастически нового нет, просто поменялся уровень техники и электротехники, поэтому мы в некотором смысле действуем по пути Apple — берем самые современные наработки, которые уже существуют, и просто упаковываем их на новой платформе. Причем электротехническая школа, которая есть в России, на мировом уровне находилась всегда и находится до сих пор — в отличие от механообработки. Мы придумали концепт, который потребляет инновации, и в этом смысле машина уникальна, она позволяет внедрять новые разработки за несколько месяцев. Концепция блоковая. Это абсолютный бизнес-проект, никак не связанный ни с какой благотворительностью. Это бизнес, он будет стоить, я думаю, дорого, если даже сравнить с потенциальным конкурентом — с машинами «Тесла», — эта компания уже стоит несколько миллиардов долларов, а наша машина лучше. Чтобы преодолеть стереотип неверия, нужно запустить завод. На каждом этапе нам говорят, что это невозможно. Сначала, когда мы представили проект, нам сказали, что в России такое невозможно. Когда мы представили образец, нам говорили, что он не поедет, — поехал. Теперь говорят, что не откроем завод. Надо открывать завод.

— Вы говорили, что ваша политическая цель — нормальный климат для бизнеса, но ведь он не изменится, пока Ходорковский сидит. Насколько эта тема для вас важна, будете ли вы лично об этом говорить?

— Конечно, я обязательно по этому вопросу выскажусь на съезде.

— Но у вас же есть какое-то мнение по делу Ходорковского — или вы не хотите говорить?

— Как потенциальный политик я просто не хочу опережать события. В человеческом плане мне очень жаль, что в нашей стране возможны такие судебные процессы.

— А если Ходорковский захочет пойти в вашу партию?

— Насколько я помню, он публично говорил, что не собирается заниматься политикой ни в каком виде.

— Самым популярным несистемным лидером сейчас, видимо, считается Алексей Навальный. Что вы думаете о нем, считаете ли вы его реальной политической фигурой?

— Я считаю, что он делает очень полезную работу, я бы назвал его санитаром леса. Это то, что называется «общественный контроль». С позиции политической партии мы должны прежде всего думать о том, как изменить саму систему, потому что без смены системы, без новой экономической модели, нового баланса между всеми участниками экономического процесса даже десять Навальных, несмотря на весь их героический труд, ничего не поменяют.

— Насколько для вас важно, кто станет президентом в 2012 году? Кто — Путин или Медведев — предпочтительнее для вас?

— Cначала хотелось бы узнать, кто выдвигается. После того как это станет понятно, хотелось бы понять, какая у него программа. Свой выбор я буду делать исходя не из лозунгов, а из того, как эта программа будет реализована.

— Вы видите разницу между Путиным и Медведевым?

— Они точно разные люди. Я не близко знаком с президентом и премьер-министром.

— Вы так уверенно говорите о семи процентах и о звании второй партии, а ведь ни для кого не секрет, что эти семь процентов часто могут нарисовать. Вы на это рассчитываете?

— А что значит «нарисовать»?

— Ну вот буквально — сидит избирательная комиссия и фальсифицирует.

— Я совсем пока не сильно знаком с избирательными технологиями, но, насколько понимаю, чтобы не было фальсификаций, нужно иметь своих людей у каждого участка. Это обычная сетевая работа.

— А если будете недовольны результатами выборов, выведете людей на майдан?

— Есть же простое решение: если видишь где-то нарушение, оспаривай его в суде. Я так привык поступать.

— Пока ни у кого не получалось — ни у коммунистов, ни у «Яблока».

— Посмотрим, как у нас получится.

— Какой вы видите Россию через двадцать лет? Какой она будет и какой должна быть?

— Если наши граждане будут называть Россию не «этой страной», а «нашей страной», тогда все будет отлично. Люди, которые сейчас, к сожалению, уезжают, должны хотеть приезжать, жить и созидать здесь.

— Вы считаете, в нынешних границах Россия сохранится?

— Хотелось бы, чтобы территория увеличивалась.

— За счет чего? Войны?

— Нет, война никому не нужна. Бывает иначе. Может, мы такую хорошую страну сделаем, что кто-то захочет добровольно присоединиться.

— А коррупция? Ее можно как-то уничтожить?

— Не уверен, но серьезно снизить ее размах точно можно. Есть стереотип, что нашей стране изначально присуща коррупция. Она ей присуща, конечно, но я считаю, что вся коррупция родом из СССР, потому что это была самая коррумпированная экономика, вообще когда-либо существовавшая — на всех уровнях. К врачу без коробки конфет не попадешь, нужно было дружить с мясниками, с директорами магазинов, потому что не было продуктов. Сейчас зона коррупции намного уже, просто объемы рыночной экономики стали другие. Плохо другое — сегодня от коррупции реально страдают самые незащищенные слои общества, в том числе я имею в виду малый и средний бизнес.



.

— Мясники — ради бога, но представить себе дело Магнитского в позднем Советском Союзе трудно.

— Это заблуждение. То, что люди жили в Советском Союзе плохо — это очевидно, но идеология действительно была очень сильна. И прошло двадцать лет, и молодое поколение не понимает, как это — не было книг и не было в магазинах еды. Это забывается быстрее всего, и объяснить, что нельзя было что-то читать или не читать, сейчас тоже очень трудно, это не влезает ни в какие рамки, ни в какие головы. Люди быстро забывают.

— Этими вещами и в девяностые, и в нулевые оправдывали многие безобразия, которые происходили тогда и сейчас. Советский Союз кончился давно, поколение без него выросло, хватит все на Советский Союз валить.

— Все равно стереотипы остались. Все мы родом из СССР, в том числе и поколение, которое пришло сейчас, потому что их воспитывают родители, которые сами родились и выросли в СССР. Так быстро менталитет не меняется, для этого нужно время.

— Чубайс тоже двадцать лет говорит, что должно вырасти новое поколение, но оно почему-то не вырастает.

— А оно само не вырастет. Должна цель быть поставлена, механизмы реализации, и тогда этот процесс пойдет. Целью должно быть — чтобы мы развивались и чтобы люди, мечтающие работать и реализовываться, могли реализоваться в нашей стране, быть богатыми, счастливыми и, выезжая за границу, гордиться своей страной.

— Быть богатыми и счастливыми силовиками.

— Знаете, я считаю, что богатый и счастливый силовик тоже должен быть, если правоохранительная система защищает гражданина, а не работает под заказ. Почему хороший следователь, судья или прокурор не могут жить хорошо? Если он не работает под заказ и защищает людей.

— А как сделать, чтобы он не работал под заказ?

— Это вы узнаете на съезде партии.

— Вам пишут речь?

— Я сам всегда все пишу.

— Речь готова уже?

— Процентов на девяносто.

— Дело Магнитского там упоминается?

— Зачем вы опережаете? Приходите на съезд и послушаете.

— Хорошо. Согласны ли вы с тем, что в нулевые даже по сравнению с девяностыми наше общество пережило моральную катастрофу и что у людей смещены представления о добре и зле?

— Мне кажется, это произошло давно. Может быть, в 1917 году, может, еще раньше.

— Можно до бесконечности валить все на семнадцатый год.

— Зачем валить? Просто в 1917 году произошла жуткая трагедия в нашей стране, и Гражданская война — это главная трагедия для страны. Страна раскололась — одна часть уехала за границу, другая была уничтожена в лагерях и так далее. Так что водораздел произошел раньше, и не надо валить ни на какой год, просто в идеологическом плане хотелось бы, чтобы мы признали, что это была трагедия. Как американцы — никто не говорит о победе Севера или Юга, а говорят о том, что это была самая большая трагедия, которая не должна повториться.


.

— И что вы предлагаете? Похоронить Ленина или запретить советскую символику?

— Я предлагаю, чтобы официальная позиция государства звучала так, что в 1917 году произошла катастрофа для страны, имя которой Россия. И если учебники истории будут описывать это как самое драматическое событие в истории ХХ века, тогда, отталкиваясь от этой даты, другая история будет более логичной.

— Другая история — тогда и 9 Мая померкнет, надо будет войну второй гражданской называть. Миллион коллаборационистов и все такое.

— Я бы так не сказал. Здесь же у нас переписывается история довольно часто, у нас смещаются очень важные моменты. История ведь нужна для воспитания. У нас трактовка ключевых событий имеет очень важное значение для воспитания как раз того поколения, которое должно спасти Россию. Вот они должны интерпретировать историю одинаково, потому что на исторических примерах идет воспитание. У большинства французов отношение к взятию Бастилии одинаково. А у нас каждое историческое событие является поводом для мощной дискуссии о том, что это вообще было. Невозможно жить без трех-четырех столпов, к которым вся нация одинаково относится. У всех разное отношение ко всему. Надо предложить определенный взгляд на историю и добиться, чтобы большинство граждан это разделяло.

— Общество расколото, вы же это признаете?

— Раскол объективно существует, и пока он такой острый, трудно двигаться к светлому будущему. А чтобы его преодолеть, каждый должен заниматься своим делом. Работать надо.

— Это тоже все всегда говорят, и в советское время так все говорили.

— Посмотрим, как мы об этом будем говорить. Если бы я сам не захотел, никто бы меня не уговорил. У меня же все хорошо. Я пошел в политику не от плохой жизни, а от хорошей. И потому, что у меня все хорошо, я подумал — а может, можно сделать еще лучше?