Война Николая Никулина: правда и ложь мемуаров

Война Николая Никулина: правда и ложь мемуаров

Алексей Пекарш /Григорий Пернавский

Мемуары, мемуары… Кто их пишет? Какие мемуары могут быть у тех, кто воевал на самом деле? У летчиков, танкистов и прежде всего у пехотинцев? Ранение – смерть, ранение – смерть, ранение – смерть и все! Иного не было. Мемуары пишут те, кто был около войны. Во втором эшелоне, в штабе. Либо продажные писаки, выражавшие официальную точку зрения…

Мемуары рядового солдата Великой Отечественной войны – событие относительно редкое. Сравнительно низкий уровень общей грамотности, тяжесть испытаний, отсутствие времени и возможности на то, чтобы вникнуть в происходящее, прямые запреты ведения дневников в годы войны, – все это делало вероятность появления воспоминаний рядовых и сержантов крайне низкой. Да и что может вспомнить простой солдат, если все его силы и энергия уходили на то, чтобы выполнить поставленную задачу и остаться при этом в живых? Война рядового – это 500 метров до противника, столько же в тыл, до командира батальона и несколько сот метров по фронту роты. Это задача вида «достигнуть ориентира № 3 – поваленная береза, окопаться и ждать распоряжений». Все, больше ничего. Поэтому солдатские мемуары – это прежде всего рассказ о тех людях, с кем пришлось делить последний сухарь, кто собирал по карманам махорочную пыль, чтобы свернуть козью ножку, кто шел рядом те самые полкилометра до противника и кто лег в сырую землю… Но вспоминать тяжело, потому что за каждым эпизодом притаились боль и страдания. В начале 70-х годов прошлого века Константин Симонов потратил сотни часов на интервью с полными кавалерами ордена Славы. Казалось бы, заслуженные люди с массой подвигов – сиди да рассказывай! Но, читая интервью, вдруг понимаешь, что Симонову приходится буквально клещами вытягивать из героев рассказ, и только грамотный вопрос на короткое время заставляет ветерана погрузиться в прошлое и выдать какие-то интересные подробности.

Война – это тяжелейшая травма для психики любого человека. Те, кто не смог с ней справиться, заканчивали жизнь самоубийством, спивались, уходили в криминал. Их жизненный путь был коротким и трагичным. Большинство же боролось с ней до конца жизни. Оставим классификацию путей преодоления военной психотравмы профессиональным психологам, однако за 15 лет работы над сайтом iremember.ru, опросив более 2000 человек, мы можем отметить несколько способов, к которым в основном прибегают ветераны, чтобы сохранить свою личность и не дать ужасам войны ее разрушить:

Диссоциация – отделение себя от травмы. При этом рассказ о войне превращается в сплошной анекдот и состоит в основном из поиска еды и выпивки, смешных историй о встречах с противником и командирами.

Подавление – активное вытеснение негативных воспоминаний. Это те самые ветераны, которые «никогда не рассказывали о войне». Если такой человек соглашается на интервью, то рассказ его предельно жесток и наполнен подробностями.

Аннулирование – война просто стирается из памяти человека. Этот подход характерен для женщин-участниц войны, но бывает и с мужчинами.

Вымещение – форма психологической защиты, при которой негативная эмоциональная реакция направлена не на ситуацию, вызвавшую психическую травму, а на объекты, не имеющий к психотравме отношения. Чаще всего это люди, с которыми сам ветеран не общался или ситуации, в которых он не участвовал.

Последний способ борьбы личности с военной травмой мы рассмотрим подробнее, поскольку именно он ярко представлен на страницах мемуаров Николая Николаевича Никулина «Воспоминания о войне» (Государственный Эрмитаж. – 2-е изд. – СПб.: Издательство Государственного Эрмитажа, 2008). Сам автор этого и не скрывает:

«В этой рукописи я решал всего лишь личные проблемы. Вернувшись с войны израненный, контуженный и подавленный, я не смог сразу с этим справиться. В те времена не было понятия «вьетнамский синдром» или «афганский синдром», и нас не лечили психологи. Каждый спасался, как мог».

Любые мемуары – вещь крайне субъективная. Часто они писались для однополчан и в задачу мемуариста входило не забыть и не пропустить ни одной фамилии, дабы не обидеть хорошего человека. Но есть и те, что написаны для себя, чтобы оправдать свои действия, «облегчить душу» и т.п. Не скрывает этого и Николай Никулин, сообщая о том, что записал свои воспоминания, чтобы исторгнуть из себя всю мерзость войны. Исторгнуть получилось блестяще, но вызывает сомнения искренность автора. Прежде всего, отторжение вызывает описание Никулиным людей, с которыми его сводила война. Если человек в описании автора умелый воин и хороший специалист – следом он обязательно алкоголик, насильник, наделен физическими недостатками и т.п. Если же описание человека начинается с положительных качеств – жди беды: это практически неизбежно, как в плохом детективе, будет последняя сволочь. В книге нет ни одного упоминания женщин на войне с положительной точки зрения – это исключительно объект сексуальных домогательств. И здесь мы должны еще раз постулировать: взгляд мемуариста – это взгляд его души. Если человек заточен только на то, чтобы видеть негатив, ничего другого он увидеть не сможет. Включенная психологическая защита в форме вымещения не позволяет автору не то что быть объективным, а заставляет его выискивать, смаковать, а иногда и додумывать негативные ситуации и поступки.

Анализировать эти мемуары очень тяжело. В той или иной форме мы брались за рецензию его книги несколько раз, и каждый раз это заканчивалось ничем после нескольких написанных строчек. Однако празднование 70-летия Победы взвинтило градус споров о ценности книги до точки кипения, и мы все же сочли необходимым высказаться. В последние годы воспоминания Никулина выкладываются на стол в любой дискуссии о правдивости тех или иных воспоминаний о войне как главный козырь, после чего спор часто переходит на личности. Отношение к книге у разных читателей строго противоположное: в зависимости от степени просвещенности в вопросах военной истории и политических пристрастий это либо «одна из немногих книг с «настоящей» правдой о войне», либо «грязный пасквиль, написанный с целью опорочить память солдат Великой Отечественной».

Нами предпринимались попытки проанализировать книгу Никулина исключительно на основе документов Центрального архива Министерства обороны Российской Федерации (ЦАМО РФ), однако невысокое воинское звание и должности автора мемуаров не позволили выполнить эту задачу в полной мере и полностью проследить его боевой путь. Удалось найти всего пару упоминаний лично сержанта Никулина, но об этом несколько позже. Тем не менее, изучение документов дало общее представление о событиях, описанных в книге, а также позволило получить подтверждение или опровержение некоторых эпизодов.

Следует сразу сказать, что фотографическая точность при упоминании через 30 лет (книга написана в 1975 году) дат, фамилий, географических названий позволяют с большой уверенностью предположить, что автор мемуаров вел на фронте дневниковые записи. Именно эпизоды, описанные с их использованием, очень хорошо «ложатся в документы» ЦАМО, а вот появление фигур речи вида «наш полковник», «наш комиссар» или «сосед по госпитальной койке» сразу должно настораживать, так как они большей частью сулят только повторение баек, кочевавших по всему фронту, как говорится, «от Баренцева до Черного моря». Некоторые из них снабжены снимающими ответственность с автора оборотами («мне рассказывали»), но часть описана от первого лица.

Итак, начнем с предисловия:

«Мои записки не предназначались для публикации. Это лишь попытка освободиться от прошлого: подобно тому, как в западных странах люди идут к психоаналитику, выкладывают ему свои беспокойства, свои заботы, свои тайны в надежде исцелиться и обрести покой, я обратился к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний. Попытка наверняка безуспешная, безнадежная…»

Бумага, как известно, «все стерпит», и ее использование в психотерапии опробовано давно и успешно. Вот только результат этой тяжелейшей внутренней работы, которую травмированный человек проводит над собой, изливая на бумагу свои переживания, выносить на публику действительно не стоило бы, по крайней мере в исходном виде.

«Эти записки глубоко личные, написанные для себя, а не для постороннего глаза, и от этого крайне субъективные. Они не могут быть объективными потому, что война была пережита мною почти в детском возрасте, при полном отсутствии жизненного опыта, знания людей, при полном отсутствии защитных реакций или иммунитета от ударов судьбы».

Абсолютно честное и точное замечание, которое должно насторожить тех, кто пытается представить книгу Никулина как истину в последней инстанции и как единственную правдивую книгу о войне. Однако это всего лишь один из взглядов на войну, где все люди – сволочи, завшивленные и вонючие, где все мысли только о вкусной еде и теплой постели, где кругом только трупы и грязь. Впрочем, существуют и другие точки зрения людей, справившихся с травмой иным способом или вообще избавившихся от нее. Прекрасным примером могут служить воспоминания Мансура Абдулина «От Сталинграда до Днепра», Василия Брюхова «Бронебойным, огонь!» и многие другие.

«Мой взгляд на события тех лет направлен не сверху, не с генеральской колокольни, откуда все видно, а снизу, с точки зрения солдата, ползущего на брюхе по фронтовой грязи, а иногда и уткнувшего нос в эту грязь. Естественно, я видел немногое и видел специфически».

Сложно сказать, осознанно ли автор нарушил эту декларацию, или ему просто не удалось удержаться от соблазна высказать свои взгляды на тактику и стратегию, но описаний, как надо было правильно действовать командирам всех рангов вплоть до Верховного Главнокомандующего в той или иной ситуации, в книге предостаточно. Вот лишь пара примеров:

«…Полковник знает, что атака бесполезна, что будут лишь новые трупы. Уже в некоторых дивизиях остались лишь штабы и три-четыре десятка людей. Были случаи, когда дивизия, начиная сражение, имела 6-7 тысяч штыков, а в конце операции ее потери составляли 10-12 тысяч – за счет постоянных пополнений! А людей все время не хватало! Оперативная карта Погостья усыпана номерами частей, а солдат в них нет… Хорошо, если полковник попытается продумать и подготовить атаку, проверить, сделано ли все возможное. А часто он просто бездарен, ленив, пьян. Часто ему не хочется покидать теплое укрытие и лезть под пули...»

«Из штаба, по карте командовал армией генерал Федюнинский, давая дивизиям приблизительное направление наступления».

Перефразируя известную цитату, скажем «товарищ гвардии сержант упрощает».

Можно перечислять подобные познания действия командиров бесконечно. Однако вернемся к первым военным воспоминаниям автора:

«Врезалась в память сцена отправки морской пехоты: прямо перед нашими окнами, выходившими на Неву, грузили на прогулочный катер солдат, полностью вооруженных и экипированных. Они спокойно ждали своей очереди, и вдруг к одному из них с громким плачем подбежала женщина. Ее уговаривали, успокаивали, но безуспешно. Солдат силой отрывал от себя судорожно сжимавшиеся руки, а она все продолжала цепляться за вещмешок, за винтовку, за противогазную сумку. Катер уплыл, а женщина еще долго тоскливо выла, ударяясь головою о гранитный парапет набережной. Она почувствовала то, о чем я узнал много позже: ни солдаты, ни катера, на которых их отправляли в десант, больше не вернулись».

Здесь мы видим ошибку, типичную не только для воспоминаний Николая Никулина, но и для других мемуаров, когда логическое построение делается на основе недостаточного количества фактов. Вчерашний школьник Николай видит и остро переживает сцену прощания. Больше этот катер он не видит и, скорее всего, до него доходит информация, что огнем противника один из катеров (может быть даже этот) потоплен, а находившиеся на нем погибли. Со временем эти события выстроились в логическую цепочку «отправка – женщина – смерть». Возможно, Николай стал свидетелем погрузки участников Петергофского десанта, из которых действительно не выжил практически никто, но это не дает ему права на обобщения.

«Баржа, между тем, проследовали по Неве и далее. На Волхове ее, по слухам, разбомбили и утопили мессершмидты. Ополченцы сидели в трюмах, люки которых предусмотрительное начальство приказало запереть – чтобы чего доброго не разбежались, голубчики!»

Хорошо, что в описание эпизода добавлено снимающее с автора любую ответственность за достоверность примечание «по слухам». Понять логику действий кровожадных и глупых командиров сложно – в трюмы под непременный замок загоняются… добровольцы ленинградского ополчения. Чтобы не передумали, забыв, что они добровольцы? Как и в предыдущем случае – кто рассказал про эпизод автору? Погибшие в запертых трюмах ополченцы, те, кто их там запер, или немецкие летчики похвастались? Читатель этой книги должен быть очень внимательным, отслеживая источник информации автора. Слухи, или «сарафанное радио» – это интернет того времени. Они самопроизвольно рождались и умирали, и чем тяжелее была обстановка на фронте, тем невероятнее были предположения. Даже в конце войны ходили разговоры о том, что с немцами заключат мирный договор. Сынкова Вера Савельевна вспоминает о том, как входили немцы в их село: «К тому времени по селу активно пошли слухи – говорили, что тех, у кого обстриженные волосы, будут стрелять. А у меня, как назло, короткие волосы. Что делать?! В магазине имелась деревянная лоханка, я ее на голову надела и через сад стала пробираться домой». Таких историй было сотни, и попытка выстроить на них повествование приведет только к искажению реальности.

«…Какой смешной сержант: «Ага, вы знаете два языка! Хорошо – пойдете чистить уборную!» Уроки сержанта запомнились на всю жизнь. Когда я путал при повороте в строю правую и левую стороны, сержант поучал меня: «Здесь тебе не университет, здесь головой думать надо!»

Сержант должен был быть не только смешным, но и очень наблюдательным – как он сумел по внешнему виду красноармейца Никулина определить, что тот владеет двумя языками? Обычно, такие подробности становятся причиной насмешек и издевательств, будучи упомянутыми не к месту – не надо подчеркивать знание языков, когда об этом не просят. Здесь нужно сделать одно важное уточнение: Николай Никулин вырос в городе, в интеллигентной семье и, вероятно, был лишен возможности общаться с простыми и малограмотными людьми, которых в Советском Союзе начала 40-х годов было большинство. Человек, у которого было четыре класса начальной школы, то есть, умевший кое-как читать-писать и знавший простые арифметические действия, мог рассчитывать на карьеру младшего командира, а при определенном везении и старании – и на получение среднего профессионального и даже высшего образования. Жизнь в предвоенные годы была трудна, так что с воспитанием у сержантов и старшин не всегда дело обстояло хорошо. И уж точно, им не за что было любить наглых юнцов, росших на всем готовом и закончивших среднюю школу, за что с 1940 года полагалось платить.

«В августе дела на фронте под Ленинградом стали плохи, дивизия ушла на передовые позиции, а с нею вместе – половина наших курсов в качестве пополнения. Все они скоро сгорели в боях».

Таких обобщений разбросано по тексту много. Автор легко экстраполирует свой личный опыт или опыт рассказывавших ему людей на всю Красную Армию, советский народ и страну в целом. Очень многие оценочные суждения Николая Никулина опираются не на систему фактов, а на единичные частные случаи. Поэтому от читателя требуется огромное внимание, чтобы при изучении книги постараться отделить факты от домыслов и обобщений. Просто еще один пример:

«…Лучше всех была судьба тех, кто попал в полки связи. Там они работали на радиостанциях до конца войны и почти все остались живы. Хуже всех пришлось зачисленным в стрелковые дивизии: «Ах, вы радисты, – сказали им, – вот вам винтовки, а вот – высота. Там немцы! Задача – захватить высоту!»

Хороший мемуарист все же должен говорить только за себя!

«…Горели Бадаевские продовольственные склады. Тогда мы еще не могли знать, что этот пожар решит судьбу миллиона жителей города, которые погибнут от голода зимой 1941-1942 годов».

Теперь уже точно известно, что пожар Бадаевских складов не решил ничего. Там действительно хранились огромные запасы продовольствия, но в реальности, с учетом снабжения всего города, их могло бы хватить максимум на неделю. Спасли бы эти продукты лишние жизни, или нет, сказать сложно. Как бы то ни было, 8 сентября, когда немцы разбомбили Бадаевские склады, в Ленинград по Ладоге уже шли первые баржи с продовольствием. Но это совсем другая история.

Описание собсвенной внешности и способностей выглядит неприглядно:

«Я был никудышный солдат. В пехоте меня либо сразу же расстреляли бы для примера, либо я сам умер бы от слабости, кувырнувшись головой в костер: обгорелые трупы во множестве оставались на месте стоянок частей, прибывших из голодного Ленинграда. В полку меня, вероятно, презирали, но терпели».

«…Я уже был дистрофиком и выделялся среди солдат своим жалким видом»… «Со временем я в кровь расчесал себе тощие бока, и на месте расчесов образовались струпья» … «Я собирал сухари и корки около складов, кухонь – одним словом, добывал еду, где только мог».

«Для меня Погостье было переломным пунктом жизни. Там я был убит и раздавлен. Там я обрел абсолютную уверенность в неизбежности собственной гибели. Но там произошло мое возрождение в новом качестве. Я жил как в бреду, плохо соображая, плохо отдавая себе отчет в происходящем. Разум словно затух и едва теплился в моем голодном, измученном теле».

«…В благодарность за службу начальник столовой дал нам большой чан с объедками, оставшимися от офицерского завтрака. Мы сожрали их с восторгом, несмотря на окурки, изредка попадавшиеся в перловой каше».

«…Обовшивевший, опухший, грязный дистрофик, я не мог как следует работать, не имел ни бодрости, ни выправки. Моя жалкая фигура выражала лишь унылое отчаяние. Собратья по оружию либо молча неодобрительно сопели и отворачивались от меня, либо выражали свои чувства крепким матом: «Вот навязался недоносок на нашу шею!»»

Судя по разбросанным в книге то тут, то там описаниям взаимоотношений с сослуживцами, Николай Никулин не только не пользовался авторитетом, но был как минимум объектом насмешек, а как максимум презираем. Мужской армейский коллектив – очень жесткая среда, и если складывается так, что «твое место у параши», то и выбраться с этого места можно только поменяв часть, что автору и удается под конец войны. Так что не удивительно, что сослуживцы не любят того, кто для них бесполезен и чью долю трудностей им приходится брать на себя. Нет ничего удивительного и в том, что эта нелюбовь взаимна, и именно поэтому все люди у Николая Никулина выглядят неприглядно – как говорится, алаверды!

«…Теперь эта операция, как «не имевшая успеха», забыта. И даже генерал Федюнинский, командовавший в то время 54-й армией, стыдливо умалчивает о ней в своих мемуарах, упомянув, правда, что это было «самое трудное, самое тяжелое время» в его военной карьере».

Речь идет о неудачной Любанской операции, проведенной в январе-апреле 1942 года. Вот только генерал Федюнинский в своих мемуарах не умалчивает о неудаче, а посвящает ей целую главу своей книги «Поднятые по тревоге» с красноречивым названием «Этого могло не случиться», где делает разбор причин провала этой попытки деблокирования Ленинграда. Книга мемуаров генерала Федюнинского написана в 1961 году, за 15 лет до того, как бывший сержант Никулин сел писать свои воспоминания.

«…станцию Погостье наши, якобы, взяли с ходу, в конце декабря, когда впервые приблизились к этим местам. Но в станционных зданиях оказался запас спирта, и перепившиеся герои были вырезаны подоспевшими немцами. С тех пор все попытки прорваться оканчиваются крахом. История типичная! Сколько раз потом приходилось ее слышать в разное время и на различных участках фронта!»

Одна из самых распространенных фронтовых баек, ходивших по всем участкам фронта, не имеющая под собой документальных подтверждений. С ней конкурирует по популярности история про специально оставленные немцами цистерны со спиртом, захват которых позволяет им тут же отбить населенный пункт назад, поскольку все перепились. Не смог пройти мимо и Никулин, эта история всплыла уже при описании событий последнего года войны:

«…Я пришел в подвал, когда на бетонном полу была лужа по колено, воздух, заполненный парами спирта, пьянил. Кое-где в жидкости виднелись ватные штаны и ушанки захлебнувшихся любителей выпить».

Как уже упоминалось, нет в книге Николая Никулина ни одного уважительного упоминания женщины на войне. Все они выглядят либо бессловесными сексуальными рабынями, либо сознательными женщинами легкого поведения:

«…Голодным солдатам … было не до баб, но начальство добивалось своего любыми средствами, от грубого нажима до самых изысканных ухаживаний. …И ехали девушки домой с прибавлением семейства. Кто-то этого искал сам … Бывало хуже. Мне рассказывали, как некий полковник Волков выстраивал женское пополнение и, проходя вдоль строя, отбирал приглянувшихся ему красоток. Такие становились его ППЖ, а если сопротивлялись – на губу, в холодную землянку, на хлеб и воду! Потом крошка шла по рукам, доставалась разным помам и замам. В лучших азиатских традициях!»

Судьба женщин на фронте чаще всего была очень непростой, да и после войны им досталось – почти десять лет слова «фронтовичка» и «шлюха» были практически синонимами. Вот что об этом вспоминал другой ветеран Василий Павлович Брюхов: «Вообще, у меня отношение к женщинам всегда было самое трогательное. Ведь у меня самого было пять сестер, которых я всегда оберегал. Поэтому я к девчонкам был очень внимателен. Ведь девчонки мучились-то как?! Им же труднее было в сотню раз, чем нам, мужикам! Особенно обидно за девчонок-медсестер. Они же на танках ездили, с поля боя раненых вывозили, и, как правило, получали медаль «За Боевые Заслуги» – одну, вторую, третью. Смеялись, что получила «За половые потуги». Из девчонок редко кто орден Красной Звезды имел. И те, кто ближе к телу командира. А после войны как к ним относились?! Ну, представь: у нас в бригаде тысяча двести человек личного состава. Все мужики. Все молодые. Все подбивают клинья. А на всю бригаду шестнадцать девчонок. Один не понравился, второй не понравился, но кто-то понравился, и она с ним начинает встречаться, а потом и жить. А остальные завидуют: «А, она такая-сякая. ППЖ». Многих хороших девчонок ославили. Вот так». Поскольку Николай Никулин из тех, кому не досталось на фронте женской ласки, то с сожалением приходится констатировать, что в своих мемуарах он встал на путь того самого «ославления» всех 800.000 женщин-участниц войны.

«В начале войны немецкие армии вошли на нашу территорию, как раскаленный нож в масло. Чтобы затормозить их движение не нашлось другого средства, как залить кровью лезвие этого ножа. Постепенно он начал ржаветь и тупеть и двигался все медленней. А кровь лилась и лилась. Так сгорело ленинградское ополчение. Двести тысяч лучших, цвет города».

Общая численность боевой части ленинградского ополчения составляла порядка 160.000 человек, при этом не поддается сомнению, что части ополченцев удалось выжить. Например, Даниилу Гранину, который воевал до самой Победы и жив поныне. Воевал в Ленинградской армии народного ополчения и актер Борис Блинов, исполнитель роли Фурманова в «Чапаеве». Он выжил в июльских боях, был эвакуирован в Казахстан с киностудией «Ленфильм», успел сняться в «Жди меня» и умер в 1943 году от брюшного тифа.

«…И встает сотня Иванов, и бредет по глубокому снегу под перекрестные трассы немецких пулеметов. А немцы в теплых дзотах, сытые и пьяные, наглые, все предусмотрели, все рассчитали, все пристреляли и бьют, бьют, как в тире. Однако и вражеским солдатам было не так легко. Недавно один немецкий ветеран рассказал мне о том, что среди пулеметчиков их полка были случаи помешательства: не так просто убивать людей ряд за рядом – а они все идут и идут, и нет им конца».

Разбирая этот эпизод, мы не будем останавливаться на уже несколько раз упомянутых обобщениях. Удивительно, но воспоминания бывших немецких солдат зачастую выглядят абсолютно так же, только в них именно «иваны» прекрасно экипированы, накормлены и занимают оборудованные позиции. Видимо, хорошо там, где нас нет?

«…Полки теряли ориентировку в глухом лесу, выходили не туда, куда надо. Винтовки и автоматы нередко не стреляли из-за мороза, артиллерия била по пустому месту, а иногда и по своим. Снарядов не хватало… Немцы знали все о передвижениях наших войск, об их составе и численности. У них была отличная авиаразведка, радиоперехват и многое другое».

Разумеется, Вермахт был очень сильным противником, во многом превосходившим по своим боевым возможностям РККА. Однако делать из немецких солдат и офицеров киборгов, видящих расположение Красной Армии насквозь, как минимум, опрометчиво. Немецкие документы, так же, как и наши, пестрят сообщениями о плохом взаимодействии родов войск, опозданиях с выдвижением, плохой организацией штабной и разведывательной работы. Если бы немцы были всезнающими, то разгрома немцев под Москвой просто не случилось бы, как и не случилось бы Победы. Возникает и вопрос: откуда в 1975 году бывший сержант Никулин знает о немецкой авиаразведке, радиоперехвате и другом? Более того, Никулин противоречит сам себе, приводя ниже по тексту воспоминания немецкого солдата:

«У нас не было зимней одежды, только легкие шинели, и при температуре -40, даже -50 градусов в деревянных бункерах с железной печкой было мало тепла. Как мы все это выдержали, остается загадкой до сих пор».

В очередной раз мы сталкиваемся с попыткой мемуариста не разобраться с теми тяжелыми переживаниями, что сопровождали его жизнь на фронте, но отгородиться от них стеной общих фраз и бессмысленных обобщений.

«…я узнал как разговаривает наш командующий И.И. Федюнинский с командирами дивизий: «Вашу мать! Вперед!!! Не продвинешься – расстреляю! Вашу мать! Атаковать! Вашу мать!» … Года два назад престарелый Иван Иванович, добрый дедушка, рассказал по телевизору октябрятам о войне совсем в других тонах...»

Интересно, что автор ставит на одну доску командиров, не способных выполнить приказ, и детей младшего школьного возраста. Видимо, генерал Федюнинский должен был говорить в обоих случаях одинаково, вот только непонятно, как именно?

«…Валенки сменили на ботинки с обмотками – идиотское устройство, все время разматывающееся и болтающееся на ногах».

Приверженцев ботинок с обмотками в пехоте было немало. Многие ветераны войны отмечают, что в условиях межсезонья обмотки, игравшие роль эрзац-голенища, проявили себя лучше, чем сапоги. Вспоминает Желмонтов Анатолий Яковлевич: «Обмотки хороши – снег не попадает, сохнут быстро». Ему вторит Осипов Сергей Николевич: «Когда мы пришли на обувной завод «Батя», то чехи предложили нам бесплатно обменять наши ботинки с обмотками на сапоги. Но никто из солдат не захотел обмотки снимать, потому что сапоги трут ноги, а обмотки очень удобны на марше». Может быть, их просто надо было научиться правильно наматывать?

«…Став снайпером, я, однако, был назначен командиром отделения автоматчиков, так как не хватало младших командиров. Здесь я хватил горячего до слез. В результате боев отделение перестало существовать. Служба в пехоте перемежалась с командировками в артиллерию. Нам дали трофейную 37-миллиметровую пушку и я, как бывший артиллерист (!?), стал там наводчиком. Когда эту пушку разбило, привезли отечественную сорокопятку, с ней я и «накрылся». Такова история моей славной службы в 311-й с. д. во время Мгинской операции 1943 года».

Казалось бы – вот об этом и надо писать! Как ходил на «охоту», как вело бои отделение. Кто те люди, что легли в нашу землю и почему они не перечислены поименно? А скорее всего потому, что ничего этого не было. Согласно алфавитной книге учета рядового и сержантского состава 1067-го стрелкового полка 311-й стрелковой дивизии, хранящейся в дивизионном фонде в архиве Министерства обороны (опись 73646, дело 5) младший сержант Н.Н. Никулин ранен 23.08.1943 и из части убыл. Интересна указанная воинская учетная специальность раненого (ВУС) – № 121. Согласно перечню воинских специальностей, это санитар или санитарный инструктор, но никак не снайпер или наводчик. Это одно упоминание автора в документах частей и соединений, в которых ему довелось воевать.

Второй эпизод тоже противоречит воспоминаниям Никулина. Он пишет, что «стал своим» в 534-й отдельной медико-санитарной роте из-за череды ранений, и в итоге, после одного из них, так и остался в штате роты на должности старшины (по сути – административно-хозяйственной должности). Уцелевший приказ по 48-й Гвардейской тяжелой гаубичной артиллерийской бригаде от 31 августа 1944 года (фонд 48-й Гв.ТГАБр, оп.2, д.2, л.116) сообщает об исключении с довольствия личного состава. В конце списка после убитых, пропавших без вести и раненных идет список убывших по болезни, и последняя строчка гласит: «…18. Радиотелеграфиста старшего 1-й батареи Гв. мл. сержанта Никулина Н.Н. – в 543 мср с 31.08.1944». Вот такое вот не вполне героическое убытие с передовой, которому нет места в правдивых мемуарах.

«Перед боями нам вручали дивизионное знамя. … Проходя перед строем, полковник искал двух ассистентов для сопровождения знамени. … Самым подходящим неожиданно оказался… я, вероятно, из-за моих многочисленных медалей и гвардейского значка».

В 1943 году у автора не было ни гвардейского звания, ни «многочисленных медалей» – первую медаль «За Отвагу» он получит через год, в июле 1944 года. Максимум, что мог получить Николай Никулин к лету 1943 года – медаль «За оборону Ленинграда», учрежденную в декабре 1942-го, но была ли она редкой среди солдат, воевавших на том же участке фронта?

«…Однажды в морозный зимний день 1943 года наш полковник вызвал меня и сказал: «Намечается передислокация войск … возьми двух солдат, продукты на неделю и отправляйся, чтобы занять заблаговременно хорошую землянку для штаба. Если через неделю мы не приедем, возвращайся назад».

Какую должность должен был занимать младший сержант Никулин, чтобы «наш полковник» его откуда-то вызывал?

«Вот как рассказала одна медицинская сестра о том, что она … увидела: «…Внезапно из облаков вывалился немецкий истребитель, низко, на бреющем полете пролетел над поляной, а пилот, высунувшись из кабины, методично расстреливал автоматным огнем распростертых на земле, беспомощных людей. Видно было, что автомат в его руках – советский, с диском!»

Никита Сергеевич Михалков, видимо, решил творчески переработать и использовать данный эпизод в своей картине «Утомленные солнцем-2», где стрелок немецкого бомбардировщика решает «бомбить» транспорт с эвакуированными собственными экскрементами. Попробовал бы автор высунуть из кабины летящего на скорости 300-400 километров в час истребителя какую-то часть тела – возможно, не довелось бы людям читать откровенно глупые байки и смотреть такое же глупое кино.

«Неужели нельзя было избежать чудовищных жертв 1941-1942 годов? Обойтись без бессмысленных, заранее обреченных на провал атак Погостья, Синявино, Невской Дубровки и многих других подобных мест?»

Видимо, можно было. Или нельзя. В любом случае, это не входит в компетенцию сержанта Никулина, взгляд которого «на события тех лет направлен не сверху, не с генеральской колокольни, откуда все видно, а снизу, с точки зрения солдата». Кстати, в качестве оправдания Никулина, стоит упомянуть о том, что с местом его войны ему не повезло – примерно как несчастным канадцам 1917 года под Пашендалем, или русским солдатам осени 1916 года в Ковельском тупике. Позиционная война, «бои за избушку лесника», продвижение на 30 метров после трехнедельной артиллерийской подготовки. Увы, Никулин, как и его сослуживцы, оказался в аду.

Сложно судить профессиональных качествах послевоенного искусствоведа Никулина, но то, что он неоправданно смело берется за математические подсчеты, очевидно. Вот его методика подсчета потерь Советского Союза в Великой Отечественной войне:

«О глобальной статистике я не могу судить. 20 или 40 миллионов, может, больше? Знаю лишь то, что видел. Моя «родная» 311-я стрелковая дивизия пропустила через себя за годы войны около 200 тысяч человек. (По словам последнего начальника по стройчасти Неретина.) Это значит 60 тысяч убитых! А дивизий таких было у нас более 400. Арифметика простая... Раненые большей частью вылечивались и опять попадали на фронт. Все начиналось для них сначала. В конце концов, два-три раза пройдя через мясорубку, погибали. Так было начисто вычеркнуто из жизни несколько поколений самых здоровых, самых активных мужчин, в первую очередь русских. А побежденные? Немцы потеряли 7 миллионов вообще, из них только часть, правда, самую большую, на Восточном фронте. Итак, соотношение убитых: 1 к 10, или даже больше – в пользу побежденных. Замечательная победа! Это соотношение всю жизнь преследует меня как кошмар. Горы трупов под Погостьем, под Синявино и везде, где приходилось воевать, встают передо мною. По официальным данным на один квадратный метр некоторых участков Невской Дубровки приходится 17 убитых. Трупы, трупы».

Обратите внимание, что автор сам себе отказывает вправе делать такие заявления («я не могу судить»), но тут же об этом забывает. Если взять минимальные размеры «Невского пятачка» из всех, упоминаемых в литературе, т.е. 1000 на 350 метров, и перемножить на 17, получится 6.000.000 погибших советских солдат. Не маловато ли для описания действий бездарных полководцев, может быть, надо добавить еще?

«Оказывается, рациональные немцы и тут все учли. Их ветераны четко различаются по степени участия в боях. В документах значатся разные категории фронта: I – первая траншея и нейтральная полоса. Этих чтят (в войну был специальный знак за участие в атаках и рукопашных, за подбитые танки и т. д.). II – артпозиции, штабы рот и батальонов. III – прочие фронтовые тылы. На эту категорию смотрят свысока».

Налицо полное незнание реалий жизни немецких ветеранов Второй мировой после войны или сознательное искажение фактов. Процесс денацификации в послевоенном немецком обществе, как в ГДР, так и в ФРГ, привел к тому, что к бывшим солдатам Вермахта, не говоря об СС, сложилось общее отношение как к военным преступникам, и никто и не думал их чтить. Говорить о каких-либо льготах или военных пенсиях тоже не стоит – время военной службы в гитлеровской армии просто зачли в общий трудовой стаж. О каких документах и категориях ведет речь Никулин?

«…У стереотрубы стоял наш командир – статный, красивый молодой полковник. Свежевыбритый, румяный, пахнущий одеколоном, в отглаженной гимнастерке. Он ведь спал в удобной крытой машине с печкой, а не в норе. В волосах у него не было земли, и вши не ели его. И на завтрак у него была не баланда, а хорошо поджаренная картошка с американской тушенкой. И был он образованный артиллерист, окончил Академию, знал свое дело. В 1943 году таких было очень мало, так как большинство расстреляли в 1939-1940 годах, остальные погибли в сорок первом, а на командных постах оказались случайно всплывшие на поверхность люди».

Если абстрагироваться от зависти и ненависти к командирам, которые выглядят не так, как автор, стоит задать только один вопрос: как же это Красная Армия уцелела до появления красавцев-полковников? Неужели «случайно всплывшие на поверхность люди» и полуграмотные сержанты воевали против немцев, и воевали, несмотря на все ошибки, неплохо? Или все-таки не всех расстреляли? А ведь полковник мог в 1941 году быть лейтенантом, да и в Академию попал не просто так. Не удивимся, если выяснится, что в те годы, когда Никулин учился в школе, полковник уже «тянул лямку» в артиллерийской школе Наркомпроса. Но подобные мелочи автора не волнуют, волнует другое:

«Опухший от голода, ты хлебаешь пустую баланду – вода с водою, а рядом офицер жрет масло. Ему полагается спецпаек да для него же каптенармус ворует продукты из солдатского котла».

Едем дальше?

«…Мемуары, мемуары... Кто их пишет? Какие мемуары могут быть у тех, кто воевал на самом деле? У летчиков, танкистов и прежде всего у пехотинцев? Ранение – смерть, ранение – смерть, ранение – смерть и все! Иного не было. Мемуары пишут те, кто был около войны. Во втором эшелоне, в штабе. Либо продажные писаки, выражавшие официальную точку зрения, согласно которой мы бодро побеждали, а злые фашисты тысячами падали, сраженные нашим метким огнем. Симонов, «честный писатель», что он видел? Его покатали на подводной лодке, разок он сходил в атаку с пехотой, разок – с разведчиками, поглядел на артподготовку – и вот уже он «все увидел» и «все испытал»! (Другие, правда, и этого не видели.) Писал с апломбом, и все это – прикрашенное вранье. А шолоховское «Они сражались за Родину» – просто агитка! О мелких шавках и говорить не приходится».

Странная логика. Во-первых, к моменту написания Никулиным своих воспоминаний было опубликовано достаточное количество мемуаров людей, о которых даже тогда было доподлинно известно, где и как они воевали. Были среди них и летчики, и танкисты, и даже пехотинцы были. Да, не все обладали таким литературным даром, как Никулин, да, многие мемуары были обработаны профессиональными писателями. Наконец, некоторые из мемуаров (например, знаменитые «Воспоминания танкиста» Г. Пенежко), больше напоминали байки барона Мюнхгаузена, но были и правдивые книги, которые «бьются» даже по документам, которые их авторам в то время просто не могли быть доступны. Что касается нападок на Шолохова, пусть они останутся на совести автора, воспоминания же Константина Симонова о войне читали многие. В чем его вина перед Никулиным – непонятно. Вероятно, военинтендант 2-го ранга, корреспондент «Красной Звезды» и муж Валентины Серовой должен был опуститься, кормить вшей и жрать помои. Тогда его воспоминания о войне, конечно же, в глазах Никулина сразу стали бы достойными уважения. Кстати, о «мелких шавках»: когда Никулин дописал мемуары, уже умер от рака Константин Воробьев, автор «Убиты под Москвой», еще не взошла звезда Вячеслава Кондратьева, хлебнувшего горя в Ржевской мясорубке, израненного и, в конце концов, демобилизованного по ранению. Его первая повесть «Сашка» вышла только в 1979 году. С ужасом представим себе, что написал ее Николай Никулин. Могли бы с его пера сорваться такие строки? Весьма сомнительно:

«Они прибежали скоро – ладные, разрумяненные от бега, пилотки у них чуть набекрень, талии осиные брезентовыми красноармейскими ремнями перетянуты, шинельки подогнаны, и пахнет от них духами, москвички, одним словом... Принесли Сашке кружку кипятку, в которую при нем сахара куска четыре бухнули, буханку хлеба серого московского, точнее, не буханку, а батон такой большой, несколько пачек концентратов из вещмешка достали (причем гречку!) и, наконец, колбасы полукопченой около килограмма.

– Вы ешьте, ешьте... – говорили они, разрезая батон, колбасу и протягивая ему бутерброды, а он от умиления и расстройства и есть-то не может.

А тут сели они около Сашки с обеих сторон. От одной отодвинется – к другой вплотную, как бы не набрались от него. И ерзал Сашка, а им, конечно, и в голову не приходит, чего он от них все двигается. Хлопочут около Сашки, потчуют – одна кружку держит, пока он за хлеб принимается, другая колбасу нарезает в это время. И веет от них свежестью и домашностью, только форма военная за себя говорит – ждут их дороги фронтовые, неизвестные, а оттого еще милее они ему, еще дороже.

– Зачем вы на войну, девчата? Не надо бы...

– Что вы! Разве можно в тылу усидеть, когда все наши мальчики воюют? Стыдно же...

– Значит, добровольно вы?

– Разумеется! Все пороги у военкомата оббили, – ответила одна и засмеялась. – Помнишь, Тоня, как военком нас вначале...

– Ага, – рассмеялась другая.

И Сашка, глядя на них, улыбнулся невольно, но горькая вышла улыбка – не знают еще эти девчушки ничего, приманчива для них война, как на приключение какое смотрят, а война-то совсем другое...

Потом одна из них, глядя прямо Сашке в глаза, спросила:

– Скажите... Только правду, обязательно правду. Там страшно?

– Страшно, девушки, – ответил Сашка очень серьезно. – И знать вам это надо... чтоб готовы были.

– Мы понимаем, понимаем...

Поднялись они, стали прощаться, поезд их вот-вот должен отойти. Руки протянули, а Сашка свою и подать стесняется – черная, обожженная, грязная, – но они на это без внимания, жмут своими тонкими пальцами, с которых еще маникюр не сошел, шершавую Сашкину лапу, скорейшего выздоровления желают, а у Сашки сердце кровью обливается: что-то с этими славными девчушками станется, какая судьба их ждет фронтовая?»

Кстати, заметим, что в повести Кондратьева (в этой и в более поздних) есть и грязь, и вши, и голодуха, и полуграмотные бездарные командиры, но нет ненависти ко всему живому и яростного желания именно свой личный взгляд на войну навязать всем как единственно правильный (при постоянных и кокетливых оговорках о субъективности). Трудно поверить в то, что Никулин с1975 года до публикации своей книги в 2007 году находился в неведении относительно и новых литературных произведений, и новых исторических исследований. Очевидно, что он для себя сформулировал все и навсегда.

Можно долго еще выуживать цитаты из мемуаров Николая Никулина (приведенные выше отрывки взяты из примерно первой трети книги), разбирать, где его личное знание, а где непроверенные слухи, которые он по своему внутреннему убеждению счел правдой. Но занятие это – неблагодарное, да и сам автор ничего уже не сможет ответить на наши упреки. При анализе его воспоминаний мы, прежде всего, хотели отметить их психотерапевтическую роль для автора. Нам кажется, что излив всю накопившуюся горечь на бумагу, Николай Николаевич таким образом заметно продлил свою жизнь, избавившись от страданий, которые ему причиняли воспоминания о войне. Что бы мы ни писали о его книге «Воспоминания о войне», это не отменяет того факта, что она – один из важных источников по истории Великой Отечественной войны. Испытания, выпавшие на долю Никулина, и в страшном сне не снились никому из нас и, возможно, сломали бы любого как физически, так и психически. Николай Николаевич Никулин, как и миллионы наших соотечественников, прошел практически всю войну, закончил ее в Берлине в звании Гвардии сержанта, награжденного двумя медалями «За Отвагу» и орденом Красной Звезды. Его воспоминания о войне – всего лишь штрих к огромному и трагичному полотну, которое он, великий ценитель искусства, рассмотрел под единственно ему доступным углом зрения. Он понимал, что его взгляд – это всего лишь одна из возможных интерпретаций того грандиозного исторического события, которым была война. Ни абсолютизация этого взгляда как единственно правильного, ни отрицание права на его существование ни в коем случае не допустимы, и книга Николая Никулина останется одним из многочисленных голосов, изувеченных войной. В любом случае, для полноты картины заинтересованный читатель не должен ограничивать себя только этим источником знания.

всяка сволота на данный опус надрачивает яростнее Плейбоя. У верующих очень популярен - им наконец рассказали правду! А начинаешь предметно в "правду" тыкать мордой - обижаются

Рядовой и младший офицер вкурсе и как полками командуют, и за генерала армии думает, и всю статистику по дивизии ведет, и еще регулярно выживает там, где всех остальных по десять раз в землю укладывают. Для полноты картины не хватает отсидки в одном лагере с солженициным

Спасибо! Про себя многое узнал. Когда вспоминаю прошедший год, то выходят либо шутки и приколы, либо злость на всё и всех.

Супер, просто супер! Недавно долго дискутировал на эту тему, будет дополнительный материал для размышлений и осмысления.

Кому: AlexAsus84, #3

Садись камрад за мемуары. Хотя бы за черновики. Записывай все , что помнишь. Сейчас может еще рано все озвучивать. Но это уже история...

Кому: Дадли Смит, #2

> Для полноты картины не хватает отсидки в одном лагере с солженициным

В "Иване Денисовиче" та же муть. Сначала идёт кусок текста, описывающий жизнь заключённого. А потом неожиданно начинается вставка про то, сколько миллионов человек было посажено в лагеря, сколько умерло и тому подобное. И таких в ставок по тексту не одна.

про мемуары верно подмечено, читал мемуары гудериана (сори что с маленькой буквы) - там он объясняет что воевал потому что он защищал свою родину, правда он не поясняет почему делал это под Москвой, Сталинградом, на Украине и в Белоруссии.

Кому: Дадли Смит, #2

> всяка сволота на данный опус надрачивает яростнее Плейбоя.

А что уж говорить про "Прокляты и убиты" Астафьева. От там автор всё рассказал про себя!
Хотя по классификации Алексея Пекарша /Григория Пернавского это - вымещение.

Кому: Beytix, #5

Камрад мне здесь уже это говорили. Пытался как-то не выходит. И таланта особо нет писать и желания. Поначалу хотел написать. Было много впечатлений. Сейчас как будто и не было ничего. Я зимой дома сидел, месяц один переживал, пил неделю, как в не себя. А потом отпустило и всё - ни деталей ни подробностей не помню.

Кому: Цитата, #1

> Удивительно, но воспоминания бывших немецких солдат зачастую выглядят абсолютно так же, только в них именно «иваны» прекрасно экипированы, накормлены и занимают оборудованные позиции. Видимо, хорошо там, где нас нет?

Московский ополченец Б.Окуджава:
"Не верь войне, мальчишка.
Не верь - оне грустна.
Она грустна, мальшичка.
Как сапоги, тесна.

Твои лихие кони
Не смогут ничего.
Ты весь - как на ладони.
Все пули - в одного..."

В разных мемуарах (в т.ч. собранных Драбкиным) попадается это - "все пули - в одного".
Я не воевал, но вот занимаясь (увы, давно не) спортивным сплавом, заметил - все камни в реке так под байдарку и лезут. Конечно, с войной это (небезопасное) развлечение не сравнить - но психологический эффект длительной концентрации на чём-то приводит именно к такому результату. Камни в реке - все для меня. Все пули - в меня. Мои сапоги - самые неудобные... дороги, по которым иду - самые разбитые.

Спасибо.
Хорошо бы ещё разобраться с опусом Алексиевич "У войны не женское лицо". Удивительно мерзко написанная книга.

Кому: Цитата, #1

> Внезапно из облаков вывалился немецкий истребитель, низко, на бреющем полете пролетел над поляной, а пилот, высунувшись из кабины, методично расстреливал автоматным огнем распростертых на земле, беспомощных людей. Видно было, что автомат в его руках – советский, с диском!

> из кабины летящего на скорости 300-400 километров в час истребителя

Люди, а на какой высоте должны быть облака, чтобы "внезапно"(!) вывалившийся из них истребитель сразу так "пролетел на бреющем"?! Это же до 50м... При этом, успеть надо автомат высунуть из кабины (внезапно же!). Или он так и вывалился из облаков, с автоматом наперевес? Знал, чай, заранее - где поляна с бойцами.
А ведь пилоту надо смотреть вперёд, чтобы берёзу себе не словить, а не из автомата в форточку палить. Ну разве что это был "Шторьх" какой, и стрелял пассажир.
Опять же, исходя из высоты полёта, с земли такой самолёт видно не более 4-5 секунд. И рассмотреть диск автомата - извините, не верю. Особенно если учесть, что тебя "поливают" 72мя патронами из этого диска. Тут ведь, как я скромно разумею, либо прятаться надо, либо в ответ пальнуть хоть из чего.

Отличная рецензия, давно хотел разбор опуса Никулина почитать. А то ряд личностей любит на него ссылаться с особым упорством. Дескать, вот уважаемый человек, не соврёт.

Никулин на волне антисоветской истерии 90-ых "вспомнил" то, что вычитал в журнале "Огонёк" Коротича.

Кому: Александр Савин, #12

> При этом, успеть надо автомат высунуть из кабины (внезапно же!).

Да ещё и рулил при этом на бреющем. Асс!!!

(опечатка намеренная)

А что, популярный такой писатель был? Не знал такого. Разобрано интересно, в стиле Дим Юрича, улыбался) Все воспоминания его, да и других воевавших, считаю, строго на их совести. В этом плане разбирать что правда, а что нет, затруднительно. Не благодарное это дело, лично рядом не стоял. А вот просто почитать ещё одну точку зрения, ещё один угол восприятия - интересно. Сам я прочёл большое количество книг и мемуаров, есть с чем и с кем сравнивать... П.с. Всех ветеранов с Победой!

Таки да, по большому счету вся книга это излияния "омеги", попавшей в Великую Отечественную войну. Если бы это были мемуары современного школьника, то были бы откровения о том, что все красивые бабы - шлюхи, потому что красиво одеваются и встречаются с накачанными альфачами с активной жизненной позицией. Все страшные бабы - тоже шлюхи, но страшные. что для баб - смертный грех. Все парни - дебилы, потому что издеваются над недоразвитым и слабовольным ГГ, при этом сбиваясь в группы по интересам (читай стаи). А жизнь, соответственно, полное говно, так как люди вокруг тебя чмырят и за человека не считают.

Произведение - тухлый, отвратительный жопоголизм чистой воды с антуражем Великой Отечественной. Жаль, что при первом прочтении по молодости отношение было другим. Перечитал недавно, и поразился тому, насколько это унылое говно могло произвести впечатление.

Кому: M. H. L., #8

> А что уж говорить про "Прокляты и убиты" Астафьева.

Эта гнилая тухлятина сейчас чуть ли не торба у рукопожатных. Они тычут ею частенько в нос и орут - "вот где прррравдА!!! Вот она какая война-то была настоящая!!!"

Надо чтобы на каждую их крупную и основополагающую "святыню"(а святыня у них, это надругательство на другими святынями) что бы было конкретное разгромное разоблачение - было бы здорово ))

Воспоминания "терпилы" обиженного на всех и вся. Все неправильные - правительство, командование, сослуживцы, бабы и пр.

"У плохого танцора всегда виноваты чешки и сцена". Правильно авторы акцентировали внимание на том, что сей персонаж не пользовался ни малейшим уважением товарищей. Возможно, моя аналогия и не очень корректна, но его мемуары теоретически можно сравнить с возможными "воспоминаниями" какого-нибудь никчёмного кадра - лагерного петуха, геймера-неудачника, задроченного клерка, тупого и завистливого двоечника - то есть любого неудачника или изгоя. У таких граждан зависть имеет гипертрофированный, ненормальный размер и становится идеей жизни.

В самом начале мемуаров Никулин пишет примерно так - "Эти записки ... крайне субъективные. Они не могут быть объективными потому, что война была пережита мною почти в детском возрасте, при полном отсутствии жизненного опыта, знания людей, при полном отсутствии защитных реакций... Естественно, я видел немногое и видел специфически"

Исходя из этого и нужно относиться к тексту - как написанному не вполне адекватным на тот момент человеком.
Разбор Пекарша/Тернавского великолепен.

Когда дочитал, невольно вспомнил два опуса: Новой Газеты и талантливой журналистки. Вроде бы построение текста одно - введение-сама статья-заключение, а какие разные эмоции после прочтения вызывает. При всём несогласии с Никулиным - какое к нему уважение высказано автором статьи.

Кому: Александр Савин, #12

> При этом, успеть надо автомат высунуть из кабины (внезапно же!). Или он так и вывалился из облаков, с автоматом наперевес? Знал, чай, заранее - где поляна с бойцами.

В небезызвестном фильме Михалкова жопу успел высунуть из кабины, строго в соответствии с историческими документами.

При любой коллективной работе: "Ты людей уважаешь, и они тебя уважают!" Но сначала первое. Если этого нет, обычно такой человек - гавно.

Вспомнил ещё, что истории про "упившихся насмерть" - это из Гражданской войны байки.

Первая - про петлюровцев, разграбивших спиртзавод: там несколько захлебнулось в вылившейся в канаву водке, а ещё дюжина скончалась от "белочки". Но никто никого не резал по ночам.

Вторая - как красные переоделись в форму противника, завезли белоказакам "гостинец" в виде саней, набитых бутылями с сивухой. Те напились, заснули, а красные их связали и взяли в плен без единого выстрела. А потом там ударили.

Рассказы про "резню упившихся красноармейцев" - это перестроечное. От деда слышал разве что про то, как подгулявший с местными жителями танкист спьяну ночью поехал "освобождать соседнее село" и попал на минное поле.


З.Ы. Стоп. "Резня пьяных". Это же было в одном известном и очень весёлом фильме ))) "Урки перепьются, а мы их ночью шомполами в ухо" (с).

Вот бы еще кто написал разбор Рабичева "Война все спишет". Просто буйнопомешанный на теме сексуального насилия на войне. Натуральный маньяк.

Кому: Цитата, #1

"Кто их пишет? Какие мемуары могут быть у тех, кто воевал на самом деле? У летчиков, танкистов и прежде всего у пехотинцев? Ранение – смерть, ранение – смерть, ранение – смерть и все! Иного не было"

Всегда удилялся людям, "прошедшим всю войну". Дедушка мой довольно быстро потерял часть пальцев и был отправлен домой. Брат бабушки погиб под Нарвой еще быстрее.

Кому: люберецкий, #26

> Всегда удилялся людям, "прошедшим всю войну".

вырастешь большой - удивляться перестанешь

Кому: Goblin, #27

Думаю, что если к 35 годам не понял, как можно 4 года ходить в атаку на летящие пули, то дальше расти бесполезно.

Кому: люберецкий, #28

а у других граждан пришли с войны - отцы, братья, дядья - все живые и даже не раненные

и что?

Кому: люберецкий, #28

> Думаю, что если к 35 годам не понял, как можно 4 года ходить в атаку на летящие пули, то дальше расти бесполезно.

Есть такое понятие, как Родина. Так вот, люди, прошедшие всю войну, 4 года ходившие в атаку на летящие пули - они защищали свою Родину, свой дом, своих близких. И благодаря тому, что они, не жалея себя, воевали до последнего, мы сейчас и живем. Если в 35 лет такие вещи не понятны, то да, скорее всего уже бесполезно.

Грязь какая, я понимаю что война дело не стерильное, но тут уж очень Солженицыным отдает. До 75 года терпел потом разразился воспоминаниями, говнюк. У всех фронотовиков свои воспоминания, вот дед жены например никогда не рассказывал о войне(я его еще застал в живых, крепкий был не смотря на ранения)и терпеть не мог "В бой идут одни старики", всегда просил выключить или уходил в другую комнату ворча:"Оперетка....". А на фронте он командиром наземной службы полевого аэродрома.

Кому: люберецкий, #26

> Всегда удилялся людям, "прошедшим всю войну".

Охуенный заход.

У меня один дед кадровый военный, на фронте с 6 утра 22 июня в боях за Клайпеду, потом плен, 3 года концлагерей, бежал, зарезав конвой в 45м и вышел к американцам.

Второй записался добровольцем в Питере 22 числа и в боях с Эстонии, во 2м эшелоне, за дату не скажу.

Причем здесь твои "кавычки", расскажи ?

Кому: Александр Савин, #12

> из кабины летящего на скорости 300-400 километров в час истребителя

Вы на машине разгонитесь хотя бы до 100 км, высуньте руку в окно и просто попытайтесь её удержать... на 350-400, есть шанс что её (с автоматом тем более) вообще сломает.
Ну а вообще, лет 10 назад работал с афганцем, так вот психолог правду говорит насчет абстрагирования. Я у него по пьяни пару раз начинал расспрашивать, как там и что было, так какие нахрен мемуары... он плакать начинал!!!
Не знаю как насчет ветеранов ВОВ.. но не думаю что психология людей сильно отличалась.

Если бы не агитационное перестроечное говно на тему "трупами завалили", если бы не кино типа "сволочей" и "штрафбатов" и п.р., если бы не миллионные тиражи высеров Резуна-Суворова, много чего если бы... Это могли быть рядовые мемуары чувака с посттравматическим синдромом из разряда "эва-на как оно бывает - рак свистит и бык летает". Данная книжка всплыла только потому, что как-бы "правдивые" мемуары фронтовика, в отличии от откровенной лжи штрафбатов и резунов. Читал это года два назад, первое впечатление было что автор какой-то обиженный по жизни. Как выясняется, впечатление "обиженного" автор оставил не только у меня. Блин, есть же масса прекрасных мемуаров, взять к примеру "Дневник самоходчика" Э. Приклонского, но известность обретает только чернуха. "Ты рассказал мне просто правду, а я ужасную хочу..."

Кому: люберецкий, #28

> Думаю, что если к 35 годам не понял, как можно 4 года ходить в атаку на летящие пули, то дальше расти бесполезно.

Был такой замечательный актер - Алексей Смирнов. На фронте с июля сорок первого. В конце января сорок пятого тяжело контужен на Одерском плацдарме, попал в госпиталь и был комиссован.

Да, "всю войну не прошел", трех месяцев не хватило...

Так это ж чухан. Охуеть, еще и мемуары написал. Бгггг икона резуноидов)

"обратился к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний" - чтобы облегчиться, будем откровенны, а точнее - высраться.

Кому: Goblin, #27

Я вот раньше, тоже многое не понимал читая книги и смотря кино о войне.
Читайте и смотрите! Лучше этого не проходит по настоящему!

Кому: AlexAsus84, #37

Проходить

Кому: люберецкий, #26

> Всегда удилялся людям, "прошедшим всю войну".

А у меня дед - кадровый военный, в бронетанковых войсках служил. Прошел Халхин-Гол, Финскую, Великую Отечественную. Скончался в 1947 - война все-таки подкосила.

Кому: Цукерман, #36

> Так это ж чухан.

С двумя медалями "За Отвагу"

В войну были не только Девятаевы, да Мересьевы, но и Никулины. И все же победили, выгнали фашистскую мразь, не стали уничтожать 14 млн мирных немцев, не организовали лагерей смерти, как фрицы... Так что, думаю, наши деды и прадеды были, по ьюбольшей части великодушными, честными и добрыми. Для кого-секрет, что война - огромное испытание, тяготы и лишения? Нет. Зато тем, кто прочитал эти мемуары, понятно, что тяготы и невзгоды переносили и чмыри тоже. Не валили, как наши всепроральщики, не косили, как прогрессивная молодежь от любых обязательств.

Кому: porter2, #40

Истории известны и Герои Советского Союза - полицаи, бандиты, шкурники. Я так понимаю, камрад имел в виду, что сослуживцы его ни в грош не ставили (ну может еще сцены с объедками, но оставим их пока) - ну так это не противоречит медалям! Может, конечно, он действительно был хлопец геройский, а наговаривает на себя по интеллигентской привычке к самокопанию - но вот написано-то так, что отношение сослуживцев однозначно: "Вот навязался недоносок на нашу шею". Может все было по-другому, а может это просто командир и из плохого бойца сумел извлечь пользу - теперь все равно не разберешь, осталось разве что лишь написаное. Но важный момент в том, что из медалей еще ничего толком не следует.

Кому: Вратарь-дырка, #42

Из медалей следует, что камраду самому хотя бы одну медаль неплохо иметь, прежде чем называть их обладателя(участника ВОВ, напомню) чуханом. А то пиздеть-то с дивана любой может

Фильм уже снимают? Минкульт бы денег дал!

«Вот как рассказала одна медицинская сестра о том, что она … увидела: «…Внезапно из облаков вывалился немецкий истребитель, низко, на бреющем полете пролетел над поляной, а пилот, высунувшись из кабины, методично расстреливал автоматным огнем распростертых на земле, беспомощных людей. Видно было, что автомат в его руках – советский, с диском!»

Самое смешное в этом - конструкция фонаря кабины пилота Bf-109 и Bf-110 не позволяла их открыть в полете по определению. Только на земле или аварийный сброс, т.к. они не сдвигались назад как у советских истребителей, а откидывались вправо-в бок (109) или вверх (110).
Единственное объяснение этой байки, самолет был двухместный Bf-110, а за ППШ был принят MG-15 стрелка тоже имевший дисковый магазин.

Кому: Unknown Soldier, #21

> При всём несогласии с Никулиным - какое к нему уважение высказано автором статьи.

Вот за это журналисту плюсище. Всем бы так научиться полемику вести - даже доказав неправоту оппонента, не скатиться на дешёвое поливание. Тем более Никулин вполне чётко объясняет, отчего у него такой взгляд на войну сложился. Без жалости к себе. И ведь не один он именно "под таким углом" вошёл в войну.

Кому: Gerasim, #32

> а 350-400, есть шанс что её (руку) (с автоматом тем более) вообще сломает

Ну так он ещё и поливал, не просто высунул. Так что всё-таки скорее всего "Шторьх". Ну а (вполне естественный!) испуг дорисовал до истребителя.

> Я у него (афганца) по пьяни пару раз начинал расспрашивать, как там и что было, так какие нахрен мемуары... он плакать начинал!!!

Мало пересекался я с афганцами. Удалось поговорить один раз с водителем грузовика, свехсрочником. Седой в 20 (год - 1980й). На знаю, сколько рейсов и куда он сделал. Сразу сослался на подписку о неразглашении. Поведал только, что без 4-5 пулевых пробоин в сиденьях не возвращался ни разу. Ну и прикинь, говорит, как часто привозил труп или раненого. Самого ни разу не задело. До сих пор не верю, говорит, что без дырок оттуда вернулся.


Кому: zail bal, #41

> В войну были не только Девятаевы, да Мересьевы, но и Никулины. И все же победили, выгнали фашистскую мразь, не стали уничтожать 14 млн мирных немцев, не организовали лагерей смерти, как фрицы...

И при этом при всей его закомплексованности и обиженности - то же Никулин гнал "фашистскую мразь, не стал уничтожать 14 млн мирных немцев...(далее по тексту)". Может, не так, как Маресьев. Но гнал же. IMHO.

Кому: Gerasim, #32

> Причем здесь твои "кавычки", расскажи ?

Так понимаю - речь про непрерывные бои за все время службы - ни плена, ни тыла, ни относительно тихих фронтов.

Кому: porter2, #40

> С двумя медалями "За Отвагу"

А уж Власов какой заслуженный командир. И вообще отличник боевой и политической.

Кому: Александр Савин, #46

> Так что всё-таки скорее всего "Шторьх". Ну а (вполне естественный!) испуг дорисовал до истребителя.

— Появление представителей семейства муравьедов
(myrmecophagidae) в наших широтах явление довольно
редкое, так как они водятся исключительно в Южной
Америке. Можно предположить, что животное незаметно
залезло на какой-нибудь из теплоходов, швартовавшихся
в одном из южно-американских портов и совершило
морское путешествие, спрятавшись в укромном
уголке. Так как муравьед может обходиться без пищи
довольно долго, то эта версия представляется мне вполне
вероятной. Затем, по прибытии в порт назначения, животное
тайно ускользнуло с теплохода и, минуя таможенную
и паспортную проверку, проделало долгий путь
до Москвы, частично пешком, а частично прицепляясь
к бортам попутных грузовиков, время от времени разоряя
для утоления голода попадающиеся на его пути лесные
муравейники.

Кому: Sweet Death, #47

> Так понимаю - речь про непрерывные бои за все время службы

Так такое только у генералитета было - корпус ведет бои почти непрерывно, армия - фактически беспрерывно. Все остальные на постоянной ротации, отдыхе, пополнении, переобучении и т.п., время в боях не так велико, процентов 10, наверное.

Самый сложный фронт, Западный, вообще год стоял, "на Западном фронте без перемен", как известно. :)

С точки зрения же вероятности погибнуть у пехоты вообще лафа, тут на первом месте летчики, на втором танкисты, а на 3м полевая артиллерия.

Летчик или танкист, прошедшие все четыре года - тоже не такая уж и редкость, летчик штурмовик или торпедоносец - вот это нечасто, очень уж опасная служба была.

Кому: Gerasim, #50

> летчик штурмовик или торпедоносец - вот это нечасто, очень уж опасная служба была.

Награждали буквально за считанные вылеты, настолько было опасно. Поначалу, если не ошибаюсь, давали Героя чуть ли не за десяток вылетов.

Кому: Цитата, #1

> Когда я путал при повороте в строю правую и левую стороны

И тут я начал что-то подозревать...

Кому: люберецкий, #26

> Всегда удилялся людям, "прошедшим всю войну".

Тогда от моего деда ты будешь в шоке. Шахтер. Служил по призыву. Потом "вся война", в том числе Курская дуга. А потом ещё год в Китае порядок наводил.

Кому: Bugrik, #33

> он плакать начинал!!!

Кому: Сир Йожег, #54

В соседней школе парнишка учился, заходил за майкопской бригадой в 94 в грозный. До сих пор воюет во сне.

"Врёт, как очевидец"

И да, чем-то Солженицына неуловимо напомнил.

ДЮ, поставьте меня третьим автором - на warspot.ru технически меня в благодарности определили ))

Кому: Цукерман, #48

А Власова ты тоже чушканом окрестишь?

Кому: porter2, #59

> А Власова ты тоже чушканом окрестишь?

Не, мне интересно что ты расскажешь о его наградах.

Поделись, как награды коррелируют с последующими действиями, будь то прямое предательство, или написание пасквилей, состоящих наполовину из слухов, наполовину из домыслов, с одной лишь целью обдать грязью все, до чего только можно дотянуться.

А также имеем ли мы право сидя на диване осуждать того же Власова, не имея ни соответствующих званий, ни наград. Или Резуна. Или Гордиевского. Или Солженицына - этот тоже награжден был. Ну, чисто чтоб два раза не вставать.

Давненько не слышал заходов в стиле "молчи, говно, я воевал!", даже интересно будет послушать.

Читала эти мемуары Никулина, была потрясена тем, что человек который вокруг себя видит только грязь и мерзость, при этом даже не борется с этим, а погружается в это все глубже и глубже, каким-то образом дожил до преклонных лет. Это удивляет. Какое-то животное/травное стремление жить и не важно как. Прочитала много разных мемуаров и у меня сложилась своя градация, такие мемуары я отношу к "ударенным либерализмом" - тот, кто их пишет - он самый умный, он видел то, что другие не замечают (слепые?), не слышат. И его цель донести до будущих поколений как все было безрадостно и ужасно, даже себя не жалеет... Святой просто.
Вызывает уважение Дюков, который в комментариях и в конце разбора все равно признает необходимость таких мемуаров и тот вклад в историю ВОВ который они привносят.

Кому: Bugrik, #33

> Вы на машине разгонитесь хотя бы до 100 км, высуньте руку в окно и просто попытайтесь её удержать... на 350-400, есть шанс что её (с автоматом тем более) вообще сломает.

Можно сделать веселее, ну чтоб наверняка.
Найдите мотоциклиста, желательно чтоб у него было что-то вроде Хаябузы. Попросите прокатить на максималке. И когда будете валить 300км/ч гордо поднимите голову и раскиньте в сторону руки!
Если выживете, расскажите про ощущения.

P.S. В субботу ездили в Берлин. Дабы не опоздать к возложению венков нужно было проехать почти 400км на максимальной скорости. На такой скорости не то, что срать или стрелять, голову от бака не оторвать.

Кому: Собакевич, #39

И у меня прадед прошёл Финскую, Великую Отечественную, Японскую. Поднялся от мехвода до командира танковой бригады. Только скончался в 1946 году.

Кому: Цукерман, #36

На каком фронте воевали?

Кому: ECHINOPSIS, #31

> Грязь какая, я понимаю что война дело не стерильное, но тут уж очень Солженицыным отдает.

Таких от которых просто отдает дофига,есть и от которых просто разит Солженицыным (это сам Солженицын). Популярность не дает уснуть многим шарлатанам, тем более примеров удачного стечения обстоятельства масса.Вы спросите: "А потом ведь правда всплывет и что тогда?" Да ничего. Когда это кого то заботило.Ради попадания на ТВ или на крайняк в аналоговую публикацию, элементы готовы на многое, даже родственники.Недавно посмотрел фильм "Королев обратный отсчет". Его дочь такую пургу несет на пару с Леоновым -просто туши свет.А вы говорите грязь.
Вотвам еще одна последовательница-Солженицыанка "писательница" Светлана Алексиевич http://gordonua.com/publications/Aleksievich-80220.html Поток сознания.

А это точно Никулин писал? В год опубликования Никулину было 85 лет. Он читать то в этом возрасте мог? Или просто его подпись поставили под текстом неизвестного креакла? Рукопись есть?

+++
Прокляты и убиты. Астафьева сломала смерть Ирины. И он писал просто проклиная всю эту жизнь.

Кому: Цитата, #1

Спасибо за анализ этих знаменитых мемуаров. Знаменитых потому, что в любом историческом споре тебе тычут в лицо воспоминания сержанта Никулина. И ты не знаешь что ответить на это. Подвиг народа настолько огромен и настолько очевиден, что не вмещается ни в какую аргументацию никакого спора. Тебе будут точечно совать какие-то разрозненные частные факты, а ты в ответ что должен - перечислять все, что совершил наш народ от "а" до "я"? Глупо же вроде - ведь нельзя объять необъятное. И от этой несоразмерности то "огромное и очевидное" перед "конкретным мелким и частным" как бы перестает быть аргументом, становится чем-то общим, не интересным, затертым и банальным. Толи дело выкопанный откуда-то "свежачок".
Вот недавно появился еще один такой "свежачок" - от девяностолетнего дедка-фронтовика по фамилии Рабиков, который в середине 90-х вдруг разразился воспоминиями о зверствах Красной Армии в Восточной Пруссии. Как генералы и полковники отдавали советским солдатам приказы организованно насиловать немецких женщин и девочек, которых потом нещадно убивали и скармливали их трупы свиньям в свинарниках.
Естественно дедка этого пытается нам продать известное радио. Самое противное, что в сети,в частности в ЖЖ, отрывки из этого творческого деда присылали в этом году в качестве поздравления на 23 февраля.

Кому: lema, #18
Очень хотела бы увидеть еще разбор полета "Ледокола" Рузуна/Суворова. Помнится, начитавшись по молодости еще где-то в 90-х, до хрипоты спорила с мамой, доказывая, что это мы собирались на всех напасть и т.д. и т.п. Хотя мне уже ничего доказывать не надо. Потому что однажды на какой-то автомойке во время ожидания попался в руки старый журнал типа "Форбс", в котором интервью с этим Суворовым. И он там со смешочками и ужимками выкладывает, что в Англии уже после побега специальные люди предложили ему за какие-то гроши прочитать в каком-то университете лекции, порочащие СССР. Деньги ему были очень нужны и он прочел. Деньги вскоре кончились и тогда те же специальные люди предложили ему написать книгу. За 500 фунтов. И он написал "Ледокол". На резонное недоумение репортера - вы что же все архивные факты и цифры в памяти держали? - этот Резун ответил со смешочком - нет, конечно, все из моей головы, мне нужны были деньги, они мне платят - я и пишу. Представляете?
Помню, как меня замутило от этой омерзительной хихикающей откровенности. Натурально замутило. Все или почти все из Ледокола, что мы считали фактами, результатом кропотливой и долгой работой в пыльных секретных архивах, все что считали бесспорными доказательствами и настоящим анализом разведчика, все оказалось плодом воображения какого-то сбежавшего из страны безродного хрена, которому просто и банально были нужны бабки. По его же собственному хихикающему циничному признанию. А мы, понимаешь, тогда копья ломали...
В общем, помню, мелькнула еще тогда здравая мысль попросить этот журнал у ребят или статью ту из журнала вырвать хотя бы, но до того стало дурно, что я с отвращением его от себя отшвырнула. Теперь вот жалею. Пробовала найти потом, да куда там...