Биография Васенкова—Лазаро была настолько безупречной, что, даже арестовав его, американские спецслужбы были бессильны доказать связь задержанного с российской разведкой. Перед следователями сидел седой уважаемый семьянин, чьи дети, жена, многочисленные друзья, сокурсники, соседи и влиятельные знакомые были готовы под присягой подтвердить любой факт из жизни добропорядочного 65-летнего американца Лазаро. Сам арестованный до последнего отвергал любые обвинения, настаивая на невиновности. Коллеги господина Васенкова допускают, что в итоге он мог оказаться на свободе. Если бы однажды к нему в камеру не явился полковник Щербаков.
Обстоятельства этой встречи собеседники "Ъ" описывают так: "Пришедший на русском языке назвал арестованному свое имя и фамилию, звание, место работы, после чего произнес: "Михаил Анатольевич, вам надо признаваться и сдаваться"". В ответ арестованный сообщил гостю по-английски, что не понимает языка, на котором тот говорит. Тогда посетитель повторил все уже на английском. Но в ответ услышал: "Я Хуан Лазаро. Все происходящее — глупая ошибка, и я не понимаю, в чем я должен сознаваться". После этого полковник Щербаков передал американцам личное дело Васенкова—Лазаро, привезенное им из Москвы. После того как папку с подробными сведениями положили перед подозреваемым, он назвал свое настоящее имя, добавив, что больше ничего говорить не намерен.
Следователи, впрочем, все же попытались разговорить нелегала, сломав ему при допросе три ребра и ногу.
Ой, где был я вчера — не найду, хоть убей! Только помню, что стены — с обоями, Помню — Клавка была, и подруга при ей, И что целовался на кухне с обоими.
А наутро я встал — Мне как давай сообщать, Что, говорят, хозяйку ругал, Всех хотел застращать, Что будто голым скакал, Будто песни орал, А отец, говорил, У меня — генерал!
А потом рвал рубаху и бил себя в грудь, Говорил, будто все меня продали, И гостям, говорят, не давал продыхнуть — Донимал их блатными аккордами.
А потом кончил пить — Потому что устал, Начал об пол крушить Благородный хрусталь, Лил на стены вино, А кофейный сервиз, Растворивши окно, Взял да и выбросил вниз.
И никто мне не мог даже слова сказать. Но потом потихоньку оправились — Навалились гурьбой, стали руки вязать, А потом уже все позабавились:
Кто плевал мне в лицо, А кто водку лил в рот, А какой-то танцор Бил ногами в живот... Вот молодая вдова, Верность мужу храня — Ведь живём однова, — Пожалела меня.
И бледнел я на кухне разбитым лицом, Делал вид, что пошёл на попятную. "Развяжите, — кричал, — да и дело с концом!" Развязали, но вилки попрятали
Тут вообще началось — Не опишешь в словах! И откуда взялось Столько силы в руках — Я, как раненый зверь, Напоследок чудил: Выбил окна и дверь, Вон — балкон уронил.
Ой, где был я вчера — не найду днём с огнём! Только помню, что стены — с обоями... И осталось лицо — и побои на нём, Ну куда теперь выйти с побоями!
Если правда все это Ну, хотя бы на треть, — Остаётся одно: Только лечь помереть! Хорошо, что вдова Всё смогла пережить, Пожалела меня И взяла к себе жить.