Хочу поддержать исторические ролики Егора Яковлева!
Рекомендуемая литература:
Айрапетов О.Р. Участие России в Первой мировой войне. 1914 год. Начало. М., 2014.
Лунева Ю.В. Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908-1914). М., 2010.
Писарев Ю.А. Тайны Первой мировой. Россия и Сербия в 1914-1915 гг. М., 1990.
Такман. Б. Августовские пушки. М., 1972;
Тарле Е.В. Европа в эпоху империализма. 1871-1919. М.,Л., 1927.
Хейстингс М. Первая мировая война. Катастрофа 1914. М., 2013.
Шапошников Б.М. Мозг армии. Кн. I-III. М., 1927-29.
Шацилло К.Ф. Россия перед Первой мировой войной. М., 1974.
Текст беседы можно зачитать ниже.
Д.Ю. Я вас категорически приветствую! Егор, добрый день.
Егор Яковлев. Добрый.
Д.Ю. Про что сегодня?
Егор Яковлев. Продолжаем нашу историю. В прошлый раз мы читали переписку Николая II с его другом и кузеном Вилли, германским кайзером Вильгельмом.
На мой взгляд, из этой переписки ясно видно, что кайзер Вильгельм был совершенно явно настроен на военное решение конфликта и тот разговор о мире, который он вел со своим царственным родственником, это разговор о мире между Россией и Германией, но отнюдь не о мире между Австрией и Сербией.
И это значит, что кайзер как бы предъявлял царю ультиматум – отказаться от поддержки союзницы на Балканах и таким образом, предотвратить войну. Это единственный мирный выход, который видел Вильгельм.
И в связи с этим, очень важно поговорить о том, как все события, о которых мы рассказывали в прошлый раз, выглядели из Берлина. И что думал и как действовал сам кайзер все это время, начиная от убийства Гаврилы Принципа и заканчивая объявлением войны Германией России.
И здесь мы неизбежно сталкиваемся с проблемой ложной теории, о том что между Россией и Германией не существовало никаких геополитических проблем.
Как я уже рассказывал, геополитические проблемы существовали серьезнейшие, в связи с активной политикой Германии в Турции и на Балканах. Россия это политическое дипломатическое противоборство проигрывало и поэтому единственный её шанс каким-то образом влиять на проблему проливов, это – поддерживать славянские государства на Балканах. Которые на самом деле, и в частности, Сербия, была пистолетом, который, с одной стороны, был направлен на Турцию, а с другой стороны – иногда он направлялся на Австро-Венгрию.
Цель – не дать Германии и Австро-Венгрии установить контроль над проливами. Потому что, как я уже говорил в прошлый раз, пока проливами владела слабая Турция – режим прохода через эти проливы был более менее удовлетворительным. То сеть он не был удовлетворительным в стратегической перспективе, но жить худо-бедно было можно. Если бы этот «шлагбаум» проливов попал бы в руки какой-то могущественной державы, например Германии, то Россия оказывалась бы в полной экономической зависимости от этой державы. Допустить этого Россия никак не могла и этим в частности объясняется её болезненная реакция на события июльского кризиса 1914 года.
Но, надо сказать, что у Вильгельма II была своя идея фикс. Он, явно подстрекаемый своим начальником Генерального Штаба фон Мольтке (Helmuth von Moltke), был почему-то уверен, что когда Россия сможет закончить свои военные приготовления, а военные эксперты оценивали этот срок несколькими годами, скажем, 1916-ый, 1917-ый, иногда, по самым пессимистичным оценкам – 1919-ым годом, то Россия непременно в союзе с Францией нападет на Германию. Они этого боялись.
Но здесь следует говорить более корректно, никаких, и мы это знаем, как историки, планов прямого нападения на Германию Николай II не строил, поэтому корректно говорить о такой возможности. И не о возможности нападения на Германию, а о невозможности Германией одержать победу в будущей войне, когда Россия будет к ней готова.
Поэтому, говорил кайзеру фон Мольтке, надо бить первыми, пока Россия и Франция к войне не готовы. Это был старый завет кумира всех воинственных немецких правителей Фридриха II, который предпочитал нападать первым до тех пор пока противники не сосредоточили свои войска и не подготовились. И в конце концов немцы этим заветом воспользовались.
Первый раз об этом заговорили еще в декабре 1912 года. Что тогда происходило. Тогда происходила первая Балканская война, в результате которой Турция лишилась практически всех своих европейских владений, я об этом рассказывал. И вот тогда возник вопрос: а не слишком ли усиливаются новообразованные славянские государства и в первую очередь волновал очень вопрос Сербии. Австрийцы просто негодовали, что Сербия становится каким-то влиятельным фактором на Балканах, потому что они боялись, что постепенно она начнет отхватывать кусочки территорий, населенными славянами из самой Австрийской империи.
И вот тогда, в декабре 1912 года, состоялся военный совет, на котором фон Мольтке публично и высказал свою мысль о том, что нужно бить первыми. У него был оппонент – знаменитый адмирал Тирпиц (Alfred von Tirpitz), который сказал, что армия и тем более флот не готовы. Для того, чтобы вести войну нам, во-первых, нужно улучшить Кильский канал, тот самый канал, который немцы прорыли, чтобы соединить Балтийское и Северное море (нужно было сделать так, чтобы через этот канал смогли проходить самые современные на тот момент суда – дредноуты) и достроить базу подводных лодок в Гельголанде. Такая постановка вопроса свидетельствует о том, что в 1912 году совершенно явно в качестве одного из будущих противников Германия рассматривала Англию. И это было неслучайно, поскольку все еще помнили недавний Агадирский кризис, в котором Англия и Франция выступали единым фронтом.
Вильгельм II согласился с доводами Трипица на тот момент и через некоторое время, поскольку ничего принципиального не происходило, правое крыло немецкого истеблишмента стало испытывать в кайзере некоторое разочарование. Потому что возникло ощущение, что он много говорит и ничего не делает. Кайзер испытывал очень серьезное давление со стороны этих кругов и в первую очередь со стороны пангерманского союза, о котором я рассказывал раньше.
Проблема заключалась еще в том, что важной фигурой в этом пангерманском движении стал ни кто иной как сын Вильгельма, кронпринц, тоже Вильгельм, Вильгельм младший или Вилли II, как его называли. Вилли II подпал под влияние пангерманцев и еще в начале 1914 года выпустил книгу «Кронпринц. Мысли о будущем Германии». В этой книге он рассказывал о том, что Германия должна мечом завоевать место под солнцем.
Надо сказать, чо пангерманцы были не чужды расизма, в том числе и по отношению к славянам, в том числе, и по отношению к русским. И все нацистские теории они так или иначе корнями уходят в это пангерманское движение, я имею в виду теории о неполноценности славян. Именно внутри него впервые прозвучали идеи о будущей великой борьбе культурной германской нации с отсталым славянством время для которой (время для решительной схватки) скоро наступит.
Поэтому говорить о том, что Германия и Россия были братскими народами, которые испытывали только симпатию друг к другу перед Первой мировой войной, абсолютно нельзя.
Есть такой красноречивый эпизод, описанный в воспоминаниях Брусилова, нашего знаменитого полководца. Он как раз отдыхал в мае 1914 года в Германии на водах. Я подчеркиваю – еще Франц Фердинанд жив, еще убийства не произошло и никакого обострения не случилось. И тем не менее, Брусилов становится свидетелем такой, поражающей просто сцены. На каком-то народном празднике, на площади города, где он отдыхал, возводится макет Кремля и под торжествующие крики толпы этот макет сжигается. То есть явная русофобская акция. Видимо, это была акция пангерманцев, которые совершенно четко декларировали, что Россия слишком большая империя, у нее слишком большое население и необходимо каким-то образом с этим справиться, потому что население будет увеличиваться, это вечная угроза культурной высокой германской нации. Поэтому в результате великой войны необходимо восточного соседа ослабить и, по всей видимости, захватить земли, которыми он владеет незаконно.
Эта линия совершенно явно впоследствии воплотится в идеологии нацизма.
Поэтому, испытывая такое серьезнейшее давление со стороны части буржуазии, военной элиты и даже со стороны собственного сына, Вильгельм был вынужден заигрывать с правыми кругами. И это вынуждало его делать резкие заявления в адрес противников Германии даже тогда, когда может быть сам этого и не хотел. Потому что как мы увидим далее, Вильгельм был человек колеблющийся, не такой как Николай II, но все-таки не на сто процентов уверенный в своей линии. Но иногда он, что называется по-русски, хорохорился и это очень заметно по тем резолюциям, которые он накладывал на свои документы.
И вот, наступил июльский кризис. Как же ведет себя Вильгельм, давайте посмотрим.
Он собирался поехать на похороны Франца Фердинанда, но в последний момент отказался от этой идеи. Есть версия, что он опасался за свою жизнь. Но так или иначе, уже 5 июля (28 июня Франц Фердинанд был убит, то есть чуть больше, чем через неделю) Вильгельм II в Потсдаме имел беседу с австрийским послом Ладислаусом Сегени (Ladislaus von Szögyény-Marich). И содержание этой беседы мы хорошо знаем из тех донесений, которые Сегени слал своему шефу – австрийскому канцлеру Берхтольду (Leopold Berchtold).
Так вот, Сегени написал, что «по мнению императора Вильгельма, с действиями против Сербии не следует слишком долго ждать. Поведение России будет во всяком случае враждебным, но к этому он (Вильгельм) уже несколько лет готов, и если дело дойдет даже до войны между Австро-Венгрией и Россией, то мы можем быть убеждены в том, что Германия будет стоять на нашей стороне. Впрочем, Россия еще нисколько не готова к войне и наверно еще очень много будет размышлять, раньше чем обратиться к оружию».
В то же время, по словам посла Германии в Лондоне Макса Лихновского (Max von Lichnowsky): «В окружении кайзера господствовала точка зрения, что ничуть не повредит, если их этого выйдет война с Россией».
Проходит семь дней. 12 июля тот же Сегени еще раз пишет в Вену: «Как император Вильгельм, так и все прочие здешние компетентные факторы не только полны решимости поддержать монархию в качестве ее верных союзников, но даже решительно подстрекают нас не упустить теперешний момент выступить самым энергичным образом против Сербии и раз навсегда ликвидировать находящееся там гнездо революционных заговорщиков, предоставляя нам полную свободу в выборе».
Также Сегени сообщал: «…необходимо выбрать теперешний момент, исходя из общих политических соображений и специально из моментов, вытекающих из сараевского убийства…» И вот теперь, Сегени фактически пересказывает мысли Мольтке и его ближайшего окружения: «В последнее время Германия еще больше укрепилась в мнении, что Россия готовится к войне против своих западных соседей и рассматривает эту войну уже не как известную возможность, а определенно считается с ней в своих политических расчетах на будущее. Но именно на будущее, И в настоящий момент она не собирается воевать, или, вернее, она еще не подготовлена».
Вот эта мысль – ударить первыми, пока враги не готовы к войне.
На мой взгляд, лучше всего эти планы охарактеризовал мудрый, хотя и старый Отто фон Бисмарк (Otto von Bismarck), он уже к тому моменту умер, но еще успел словить эти идеи и назвал это «Самоубийство из страха смерти».
Тем не менее, германские элиты на это самоубийство решились. 15 июля (еще одно доказательство из дипломатической переписки) министр иностранных дел Германии фон Ягов (Gottlieb von Jagow) дал последние наставления в Лондон: «Дело идет сейчас о высокополитическом вопросе, может быть, о последней возможности нанести великосербскому движению смертельный удар при сравнительно благоприятных условиях. Если Австрия упустит этот случай, она потеряет всякий престиж и станет в нашей группе еще более слабым фактором».
В этом фон Ягов отнюдь не действовал кулуарно за спиной своего кайзера. Давайте посмотрим, какие резолюции накладывал кайзер на донесения своих послов из разных столиц Европы.
Вот, 24 июня, получил донесение посла в Вене Чирский о том, что австрийский канцлер заверил Россию об отсутствии претензий на сербские территории, кайзер нанес такую пометку: «Осел! Санджак Австрия должна взять, иначе сербы подойдут к Адриатическому морю». Здесь речь идет о так называемом Новопазарском санджаке. Санджак – это область по административно-территориальному делению Турции.
Раньше Новопазарский санджак принадлежал Турции, но после Балканской войны он был разделен между Сербией и Черногорией. Между Сербией и Черногорией установилась прямая граница и у Черногории был выход к Адриатическому морю. И все тогда боялись, что мечта о Великой Югославии станет явью и сербы, как лидеры славянского мира на Балканах, получат выход к Адриатическому морю. Поэтому кайзер подстрекал австрийцев забрать этот санджак, это такая узкая полоска, войти в нее и таким образом снова разделить Сербию и Черногорию.
Информацию про то, что Берхтольд заверяет русского посла, что никаких намерений нарушать статус кво на Балканах у австрийцев нет, Вильгельм комментирует так: «Австрия должна получить на Балканах господствующее положение по отношению к другим меньшим странам за счет России, иначе не будет покоя».
Вот это называется «никаких геополитических противоречий у России с Германией не было». На самом деле, когда мы читаем документы, то выясняется, что были и еще какие…
В тот же день немецкий император получил письмо из Лондона от Макса Лихновского, в котором тот сообщает негативное мнение британского МИДа о том ультиматуме, который Австрия предъявила Сербии. Возле слов британского министра Эдуарда Грея (Edward Grey) – «Государство, которое примет такие требования перестанет рассматриваться как страна» Вильгельм написал: «Это было бы весьма желательно. Это не страна, в европейском смысле, а банда разбойников».
Напротив замечания Грея, что вторжение Австрии на сербскую территорию создаст опасность большой войны, Вильгельм написал: «Это, без сомнения, будет».
Д.Ю. Молодец.
Егор Яковлев. И наконец апофеоз. На следующий день, посол в России граф Пурталес (Friedrich von Pourtalès) шлет императору донесение о своей беседе с Сазоновым – русским министром иностранных дел, передает его слова: «Если Австро-Венгрия поглотит Сербию, мы будем с ней воевать». Реакция Вильгельма была лаконичной: «Ну что ж, валяйте».
Таким образом, кайзер совершенно явно, принципиально стоял на том, чтобы поддержать Вену в ее агрессии, даже ценой вступления Германии в войну с Россией и Францией.
И надо сказать, что в Петербурге это прекрасно понимали. Поэтому они консультировали Белград по поводу того, как нужно отвечать на ультиматум. И мы помним, что ответ-то на ультиматум был шедевром дипломатического искусства – из 10 пунктов ультиматума, предъявленных Сербии, сербы приняли, а по поводу последнего пункта сказали, что допустить австрийские спецслужбы на территорию Сербии для расследования они не могут, но зато готовы для разъяснения всех событий вынести дело на международный суд в Гааге.
Д.Ю. Он уже тогда был?
Егор Яковлев. Да. Инициатором создания Гаагской конференции был Николай II. Произошло это в 1899 году. Это тоже показательно, когда кайзер Вильгельм узнал об этом предложении он заявил: «Это идиотизм. Мы и так уже 27 лет живем в мире, зачем нам мирная конференция?» Но вообще, считается, что да, эта мирная конференция прообраз Организации Объединенных Наций.
Итак, этот дипломатичный ответ, в принципе, спутал все карты. Потому что с одной стороны, у некоторых стран была надежда, что сербы, ну грубо говоря, «хаманут» в ответ, а например у англичан было опасение. Мы сейчас дойдем до позиции Англии…
Еще раз, и в то время и особенно сейчас многие историки и особенно публицисты, предъявляют англичанам претензии за то что они совершенно открыто не заявили о своей поддержке России и Франции. Это произошло по двум причинам. Во-первых, еще раз повторюсь, что никаких юридических обязательств Англия, в отличие от Франции, на себя не брала (она не брала на себя обязательств поддерживать Россию в случае войны), это первое.
А второй момент, ситуация была немного непонятная, шло расследование, не было ясно, насколько сербское правительство было виновно или невиновно. Вот мы сейчас знаем, что сербское правительство не отдавало приказа об убийстве Франца Фердинанда, не финансировало эти террористические группировки и нити заговора не вели в Петербург. За сто лет не нашли этому доказательств и в принципе все объяснено.
Но тогда – прошло меньше месяца с момента убийства, никто ничего не знал, ситуация была очень неопределенная и англичане боялись.
Д.Ю. Занервничаешь тут, да.
Егор Яковлев. Они реально боялись, что если они сейчас твердо заявят, что они вступят в войну… Если война будет объявлена Германией России, то произойдет следующее: Сербия, ободренная поддержкой, резко отвергнет ультиматум Вены – Вену как-нибудь оскорбит, откажется в принципе отвечать, Австро-Венгрия нападает на Сербию, Россия защищает Сербию, Германия по союзному договору с Австрией нападает на Россию, Франция по союзному договору с Россией нападает на Германию и если Англия взяла на себя обязательства, она тоже будет вынуждена вступить в войну. И только потому, что сербы не сумели себя сдержать.
В этот момент именно Сербия воспринималась как источник войны. И поэтому англичане опасались давать сербам (и Петербургу тоже) основания для каких-то резких движений. А когда Сербия дала ультиматум, то постепенно симпатии европейского общества начали склоняться на сторону сербов. Потому что по большому счету, они со всем согласились.
Вот например, что писал заместитель министра иностранных дел Британии сэр Эдвард Кроу (Edward Crowe): «Ответ благоразумен. Если Австрия требует безоговорочного принятия своего ультиматума, это значит лишь то, что она желает войны». Точно таким же благоразумным ответом счел этот документ, например, Тирпиц. Он пишет об этом в своих мемуарах.
Но самое интересное, что адекватным его абсолютно нашел Вильгельм II. Посмотрите что он говорил. Он счел этот документ сербов «блестящей дипломатической победой Австрии, достигнутой всего за 48 часов». По его мнению, «после сербского согласия отпадал всякий предлог для войны». Вильгельм даже заметил, что «теперь он ни за что бы не отдал приказа о мобилизации».
Но казалось бы, странная загадка – что же случилось?
Некоторые историки прямо приводят этот документ и обрывают цитирование. Но что пишет Вильгельм дальше? Он рекомендует все-таки Австрии напасть на Сербию, чтобы оккупировать часть её территории, в частности, захватить Белград, и тем самым заставить сербов не просто согласиться, а выполнить обязательства этого ультиматума.
Вот как Вильгельм в своем письме это обосновал: «Это необходимо еще для того, чтобы дать в третий раз зря мобилизованной армии внешнее удовлетворение чести, создать для нее видимость успеха перед заграницей и сознание, что она, по крайней мере, побывала на чужой земле. В противном случае, при отмене военного похода могло бы возникнуть дурное настроение против династии, которое могло бы стать в высшей степени серьезным».
То есть как мы видим, желание создать видимость для заграницы свойственно не только нашим соотечественникам.
А в Австрии была своя военная партия, которую возглавлял австрийский начальник Генерального Штаба Конрад фон Гётцендорф (Conrad von Hötzendorf). И Конрад фон Гётцендорф только этого, в общем-то, и ждал. Австрия, как я рассказывал, отвергла, поощряемая Старшим Братом, сербский ответ на ультиматум, объявила войну Сербии и начала обстрел Белграда.
И вот тут начинается очень интересная коллизия об отношениях Германии и Англии. Германия самым энергичным образом старается заставить Англию сохранять нейтралитет. Министр иностранных дел Британии Эдуард Грей, про которого говорят очень много всяких гадостей, на мой взгляд, незаслуженно, вынес следующее предложение (он согласовал это с русским министром – Сазоновым), он заявил, что существует четыре державы, которые не имеют прямых интересов в данном конфликте. Это – Германия, Британия, Франция и Италия. Поскольку, Россия – имеет, покровительствует сербам, сербы – понятно, австрийцы – тоже понятно. И вот четыре державы должны провести конференцию незаинтересованных держав и выработать меры по дипломатическому выходу их кризиса.
Немцы отвергли это предложение. А затем, немецкий канцлер Бетман-Гольвег (Theobald von Bethmann Hollweg) вызывает к себе английского посла Гашена (Edward Goschen) и делает ему прямое предложение. Рассказывает ему о том, что мы собираемся… В Европе сложилась такая ситуация, что мы не можем остаться нейтральными, но мы хотели бы поддерживать нашу традиционную дружбу с Британией и мы хотели бы эту дружбу сохранять. Мы знаем, что вы никогда не допустите уничтожения Франции и мы готовы гарантировать вам ее территориальную неприкосновенность.
Немцы конечно были уверены, что Франция будет побеждена в войне, но они были готовы гарантировать англичанам территориальную неприкосновенность французского государства.
Но английский посол был очень хитрым и он конечно первым делом спросил, распространяются ли эти гарантии на колониальную французскую империю. Вопрос поставил бедного Гольвега в тупик. Он сказал, что по поводу французских колоний он такую гарантию дать не может. И тут же сделал намек, что Англия может получить некоторые компенсации. Что это за компенсации мы знаем, опять же, из резолюций нашего любимца – Вильгельма II, которого в то время захватила идея передать в сферу влияния Англии ту часть Персии, которую она дала России по конвенции 1907 года.
Помните, я рассказывал? Они поделили Персию, юг отошел Англии, север Персии отошел России, и почему-то Вильгельму показалось, что он может этим англичан соблазнить.
Англичане почуяли здесь подвох. Как замечательно писал на эту тему Евгений Викторович Тарле, наш знаменитый академик, в Англии это восприняли как неслыханную попытку обмануть лукавейшую, тончайшую и наиболее недоверчивую дипломатию во всем мире – английскую.
Ну правда, непонятно, что немцы могли бы захватить. Они могли бы, получив одобрение англичан, захватить Марокко или часть Марокко, а мы помним, что марокканский кризис был очень болезненным для англичан в связи с Гибралтаром.
Как Германия открыла свои карты, англичане тоже стали действовать достаточно резко. И Эдуард Грей прямо заявил послу Лихновскому, что Англия сохранит нейтралитет только в том случае, если война будет локальной – между Россией и Австрией. Как только другие державы вступают в войну, Эдуард Грей заявил, что Англия скорей всего не сможет гарантировать свой нейтралитет.
Кайзера все это возмутило, но он точно все понял, потому что он сделал такие пометки на донесении Лихновского: «То есть он хочет, чтобы мы оставили Австрию на произвол судьбы, какая мефистофельская гнусность! Чисто по-английски!».
Далее посол сообщал, что по словам Грея, если в войну будет втянута Франция, то (Грей тут завернул… по-дипломатически) «положение немедленно изменится и британское правительство может быть вынуждено будет принять немедленные решения. В этом случае нельзя будет долго стоять в стороне и выжидать, если война вспыхнет, это будет величайшая катастроф, какую видел мир». Вильгельм верно понял все эти намеки и четко написал: «То есть они на нас нападут».
Обстановка накалилась. Вильгельм не мог уже сдерживаться и он кричал про англичан – «Гнусная торгашеская сволочь!».
Примерно в то же время он начал переписку с Николаем II. Николай II, как вы помните из прошлой передачи, поддержал предложение, изложенное в сербском ответе – вынести это на Гаагский суд. На этом документе Вильгельм сделал лаконичную запись: «Идиот».
Вся эта вильгельмовская истерика на мой взгляд может быть объяснена только одним – до 28 числа они чувствовали себя хозяевами положения, они чувствовали за собой некую моральную правоту. Но сербский ответ этой моральной правоты их лишил. Потому что он совершенно четко дал понять всей Европе, что Сербия не является заказчиком данного преступления, не является заказчиком убийства Франца Фердинанда. Она согласна дать удовлетворение в мыслимых пределах. И моральная правота уже перешла на сторону сербов. По справедливости стало выглядеть так, что Австрия и Германия используют ответ сербов как повод для войны, а не как причину.
И вот по поводу этого заявления Вильгельма про Николая II я наткнулся на забавную цитату из Бориса Михайловича Шапошникова, маршала Советского Союза, будущего главы Генштаба, который написал труд под названием «Мозг армии», который проанализировал все эти события и он охарактеризовал их так: «Былая недоговоренность Вильгельма с Николаем обращается в злобу против выходящего из подчинения «идиота», носящегося с Гаагским трибуналом вместо вежливого и полного подчинения Берлину». Это именно и бесило – ведут политику не так, как хочется Вильгельму.
Значит, что очень важно при разговоре о коварстве англичан. Во второй половине дня 29 июля Вильгельм и все его окружение совершенно четко знали, что надежда на британский нейтралитет имеет под собой мало оснований. Скорее всего, Англия не останется нейтральной.
Естественно они это между собой обсуждали и свидетельством этих обсуждений стала телеграмма, которую немецкий канцлер Бетман-Гольвег отправил своему австрийскому коллеге и там он рекомендовал согласиться на дипломатическое посредничество Великобритании. Это был роковой момент. Потому что если бы Германия настояла, то скорее всего австрийцы не стали бы развивать свое наступление. Они практически полностью ориентировались в своей политике на то, что говорили из Берлина.
И вот тут произошел перехват инициативы. И инициативу перехватил фон Мольтке. Это удивительная история. Мне кажется, что именно она ключевая в проблеме старта Первой мировой войны.
Мы помним позицию Мольтке – первый удар. И может быть действительно ему казалось, что июльский кризис – это последний момент, когда у Германии есть основания, моральное право и вообще удачный момент для того, чтобы вступить в войну и разгромить своих врагов. Поэтому он отправил собственную телеграмму Берхтольду, в которой написал следующее: «Отклоните новые шаги Великобритании в интересах мира. Европейская война – является последним шансом спасти Австро-Венгрию. Германия готова оказать Австрии неограниченную поддержку».
Берхтольд был озадачен. В связи с этим в истории остался его вопрос: «Кто правит в Берлине – Мольтке или Бетман?». Дальнейшие события показали, что это был именно – Мольтке.
Через несколько часов он отправил Конраду фон Гётцендорфу другую телеграмму, которая больше походила на приказ и там он писал: «Немедленно мобилизуйтесь против России. Германия будет мобилизоваться. Убедите Италию исполнить долг союзника предложив компенсацию».
В тот же день Мольтке подал кайзеру и Бетману подготовленный им заранее меморандум о современном политическом положении, в котором настойчиво продвигал свою старую мысль: «Германия, если столкновение между Австрией и Россией станет неизбежным, произведет мобилизацию и будет готова принять войну на два фронта. Чем скорее продвигается вперед подготовка наших соседей, тем быстрее они сумеют закончить свои мобилизации. Военное положение становится из-за этого со дня на день все более неблагоприятным и может привести к роковым последствиям, если наши предполагаемые противники будут в полном спокойствии подготовляться и впредь». Окружение Мольтке поддерживало.
Здесь надо сказать пару слов о самом руководителе Генерального Штаба Германии, чтобы было понятно о ком идет речь. В этот момент Мольтке было уже 66 лет. Он был племянником великого дяди – сподвижника Бисмарка и Вильгельма I, который выиграл эти знаменитые бисмарковские войны, в первую очередь, Франко-прусскую войну. И Мольтке-младший каждый день ходил мимо памятника своему дяде, вероятно, в тайне мечтая повторить его успех, это без всякого сомнения довлело над ним. Но к своим 60 годам Мольтке-младший был знаменит чем угодно, включая прекрасные манеры и умение виртуозно играть на виолончели, но только не какими-то военными успехами. Не исключено, что это тоже оказало свое влияние на события июля 1914 года…
Поэтому Бетман-Гольвег был поставлен перед фактом, что Германия будет воевать. И кайзер тоже начал сдаваться под напором военной партии.
Вот здесь нам надо еще коснуться одной очень важной детали, вокруг которой существует тоже очень много всяческих спекуляций. Мне недавно прислали книгу Николая Старикова «Кто заказал Россию?». Эта книга посвящена Первой мировой войны и русской революции. Там есть последняя глава как раз про старт первой мировой. По мнению автора как раз во всем виновата Британия, которая закулисно управляла событиями и, в частности Эдуард Грей, ведомый некими хозяевами, постоянно своими действиями стравливал Россию и Германию.
Там очень много спорного… большая часть спорная, на мой взгляд. Немного про это расскажу. Вот, в частности, там приведен следующий эпизод, который действительно повлиял на развитие событий.
Дело в том, что на следующий день в Берлине вышла газета Lokal Anzeiger (это одна из самых популярных в тот момент газет немецкой столицы), в которой сообщалось о германской мобилизации. Санкт-Петербургское телеграфное агентство немедленно передало это в Россию и впоследствии российские дипломаты подтвердили в донесении министру Сазонову, что действительно, газета опубликовала такое сообщение. И начальник Генерального Штаба Янушкевич и сам Сазонов начали уговаривать царя объявить общую мобилизацию, потому что к тому моменту была объявлена мобилизация только частичная. Они начали давить на него, чтобы он объявил общую мобилизацию потому что как мы помним, Россия мобилизуется очень долго, по разным причинам. И царь действительно сдался под их аргументами и объявил общую мобилизацию, а через некоторое время пришло опровержение их Берлина, о том, что на самом деле немецкая мобилизация не объявлена.
Николай Стариков подозревает, что данные события были инспирированы британской разведкой. Во-первых, это утверждение недоказуемо, во-вторых, у него есть гораздо более правдоподобное объяснение, которое представлено в исторической литературе. Николай Стариков пишет, что историки об этом не упоминают, но самом деле, историки об этом упоминают. В частности, в фундаментальной работе Тарле «Европа в эпоху империализма» объяснение данному казусу дано.
Давайте обратимся к цитате из Евгения Викторовича. Тарле как раз рассказывает, что 30 июля – это большой конфликт между Мольтке и Бетманом и Мольтке удается вырвать у императора разрешение на мобилизацию. Тарле пишет: «…Ему удалось заставить Вильгельма дать согласие на производство мобилизации 30 июля, и известие об этом поспешили напечатать в Lokal Anzeiger, одной из самых читаемых в Берлине газет; но Бетман-Гольвег убедил Вильгельма сейчас же взять свое согласие назад. Lokal Anzeiger был конфискован немедленно, а другим газетам запрещено было перепечатать известие о мобилизации». То есть данный казус был результатом столкновения разных элит в немецкой верхушке. Но военная партия все-таки победила. И Янушкевич, наш руководитель Генерального Штаба, который несомненно знал больше от своих военных агентов, он имел основания уговаривать царя на общую мобилизацию.
С другой стороны и царь понимал, как это может выглядеть: что общая мобилизация в России может быть воспринята в Германии как объявление войны. Именно поэтому он тут же отправил кайзеру телеграмму, в которой дал гарантии, что это оборонительные меры и его войска не перейдут границу.
По российским законам, мобилизация действительно не означала войны, то есть могли мобилизоваться, но не должны были воевать, это был известный факт, поэтому в данном случае Николай действовал и с юридической точки зрения корректно. И в целом, это был достаточно сильный ход, который должен был разрешить ситуацию в ту или иную сторону. Потому что он оставлял Германии ровно два выхода: она должна была либо переводить ситуацию в дипломатическое русло (как и предлагали англичане, как предлагали русские и как на самом деле предлагали французы, во всяком случае, намекали на это), либо немцы должны были начинать войну, немедленно. Почему. Потому что тогда бы Россия отмобилизовалась и они не сумели бы исполнить свой план Шлиффена.
А план Шлиффена в каких-то общих своих чертах, секретом не являлся. План Шлиффена заключался в том, что Германия может воевать на два фронта, но только в том случае, если она сначала быстро разгромит Францию, пока Россия долго мобилизуется, а потом перебросит по прекрасным железным дорогам свои войска на Восточный фронт и встретит русскую армию во всеоружии.
Поэтому фактически действия царя не оставили другого выбора – надо было одно из двух выбирать. Но поскольку в этот момент власть захватил Мольтке и его окружение, выбор был совершенно не великим.
Также надо пояснить некоторые моменты, над которыми много спекулируют. Это момент, в частности, о поведении Франции. И тоже в работе Николая Старикова высказана такая точка зрения, что Франция, которая была как он пишет «несамостоятельной страной», подчинялась Англии, она рассматривала вариант остаться вне войны. Вообще война, по мнению автора, была устроена для того, чтобы столкнуть конкурентов Англии – Россию и Германию, для того чтобы они взаимно друг друга ослабили. А Франция собиралась остаться вне войны и как только дошло до дела, она всячески увиливала от исполнения своего союзнического долга.
В частности, там приводится два доказательства: во-первых, Франция отвела свои войска от границы, на 10 километров вглубь, и второе – Франция отказывалась объявить германии войну. А когда Германия запросила реакцию на происходящие события, останется ли Франция нейтральной, французы ответили, что будут действовать исходя из своих интересов.
На мой взгляд, никаких оснований, для того чтобы трактовать это как желание Франции избежать войны, не выполнить своего союзнического долга, здесь нет. Объясню почему.
Во-первых, существует очень активная дипломатическая переписка, существуют записи общения французских дипломатов с дипломатами других европейских стран и ни один французский дипломат нигде не говорил, что Франция останется нейтральной в том случае, если Германия объявит войну России. Нигде такого нет.
Есть, в частности, знаменитый разговор французского премьера и министра иностранных дел Вивиани (René Viviani) с немецким послом. Немецкий посол пришел к премьеру и начал объяснять ему, что Германия хочет мира, на это Вивиани ему сказал, если вы хотите мира, почему же вы не соглашаетесь на предложение о мирной конференции? Немецкий посол на это ему ответил, что не устраивает форма. Вот предложение Эдуарда Грея их не устраивало, потому что там не учтена Австрия, а великая держава не может соглашаться на то, чтобы ее судьбу кто-то там решал. На это Вивиани ему ответил, что если не устраивает такая форма, то можно предложить другую форму, если бы вы хотели мира. И на это немецкому послу в принципе было уже сложно что-то ответить.
Что касается позиции руководства Франции, то напомню, что Раймон Пуанкаре приезжал в Петербург, он высказывал царю свою поддержку и неоднократно подтверждал свое высказывание о поддержке впоследствии. Более того, французское общество к тому моменту было наэлектризовано. Наэлектризовалось довольно быстро, по Парижу идут военные демонстрации с лозунгами «Да здравствует Эльзас». Понятно, что все еще поняли то оскорбление, которое было нанесено пятьдесят лет назад, все французы мечтали о возвращении Эльзаса и когда начался кризис общество мгновенно наэлектризовалось. И только очень немногие социал-демократы были противниками войны и показателем, насколько общество было наэлектризовано и этой войны жаждало, это убийство Жана Жореса (Jean Jaurès), самого наверное влиятельного к тому моменту социал-демократа. Жан Жорес был значительно влиятельнее в мировом социал-демократическом движении, чем, например, Ленин в тот момент. Так вот, Жана Жореса убил какой-то неадекватный фанатик 31 июля 1914 года именно потому, что Жорес был известен как противник войны.
И теперь по поводу действия – отвода войск и французских ответов.
Надо пояснить основы международной политики. При начале войны, важнейший вопрос – кто на кого напал, кто кому объявил войну. Потому что практически все договора, которые были составлены на тот момент в Европе, они все были оборонительными – они были действительны только в том случае, если ваш союзник был жертвой агрессии. Если он сам выступал в качестве агрессора, то значит никаких обязательств по отношению к нему, вы не несли.
Например, если бы Россия напала на Австрию и на нее никто нападать не стал бы при этом, то Франция не обязана была нападать на австрийцев, у нее не было союзнического долга в тот момент, потому что союзник не был жертвой агрессии. А вот если бы Австрия, например, напала на Россию, то Франция была бы обязана выполнить свой союзнический долг. Но в данном перекрестии, была такая ситуация, что если бы Россия нападала на Австрию, тогда Германия была обязана нападать на Россию, потому что у нее был свой договор с австрийцами.
Но было несколько стран, о которых мы мало говорили, но которые тоже были повязаны этими оборонительными договорами. Австрия Францию волновала мало, потому что у них нет общей границы, но была еще одна страна – это Италия. Италия тоже была повязана оборонительным договором и она была обязана вступить в войну и наступать на Францию, в том случае, если бы Франция выступила страной-агрессором. И по идее, по ходу развития событий именно так и должно было получиться.
То есть, Германия объявляет войну России, а дальше Франция, исполняя свой союзнический долг, должна нападать на Германию Но по дипломатическим каналам было известно, что Италия к тому моменту воевать очень не хочет и вообще у нее были территориальные проблемы с Австрией, они там спорили очень серьезно. И в конце концов, Италия, которая до войны считалась частью Тройственного союза, потом войдет в Антанту. Французы были об этом прекрасно осведомлены и конечно, они понимали, что если они сейчас нападут, то получат еще одного противника. А если они нападать не будут, то им придется воевать только с Германией, поэтому они так себя и вели.
Было также известно, что сам кайзер очень на итальянцев рассчитывал. Когда ему Лихновский прислал слова Эдуарда Грея о том, что может разразиться война между четырьмя державами, кайзер сделал пометку: «Между пятью – он забывает Италию». И как мы видели дальше из телеграммы фон Мольтке, которую он отправил Гётцендорфу, там как раз значилось, что австрийцы должны заставить Италию выполнить свой союзнический долг.
Но Италии такой возможности никто не дал. Дело в том, что французы сообщили в Петербург, что по политическим причинам им важно чтобы объявление войны последовало от Германии. А по-другому, кстати, быть и не могло. Потому что весь план, который разрабатывался годами и война, к которой готовилась Германия, она как раз и начиналась с нападения на Францию. Потому что любая другая война она для Германии казалась заведомо обреченной на поражение, в тот момент. Французы об этом знали. Поэтому они поставили Германию в такое положение, что немцы были обязаны либо вторгнуться без объявления войны, либо в конце концов войну им объявить.
Дальше последовал такой ход немецкого военного руководства, который до сих пор трактуется по-разному. Немцы предложили французам сохранять свой нейтралитет и в знак гарантий этого нейтралитета передать Германии свои пограничные крепости – Туль и Верден. Всем здравомыслящим людям понятно, что с политической точки зрения это было просто за гранью.
Ну представьте себе: по Парижу разгуливают толпы мужчин, которые жаждут войны, с криками «Да здравствует Эльзас», убивают Жореса в кафе и тут правительство вместо того, чтобы объявить войну и выполнить долг союзника, раз – и отдает пограничные крепости, которые до этого много лет укрепляли, ожидая, что может снова начаться война с немцами. Понятно, что никакое правительство на это пойти не могло.
Поэтому у меня есть даже подозрение, что похоже это была последняя отчаянная немецкая провокация. Все тогда еще помнили, что в последний раз немцы взяли французов на Эмсскую депешу, о которой я рассказывал, которую Бисмарк, подредактировав телеграмму Вильгельма I, опубликовал. Я не исключу, что расчет был именно таков. Это было совершенно не совместимое с реальностью политическое требование. Но французы в этот раз оказались сдержаннее, они вообще не отреагировали, но мобилизация у них с 31 июля уже шла.
Поэтому в итоге 3 августа Германии пришлось объявлять Франции войну под совершенно мифическим надуманным предлогом – якобы бомбардировки Нюрнберга французскими самолетами. Всем было понятно, что никакой бомбардировки не было, немцы все это придумали, просто на коленке насочиняли, чтобы хоть как-то обосновать свое вторжение во Францию.
Ну и естественно, Италия осталась вне войны.
Еще была проблема французского Парламента. Дело в том, что союз с Россией был секретным, военная конвенция была секретной. И французам нужно было пропустить через Парламент решение о войне, но когда немцы им объявили войну, никаких вопросов не было. Но их и так, в принципе, не было потому что в целом французское общество жаждало возврата Эльзаса и Лотарингии. Военная конвенция была секретной, но все же знали, что Пуанкаре ездил в Петербург, выразил поддержку, в петербургской прессе была опубликована статья военного министра Сухомлинова с броским заголовком «Россия к войне готова, Франция тоже должна быть готова», всем было понятно, что Франция и Россия составляют некий блок. И у французского правительства были бы очень большие проблемы, общество бы не перенесло, если бы правительство повело себя не достаточно жестко в данной ситуации.
Это по поводу Франции. Подозревать, что эти действия Франции были вызваны неким намерением остаться вне войны, достаточно странно. Нет вообще никаких доказательств, нет вообще никаких документов, обосновывающих данную точку зрения. Более того, с точки зрения здравого смысла она немного неадекватна. Предположим, что не только Англия, но и Франция осталась бы внезапно нейтральной в данной войне, нарушив свой союзнический долг, гарантии которого она давала.
Было уже такое? Да, было. Вспоминаем Крымскую войну. Я не случайно настолько издалека начал эту историю, чтобы показать, какие примеры были до этого и в начале XX века, события Крымской войны не настолько давние, люди еще помнят, еще были живы участники Крымской войны, конечно уже старые, но тем не менее. Лев Николаевич толстой только что умер…
Та же самая история могла бы быть. Тогда все надеялись на поддержку Австрии, Австрия предала и тут же по окончанию войны Россия составила союз с Францией, который был уже направлен отчасти и против Австрии.
Поэтому если бы Франция так ну явно предала бы Россию, которая на нее рассчитывала, то вполне логично предположить, что уже скоро, после непродолжительной войны, которая в принципе могла бы разрешиться каким-то более менее адекватным миром, спустя несколько месяцев, Россия пала бы в объятия Германии. Особенно, если бы Вильгельм II повел себя по-рыцарски, предложил бы какой-нибудь адекватный обмен своему другу и кузену. А союз России и Германии – это то, чего страшно боялись французы и жутко боялись англичане.
Поэтому данная позиция просто откровенно недальновидна. И я убежден, что сэр Эдуард Грей в своих интригах, которые безусловно были, никаких подобных целей не преследовал.
Перейдем к Англии. Германия была ее конкурентом во всех отношениях: геополитическом, торговом, промышленном, экономическом. Германия реально представляла угрозу британской гегемонии. Россия была только геополитическим соперником. В промышленности… ну что Россия могла противопоставить, мы же обсуждали эти цифры, достаточно смешно. В торговом смысле – да нет, Британия была торговой державой. Флота у России не было такого мощного, в отличие от Германии, которая его строила. Поэтому как-то серьезно угрожать британской гегемонии не могла Россия, да и не стремилась к этому. Более того, Британия была главным торговым контрагентом Российской Империи, вообще-то. Т.е. больше всего товаров мы вывозили – в Англию. Поэтому основания для каких-то отношений, более или менее дружеских, у нас с Англией были. Это кстати вопрос из-за которого началась война 1812 года.
Если кто не знает. Наполеон англичан ненавидел, он стремился Англию задушить континентальной блокадой, поскольку флота у него не было – его сжег адмирал Нельсон, уничтожил в Трафальгарском сражении, то у наполеона остался один способ уничтожить Англию – континентальная блокада и победив Россию в войне 1805-1807 годов, Наполеон заставлял Россию перестать торговать с англичанами. Но для России это тоже был важный момент – Россия не понимала, куда ей вывозить свой хлеб, свою пеньку. Из-за этого в России начался экономический кризис. Ну искали какие-то выходы, они вроде с Наполеоном заключили союз, но без англичан, без торговли с ними, они жить не могут. Поэтому они начали принимать английские суда под американским флагом.
Д.Ю. Круто.
Егор Яковлев. Наполеон это терпел-терпел и напал. И цель Наполеона в этой войне была очень простая – разгромить русские войска в пограничном сражении и принудить Россию к еще более тяжелому миру, который точно бы исключил любую торговлю с англичанами. Вот и всё. Это очень важный момент.
Итак. Германия – соперник, Россия – соперник только геополитический, соперник в Азии, потому что российская экспансия в Азии приближалась к Индии, чего англичане страшно боялись. Но конвенция 1807 года, она сумела эти противоречия более менее… в общем, договорились. Я рассказывал. То есть главное для англичан было то, что Россия отказалась от влияния в Афганистане.
Второй момент, это почему Англия выжидала после убийства Франца Фердинанда и не давала никаких оценок происходящему. Это очевидно. Англии было, наверное в третью-пятую очередь, интересно, что происходило в Сербии.
Что было интересно Англии, что может вызвать ее резкую реакцию? Первое – если какая-то держава получала выход к морю вблизи торговых путей. Это Англию очень серьезно задевало, потому что Англия контролировала главные торговые пути. Второе – это если держава строила какой-то могучий флот. Третье – если держава завоевывала колонии с какими-то стратегическими ресурсами.
В данном случае, ничего такого не происходило: Сербия выхода к морю не имела, вопрос о флоте там не стоял, стратегических ресурсов не было. Изначально воспринималась, как какая-то частная заварушка, которая в принципе Англию волновала не особенно.
Англичане просто ждали. Эдуард Грей ждал, как отреагирует Россия, как отреагирует Германия, как отреагирует Австрия и уже по итогам этих реакций сделал свои выводы. То что он выразил соболезнования, а потом шесть дней ждал, ничего не говорил, это вполне понятно, никаких таинственных вещей здесь нет. Почему Англия сразу не заявила о том, что она выступит с Россией и Францией единым фронтом, я сказал – боялись спровоцировать сербов.
Давайте, чтобы не быть голословными, я почитаю как воспринимались события в самой Британии на тот момент. Да, чтобы было понятно, Эдуард Грей – министр иностранных дел, у него есть шеф – Генри Асквит (Henry Asquith), глава правительства.
Так вот, Генри Асквит 24 июля написал своей корреспондентке Венеции Стенли: «Россия пытается втянуть нас. Как ни странно, по многим, если не по большинству пунктов Австрия права, а Сербия – нет. Но все же, австрийцы – самый глупый народ Европы, своими топорными действиями они создают впечатление, будто большая держава без всякого на то основания притесняет маленькую беззащитную страну».
27 июля, сэр Френсис Берти (Francis Bertie), посол Британии в Париже, пишет: «Кажется невероятным, что российское правительство готово ввергнуть Европу в войну, чтобы выступить покровителями сербов».
То есть для англичан вообще это кажется каким-то ну настолько незначительным вопросом, который можно было бы легко решить, и они совершенно не собираются брать на себя какие-то обязательства, которые по столь ничтожному поводу могут привести ее в войну.
И возвращаясь к работе Николая Старикова, у него есть в частности замечание, что союз Антанта существовал в воображении русских дипломатов и когда надо было погибать русским за интересы Англии или Франции, он был, а когда наоборот – его не было. На самом деле, это не так. Союз Антанта как военный союз не существовал до начала войны, до вступления Англии в войну и русские дипломаты прекрасно это понимали. Нигде, ни в какой переписке, ни в каких дипломатических документах мы не видим твердого убеждения российских дипломатов, что Англия точно вступит в войну. Они все только надеются на это и как-то способствуют, потому что естественно им выгодно.
И кстати, возвращаясь к Франции, французам тоже было выгодно показать немцев агрессорами, чтобы таким образом воздействовать на общественное мнение Англии, которое, как мы увидим, колебалось. А английское общественное мнение, оно реально не очень хотело воевать. У них были другие проблемы – там в Ирландии вообще в этот момент такие дела творятся, бунты постоянные, то есть им вообще не до войны.
Но был еще один очень важный момент, который был связан с особенностью формирования британской армии. Об этом здорово пишет Барбара Такман (Barbara Tuchman), автор классического труда «Августовские пушки» (The Guns of August), еще 1960-ых годов.
Д.Ю. Хороший?
Егор Яковлев. Отличная.
Д.Ю. Я в магазине видел, да.
Егор Яковлев. Это самая популярная, отлично написанная книга о Первой мировой войне, до того как вышла работа Макса Хестингса (Max Hastings) «Первая мировая война» (Catastrophe: Europe Goes To War 1914).
Как пишет Барбара Такман: «Англия была единственной европейской страной, где не существовало обязательной военной службы. Во время войны ей приходилось рассчитывать на добровольцев. Несогласие по военным вопросам и выход из кабинета означали бы создание антивоенной партии с катастрофическими последствиями в деле пополнения армии».
Иными словами – чтобы собрать армию англичанам нужно было иметь стопроцентный повод к войне, чтобы все население, в едином порыве… Понятно, что Сербия к таким поводам не относилась. Поэтому никого не удивит, что в журнале Punch, 1 августа была опубликована юмореска, которая авторам казалась более патриотической, чем антинемецкая риторика.
Юмореска была такая:
Зачем идти мне с вами в бой,
Коль этот бой совсем не мой?
Почистить всей Европы карту
И воевать в чужой войне —
Вот для чего нужна Антанта,
И не одна, а сразу две.
27 июля, понимая, что Австрия собирается напасть на Сербию, сэр Эдуард Грей поднял вопрос о вступлении в войну в кабинете министров – из 13 министров только трое, включая самого Грея, высказались за войну, 10 министров – были против, во главе с патриархом британской политики – лордом Джоном Морли (John Morley). Это была антивоенная партия. А «ястребами» были – сам Грей, очень сдержанным «ястребом», скажем так, он был, склонялся к войне премьер-министр Асквит, ну и конечно знаменитый первый лорд адмиралтейства – Уинстон Черчилль, этот был самый активный. Как писал один из членов кабинета впоследствии: «Войне никто не рад, кроме Уинстона».
Д.Ю. Агрессор какой.
Егор Яковлев. Уинстон, да, Уинстон считал, что пора. Но остальные не считали, причем включая Дэвида Ллойд Джорджа (David Lloyd George) – будущего премьера и в тот момент это министр финансов. А финансы для войны, как мы знаем, важная штука.
Поэтому ничего необычного в поведении Эдуарда Грея до определенного момента не было. На самом деле, единственный поступок, который действительно выглядит достаточно странно, произошел 1 августа. Первого августа Макс Лихновский, уже неоднократно упоминавшийся мной посол Германии в Лондоне, сообщил кайзеру Вильгельму, что сэр Эдуард Грей только что выдал ему гарантии французского нейтралитета. В уже наступившей войне.
Кайзер Вильгельм от такого радостного сообщения просто обалдел. Вообще, там время неслось быстро и они, странно, не перепроверяли никакие сообщения. Мольтке уже ушел от него, только что закончился прием, они уже договорились, что начинается война и вошел в реализацию план Шлиффена – войска выехали на Запад. И тут Мольтке возвращается к кайзеру, кайзер на радостях ему сообщает, что с Францией воевать не придется, есть тут у нас такая информация от Эдуарда Грея. Мольтке ему говорит, нет, как это, не может быть, у нас план Шлиффена – надо сначала разгромить французов, а потом – русских, а то русские отмобилизуются, мы не можем воевать только с Россией.
На что Вильгельм ему с укором сказал: «Твой дядя ответил бы мне иначе…» И Мольтке был очень раздосадован, он очень раскраснелся и возвращаясь домой заявил жене: «Я готов воевать с русскими, готов воевать с французами, но я не готов воевать с кайзером!»
Но вечером пришло опровержение, пришла телеграмма от английского короля о том, что он не знает ни о каких гарантиях французского нейтралитета. И снова испортилось у Вильгельма настроение, он вызвал Мольтке и сказал ему: «Делайте, что хотите!».
И вот этот эпизод трактуется по-разному. Непонятно чем он вызван, но я хочу вам сказать, что очень часто в истории вещи, которые трактуются как заговор и умысел, были вызваны бардаком.
Д.Ю. Таковыми не являются.
Егор Яковлев. Очень часто. И ничего необычного на самом деле нет. Обстановка была очень нервная.
Давайте поразмышляем. Если предположить какой-то умысел сэра Эдуарда Грея, почему он сделал такое заявление, то, я уже говорил, что на мой взгляд, идея о том чтобы обеспечить нейтралитет Франции – направить агрессию против России, она мало обоснована. Потому что вряд ли она бы привела к достижению цели Англии. Вряд ли Россия и Германия воевали бы долго, а предательство Франции запомнилось бы практически навсегда. И скорее всего, такая расстановка сил привела бы к будущему союзу России и Германии, а это страшный сон англичан и страшный сон французов. Потому что тогда бы был им зеленый свет на Париж идти.
Какие еще могли быть варианты? Если предположить, что Эдуард Грей был хитрецом высшей пробы, можно предположить, что он выигрывал время для французов. Просто поясню. Британия могла давать гарантии за кого угодно, но полные гарантии за Францию могла дать только Франция. И поэтому немцы, тот промежуток – между сообщением Лихновского и телеграммой английского короля, они продержали войска на границе с Люксембургом. Они дальше не шли. Их заставили срочно остановиться, буквально минута в минуту. Практически на несколько часов, может, сутки, немецкие войска приостановили свой марш на Запад.
Все это время во Франции шла мобилизация. Немцы ее раньше начали, французы – позже, но французы таким образом догоняли… Может быть этим была вызвана такая хитрость. Но вообще, я не исключаю, что было, как объяснил потом Лихновский, что имело место просто непонимание. Потому что, во-первых, доподлинно известно, что этот разговор был не личным, это был разговор по телефону, а, во-вторых, настолько была наэлектризована ситуация, что допустить оплошность и непонимание вполне реально. Тем более, несколько часами раньше (а может и в это же время, я, честно говоря, точно не скажу) немецкий посол в Петербурге – граф Пурталес – совершил гораздо большую оплошность, когда объявлял войну министру иностранных дел Сазонову. Он ему отдал конверт, в котором были две бумаги, которые объявляли войну в любом случае – прекратила Россия мобилизацию или не прекратила. Просто ничем кроме волнения объяснить это невозможно.
Д.Ю. Чудеса дипломатии.
Егор Яковлев. Поэтому, да. Может быть здесь нет никакого секрета, все объясняется именно так.
Д.Ю. Как говорил известный персонаж кино – нельзя забывать о предсказуемости тупизны.
Егор Яковлев. Да, да. И о бардаке…
Но даже после этого, вступление Англии в войну было абсолютно не предрешено. Предрешено оно оказалось только после того, как Германия вынуждена была вторгнуться в Бельгию. И это развернуло британское общественное мнение, газеты, британских политиков на сто восемьдесят градусов фактически. Потому что Британия исторически гарантировала бельгийский нейтралитет. И то, что Германия нарушила этот нейтралитет, это была уже прямая пощечина Англии – Англию выставили международным субъектом, слово которого ничего не значит. И один из немецких политических лидеров назвал гарантию бельгийского нейтралитета клочком бумаги. Это сразу же разлетелось по английским газетам. Вывод из этого был такой: слово Англии – слово на клочке бумаги. Тут уже была совсем другая реакция.
Но это эмоциональная сторона. Геополитическая сторона заключалась в том, что разгром Франции, захват побережья Английского канала – Ла-Манша – создавал непосредственную угрозу англичанам. И традиционная политика англичан – равновесие сил на европейском континенте. Англия никогда не допускала доминирования какой-то одной державы в Европе, как только какая-то держава возвышалась, Англия сразу начинала помогать слабейшей державе.
Яркий пример – Франция при Наполеоне возвысилась, Англия тут же вступила в союз с ее европейскими противниками, поддержала их насколько могла.
И здесь возникла явная угроза – Германия и так-то фактически на пятки наступала: флот построила, железную дорогу в Турции строит, богатейшая страна, по промышленным показателям нас обгоняет, а тут еще сейчас вот она победит в этой войне вообще станет европейским гегемоном, то есть могущество Англии будет подорвано. Поэтому опасения значительной части сомневавшихся англичан, английских влиятельных политиков, они были действиями Германии развеяны. Тем более немцы так бодро начали наступать, что в скором времени уже французы бежали из Парижа в Бордо. И это было уже понятно: действовали они отлично, слаженно, в своем традиционном немецком стиле, поэтому англичанам конечно стало казаться, что они проигрывают геополитику.
Поэтому Эдуард Грей выступил в Парламенте и Парламент проголосовал за вступление Англии в войну. Но неутомимый Джон Морли все равно не согласился с этим и подал в отставку. То есть в принципе, события развивались самым логичным образом. Балканская война была бы приемлема для Великобритании, потому что она никак не затрагивала ее интересов, но разгром Франции и выход немцев на берега Ла-Манша, это была совсем другая история. Поэтому вступление Англии в войну именно в этот момент обосновывается просто законами геополитики.
Так началась Первая мировая война. И надо сказать, что с дипломатической точки зрения, Россия вступила в нее в более выгодных условиях, чем Германия. Германия начала ее, извините за грубость, тупо.
Адмирал Тирпиц в своих воспоминаниях писал, что он так и не понял, зачем Германия объявила войну России. Он разговаривал с Бетман-Гольвегом и Бетман-Гольвег ему сказал, что МИД настаивал на том, что надо было соблюсти все юридические процедура. В Германии если мобилизация объявляется, то значит это война. Раз объявили мобилизацию – надо объявить войну. Это объяснение, оно конечно, может показаться нам смешным, и как-то отражающим характерные немецкие качества, но я думаю, что дело было не в этом.
Я думаю, что вот этот весь объем неразрешенных кризисов довлел над политиками. И те люди, которые принимали решения в Германии, в первую очередь – фон Мольтке и министр иностранных дел Ягов, может быть и сам император, они таким образом хотели сжечь все мосты. Сложно было уже терпеть гнет этих кризисов, неразрешенных узлов. Они так долго готовились к войне, ждали ее, инициативу у них выхватывали из рук… может быть они чувствовали, что это последняя возможность решить всё. Жить с этим – достало, нужно было что-то решать.
И они решили. Объявив России войну.
Политически, это было конечно поражение. Потому что помимо Италии, которая в войну на их стороне не вступила, была еще Румыния, которая была повязана таким же оборонительным договором, это был очень серьезный союзник, который мог бы очень много крови попить, у России в частности. Но Румыния отказалась вступать в войну, там был кстати немецкий король – румынский король был этническим немцем и он-то склонялся как раз к войне, но румынская элита была противницей войны на стороне центральных держав. И Румыния тоже не вступила в войну.
То есть немецкие планы союзников потерпели крах. У России – все ее союзники вступили в войну: и Франция выполнила свой союзнический долг, и Англия, к великой радости русских. На самом деле, в России допускали, так, осторожно, но допускали возможность, что англичане останутся нейтральными.
Вот поэтому конечно на начала августа дипломатическая ситуация, политическая ситуация, коалиционная оказалась более или менее благоприятной для России. Но впоследствии Россия потерпела очень серьезное дипломатическое поражение, которое резко изменило соотношение сил в этой войне. И было просто роковым.
Но об этом мы поговорим в следующий раз.
Д.Ю. Очень круто – слова некуда вставить. Вот завернули. Я даже не знаю, если подобраться ко Второй мировой – там же наверное вообще ужас уже будет
Егор Яковлев. Там как раз да, другая история. Как мне кажется, очень часто, когда рассказывают про Первую мировую войну, механически переносят предшествующие события Второй мировой – 1930-ых годов – на события, предшествующие Первой.
Вот там Англия как раз реально вела политику умиротворения Гитлера, подвигая Германию к советским границам. Это как раз другая история.
Но мы все это будем в дальнейшем распутывать.
Д.Ю. Спасибо. Очень интересно.
Новости
VIP
