06.04.17

Хочу поддержать исторические ролики Егора Яковлева!

Егор Яковлев. Добрый день! С вами я, Егор Яковлев, и проект "Цифровая история», видео для тех, кто считает, что история – это наука.

Сегодня у нас в гостях Кирилл Борисович Назаренко, доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета и мы поговорим о русском императорском флоте в годы Первой мировой войны.

Здравствуйте, Кирилл Борисович.

Кирилл Назаренко. Здравствуйте.

Егор Яковлев. Давайте начнём вот с чего: скажите, что представлял из себя русский императорский флот к 1914 году?

Кирилл Назаренко. Русский флот находился не в самом своём блестящем состоянии: русско-японская война уничтожила практически все современные корабли Балтийского флота. Ну а появление дредноутов отбросило назад все флоты, которые имели на вооружении броненосцы. Собственно, гонка морских вооружений начинается с нуля во многом, и в этой гонке Россия отставала.

Но вообще планы были грандиозные: существовала большая судостроительная программа 1912 года. По этой программе, к 1932 году Россия должна была иметь 40 линейных кораблей и линейных крейсеров, но это больше, чем было у Великобритании в 1932 году. Программа была абсолютно нереальная и соотношение расходов на армию и флот, в предвоенные годы, было нехарактерным для России: обычно у нас флот получает не больше 20%тех денег, которые идут на сухопутную армию, а временами и гораздо меньше. Это нормально, потому что страна сухопутная преимущественно и без флота отбиться мы ещё как-то можем от врагов, а вот без армии, совсем не можем. Поэтому, флот занимает всегда подчинённое положение.

Но Николай II, наверное, был вторым из Романовых, которые искренне любили флот, такой душевной любовью, не считали его учреждением, а любили его. Пётр I был первым Романовым в этой области, а Николай II – вторым, но результаты, правда, их деятельности были немножко разными, но это уже другая история. И Николай действительно после русско-японской войны сделал всё, чтобы флот получил очень большое финансирование, непропорционально большое, но его не хватало для того, чтобы быстро вывести флот на передовые позиции.

У нас в строю на Балтике было четыре современных дредноута к началу Первой мировой войны (плюс-минус к осени 1914 года), на Чёрном море в итоге было построено три дредноута, из которых один – «Императрица Мария» – погиб в Первую мировую войну. Ну а если мы посмотрим на Германию или Великобританию, там счёт шёл на 20-24 дредноута в одном строю и конечно ни о каком лобовом столкновении с немецким флотом в Первую мировую войну русский флот не мог и думать.

И это было одной из больших проблем для военного планирования, потому что, действительно, после русско-японской войны случилось обновление командного состава и к руководству флота пришли люди немножко более молодые по возрасту, но это было не столь важно, главное, что энергичные и решительные.

Из таких людей я бы назвал морского министра И.К. Григоровича, но Григорович сыграл большую роль, кстати, не случайно его барельеф оказался в метро Адмиралтейская, на стенах вестибюля. Вообще, барельефы эти сделаны, между нами говоря, левой задней ногой и адмиралы бы в гробах перевернулись, если бы увидели себя на этих барельефах. Но тем не менее, Иван Константинович действительно обладал необходимыми для морского министра качествами – он был неплохим дипломатом придворным и неслучайно он продержался дольше всех министров в последние годы монархии, с 1911 по 1917-ый он занимал пост морского министра. Ни одному другому министру не удалось столько просидеть в конце царствования Николая на своём посту. И он действительно много сделал для строительства флота, потому что морской министр отвечал в основном за строительство, за материальное обеспечение, за организацию.

А непосредственно боевой подготовкой командующие. Можно так условно сказать – командующие флотами, потому что эта должность постоянно переименовывалась и большей частью называлась командующий морскими силами Балтийского моря (или Чёрного моря). Но проще будет говорить «командующий флотом», это будет более понятно.

Вот на Балтике это был Николай Оттович фон Эссен. Эссен, кроме того, что был человеком, одарённым как военно-морской начальник, вот слово «флотоводец» я бы не использовал, потому что даже адмирал С.О. Макаров не был в общем-то флотоводцем, потому что флот повести в бой ему по большому счёту не удалось.

Егор Яковлев. Не довелось, да.

Кирилл Назаренко. Да. Вот Ушаков был флотоводец, несомненно. Поэтому, лучше говорить военно-морской начальник, так будет аккуратнее всё-таки. Тот же адмирал Н.Г. Кузнецов не был флотоводцем, он был наркомом военно-морского флота. И Эссен ещё, как и Макаров, кстати, обладали харизмой, они могли заставить в себя поверить и повести за собой. Это очень важно в любом деле, но в военном деле особенно. И вот эта искренняя скорбь, которая охватила Балтийский флот после внезапной смерти Эссена говорит о том, что действительно он был человеком, который мог увлечь.

Егор Яковлев. А когда он умер?

Кирилл Назаренко. Эссен умер в 1915 году. Он в общем-то недолго болел, но это было, я бы сказал, нормально. Вообще, всегда, когда умирает какой-нибудь видный человек, в последние годы выдвигается версия о том, что его отравили. И кого только у нас не отравили. Я недавно прочитал, что Эссена отравили. Но должен сказать, что…

Егор Яковлев. Английские шпионы?

Кирилл Назаренко. Нет, немецкие шпионы, наверное, его отравили. Но это какой-то бред, это уже абсолютно антинаучные какие-то построения.

Но Эссен пытался дать Балтийскому флоту активную роль. (Мы сначала о Балтийском, о Черноморском – вторым заходом.) Но проблема была в том, что ни о каком навязывании морского сражения немцам речь не шла по причине крайней слабости Балтийского флота.

И родилась идея минно-артиллерийской позиции в Финском заливе – перекрыть устье Финского залива минами, построить береговые батареи, точно так же входы в Рижский залив перекрыть и точно так же на Аланских островах соорудить какие-то укрепления. Но Аланские острова после Крымской войны были демилитаризованы, поэтому в мирное время Россия не могла там строить укрепления, но во время войны острова были укреплены и проходы между ними были заминированы. И таким образом обороняться от немцев.

Кроме того, на непосредственных подступах к Петербургу были построены форты Николаевский и Алексеевский, это Ино и Красная Горка, которые очень усилили береговую оборону восточной части Финского залива. Но в общем получалась пассивная совершенно стратегия, а Эссена это ужасно раздражало, и он всё время придумывал какие-то активные планы. Вплоть до того, что, сели говорить о полуанекдотах, то Эссен, например, предлагал одним ударом покончить со шведским флотом. У нас господствовала точка зрения, что Швеция обязательно поддержит Германию в Первую мировую войну. И Эссен предлагал поступить со шведским флотом, как некогда Нельсон поступил с датским флотом – внезапно подойти к Стокгольму и под угрозой бомбардировки Стокгольма заставить шведов отдать их флот России. Но это конечно неизбежно повлекло бы вступление Швеции...

Егор Яковлев. Конечно.

Кирилл Назаренко. …в войну и мы получили бы несколько шведских дивизий на границе с Финляндией и получили бы в Заполярье фронт Первой мировой войны. Но этого не случилось и конечно руководство страны не собиралось Эссену такие набеги разрешать. Но этот план характеризует хорошо Николая Оттовича, которому совершенно не сиделось на месте. Но он смог поднять боевую подготовку.

О боевой подготовке надо сказать, что наши эсминцы научились при Эссене ходить в шхеры без лоцманов, хотя до Эссена никогда это не делалось. Хотя вообще говоря ещё с восьмидесятых годов XIX века было представление, что миноносцы должны укрываться в финляндских шхерах и наносить внезапные удары по вражеской эскадре, которая появится в Финском заливе. Но поскольку такие плавания обязательно влекли за собой аварии, обязательно кто-то садился на камни и кого-то нужно было чинить, то никто этим особенно и не занимался, а Эссен вот смог преодолеть.

Но вообще проигранная война очень хорошо подстёгивает военных, гораздо лучше, чем выигранная война и проигрыш в русско-японской войне заставил мобилизоваться русский флот и вывел офицерский корпус из такого оцепенения и приятного сна, в котором он находился до русско-японской войны. Не всех конечно, но наиболее активную часть это очень подхлестнуло.

Если говорить о Чёрном море, то на Чёрном море всё время обсуждалась тема Босфорской десантной операции. Она, напомню, обсуждалась ещё всерьёз с начала XIX века, эта идея. И при Николае I босфорский десант был подготовлен, наверное, в наилучшей степени и, кстати говоря, это интересный сюжет, малоизвестный, что в начале Крымской войны чуть было этот десант не состоялся и только нерешительность князя Меньшикова не позволила ему появиться на свет. А так бы у нас была не оборона Севастополя, а оборона Стамбула героическая русскими войсками от англо-французских сил.

Потом, в восьмидесятые годы очень готовили этот десант (в восьмидесятые и девяностые), но захват Порт-Артура и увлечение дальневосточными какими-то проектами вынудило отказаться от непосредственной подготовки и, накопленные для этого силы и средства были брошены на Дальний Восток. А после русско-японской войны опять заговорили о том, что надо бы подготовиться к десанту на Босфор, и в общем-то флот готовился.

Но не надо упрощать проблему десанта в Босфоре, потому что зачастую сводят это к тому, что нужно было подплыть на кораблях, подавить береговые батареи турок и высадиться. Ну так и что – англичане высадились в 1915 году на Галлиполийском полуострове, этап высадки прошёл вполне успешно, а потом был год позиционных боёв и бесславная эвакуация. Надо понимать, что немецкое командование не собиралось терять Турция и разрешать силам Антанты перерубить эту артерию, которая соединяла Турцию и остальные страны Четверного союза. А захват зоны проливов именно означал очень быстрый выход Турции из войны и выводил войска Антанты на границы Болгарии, ну и дальше на южные границы Австро-Венгрии.

Это была принципиальная позиция и мне кажется, что даже, если десант удался и русские войска высадились бы (ну для этого было много шансов, забегая вперёд, скажу), но дальше бы этот плацдарм был бы запечатан переброшенными немецкими войсками, если бы сами турки не справились, и никакого овладения зоны Проливов не случилось бы, тем более лёгкого. Но общественное мнение всё время сводило проблему этой операции к тому, что морякам нужно переплыть через Чёрное море и высадить каких-то солдат на берегах Босфора.

Егор Яковлев. Я здесь прибавлю, может быть тоже немного забегая вперёд, есть сообщение генерала М.В. Алексеева, начальника штаба императорской армии, которое отправлено было министру иностранных дел буквально накануне Февральской революции, где он очень критически оценивает возможности России по Босфорской операции в реалиях весны 1917 года и прямо пишет, что до решающей победы на Западном фронте это невозможно.

Кирилл Назаренко. Тут я бы коррективы определённые внёс: существовало три позиции по Босфорской операции. Самую активную позицию занимали дипломаты, Министерство иностранных дел очень активно проталкивало идею Босфорской десантной операции, но дипломатов можно понять, потому что не они бы отвечали за провал этой операции – первое. А второе – они прекрасно понимали, что если Россия не захватит Проливы во время войны, то после войны ей…

Егор Яковлев. Никто не даст.

Кирилл Назаренко. …вряд ли кто-то отдаст. Там скорее всего будет придумана международная какая-нибудь зона, по Севрскому договору, которая предусматривалась с Турцией, который потом не вступил в силу. Но сухопутная армия смотрела на это абсолютно пессимистически, а флот – всё время колебался.

Что касается Алексеевской вот этой оценки, она с одной стороны справедлива. Вообще она вытекает из традиций русской стратегической мысли, а в нашей стране стратегическая мысль всегда была очень основательная, в отличие от немецкой, надо сказать, потому что наша страна всё-таки чувствовала себя не зажатой между двумя какими-то противниками и у нас никогда не стояло задачи быстрой победы любой ценой, как у немцев она зачастую стояла, поэтому русские стратеги привыкли мыслить основательно: победа над главным противником, разгром Германии… Но в плане геополитическом и дипломатическом Алексеевская позиция очень уязвима, потому что, ну хорошо, разбили бы мы Германию, а это не факт, что шкуру убитого медведя нам бы всю отдали.

Егор Яковлев. Он имел в виду немного не это, он имел в виду, что сначала нужно разбить Германию, а потом уже десантную операцию.

Кирилл Назаренко. Да, я как раз к этому и перехожу. Дело в том, что Первая мировая война – это такая не очень часто случавшаяся война, когда победа лежала не в плоскости боевых действий, а в плоскости экономической. Потому что никто никого разгромить в Первую мировую войну не смог, ну кроме Сербии и Бельгии, ну понятно, что маленькие государства можно было совсем разгромить, а большие – невозможно. Никакого входа триумфального в чужую столицу крупного государства не случилось.

Вот Вторая мировая война или Наполеоновские войны – совершенно по-другому развивались. И именно в Первую мировую войну вот то, что любят англичане – периферийная стратегия, она могла бы действительно оказаться достаточно выгодной, потому что никакой победы над Германией на Западном и Восточном фронте, военной победы, быть не могло. Ну как мы это знаем теперь. Понятно, что наше послезнание накладывает отпечаток, Алексеев не мог этого знать на 100%.

И в этих условиях может быть действительно логично было бросить силы на какие-то периферийные театры с целью захватить какую-то добычу, которая потом кому-то достанется (ну или не достанется). Но для этого нужно было продержаться до конца войны, для этого нужно было, чтобы экономика страны не рухнула до того, как война будет выиграна. А как раз мы видим, что все проигравшие Первую мировую войну страны рушились не под непосредственными ударами войск противника, а под тяжестью испытаний военного времени, когда население отказывалось нести те страдания и испытания, которые война несла.

И у нас очень любят рассуждать некоторые граждане о том, что большевики – немецкие агенты, воткнули нож в спину русской армии, которая уже стояла на окраинах Берлина. Но если мы посмотрим, как, ну скажем, в тридцатые годы, при Гитлере, описывалась ситуация 1918 года в Германии, мы ровно те же слова прочитаем…

Егор Яковлев. Да.

Кирилл Назаренко. …но с заменой слов «русское» на «немецкое». И «коммунисты-евреи воткнули отравленный кинжал в спину германской армии, которая победоносно стояла на окраинах Парижа». То есть в обоих случаях мы видим крах экономики, крах социальной системы. И вот если говорить, конечно же нужно было сначала о том, что социальную систему и экономику нужно было такую создать, которая бы выдержала войну, а потом уже конечно на Босфор рот разевать.

Но в принципе, если обсуждать несколько абстрагируясь от социальных реалий экономических, то может быть в военном смысле, именно в Первую мировую войну и имели бы смысл операции на второстепенных театрах. Но эта идея была абсолютно нехарактерна для мышления стратегической русской школы, представителем которой был Алексеев, и таким, в общем, выдающимся представителем.

Егор Яковлев. Ну хорошо, мы немного вперёд забежали. У нас зрители довольно часто ворчат на нас за то, что мы упоминаем какие-то термины, им непонятные или фамилии. Давайте, всем объясним, что такое «дредноут», чтобы все понимали.

Кирилл Назаренко. Давайте. Дело в том, что в середине XIX века происходит переход от деревянного парусного судостроения к железному (потом стальному) паровому. Переход этот происходит плавно и, скажем, мачты, реи, парусное вооружение боевые корабли несли до восьмидесятых годов XIX века. Броненосцы от них избавились в начале восьмидесятых, а крейсера – в начале девяностых. Вот у нас в 1894 году был построен броненосный крейсер «Рюрик», очень прогрессивный по целому ряду параметров, но он ещё имел полный рангоут и мог идти под парусами. Это связано было с тем, что очень были неэкономичные машины и для длительного крейсерства в океане угля просто не могло хватить никаких запасов, поэтому предпочитали крейсировать под парусами, ну а в случае погони за неприятелем или наоборот, бегства от неприятеля, уже подключать паровую машину.

Но в девяностые годы корабли уже окончательно избавились от парусов и корабли покрылись довольно толстой бронёй, калибр орудий постоянно увеличивался, их мощность постоянно увеличивалась и примерно в конце семидесятых, начале восьмидесятых годов XIX века сложился такой классический тип корабля – броненосец. Для него характерны две башни – на носу и на корме с 305-мм обычно орудиями, примерно от 8 до 16 152-мм орудий, который располагались побортно, ну или в небольших башнях, или чаще в казематах, то есть как в парусную эпоху они торчали через пушечный порт из борта. И два десятка (иногда три десятка) мелких орудий для того, чтобы отбивать атаки миноносцев.

Кроме того, этот корабль имел таран, потому что вплоть до девяностых годов представление было о том, что бой будет на близких дистанциях и корабли оснащались, например, боевыми марсами со скорострельными пушками (марс – это площадка на мачте), предназначенными для того, чтобы при абордажном бое расстреливать на палубе вражеского броненосца противника, ну или матросы на вооружении имели абордажные сабли до девяностых годов XIX века.

Но вообще это было всё не так уж и глупо, потому что произошёл очень большой скачок технический в начале XX века, на рубеже XIX и XX века, как раз под русско-японскую войну. И русско-японская война выявила массу новых тенденций, которые позволили создать новый тип корабля, который получил название линейный корабль – это официальное русское название этого типа, или battleship – это официальное название английское. Но неформально называется этот тип «дредноутом» – по имени первого корабля этого класса, который построили англичане в 1905 году, как раз они его ввели в строй.

Дредноут отличался от броненосцев несколькими параметрами, прежде всего тем, что на нём было принципиально больше орудий крупного калибра, не 4, а 10, но потом могло быть и больше, могло быть до 16-17 орудий главного калибра. И был упразднён средний калибр, то есть существовали орудия крупного калибра для стрельбы по другим дредноутам и орудий сравнительно мелкого калибра, но тоже подросшего – 100-120-130 мм, для стрельбы по миноносцам. Скорость чуть-чуть возросла, но незначительно. Размеры увеличились, раза в полтора примерно: броненосцы последние – это 15 тысяч тонн, а дредноуты – это 22-23 тысячи тонн, потом они тоже стали подрастать. И бронирование улучшилось.

Но с концепциями бронирования, если мы их будем обсуждать, мы вообще углубимся в бесконечный разговор. Потому что это очень сложный вопрос и, во-первых, нет идеальной концепции бронирования – всё забронировать нельзя, корабль утонет тогда, если всё забронировать, а во-вторых, развитие снарядов, появление потом авиации всё время заставляло пересматривать концепции бронирования и всё время по-разному распределять массу брони. И кроме того, понятно, что, если бы дредноуты каждый день друг с другом сталкивались и обстреливали друг друга, можно было бы набрать много экспериментального материала, а поскольку бои происходили не очень часто, то оценить систему бронирования было очень сложно. Ну и звучат, как правило, относительно этого параметра наиболее полярные суждения по поводу каждого типа дредноута.

Но в сухом остатке то, что дредноут (каждый) был сильнее раза в три, чем любой броненосец предшествующей эпохи и дредноуты практически сделали устаревшими старые броненосцы.

Если говорить, скажем, об экипаже, то экипаж не очень сильно вырос: на последних броненосцах это примерно 800 человек, на первых дредноутах – 1200-1500. Но огневая мощь очень сильно возросла. И кроме того, ещё важно, технологический скачок – после русско-японской войны стали гнаться за дальностью стрельбы, потому что победила концепция боя на большой дистанции. И очень быстро дальность стрельбы морских орудий доросла до 20-25 километров, но это, собственно, дальность ненаблюдаемая не только с палубы корабля, но даже с наблюдательных площадок на мачтах. И во время первой мировой войны уже родилась идея корректировки с самолёта стрельбы линейного корабля. И потом дальность доросла до 40 километров, но на этом она остановилась, потому что уже чисто технически дальше было очень трудно построить пушку, которая бы бросала снаряд на большее расстояние.

Егор Яковлев. Насколько я понял, у Германии был гораздо более превосходящий флот, да?

Кирилл Назаренко. Совершенно верно.

Егор Яковлев. Какая часть этого флота находилась на Балтике?

Кирилл Назаренко. У Германии была очень выгодная стратегическая позиция относительно России, потому что немцы ещё в девяностые годы XIX века построили Кильский канал, они его ещё потом углубили накануне Первой мировой войны…

Егор Яковлев. Чтобы подлодки проходили, да?

Кирилл Назаренко. Нет, чтобы проходили линкоры последних моделей. Потому что, когда его строили рассчитывали на броненосцы, а потом у линкоров осадка подросла и сразу же оказалось дноуглубительные работы нужно было проводить. Осадка доходило до 10 метров у линейных кораблей, у броненосцев она была 7-8 метров. И поэтому немцы получили возможность свободного маневрирования силами своего флота.

Егор Яковлев. Давайте поясним уважаемым зрителям, что Кильский канал соединяет Северное и Балтийское моря.

Кирилл Назаренко. По территории тогдашней Германии.

Егор Яковлев. Да.

Кирилл Назаренко. Потому что Германия владела довольно большим куском Ютландского полуострова, часть его перешла потом к Дании – после первой мировой войны была возвращена Дании.

И немцы таким образом получили возможность перебросить весь свой флот или в Балтийское море, или в Северное море. Но в основном он находился в Северном море, потому что главным противником для немцев были англичане и борьба с английским флотом была навязчивой идеей немецких адмиралов и офицеров до 1918 года. Немцы называли этот день Der Tag – «День-с-большой-буквы» или «Тот Самый День», так это можно перевести. И даже было принято тосты поднимать в немецком флоте «за Тот Самый День», все понимали – день генерального сражения с английским флотом.

Русский флот воспринимался (справедливо), как небольшая угроза Германии и самое главное, что немцы не видели способа, которым слабый русский флот может им навредить. Ну и они держали на Балтике на постоянной основе некоторое количество броненосцев, старых, но основные силы – современные корабли – находились в Северном море.

Но Эссен придумал, как можно немцам напакостить в этой ситуации.

Егор Яковлев. Неутомимый какой.

Кирилл Назаренко. Он действительно был неутомимый. Были придуманы активные минные постановки. В принципе, эта идея была очевидной и до войны, просто надо было придумать, как её реализовать. Идея заключалась в том, что ночью в плохую погоду наши эсминцы быстроходные… А надо сказать, что у нас эсминцы типа «Новик» были действительно хорошими кораблями в полном смысле слова и это действительно был прорыв в области строительства эскадренных миноносцев. С полным правом можно сказать, что это было достижение в мировом масштабе.

Изюминкой «новиков» было то, что у них не только была высокая скорость и торпедные аппараты, что было обязательно для любых эсминцев, но у них ещё была хорошая артиллерия: четыре 100-мм пушки, у немцев, скажем, перед войной стояло по три 88-мм пушки, то есть один «Новик» равнялся по артиллерийской мощи двум немецким эсминцам. И это открыло новые перспективы применения эсминцев, которые в Первую мировую войну стали универсальными кораблями: их было много, их было не очень жалко, и они стали решать любые задачи – и обстрел сухопутных войск, и борьба артиллерийская с кораблями противника, и минные постановки, опять же, новостью было то, что мины заграждения на эскадренные миноносцы стали устанавливать, на палубе были рельсы и в перегруз можно было принимать довольно большое количество мин заграждения. Ну и кроме того, эсминец мог торпедами атаковать и крупный корабль противника. Ну и поэтому эсминцы стали действительно такими рядовыми морской войны, они всё время участвовали во всех операциях.

И вот эти «новики» удалось ночью или в туман, они могли подойти довольно близко к немецким портам и выставить минные заграждения. Но минные заграждения конечно были небольшими, это были минные банки. Есть два способа минных заграждений: можно линейное минное заграждение устраивать, когда цепочка из трёх-четырёх рядов мин протягивается на многие километры (ну вот в устье Финского залива такие были минные заграждения, там только были узкие проходы для прохода своих кораблей), а можно поставить такое точечное минное заграждение – десяток-другой мин – в каком-то районе моря и понятно, что, если это поставить недалеко от вражеского порта, подходов к любому порту не так много, поэтому велика вероятность, что торговое судно противника или даже боевой корабль наткнётся на эти мины и погибнет. Ну а флоту противника будет новая работа создана – нужно будет бесконечно тралить это пространство на подходах к порту, отвлекать на это силы, средства, психологически давить. В общем, оказалось, что это эффективная достаточно тактика.

Егор Яковлев. А что-нибудь подорвалось?

Кирилл Назаренко. Да. Если говорить о больших боевых кораблях –броненосный крейсер «Фридрих Карл». Но у него была карма какая-то плохая, у этого крейсера, потому что всё время что-то с ним случалось: он, как только из ремонта выходил, тут же подрывался на чём-то. И вот он действительно подорвался на минах, выставленных русскими эсминцами.

Кстати говоря, в фильме «Адмирал» этот эпизод показан в совершенно безумном и карикатурном виде, когда в самом начале фильма чуть ли не в артиллерийский бой вступает Колчак на одном из эсминцев с «Фридрихом Карлом». Если бы это было, то «новики» могли бы только полным ходом уходить, надеясь на туман и на то, что немецкие артиллеристы будут плохо стрелять, потому что ну абсолютно никаких шансов при нормальной видимости у эсминца против броненосного крейсера нет. Ночью или в туман – ещё какие-то шансы есть, а при нормальной видимости конечно никаких.

Но действительно, «Фридрих Карл» подорвался на минах, выставленных эсминцами минной дивизии, которой командовал Колчак, и действительно, заслуга Колчака определённая в этом есть, потому что он планировал эти операции, он намечал районы минных заграждений. Но, правда, с другой стороны надо сказать, что и немцы не дремали, потому что немцам удалось потопить крейсер «Паллада», сравнимого с «Фридрихом Карлом» класса, с помощью подводной лодки. И здесь ещё, «Фридрих Карл» подорвался, но не погиб, его немцы спасли и починили, а «Паллада» со всем экипажем погибла. Так что не надо рисовать начало Первой мировой, как это иногда делается, как такой сплошной успех.

Кстати, если говорить об успехах, то самым громким оказался случайный успех – это…

Егор Яковлев. Это не важно, я всегда считаю, что в любой случайности есть закономерность.

Кирилл Назаренко. Несомненно. Но имеется в виду гибель немецкого крейсера «Магдебург», который выскочил на камни из-за навигационной ошибки. Но и крейсер-то был, кстати говоря, больной изначально, потому что у него из трёх машин одна была бракованная и он не мог развить проектной скорости, поэтому его и держали на…

Егор Яковлев. Нетипично для немцев.

Кирилл Назаренко. Вы знаете, у нас существует такое… вообще, это для русского человека характерно – представлять немца, как человека, который дисциплинированный, технически развитый, у него всё работает, а вот у нас, корявых лапотников, всё верёвочкой подвязано, работает как-то плохо… Это иллюзия. У немцев тоже хватало всевозможных технических накладок. Но действительно, средний уровень немецкой промышленности был выше, чем русский в то время, это несомненно. Но средний уровень – это средний уровень, а отклонения в обе стороны могут быть всегда.

И «Магдебург» поэтому и держали на Балтийском море, потому что считалось, что он не может на Северном море принести пользу против англичан. Ну и понятно ещё, что и экипаж на него был, видимо, подобран из похуже офицеров…

Егор Яковлев. Криворуких.

Кирилл Назаренко. Да. Потому что хорошие офицеры – на хороших кораблях, а которые остались – на «Магдебурге». И он ещё налетел на камни. Ну и когда немцы его оставляли, то, опять же, это штурмана была обязанность, не утопили сигнальные книги. А сигнальные книги представляли собой такие книги в свинцовом переплёте, чтобы они легко и быстро утонули, чтобы их можно было уничтожить (обычно три экземпляра на боевых кораблях имелось) и в них находились переговорные коды.

А переговорные коды представляли собой группы из трёх букв или цифр (они могли сигнальными флагами показываться или могли по морзянке набираться и передаваться), и каждая такая группа означала слово или понятие, но поскольку 25 букв приблизительно в латинском алфавите расхожих и 10 цифр, значит, 35 символов, возводим в третью степень – получается большое число, которое позволяет практически толковый словарь любого языка (не только технические термины, но и вообще все слова) туда включить. И это позволяло переговариваться полнотекстовыми сообщениями, но непонятными для противника. Причём, расшифровать было довольно сложно, потому что можно было легко поменять просто эти знаки и значения. Ну, например, вводится какой-нибудь коэффициент, который смещает эти группы из букв или цифр относительно словаря и приходится шифровальщикам опять заново всё это расшифровывать.

И добыть сигнальную книгу вражеского флота было крайне хорошо. И вот немцы, оказалось, что одну книгу они уронили на палубе, она оказалась завалена кучей сигнальных флагов (может быть кто-то бежал её выбрасывать за борт и уронил). Ещё один экземпляр нашли на дне русские водолазы, когда обследовали «Магдебург», по легенде её обнимал немецкий сигнальщик, который вместе с ней утонул. Но обычно такие красивые истории являются плодом воображения. Во всяком случае, нашли второй экземпляр (но и одного хватило бы).

Правда, русские так обрадовались, что дали открытым текстом об этом радиограмму своему командованию и поэтому поводу у Эссена был очень нелицеприятный разговор с адмиралом А.И. Непениным, который в то время возглавлял службу связи Балтийского флота. Но служба связи включала в себя не только связь, но и разведку, и авиация туда же была подключена. Ну и надо иметь в виду, что и Эссен, и Непенин любили нецензурно выражаться, особенно Непенин вообще славился тем, что мог говорить на непечатном языке. Ну и когда Эссен начал его воспитывать, Непенин. По рассказу одного из офицеров, развёл руками и сказал… как бы таким более или менее коротким словом, что, да, прокол вышел. Оправдываться было невозможно.

Но немцы не перехватили эту радиограмму. И немцы до 1918 года так и не узнали, что их сигнальная книга оказалась в руках русских. А русское командование англичанам тут же передало эту информацию и поэтому это считается одним из больших успехов русского флота. Но, правда, с другой стороны, мне лично не известно ни одного случая проведения какой-то успешной операции, основанной на информации, полученной путём радиоперехвата и расшифровки немецких сообщений.

Потому что вообще, в Первую мировую радиосвязь делала ещё первые шаги и все разумные люди и на суше, и на море понимали, что лучше информацию радио не доверять какую-то важную, потому что известна масса случаев, когда радиограмма не была принята – была отправлена какая-то важная радиограмма и её она потерялась в эфире, никто её не принял, или она была искажена при передаче, её расшифровать не удалось. И радио не очень доверяли. Ну и справедливо, потому что действительно, радио ещё находилось, ну если не в младенческом, то в младшем школьном возрасте в это время. Но действительно, эта история с «Магдебургом» была довольно интересной.

Кстати говоря, экипаж «Магдебурга» после этого держали под особо строгим контролем – их отправили на Дальний Восток, в Хабаровске держали. Один из офицеров «Магдебурга» бежал, и в Китае его уже поймали. Когда он бежал, это вызвало огромный переполох, потому что нельзя было исключать, что он в курсе, что сигнальные книги не были утоплены. И вот, не дай бог, немцы узнают…

Кстати говоря. Наши попавшие в плен противники бегали довольно энергично. И были такие забавные случаи, например, одного австрийского полковника поймали уже на границе со Швецией, в Торнео. Он доехал до границы, но только на границе его уже и схватили. Это вообще интересная тема, наши тоже очень интересно бегали из германского плена.

Если говорить ещё о каких-то успехах и таких операциях на Балтийском флоте, то очень скоро встал вопрос о поддержке приморского фланга сухопутных войск в Прибалтике. Но этот вопрос встал после Великого отступления, когда фронт откатился к августу 1915 года до Риги и под Ригой начались позиционные бои, которые велись два года до осени 1917 года, когда Рига была оставлена и русские войска несколько отступили. Но всё равно приморский фланг оставался.

Там возникла принципиальная проблема – это поддержка флотом сухопутной армии. Важно отметить, что перед Первой мировой войной никто ни в России, ни в Германии, ни в Англии, ни во Франции даже и вопроса не ставил о взаимодействии флота и сухопутной армии. Флот и армия существовали в параллельных вселенных и готовились абсолютно независимо вести какие-то свои войны. Во Франции флот должен был помочь армии перевезти из Алжира некоторое количество войск, в Англии – должен был обеспечить переброску английского корпуса на континент. Но и всё, и на этом полностью всё взаимодействие заканчивалось.

Это даже удивительно. Надо сказать, что неоднократно собирались всякие совещания и у нас, и в Европе генералов и адмиралов по поводу взаимодействия, но тут всегда вставал вопрос: а кто будет главным, и с какой целью эти операции будут проводиться. Ну и понятно, что каждый пытался на другого переложить тяжесть возможных потерь.

А моряки вообще очень болезненно относились к проблеме взаимодействия с сухопутной армией. Это связано было с такой травмой психологической, полученной моряками при переходе от паруса к пару, потому что, когда этот процесс происходил, то сухопутные теоретики начали писать о том, что флот уже ничем не отличается от армии и маневрирование эскадрой ничем не отличается от маневрирования батареи полевой артиллерии, поэтому вообще нет смысла в существовании самостоятельного флота. Ну и моряки всего мира тут же взвились на дыбы и стали доказывать, что ни в коем случае это не так. Но это действительно не так, но вот эта угроза чувствовалась, и моряки очень скептически относились ко всяким идеям взаимодействовать с сухопутными войсками.

Но если брать Западный фронт, то в 1914 году, например, если бы немецкий флот серьёзно взялся помогать армии во взятии Антверпена, то может быть раньше удалось Антверпен заставить капитулировать, раньше высвободить немецкие войска – два корпуса целых, которые его осаждали, и как-то изменить ситуацию во время битвы на Марне. Но этого сделано не было, и история пошла тем путём, которым она пошла.

Ну а в России вопрос о взаимодействии, он немножко дальше продвинулся, чем в других странах, потому что принципиально, ещё накануне Первой мировой войны было решено, что приморские крепости должны быть переданы морякам. А это тоже очень сложный вопрос – о подчинённости приморских крепостей, они у нас до Крымской войны были в подчинении у моряков, потом моряки решили, что им нужно отряхнуть прах так сказать суши со своих ног и уйти в Мировой океан, и они отдали крепости сухопутному ведомству.

Поэтому, кстати, у нас были довольно забавные воинские части, например, крепостные минные роты. В сухопутной армии это были армейские части, которые обслуживали береговые торпедные аппараты и какие-то небольшие судёнышки приморских крепостей, которые были вооружены тоже торпедными аппаратами. Там даже полагалась форма специальная, с красным пристяжным воротником (гюйсом), чтобы сразу было видно, что это не матрос, а солдат сухопутной армии. В общем, это отдельная история.

Но у нас все крепости не были переданы перед Первой мировой войной, это случилось только в 1925 году – флот уже всю береговую оборону получил. Зато у нас одну крепость новую стали строить, как чисто морскую – это «Морская крепость императора Петра Великого», официальное название. Таллин (или Ревель) должен был быть превращён в эту крепость. Предполагалось, что она будет в подчинении флота, даже придумали специальную форму для береговых войск, которая будет сочетать элементы флотской и сухопутной. И эта крепость финансировалась Морским ведомством и строилась как чисто морская.

Поэтому, о взаимодействии с сухопутной армией моряки наши задумывались, но это как-то далеко никуда не двигалось. Но вот в 1915 году пришлось решать вопросы конкретные взаимодействия и флот, прежде всего это канонерские лодки и эсминцы начали взаимодействовать с сухопутной армией, обстреливать немецкие позиции.

Кроме того, у нас появились морские батальоны на сухопутном фронте. Они впервые, кстати, появились на Кавказском фронте. Дело в том, что, когда в 1914 году мобилизация произошла, оказалось, что слишком много матросов у нас в запасе и им нет никакой работы на кораблях. Поэтому, из них сформировали несколько батальонов и отправили в Батум, там была крепость, она называлась Михайловская крепость. Отправили на сухопутный фронт. Потом, на Балтике точно такие батальоны появились, причём, их использовали как штрафные части – моряков, которые в чём-то провинились, туда отправляли и тот же самый Дыбенко Павел Ефимович, известный лидер революционных матросов, одно время попал в морской батальон.

А самой экзотической морской частью на суше конечно был Конно-пулемётный отряд Балтийского флота при Кавказской туземной конной дивизии. Это были моряки в сёдлах в полном смысле слова. Кавказская туземная конная дивизия – это была «Дикая дивизия» знаменитая. Но, видимо, решили, что пулемёт освоить представителям народов Кавказа не удастся, тогда пулемёт считался очень сложной машиной, для обращения с которой нужен недюжинный технический талант и подготовка, ну и решили, что моряки – это те люди, которые могут действительно в любой машине разобраться, сформировали отряд. Они носили, кстати, форму кавказской конной дивизии – черкески с газырями, но при этом погоны с трафаретом БФ (Балтийский флот). И этот отряд принимал участие во всех боевых действиях Дикой дивизии и командовал ими морской офицер с потрясающей фамилией Жерар де Сукантон, он был потомок французских эмигрантов ещё времён Великой Французской революции. У нас была вообще на флоте довольно тёплая компания людей аристократического происхождения, особенно среди строевых офицеров, и Жерар де Сукантон вполне вписывался в это благородное общество.

Егор Яковлев. Как судьба сложилась?

Кирилл Назаренко. Он потом оказался в белом движении. Вообще, это отдельная история, можно, кстати говоря, об этом тоже поговорить, вообще, как выглядела структура личного состава флота.

Егор Яковлев. Сейчас мы дойдем. Давайте про боевые действия сначала: крупнейшие боевые действия на Балтийском флоте в Первую мировую, что там происходило? Понятно, что там грандиозных сражений не было, да?..

Кирилл Назаренко. Были бои в Рижском заливе. В 1915 году были бои в Рижском заливе, когда немцы попытались немножко использовать свой флот для помощи своей сухопутной армии. Ну и, пожалуй, самое крупное, наверное, по количеству задействованных сил противника против нас, была Моонзундская операция. Но это уже октябрь 1917 года и это не самый славный эпизод с точки зрения чисто военной истории нашего флота, потому что уже злоба дня была другая.

Но немцы использовали в этой операции новейшие свои линкоры – «Байерн», например. Но они их использовали, потому что они официально находились на испытаниях, и они не рисковали опять же выводить их в Северное море, а здесь считалось, что так сказать «на кошках» потренируются. Но оказалось, что у нас всё-таки есть, чем немцев укусить и «Байерн» тот же подорвался на мине у Моонзунда. Моонзунд – это острова, которые Эстонии ныне принадлежат: Хийумаа, Сааремаа и Муху или Даго, Эзель и Моон, как они назывались в то время.

Причём, «Байерн» чуть было не потонул. Была такая техническая подробность: немцы почему-то продолжали до конца мировой войны на все свои линейные корабли ставить торпедные аппараты, в том числе и курсовой торпедный аппарат (в носовой части находился). И для того, чтобы их разместить торпедный аппарат и торпеду, длиной свыше пяти метров, нужен был очень большой отсек носовой торпедный, гораздо больший, чем нормальный размер отсеков в подводной части корабля. И именно около этого отсека произошёл взрыв, он был сразу затоплен, и если бы немецкий экипаж действовал чуть менее грамотно, то не исключено, что «Байерн» бы погиб, но, к сожалению, этого не произошло.

Но действительно, немецкие силы навалились большие на Балтийский флот, а русское командование очень боялось потерять четыре новейшие дредноута, которые вообще не участвовали ни в каких боевых действиях. Это характерно – чем больше и чем дороже корабль, тем меньше он участвует в боевых действиях. И страх потерять этот чудовищно дорогой корабль, которые наперечёт, которые знает вся общественность: если в газете это попадёт, это будет страшный скандал, приводит к тому, что линейные корабли большей частью отстаивались на якоре и не принимали участия в боевых действиях.

Егор Яковлев. Странно.

Кирилл Назаренко. Это не странно, это в общем-то достаточно естественно, это один из таких диалектических парадоксов морской войны, я бы сказал. На суше всё проще, потому что на суше нет такого объекта военной техники, который насчитывался бы…

Егор Яковлев. Единичным экземпляром.

Кирилл Назаренко. …единицами. И в результате у нас самый старый линкор Балтийского флота «Слава», ещё броненосец правильнее сказать, но они все были переклассифицированы в линейные корабли, до дредноута. «Слава» принимал участие в этом бою, получил повреждение, довольно сильно осел и в результате не смог проливы между Мооном и материком, и был затоплен там. Но потом его эстонцы распилили уже после войны на металлолом. Но «Слава» довольно неплохо сражалась, правда, сейчас высказывают сомнения, что при артиллерийской дуэли с этими немецкими линкорами «Славе» не удалось достичь ни одного толком попадания (а немцы попали несколько раз), но это вопрос очень сложный, потому что до сих пор нельзя сказать, что мы на 100% знаем, кто в кого попал.

Ну и в ходе Моонзундской операции немцам удалось прорваться в Рижский залив и захватить острова десантом, что улучшило стратегическое положение, но, повторюсь, что уже в общем то, что война проиграна России было достаточно очевидно и уже дело было не в военных операциях, нужно было дипломатическим путём решать эту проблему.

Егор Яковлев. А существовали какие-нибудь представления, скажем, о взятии Петрограда?

Кирилл Назаренко. Это было то, чего больше всего боялись в русском флоте. Вообще, моряки и военные всего мира всегда исходят в планировании из наихудшего сценария и иногда это играет злую шутку, потому что в принципе получается разработка войны со всем миром, и ещё с марсианами.

Но и у нас исходили из того, что, во-первых, кроме Германии присоединится Швеция, в Финляндии будет восстание, этого очень опасались, и что немецкий флот прямо в полном составе рванёт брать Петроград. Ну и на этот случай пытались чего-то готовить, но было понятно, что, если это всё случится, то русский флот может с честью погибнуть, нанести какие-то потери немцам, но Петроград вряд ли им удастся отстоять. Другое дело, что немецкому командованию эта мысль безумная никогда в голову не приходила и было понятно, что уж несколько дредноутов немцы точно потеряют на этой операции, а взятие Петрограда может и не означать поражение России в войне. Поэтому немцы никогда не планировали подобную операцию.

Но страх перед ней очень сковывал русское морское командование и от него немножко отошли к концу 1914 года, активными минными постановками после этого занялись. В 1917 году тоже у немцев не было никакого плана захвата Петрограда с моря, да и с суши, надо сказать, не было такого плана. Хотя, опять же, слухи об этом всё время ходили. В 1918 году тем более у немцев не было никакого плана захвата, а слухи ходили ещё более интенсивные о том, что они планируют.

Причём, ходили слухи до августа 1918 года. Ещё в августе 1918 года С.В. Зарубаев, который был командующий морскими силами Балтийского моря, всерьёз обсуждает вопрос о том, что делать, если немцы начнут рваться к Петрограду с моря. Вообще, кончено, уже в августе 1918 года можно было бы и выдохнуть, потому что на Западном фронте развивались события уже не в пользу Германии, но всё равно этот синдром подготовки к наихудшему варианту всё время сказывался.

Егор Яковлев. С Балтикой более или менее понятно. Давайте теперь на юг посмотрим. Что происходило на Чёрном море? Там более интенсивно, менее интенсивно действия шли?

Кирилл Назаренко. На Чёрном море было всё интереснее, я бы сказал. Потому что до 1914 года турецкий флот не представлял собой вообще ничего выдающегося: там были очень старые суда, турки купили у немцев два устаревших броненосца девяностых годов XIX века постройки, которые ещё были в плохом техническом состоянии. У нас на Чёрном море было 7 броненосцев, правда, 4 – устаревших, но во всяком случае, большие силы, чем у турок.

Но турки после Балканских войн 1912-1913 года очень озаботились своим флотом. А там у них с греками было довольно интенсивное столкновение, и греки нанесли туркам несколько чувствительных поражений на море.

И турки заказали в Англии два линейных корабля, они, собственно не заказали с нуля, они купили заказанные бразильцами два линейных корабля. Они были оплачены турками полностью, и турки должны были где-то в сентябре 1914 года получить их уже в готовом виде. Но начавшаяся Первая мировая война привела к тому, что англичане конфисковали оба эти линкора и они вошли в состав английского флота. Турки очень обижались…

У нас иногда любят порассуждать о том, что Англия всё время ненавидела Россию, 500 лет противостояния и всё такое, и якобы англичане специально пропустили в Средиземное море немецкий броненосный крейсер «Гебен» и лёгкий крейсер «Бреслау», которые нам действительно очень много проблем принесли. Но с другой стороны, англичане могли не конфисковать два дредноута. Эти два дредноута могли до вступления Турции в войну оказаться у турок и тогда проблем было бы на два порядка больше. Поэтому, я бы не стал так вот размахивать…

Егор Яковлев. Насколько я помню, русское Министерство иностранных дел само побуждало англичан не отдавать эти дредноуты.

Кирилл Назаренко. Несомненно. Так нет, ну понятное дело, что, русское Министерство иностранных дел и обязано было этим заниматься, но англичане могли и не послушаться.

Егор Яковлев. Да.

Кирилл Назаренко. Потому что формально у англичан не было юридических оснований для конфискации этих дредноутов. Если бы Турция объявила Англии войну или наоборот, то дело было бы конечно чисто, а так – англичане их реквизировали, как якобы не перешедшие в турецкую собственность собственность фирмы, которая строила. Но это была юридически не крепкая позиция и нужна была политическая воля, чтобы на это пойти. Потому что, если бы всё шло своим чередом, то никакой конфискации бы не произошло. Поэтому здесь англичане по отношению к России добрую волю несомненно проявили. Понятно, что они и о себе тоже думали, потому что им не нужны были два хороших линкора в руках турок, но тем не менее, и нам надо спасибо сказать.

Но тем не менее, немцы смогли провести к туркам два сильных современных корабля. Они формально перешли под турецкий флаг, но экипажи там остались немецкие. И появление этих двух кораблей на Чёрном море резко изменило соотношение сил. Потому что «Гебен» имел скорость 28 узлов (узел, напомню, это одна морская миля в час, морская миля – 1852 метра, и не надо говорить «узлов в час» – это типичная ошибка, в узлах в час можно ускорение измерять, а не скорость.). 28 узлов – это большая скорость, наши броненосцы Черноморского флота ходили по 14-15 узлов, но у них, когда они были новые, они по 16 ходили, но понятно, что скорость, которая написана в характеристиках, корабль развивает в своей жизни несколько раз и с очень большим трудом.

Егор Яковлев. В два раза быстрее «Гебен» ходил.

Кирилл Назаренко. Да. И на нём было десять 254-мм орудий, это было столько, сколько на двух с половиной русских броненосцах, орудия крупного калибра и бронирование ещё было более современное у «Гебена». То есть нужно было, с «Гебеном» на равных могли сражаться только четыре броненосца Черноморского флота новых. А это очень сковывало конечно русское командование, потому что «Гебен» всегда, пользуясь преимуществом в скорости, мог, скажем, обойти эту русскую колону, сосредоточить огонь на головном, например, или на концевом, диктовать дистанцию боя, диктовать время боя. Вроде бы все козыри были на руках у немцев.

И произошёл бой у мыса Сарыч в ноябре 1914 года. Это самый крупный бой надводных кораблей, в которых участвовали русские корабли во время Первой мировой войны, примерно так можно сказать. Ну, тут кончено бой «Славы» в Моонзунде, но с русской стороны это точно был бой самый крупный по числу задействованных русских кораблей. Он продолжался 14 минут. Надо сказать, что адмирал Эбергардт Андрей Августович, который командовал Черноморским флотом, показал себя с очень хорошей стороны.

Вообще, план заключался в том, чтобы подставить немцам головной русский корабль, флагманский. Эбергардт совершенно сознательно шёл на то, что он будет на корабле-жертве находиться. Соблазнить немцев возможностью расстрелять головной русский броненосец, а в это время три других должны были нанести «Гебену» очень тяжёлые потери, в идеале конечно его потопить, но на это мало кто рассчитывал. То есть, Эбергардт сознательно ещё и шёл на очень большой риск лично для себя

Егор Яковлев. Молодец.

Кирилл Назаренко. То есть он был человек смелый, грамотный, взвешенный. Кстати говоря, снятие Эбергардта в 1916 году и замена его Колчаком была таким… я бы не сказал, что это был на 100% оправданный шаг, но об этом можно отдельно будет поговорить.

Егор Яковлев. Да, интересно, с чем это связано.

Кирилл Назаренко. И Эбергардт, надо сказать, очень быстро сориентировался, очень хорошо маневрировал, но это хорошо показывать на схеме этого боя, достаточно будет сказать, что всё было грамотно сделано. Русские артиллеристы хорошо научились стрелять после русско-японской войны и добились даже, по меньшей мере, одного попадания в «Гебен».

У нас раньше говорили, что чуть ли не тремя залпами накрыли «Гебен» и чуть ли не 150 убитых и раненых было на «Гебене». Это всё не так, потому что 150 убитых и раненых на современном корабле того времени означало бы, что он получил повреждения, не совместимые с жизнью, потому что почти все моряки находились под защитой брони на крупных кораблях и, если удалось убить и ранить 150 человек, это было где-то 15-20% экипажа «Гебена», это означало, что корабль получил чудовищные повреждения.

На самом деле было одно попадание. Недавно были найдены немецкие документы по этому поводу, немцы сами заявляли, что вообще ни одного попадания не было. Попадание было. Было выведено из строя два 152-мм орудия в одном из бортовых казематов и десяток примерно человек был убит. И начался пожар. Причём, у «Гебена» был шанс взорваться, потому что форс огня мог пройти по шахте подачи в снарядный погреб, но у немцев там была хорошая защита от подобной ситуации, этого не случилось. Но там действительно, если бы чуть-чуть по-другому снаряд взорвался, то «Гебен» мог бы взорваться и погибнуть. Это было бы конечно вообще блестящим успехом, но не довелось.

Но немцы поняли, что дальше будет хуже и они тут же отвернули и вышли из боя. Но при этом «Евстафий», флагманский русский корабль, получил несколько попаданий – на нём было убито 4 офицера и 29 матросов, и довольно много ранено. То есть «Евстафий» за вот эти 14 минут боя получил более серьёзные повреждения и если бы бой продолжился, то не исключено, что произошёл бы размен – «Гебена» на «Евстафия», размен безусловно выгодный для русского командования, но опасный лично для командующего флотом, потому что вряд ли бы он остался жив, если бы такой размен случился.

При этом, стреляли три только корабля по «Гебену», потому что четвёртый не успел лечь на нужный курс, а ещё видимость была не очень хорошая – была дымка. Но во всяком случае, этот бой был характерен для Первой мировой войны: он скоротечный, он внезапно начинается, он может каждую секунду привести к гибели своего или вражеского корабля. Можно вспомнить, что в Ютландском бою так же мгновенно погибло два английских линейных крейсера – «Лайон» и «Куин Мэри», которые взорвались, будучи накрыты немецким залпом вторым.

И это действительно ещё раз встряхнуло моряков, потому что оказалось, что бой – это буквально обмен молниеносными ударами и гибель одного из противников или быстрый выход из боя одного из противников.

Но после этого всё равно существование «Гебена» очень отравляло жизнь русскому флоту – «Гебен» всё время занимался на русское побережье: он и Севастополь обстрелял ещё до объявления войны Турцией, и Одессу он обстреливал, и Феодосию он обстреливал, и кавказское побережье он обстреливал и поймать его не удавалось. Ситуация немножко улучшилась после вступления в строй первого черноморского дредноута «Императрицы Марии». И после этого можно было сформировать два отряда, превосходивших «Гебен» по силе: четыре старых броненосцы – один отряд и другой – «Императрица Мария», потому что на ней было двенадцать 305-мм орудий и она была сильнее бронирована, чем «Гебен».

Егор Яковлев. Это 1916 год, да, она появилась?

Кирилл Назаренко. Да. Но она проигрывала в скорости. Но только она вступила в строй и тут же летом 1916 года она гибнет, при загадочных обстоятельствах.

Егор Яковлев. Загадка, да. Я хотел как раз на эту тему поговорить. Я помню очень хорошо из детства художественный фильм «Кортик»…

Кирилл Назаренко. Да, да.

Егор Яковлев. …который и вы тоже, наверное, смотрели, где как раз эта история была обыграна. Что, почему? Что говорит наука?

Кирилл Назаренко. История загадочная. Тут я бы вас отослал к Сергею Евгеньевичу Виноградову, который готовит книжку, буквально она должна выйти, о гибели «Императрицы Марии» по последним данным.

Егор Яковлев. Обязательно позовём.

Кирилл Назаренко. Тут я не буду конечно его пересказывать, но он склоняется к тому, что была диверсия всё-таки. Вообще есть две основные версии: это взрыв пороха в погребах из-за превышения температуры хранения пороха или диверсия. Но вот по рассказам Сергея Евгеньевича, в девяностые годы у нас на Ржевском полигоне провели опыт люди, которые, видимо, тоже читали «Кортик» и тоже этим всем интересовались, и выяснили, что нужно нагреть порох чуть ли не до 100 градусов и в таком состоянии держать очень долго, чтобы он воспламенился. А в реальных условиях, даже на жаре, в пороховом погребе на корабле не может быть такой температуры и это работает на версию «диверсия».

Когда стали разбираться, оказалось, что служба на «Императрице Марии» неслась очень неправильно. На корабле шли работы по достройке её на плаву и там пытались ускорить максимально ввод в строй, потому что действительно это сильно меняло обстановку на море. И на корабле постоянно были рабочие, причём учёт этих рабочих был очень плохой.

Была ещё устаревшая немножко система службы на корабле, например, устав предписывал ключи от снарядных погребов хранить у старшего офицера, ну на парусном-то корабле это было реально – там было всего две крюйт-камеры максимум, а на современном корабле большом по тревоге бежать к старшему офицеру, брать у него ключи, потом бежать в погреб их открывать – должно было пройти 10-15 минут, а бой у мыса Сарыч показал, что за это время бой уже может кончиться. Поэтому устав никто не отменял, но оказалось, что все имели дубликаты ключей, кому нужно было. А в том погребе, который взорвался, вообще даже была дыра, которая позволяла туда лазить не через дверь, потому что не успели поставить одну из плит брони, которая должна была его окружать, в общем, была дырка такая, технологическая.

Егор Яковлев. Какой-то бардак.

Кирилл Назаренко. Это вообще нормальная ситуация, потому что, если в любое учреждение, в любую организацию с внезапной проверкой прийти и поставить задачей откопать нарушение, то таких нарушений будет бесконечный список. Но это жизнь, я бы сказал, не бардак, а жизнь.

Егор Яковлев. Война всё-таки идёт…

Кирилл Назаренко. Другое дело, что недооценивали действительно опасность диверсии и действительно можно было бы и лучше организовать службу. Вообще, я бы сказал, что Первая мировая война, в отличие от Великой Отечественной в нашей стране, велась гораздо менее напряжённо во всех смыслах. И никакого ощущения, что позади Москва и отступать дальше некуда, в Первую мировую войну не было. И все в общем и в тылу, и на фронте воевали конечно, но вот этого ощущения, что судьба Родины стоит на кону, его не было. И поэтому все вели такую жизнь, как сказать, более или менее мирного времени с какими-то поправками на военные реальности.

Ну и, скажем, требовательность вообще к офицерскому корпусу была невысокая. Но это было связано с целым рядом причин и прежде всего с тем, что морское офицерство строевое, я не беру инженеров-механиков и не беру офицеров запаса, и офицеров Адмиралтейства, это был достаточно дорогой элитный клуб из богатых и знатных людей, которые не видели необходимости напрягаться в жизни, потому что и так у них в общем-то всё было. Понятно, что, когда речь шла о том, чтобы погибнуть в бою храбро, конечно эти люди могли погибнуть в бою, но день и ночь гореть на службе они были не готовы, это было исключение, а не правило. Это сразу же накладывало отпечаток на всю организацию службы.

И потеря «Императрицы Марии», кстати говоря, произошла уже при Колчаке, потому что в июле 1916 года Эбергардта снимают…

Егор Яковлев. Вот интересно, почему.

Кирилл Назаренко. …с поста командующего флотом. Его официально сняли, это было благородно очень обставлено, с назначением члена Государственного Совета, т.е. такая почётная отставка. Она формально даже не была отставкой – его отодвинули от реального дела и назначили Колчака.

Причём, Колчак был очень молодой, по меркам того времени. Надо сказать ещё, что средний возраст генералитета и адмиралитета во всех воюющих странах был достаточно высоким в Первую мировую войну. И у немцев, например, нередкими были командующие армиями, которым перевалило за 70. И иногда возникала ситуация, когда здоровье человека просто не позволяло выполнять свои обязанности с должным напряжением сил. А полковники, которым было под 60, тоже были совершенно не редкостью.

Но у нас на флоте был чуть моложе командный состав, потому что у нас существовали предельные возраста. Ещё с восьмидесятых готов XIX века капитан I-го ранга – 53 года был предельный возраст, для контр-адмирала предельный возраст был 60 лет. Но основная масса адмиралов была за 50.

Колчак же был сорокалетним и Колчак был самым молодым вице-адмиралом флота, который вообще получил это звание (это чин правильно сказать) в начале XX века. Мне кажется, что дело было здесь вот в чём: в Первую мировую войну во всех воюющих армиях остро стоял вопрос о том, что нужно найти каких-то молодых энергичных полководцев, которые из этого позиционного кошмара нас выведут куда-то. И искали выход из позиционной войны не на путях развития военных технологий, каких-то приёмов ведения боевых действий, а таким наиболее очевидным для дилетанта путём выхода из этого кошмара – найти хорошего полководца, который будет смелый, энергичный, рисковый, всех увлечёт, поведёт за собой. И, видимо, этим качеством, как показалось, Колчак и обладает.

А Эбергардт уже устарел, не обладает. И возможно дело связано с тем, что Эбергардт без восторга относился к идее Босфорской десантной экспедиции, а Колчак всё-таки был человек, которому ещё хотелось отличиться. И Колчака вообще снедало, надо сказать, острое честолюбие. Но это неплохо для военачальника, потому что военачальник действительно должен стремиться к наградам, к успехам – это естественно вполне. Но у Колчака, видимо, это чувство было острее, чем в среднем у русского адмирала того времени, и он бы решился безусловно на Босфорскую экспедицию, даже если бы она была очень рисковой.

Но с другой стороны, когда «Императрица Мария» взорвалась, ответственность за это конечно должен был нести Колчак, потому что всегда в армии и на флоте начальник отвечает за всё, что происходит в его ведомстве. Но первое, что сделал Николай II, это послал Колчаку телеграмму, что он его не обвиняет во взрыве «Императрицы Марии», она такая была, очень ласковая телеграмма, чтобы человек не волновался…

Егор Яковлев. Не расстраивался.

Кирилл Назаренко. …да, не расстраивался. Но тут осень 1916 года удалось довести до готовности второй черноморский линкор. Осенью 1916 года «Императрица Екатерина Великая», будущая «Свободная Россия», а в 1917 году уже «Император Александр III», который в «Волю» переименовали после Февральской революции. И у нас ввод в строй «Екатерины» и «Александра» сделал Черноморский флот уже в военном отношении достаточно сильным. «Гебен» уже не мог конечно безнаказанно нигде появиться и в общем-то введение этих двух новых линкоров поставило на серьёзные рельсы вопрос о десанте. Тем более, Черноморский флот отработал десантные операции.

У нас была такая малоизвестная, но интересная Трапезундская десантная операция в 1916 году, когда наступающие по суше войска Кавказского фронта были поддержаны десантом в Трапезунде (Трабзон нынешний, в Турции). И были даже построены специальные десантные корабли.

Первые в истории русского флота десантные корабли специальной постройки, они получили название «эльпидифоры», там сложная этимология, это тоже от имени собственного одного из этих судов происходит. Это были вообще грузовые суда, предназначенные для мелководных районов Чёрного моря, и они представляли собой не очень больших размеров судно, у которого двигатель находился в самой корме, а в носовой части и средней части – грузовые трюмы. И «эльпидифоры» военные снабдили балластными цистернами, которые наполнялись (они в корме находились) и в результате у него нос поднимался практически на уровень воды и этот корабль мог выбрасываться на отлогий песчаный или галечный берег, потом сходни в носовой части спускались и можно было высаживать войска прямо на пляж, и лошадей выводить, и орудия выкатывать. Собственно, принцип, по которому действуют современные десантные корабли.

«Эльпидифоров» было построено довольно много, они были опробованы в Трапезундской операции. Действительно, Черноморский флот обладал необходимым опытом для того, чтобы рискнуть.

Егор Яковлев. Опять же, я сошлюсь на записку генерала Алексеева, он-то как раз ссылался на то, что в Трапезундской операции десант поддерживал сухопутные войска и был крайне малочисленным, а для Босфорской операции требовалось 250 тысяч человек, это очень много.

Кирилл Назаренко. Это понятно, но, видите, тут всё-таки от простого к сложному надо идти…

Егор Яковлев. Ну это понятно.

Кирилл Назаренко. Мне кажется, что технически Черноморский флот мог бы высадить десант, но просто другое дело, ещё раз подчеркну, что высадка на пляж, где-то в окрестностях Босфора, не решала проблемы, и захват какого-то пятачка тоже не решал проблемы. И скорее всего уже сухопутная часть операции, она была бы бесперспективной, потому что немцы перебросили бы сюда свои резервы. Но с другой стороны, видите, у Алексеева была своя логика, потому что, если бы он писал, что флот десант высадить может, а потом сухопутные войска не смогут развить успех, это он бы себя высек сам, а если бы он валил на флот, то получилось бы, что виновато ещё и чужое ведомство. И с точки зрения ведомственной логики, в этой записке было действительно всё очень правильно. Но вот видите, это вопрос личной оценки.

Егор Яковлев. Да.

Кирилл Назаренко. Здесь можно до бесконечности спорить, а мог бы, да не мог бы, если бы, да кабы, да что бы там случилось, но мне кажется, что это было уже в 1917 году вполне реально, но другое дело, что дальше-то куда двигаться. Дальше была бы Галлиполийская бойня номер два и на этом бы всё и закончилось.

Егор Яковлев. Ну, Колчак, я так понимаю, верил.

Кирилл Назаренко. Верил, да. И стремился. И он был как раз из тех адмиралов, которые ещё не были утомлены большими наградами, который хотел вписать своё имя в историю. Но потом, кстати, отчасти этим продиктована была его позиция во время Гражданской войны. Его политическая деятельность неудачная, его на неё толкало честолюбие неудовлетворённое.

Егор Яковлев. Хорошо, с силами флотов понятно. А, скажем так, морально-политическое состояние личного состава, каким оно было?

Кирилл Назаренко. Что касается личного состава. Надо сказать, что современному человеку даже не очень понятно, я не знаю, как современному англичанину, современному россиянину – точно, не очень понятно, насколько высокими были перегородки между различными слоями общества в начале XX века. И понятно, что когда вы приходите в Эрмитаж на экскурсию, то каждый примеряет на себя платье принцессы или какой-нибудь фрак придворного, а не ливрею лакея, который подавал им блюда или наливал вина из бутылки. Тем более, не костюм придворного истопника какого-нибудь, который даже носа не высовывал в парадные залы.

А проблема была в том, что на флоте… Сначала об офицерском корпусе несколько слов. Офицерский корпус был разделён сам по себе на несколько очень разных групп. Прежде всего, это строевые офицеры, это примерно 2500 человек – люди, которые закончили Морской корпус (единственное учебное заведение, которое готовило морских офицеров перед войной, там была возможность ещё получить высшее образование гражданское и потом стать юнкером флота, два года отслужить и сдать экзамены на мичмана.

Но в Морской корпус принимали людей только определённого происхождения. Даже после того, как после русско-японской войны понизили эти барьеры, всё равно поступить мог только либо потомственный дворянин, либо сын офицера армии и флота, либо сын священника, либо сын лица с высшим образованием. Обязательно христианского вероисповедания, мусульмане принимались, как исключение, а иудеи вообще не могли быть произведены в офицеры ни под каким видом. Достаточно было и формальных барьеров для того, чтобы посторонние люди туда не проникли, поэтому детей крестьян или рабочих совершенно не было в Морском корпусе. То есть неправильно говорить, что это были аристократы, титулованной аристократии там было не очень много.

Егор Яковлев. Но сословные перегородки сохранялись

Кирилл Назаренко. Да. Аристократы шли в гвардию в основном, такие, настоящие, Юсуповы, Нарышкины и так далее, а флот, это был всё-таки более тяжёлый хлеб, но блестящая корпорация, несомненно.

Вторая категория – это инженер-механики. Это офицеры, которые обслуживали корабельные механизмы, их готовило Морское инженерное училище императора Николая I в Кронштадте и туда приём был всесословный после русско-японской войны. И там действительно мы видим, во-первых, гораздо больший процент выходцев из простонародья, и скажем, достаточно большой процент поляков и прибалтов там виден, потому что попасть в Морской корпус им было гораздо сложнее, чем кому-то другому.

И были так называемые офицеры по Адмиралтейству, это вообще сборная солянка – это офицеры, которые несли на берегу свою службу, ну или служили на буксирах, каких-то пароходов портовых, на плавучих маяках. Среди них было довольно много произведённых из нижних чинов, туда попадали двоечники, которые не могли сдать экзамен на мичмана и туда попадали офицеры армии, которые переводились на флот в каком-то количестве. Офицеры запаса все относились к разряду офицеров по Адмиралтейству.

Надо сказать, что мичман флота соответствовал поручику армии и мичманом можно было стать только после Морского корпуса, а если вы закончили мореходное училище, отслужили два года на флоте, сокращённый срок службы, можно было сдать экзамен на прапорщика запаса флота, это соответствовало теперешнему младшему лейтенанту. Но прапорщики запаса флота рассматривались как офицеры по Адмиралтейству, и даже если прапорщик запаса флота сдавал потом экзамен на подпоручика, потом экзамен на поручика (экзамен на поручика равнялся экзамену на чин мичмана, с точки зрения наук), но стать мичманом флота он не мог, поскольку не имел происхождения, допускающего поступления в Морской корпус.

Известны случаи перевода офицеров по Адмиралтейству на флот, но это всегда происходило только в отношении лиц, которые имели право на поступление в Морской корпус. Опять же, были исключения, я могу назвать два-три случая, когда люди, не имевшие права на поступление в Морской корпус всё-таки становились строевыми морскими офицерами через офицеров запаса, но это были редкие исключения, связанные в основном со становлением подводного плавания, когда на подводных лодках никто особенно не хотел служить, а появлялись какие-то талантливые офицеры запаса, которые готовы были на это, но их уже проводили с чёрного хода в строевые морские офицеры.

И, скажем, матрос ни за какие подвиги не мог быть произведён в мичманы, он мог быть произведён только в офицеры по Адмиралтейству – прозвище «берёзовые офицеры», за серебряные погоны.

Егор Яковлев. А много ли таких случаев было?

Кирилл Назаренко. Производство из матросов за храбрость? Они были, но не рядовых матросов. Был такая категория кондукторов на флоте, это соответствовало современному мичману, то есть матросы сверхсрочной службы, сдавшие определённые экзамены, им присваивалось звание кондуктОр (именно с таким ударением, в отличие от трамвайного кондУктора). И кондукторы несли на кораблях обязанности старших специалистов разных отраслей. Вот кондуктор, если он совершал подвиг какой-то исключительный он производился в подпоручики по адмиралтейству, но не в строевые офицеры флота. И даже в списках, которые публиковали, старшинства офицеров там особым образом, курсивом набирались офицеры из нижних чинов, чтобы обозначить их неполноценное состояние (фамилия курсивом набиралась).

Егор Яковлев. То есть я правильно понимаю, давайте какой-то итог подведём, я правильно понимаю, что в императорском флоте социальные лифты для лиц из низших сословий были чрезвычайно затруднены.

Кирилл Назаренко. Безусловно. Практически они отсутствовали. И рядовой матрос прекрасно это чувствовал. Вот теперь к матросам давайте перейдём.

Егор Яковлев. Да, да.

Кирилл Назаренко. Относительно матросов в советской историографии очень много времени потратили на выяснение вопроса о корнях их революционности. И очень часто звучало такое объяснение, что они были из рабочих, поэтому они были более революционны, чем солдаты сухопутной армии. Я бы тут внёс очень важное уточнение: строго формально из рабочих было меньшинство матросов. Если в процентном отношении брать, настоящими рабочими было процентов 25 матросов Балтийского флота и процентов 12-15 Черноморского флота, имеется в виду слесаря, токари и так далее.

Основная масса была либо рабочими мелких предприятий, строительными рабочими, например, матросами, потому что матросы (большинство) торгового флота дореволюционного работали на парусных судах и к механизмам никаким не имели никакого отношения. Рыбаками они могли быть, то есть люди, с морем связанные, но не с механизмами, не с техникой. Но средний уровень грамотности матросов был достаточно высоким: новобранцы 1913 года грамотными были – 76% и ещё 15% были малограмотными, т.е. всего 9% были неграмотными.

На флоте был довольно высок процент лиц, которые получили по тем временам серьёзное образование, это сейчас довольно смешно звучит, трёхклассное городское училище – это имелось в виду начальная школа (4 года) и потом трёхклассное городское училище. Таких людей было примерно 3% среди новобранцев. Это много. В сухопутной армии их вообще численность была ничтожно малой.

Егор Яковлев. А в сухопутной армии основная часть была только с начальным образованием или вообще без образования?

Кирилл Назаренко. Вообще без образования. Среди новобранцев 1913 года грамотными и малограмотными было 60%, т.е. 40% были вовсе неграмотными.

Егор Яковлев. То есть, видимо, реально грамотными там было процентов 30.

Кирилл Назаренко. Да. Но видите ли, грамотным считался человек (это вполне официально было прописано), который может прочитать печатный текст и написать своё имя. Это был грамотный человек. А малограмотный человек – это тот, кто умеет читать короткие тексты печатными буквами, типа вывесок на магазинах или объявлений каких-то, но не может писать.

Егор Яковлев. То есть, это не та грамотность, о которой мы сейчас речь ведём.

Кирилл Назаренко. Да, безусловно. Если брать современные требования, то это даже на «двойку» в первом классе невозможно натянуть человеку, который считался грамотным в дореволюционное время. И процент людей, получивших образование какое-то был ничтожно мал, то есть, если людей было 3%, получивших трёхклассное образование, то людей, которые закончили гимназию или реальное училище, было меньше 1%, а имевших высшее образование, были доли процента.

Причём, образование стоило дорого. Высшее образование стоило в Петербурге, с учётом платы за обучение и необходимость жить четыре года, 5000 рублей приблизительно. Это годовое жалование генерала. Рабочий получал столько (средний, в промышленности), 24 рубля в среднем была оплата в промышленности перед войной, можно посчитать, за сколько месяцев, это, значит, будет за 200 месяцев работы рабочего стоимость высшего образования. В провинции около 3000 стоило высшее образование, потому что дешевле было жить и немножко ниже была плата за обучение.

Егор Яковлев. Полезная информация.

Кирилл Назаренко. Но матросы отличались большей грамотностью, чем солдаты сухопутной армии и матросы всё время находились в контакте с рабочими в промышленных центрах, потому что базами флота были: Петербург с Кронштадтом, Ревель, Гельсингфорс, Севастополь, Николаев, то есть города, где был большой процент рабочего населения. И было принято, чтобы ещё во время постройки корабля на него назначалась команда, которая его изучала во время достройки и участвовала в достройке. То есть бок о бок, буквально месяцами матросы и рабочие находились.

Ну и потом важно, что в то время на флот и в армию призывали в 22 года, это были абсолютно взрослые люди, это не пацаны, тем более, что все призывники армии и флота с 10-12 лет уже работали и это были люди, которые по 10-12 лет отработали на заводе до призыва на флот. То есть это были люди абсолютно взрослые, с абсолютно серьёзным подходом к жизни.

Многие из них участвовали в революционном движении, в забастовках. Если брать лидеров революционного движения из матросов на флоте в 1917 году, то мы увидим, что абсолютно все они примкнули к тем или иным революционным организациям ещё до службы, ну или в самом начале своей службы. Это были люди политически подкованные и люди, которые могли повести за собой. Ну а ещё важным обстоятельством было то, что чем больше был корабль, тем проще матросам было на нём собраться где-то незаметно для начальства, обсудить какие-то волновавшие их вопросы, спрятать какую-то литературу.

И во время мировой войны очень важным был фактор бездеятельности крупных кораблей флота. Если подводные лодки, эсминцы всё время несли боевую службу, на них экипаж был меньше, он был на виду, делом был занят в конце концов, то на линкорах делать было нечего. Срочная служба длилась 5 лет, то есть на флоте к 1917 году было довольно много матросов, которые как были призваны в 1909 году на срочную службу, так на ней и оставались до 1917 года. И эти люди уже видеть не могли конечно эту пушку, которую они изучали, они могли её не то, что с завязанными глазами, во сне разобрать и собрать, и вычистить.

А при этом, что называется политработа, отсутствовала как класс со стороны начальства. Место политработы занимала так называемая словесность, то есть матрос должен был твёрдо сказать, кто такой государь-император, императрица, великие князья, как фамилия командира корабля, как фамилия его командира роты, командующего флотом, всё это нужно было отбарабанить и на этом всё заканчивалось.

Егор Яковлев. Отлично.

Кирилл Назаренко. При этом, даже библиотеки, которые создавались на некоторых крупных кораблях в мирное время, они и так не содержали в себе ничего сколько-нибудь серьёзного, но с началом мировой войны из них было удалено вообще всё, кроме житий святых и рассказов для детей (сказок). Лев Толстой, например, был запрещён полностью для матросских библиотек, считалось, что он безбожник. Ну и матрос, который хотел что-нибудь почитать, просто чтобы провести свободное время осмысленно, он, понятно, что жития святых, это специфическое чтение, которое не очень сильно привлекало, естественно, что он тянулся к любой другой литературе, которая была бы более острой.

Егор Яковлев. Ну понятно, да.

Кирилл Назаренко. А понятно, что тут же возникала листовка какая-то, тут же возникала брошюра революционная.

И начальство смотрело на матросов в общем-то не как на человека. Это тоже любопытный такой момент. Когда в воспоминаниях матросы участники революции писали, что на нас смотрели, как на скотов, иногда это воспринимается так, что их плохо кормили, всё время били, они плохо одевались. На самом деле, кормили матросов хорошо по меркам эпохи, одевались они гораздо лучше, чем солдаты сухопутной армии, били матросов не так часто. Кстати, основное рукоприкладством грешили унтер-офицеры, а не офицеры – офицеры были слишком благородны для того, чтобы руки марать, в основном.

Егор Яковлев. Ну есть же унтеры, конечно.

Кирилл Назаренко. А унтеры есть для этого. И в этом смысле матрос, казалось бы, находился в хороших условиях, но, видимо, очень тонкий такой был момент: всё время от офицеров фонило превосходством вот этим вот. Если почитать, что писали офицеры флота в журнале «Морской сборник» (это был основной печатный орган флота), то просто иногда поражаешься, там рассуждения о матросах, как о разновидности рабочего скота. То есть понятно, что хороший хозяин должен следить, чтобы свиньи были вымыты, накормлены, чтобы корова была в порядке, доить её вовремя. Но ни о каком человеческом общении с этими людьми речь не шла, ну какое с коровой человеческое общение.

А матрос, приходивший на флот накануне Первой мировой войны, был человеком, который имел чувство собственного достоинства. И вот это холодное презрение со стороны строевых офицеров, видимо, ужасно раздражало. Не говоря уже о том, что довольно чётко было прочерчена бытовая грань между матросами и офицерами. Если у офицера в кают-компании был хрусталь, стекло, ресторанный уровень питания, крахмальное столовое бельё, то у матросов был общий бачок. Вообще, для того, чтобы не мыть посуду на флоте были бачки на семерых, из которых нужно было есть семерым матросам. Только ложки были индивидуальные.

Егор Яковлев. Как из корыта.

Кирилл Назаренко. Да. Ну в XIX веке это никого не раздражало. Просто флотское офицерство не заметило той перемены, которая случилась после отмены крепостного права постепенно, когда мужик перестал считать барина человеком высшего сорта. И это процесс был плавный, он же не одномоментно случился, и там в семидесятые, восьмидесятые годы XIX века это не вызывало острого протеста у матросов, эти порядки. А вот накануне Первой мировой войны они стали вызывать этот острый протест.

И, кстати, не случайно, если мы посмотрим, кого убили матросы в марте 1917 года в Гельсингфорсе и Кронштадте, мы увидим, что жертвами пали в основном строевые офицеры, там буквально один или два инженер-механика оказались убиты. Потому что у инженер-механиков, у них контакты с матросами были лучше, потому что они были покрыты маслом с ног до головы, так же, как матросы и копались в той же машине, где-то залезали рядом с матросами в какие-нибудь закутки корабля и что-нибудь там отвинчивали, ну или, во всяком случае, говорили, что надо отвинтить вот эту гайку и вот эту.

И авторитет их стоял выше, потому что вообще матрос стал воспринимать себя как специалиста – как человека, владеющего специальностью. Ну на кораблях действительно, большинство матросов уже владело более или менее сложными специальностями, матросы без специальности считались такими… либо это были молодые, либо какие-то глупые люди, уважения не вызывали. И от офицера матрос тоже начинает требовать хорошего знания специальности. И вот инженер-механики действительно могли показать, что они разбираются.

А вот со строевыми офицерами было сложнее, потому что в то время не существовало специализации у строевых офицеров: штурманской, артиллерийской и торпедной, как это потом в советское время было введено. И молодой мичман действительно попадал как кур в ощип во флот. Он должен был смотреть по сторонам и учиться у матроса, как с конкретной пушкой обращаться, с конкретной торпедой, с штурманским имуществом. И потом конечно офицер по мере службы овладевал своей специальностью постепенно, но вот эта вот беспомощность молодых морских офицеров, видимо, матросами запоминалась, ну а поскольку всё плохое запоминается лучше, чем хорошее, то, видимо, формировалось впечатление, что в общем-то эти офицеры не очень-то и нужны и мы тут сами разберёмся.

Но понятно, что матросы при этом не задумывались над проблемами стратегическими, вождения флотов там, а вот на уровне корабля, конкретного отсека оказывалось иногда, что уж кондуктор сверхсрочно служащий, который на флоте 10-15 лет оттрубил, он этого мичмана заткнёт за пояс элементарно в знании технической своей специальности. И это тоже было ещё одной копеечкой в копилку вот этого недоверия и такого сомнительного отношения к офицерам. Плюс сознание того, что в офицеры ты никогда произведён не будешь, потому что рылом не вышел.

Егор Яковлев. А до начала 1917 года были какие-нибудь эксцессы на флотах?

Кирилл Назаренко. Эксцессы были. Были волнения, их было несколько. Наиболее известным, наверное, была история на линкоре «Гангут» в 1915 году, но это выступление носило такой характер… его называли вообще в своё время забастовкой, в двадцатые годы. Если мы почитаем первые работы, написанные историками об этих событиях, его называли забастовкой и это, наверное, более правильно. Потому что потом, когда его стали восстанием называть, это было уже не очень правильно.

История там была такая: после угольной погрузки, а угольная погрузка, это был ад, самый главный ад, который был на корабле, потому что нужно было вручную грузить сотни тысяч тонн угля, корзинами и мешками, и засыпать их в узкие горловины на палубе. Всё покрывалось угольной пылью, после этого нужно было отмывать корабль, отмываться самим…

Егор Яковлев. Это во всех странах?

Кирилл Назаренко. Абсолютно везде. До перехода на нефтяное отопление… вот «новики», кстати, уже были нефтяные частично перед Первой мировой войной, но до двадцатых годов, вот этот кошмар угольной погрузки над всеми флотами висел. Потом же ещё нужно было быстро всё это делать, и это был просто спорт, с секундомером стояли над матросами, отсчитывая, сколько секунд он с мешком взбежит по сходням и засыплет этот мешок в горловину.

После угольной погрузки полагалось что-нибудь вкусненькое на обед, но понятно, что времена были другие и вот, в качестве такого прекрасного, вкусного, завидного блюда выступали макароны по-флотски, которых в сухопутной армии вообще никто не видел, это было чисто флотское блюдо. Это была традиция многолетняя – кормить после угольной погрузки макаронами по-флотски. А на «Гангуте» в силу случайных обстоятельств сварили гречневую кашу, и матросы начали возмущаться нарушением традиций…

Егор Яковлев. Без всего, да?

Кирилл Назаренко. Нет, она была с мясом. Но вообще, на обед… тогда структура питания была немножко другая: на завтрак полагался только хлеб с маслом и чай, на обед полагалось суп какой-то и каша с мясом, на ужин – та же самая каша от обеда, разогретая. При этом, после обеда чай давали, а после ужина чай уже не давали. И пили квас. Такие бачки с квасом были в каждой казарме и в каждом кубрике, из которых можно было пить без ограничений. На современном флоте гораздо лучше кормят. Понятно, что за сто лет человек стал жить гораздо лучше и хотеть гораздо больше.

Ну и матросы стали ворчать, возмущаться, демонстрировали нежелание брать бачки с этой кашей. Ну а затем, командование не вникло в ситуацию и решило, как бы сказать, дожать – решило заставить всё-таки эту кашу есть. В итоге, когда всё дошло до суда, то несколько матросов были обвинены в попытке оскорбления действием начальства, то есть в попытке ударить кого-то из офицеров. А ответственность вообще уголовная была совершенно разная для матросов и офицеров, и одно и то же преступление наказывалось различным образом.

Егор Яковлев. То есть это сословная сегрегация.

Кирилл Назаренко. Совершенно верно. Были наказания, они даже не то, что в размерах разные, они были разные по сути своей. Например, офицер мог быть уволен со службы без мундира – с лишением чина, а матрос за это же преступление на каторгу попадал. То есть понятно, что считалось, что лишение офицерского чина и орденов, это настолько тяжкое наказание, что оно эквивалентно каторге. Это тоже вызывало, конечно, вопросы.

Ну и в итоге на «Гангуте» было осуждено несколько десятков человек за неповиновение.

После этой истории на «Гангуте» провели чистку на флоте и всех матросов, которые были заподозрены в какой-то политической деятельности, даже если не было оснований для отдачи под суд, их списали с флота. Так Дыбенко, скажем так, попал в этот морской батальон под Ригой. Кто-то попал в Архангельский дисциплинарный полуэкипаж, это была такая штрафная часть на флоте, ещё в мирное время.

Но сказать, что на флоте произошли какие-то восстания, что-то вроде «Броненосец Потёмкин», конечно нет. И уже март 1917 года – события в Гельсингфорсе и Кронштадте, были неожиданными для большинства офицеров, я бы сказал, для всех офицеров они были неожиданными. И оказалось, что взрыв от возмущения в вооружённых силах происходит мгновенно. Это естественно, потому что в гражданском обществе есть формы проявления недовольства, которые ещё не являются восстанием, но которые заметны: митинги, демонстрации, пикеты…

Егор Яковлев. Статьи в журналах, газетах.

Кирилл Назаренко. Да. А в армии может быть либо дисциплина и субординация, либо откровенное восстание. Потому что здесь уже солдат никак не может (или матрос) проявить своё недовольство так, чтобы это было очевидно. Если командир тонкий психолог, если он наблюдателен, если он хочет это заметить – он заметит недовольство, скажем, дружно или недружно отвечают на приветствие, это уже определённый маркер настроения. Но если вы не хотите этого замечать, вы и не заметите этого. А потом уже столкнётесь с откровенным восстанием.

Причём, это восстание примет в вооружённых силах сразу же острые формы, потому что все понимают, что если восстание произошло, то ты уже себе каторгу обеспечил, поэтому понятно, что оно должно быть максимально энергичным и победоносным. И отсюда как раз вот эти расправы с офицерами, скажем, на кораблях, на которых происходят восстания, потому что сразу очевидно, с кем надо расправляться и понятно, что если с ними не расправиться, то восстание будет подавлено и все будут наказаны.

И отсюда, скажем, специфическая картина, которая повторяется как один сценарий – что на «Потёмкине», что потом на «Императоре Павле I» в марте 1917 года в Гельсингфорсе. Везде это всё происходит по одному сценарию.

Егор Яковлев. Совершенно очевидно, что горючий материал за годы войны накопился…

Кирилл Назаренко. Несомненно.

Егор Яковлев. …на флоте и поэтому взрыв был обусловлен не какими-то интригами иностранных держав, а совершенно объективными обстоятельствами.

Кирилл Назаренко. Да. И замечу, что и в Германии революция начинается на флоте. 9 ноября 1918 года именно восстание моряков в Вильгельмсхафене сначала, и затем в Киле, стало тем камнем, который лавину немецкой революции и открыл. И в этом смысле флот оказался таким идеальным инкубатором революции и в России, и в Германии. В Австро-Венгрии происходит то же самое, кстати говоря. Я бы сказал, что во Франции тоже мы с этим сталкиваемся в 1919 году на Чёрном море, когда интервенты эскадру французскую привели, а французские моряки там подняли восстание. Потом можно много примеров приводить: и Бомбей 1946 года, восстание на индийском флоте… Тут уже накопила история довольно большой материал для типологии этих событий.

Можно смело утверждать, что флот, особенно большие корабли, это такой типичный инкубатор возмущений по тем причинам, о которых я говорил. Но я могу ещё раз перечислить: это скопление большого количества матросов на одном корабле, а значит, высокая вероятность того, что какой-то процент политически подкованных людей там обязательно будет: сравнительная лёгкость общения внутри этого корабля; возможность достаточно легко там спрятать нелегальную литературу; плохое знание офицерами экипажа, худшее, чем на подводной лодке и на тральщике, или на эсминце; и бездействие во время боевых действий.

Егор Яковлев. И сословные перегородки.

Кирилл Назаренко. Которые особенно очевидны на этих кораблях. Ну потому что на тральщике кают-компании может и не быть полноценной, на подводной лодке, тем более, там все вместе, а вот на линкоре, это всё максимально подчёркнуто.

Егор Яковлев. Кирилл Борисович, спасибо. Я думаю, мы сделаем перерыв перед следующей программой, в которой обсудим подробно участие флота в революционных событиях февраля и октября.

Кирилл Назаренко. С удовольствием приму в этом участие. Спасибо.

Егор Яковлев. Очень интересно, спасибо большое.

А на сегодня всё. Обязательно подписывайтесь на наш канал, ссылка в описании.

Клим Жуков о книге "Дунайский поход Петра I в 1711 году"

23.05.17 77990 просмотров

Как я служил в Советской Армии. Вспоминает Владимир Виноградов. Часть вторая

01.06.22 662330 просмотров

Клим Жуков об истоках левого террора и пересмотре суда над Верой Засулич

02.05.23 239002 просмотра

В новостях

06.04.17 15:54 Цифровая история: Егор Яковлев и Кирилл Назаренко о российском флоте в Первую мировую, комментарии: 92

Комментарии

cтраницы: 1

всего: 3

Jenie

отправлено 06.04.17 19:10 | ответить | цитировать

# 1

Здравствуйте! Очень нравятся ваши ролики. За что вам огромная благодарность.
Увидел неточность. Если я не ошибаюсь, когда шла речь об эсминцах типа "Новик" на фотографии был показан крейсер "Новик" времен Русско-Японской войны, погибший в 1904 году.

Александр Савин

отправлено 07.04.17 01:48 | ответить | цитировать

# 2

Кому: Jenie, #1

Именно так. 4 разные трубы миноносца "Новик", слитая с трубой носовая надстройка и баковое орудие без бронирования на снимке явно отсутствуют.

Зато три толстенькие трубы лёгкого крейсера "Новик" и одинокая мачта - налицо. Защищёное орудие, опять же. Ну и великоват он для эсминца.

kirbornaz

отправлено 21.04.17 21:46 | ответить | цитировать

# 3

Большое спасибо за комментарии.
Фотографии подобрали действительно в двух случаях не те.
Что касается моих оговорок - естественно, что у "Гебена" были 280-мм орудия, максимальное число орудий ГК на линкорах - 14, уголь грузили сотнями тонн.
С некоторыми замечаниями не соглашусь. Что касается термина "броненосный крейсер" применительно к "Гебену", то именно так его называли накануне Первой мировой войны в русской специальной литературе. Термин "линейный крейсер", принятый сегодня, возник лишь совсем незадолго до начала Первой мировой. Относительно произношения "Гебен" как "Гёбен" - это вопрос традиции. Ведь тогда надо говорить Хамбург, Ляйпциг и так далее. Относительно ударения в слове "Новик" словарь ударений считает нормой ударение на последний слог, тогда как применительно к названию корабля приходится сталкиваться как с ударением на последний, так и на первый слог.

cтраницы: 1

всего: 3

Правила | Регистрация | Поиск | Мне пишут | Поделиться ссылкой