24.07.17

01:38:17 | 233769 просмотров | текст | аудиоверсия | скачать

Д.Ю. Я вас категорически приветствую! Павел, добрый день.

Павел Перец. Да-да. Ну, не смотри такой…

Д.Ю. Началось лето, ёлы-палы.

Павел Перец. Да не началось оно, обычно начинается, я стригусь, оно начинается. Его нет, меня уже постоянно…

Д.Ю. Это ты спугнул, получается.

Павел Перец. Я, наоборот, его подталкиваю. Мне зрители постоянно уже пишут – о, Перец постригся, можно редис сажать. Это я уже оброс, я был ещё лысее, давно не встречались.

Д.Ю. Обо что сегодня?

Павел Перец. Да, сегодня мы… я просто стараюсь ещё погружать вас, дорогие друзья, в контекст того времени. Сегодня мы поговорим о побеге Петра Алексеевича Кропоткина из тюремной больницы. Пётр Алексеевич Кропоткин был членом кружка чайковцев, из которого потом вышли многие народовольцы, и поскольку мы будем говорить ещё про его воспоминания, а там мелькают такие фамилии как Бакунин, например, то мы ещё поговорим и про товарища Бакунина немножечко, и про товарища Каткова, Белинского, Огарёва, в общем, про всё вот это. Я надеюсь, что мы уложимся за 1 выпуск, потому что я посвящу свой разговор совершенно конкретной теме.

Начнём мы вот с человека, который в молодости выглядел вот так. Это Пётр Алексеевич Кропоткин, князь, учёный, и, в общем-то, теоретик анархизма. В старости он уже стал выглядеть вот так. Это ещё не старость, это вот такая…

Д.Ю. Зрелый.

Павел Перец. Зрелый возраст, вот тут даже видите, фанаты разукрасили его в цвет, это ч/б фотография. А в старости он уже выглядел как такой старичок-боровичок, как такой добрый сказочник и прочее. В отличие от Михаила Бакунина личность, в принципе, довольно симпатичная. Хотя, конечно, у каждого человека есть нюансы. Буквально пару слов из его биографии, я не собираюсь погружаться. Он родился в Москве, в Москве есть станция метро «Кропоткинская», это бывшая станция метро «Дворец Советов» по проекту замечательного архитектора Душкина. Его именем была названа улица Пречистенка, и вот есть прямо схема, эта схема нарисована его рукой, тут прямо написано – Смоленский бульвар, это сейчас Садовое кольцо, вот здесь переулок, он без названия, тогда назывался Штатный. Это Большой Левшинский переулок, это Денежный переулок, тут как раз церковь Покрова в Левшине, её снесли, сейчас тут стоит дом по проекту архитектора Лангмана. И вот здесь, соответственно, дом, где родился П.А.Кропоткин – до сих по существует, там сейчас посольство Палестины, если не ошибаюсь, вот там как раз была экскурсия.

Он был князь, везде, во всех справочниках пишут, что потомок Рюриковичей, ну я там свечку не держал, древо это не изучал, поэтому раз пишут, возможно, так. И, в принципе, его ждала блестящая карьера. Он, например, учился в пажеском корпусе, пажеский корпус, чтобы вы понимали, это нынешнее Суворовское училище на Садовой улице, вот вы от Невского идёте, с правой стороны у вас гостиный двор, с левой стороны сначала проходите дома, там Метрополь, дом, где жил Крылов, и дальше начинается такое пространство, это бы я так назвал – красивый особняк, где, значит, потом разместился этот пажеский корпус.

Д.Ю. Всех подряд туда не брали, только благородных кровей.

Павел Перец. Не то что бы всех подряд не брали, это было самое привилегированное вообще военное заведение Российской империи.

Д.Ю. Чтобы граждане понимали – всякое быдло не имело никакой возможности там учиться, только князья.

Павел Перец. Уже потом, ближе к 1 мировой войне, и особенно во время 1 мировой войны, когда часть офицерства выкосило на полях сражений, туда уже начали попадать полуслучайные люди. А вообще это была такая дистиллированная атмосфера. И это крайне важно, потому что мы всё время воспринимаем наше вот это вот дворянство исключительно с глянцевой стороны, но нужно помнить, что военная среда, подростковая среда, она всегда была, есть, и будет военной средой, подростковой средой.

Д.Ю. Кастовой.

Павел Перец. Да, не то что кастовой, я имею в виду, если мы вспомним уже упомянутый тобой фильм «Цельнометаллическая оболочка» Стенли Кубрика, то мы вот эти потрясающие диалоги, и вообще вот эта речь, исходящая из уст, она как бы наглядно показывает атмосферу военного времени. И не нужно строить себе иллюзий и думать о том, что военные царской России, они в быту своём как-то принципиально отличались. Безусловно, это были люди…

Д.Ю. Я тебя, извини, сразу перебью, не могу молчать. В советской армии у нас была лютая дедовщина – как известно, порождение коммунистической системы. Например, там был такой элемент – если дедушка ночью хотел в туалет, он начинал орать, лёжа в постели, а его ближний молодой должен был подскочить к нему, дедушка садился на него верхом, и отправлялся в сортир верхом на молодом, ускакивал. А потом, погадив, возвращался обратно, и его молодой укладывал спать, укрывая одеялом. Ну, по молодости я это воспринимал точно так же, как и все, а потом я читал книжку про Инженерный замок, где… На тебе могли не ездить в туалет, если, например, ты хорошо пел песни, и ты бы мне, дедушке, перед отбоем сидел, бренчал на гитаре, пел песни, а я бы… или сказки рассказывал. Так вот, в Инженерном замке композитор Кюи, его не били только потому, что он хорошо бренчал на рояле и развлекал личный состав, а на потомственных князьях ездили в туалет. Я утёр слёзы, думаю, какая связь времён, ничего не меняется абсолютно.

Павел Перец. Связь времён абсолютно кристаллическая. Я вам прочитаю одну цитату из книги П.А. Кропоткина, у него огромное литературное наследие, самая главная его биографическая книжка это «Записки революционера», безусловно. Дело в том, что лучшие выпускники потом становились камер-пажами, и вообще, забегая вперёд, Пётр Кропоткин стал личным камер-пажом Александра II.

Д.Ю. А что это такое, не все понимают. Мальчик-слуга?

Павел Перец. Грубо говоря, да, очень утрируя. На самом деле, это человек при царе, в зависимости от ситуации, обычно для каких-то совершенно незначительных поручений, но, скажем так, в какое-то экстремальное время он мог стать мальчиком и для значительных поручений, когда надо что-то срочно отправить кому-то, никого под рукой нет, значит, камер-паж бежит, это всё делает. Это действительно верный слуга царя. Дело в том, что тогда царствовал церемониал определённый, этот церемониал, он включал в себя обязательные атрибуты, вот камер-паж это обязательный атрибут, ну как это, царь без пажа, без нескольких даже.

«Камер-пажи делали всё, что хотели, - это пишет П.А.Кропоткин, - всего лишь за год до моего поступления в корпус любимая игра их заключалась в том, чтобы они собирали ночью новичков в одну комнату, и гоняли их в одних сорочках по кругу, как лошадей в цирке».

Павел Перец. Добро пожаловать в советскую армию.

Д.Ю. У нас это были полёты, поскольку мы авиации, у нас полёты, не лошади, а полёты.

Павел Перец. У вас полёты, у подводников там свои, у танкистов свои, в каждых родах войск это называлось по-разному. Поскольку тогда, в основном, значит, главное средство передвижения была лошадь, и было реально такое… Т.е., например, Мариинский театр когда строился, он строился как театр-цирк, т.е. там параллельно ещё могли происходить цирковые представления, он был рассчитан на то, чтобы там ещё лошади скакали. Значит, вот их в ночных сорочках по кругу, как лошадей в цирке.

«"Цирк" обыкновенно заканчивался отвратительной оргией на восточный лад. Нравственные понятия, господствовавшие в то время, и разговоры, которые велись в корпусе по поводу "цирка", таковы, что, чем меньше о них говорить, тем лучше».

Д.Ю. Так-так-так.

Павел Перец. Тут возникает логичный вопрос, что это за оргия, о которой пишет П.А. Кропоткин, и здесь нужно понимать, у нас… Я тут просто сделал выпуск у себя на канале, где представил Чехова не как восковую куклу, а как мужчину, который с женщинами спал, ходил к проституткам, что для его времени было абсолютно нормально. И, значит, были определённые мнения, что вот зачем я копаюсь в таком грязном белье, хотя я там исключительно цитировал письма его у Суворину, и прочее, ничего не выдумывая. Дорогие друзья, у меня нет задачи копаться в Г. Да, есть, на самом деле, любители этого. Во-первых, ну мы сегодня поговорим, я уж забегаю вперёд, могу сказать, что, например, господин Белинский, он мастурбировал, и открыто в этом признавался в письмах Бакунину. Ну, я не вижу, опять же, в этом ничего криминального, я понимаю, что, наверное, среди аудитории, которая нас смотрит, мастурбировал только я один в своей жизни…

Д.Ю. Как известно.

Павел Перец. На самом деле, это абсолютно естественный как бы порядок вещей, как бы если вы мужчина, и у вас как бы там… Поэтому моя задача – показать атмосферу того времени со всех сторон, и самое главное – дать понять… У нас реально в восприятии той эпохи есть определённая завеса, и когда ты эту завесу пытаешься снять, тебя начинают обвинять в том, что – ну зачем это всё делать, тра-ля-ля. Дело в том, что без этого мы не поймём мотивы поступков людей, это важно, особенно если мы говорим про таких людей как народовольцы. Это, простите за пафос, это, наверное, были в революционной среде, вообще в истории революционного движения России это были, наверное, лучшие люди. Это мы потом увидим на примере эсеров и прочее. Они тоже были, естественно, со своими тараканами, задвигами, и прочее, я их никоим образом не оправдываю, но для того, чтобы это понять, и для того, чтобы понять, например, почему П.А. Кропоткин, имея перед собой совершенно блестящую карьеру, отказался от неё, нам нужно, к сожалению, рассматривать вещи с разных сторон.

Для того, чтобы понять, что это были за оргии, мы можем обратиться к литературному наследию М.Ю.Лермонтова. Он не писал про пажеский корпус, он служил, значит, в юнкерском училище, оно располагалось там, где нынче располагается Мариинский дворец, где наше правительство заседает. М.Ю. Лермонтов сначала учился в московском благородном пансионе, потом он переехал в Петербург, учился в университете, оттуда, соответственно, ему пришлось уйти, и не по своей воле его записали в это училище. Он был натура такая поэтическая, возвышенная, в общем, уже в 14 лет писал замечательные стихи. Тут он попадает в такую среду. И после этого периода осталось несколько произведений, одно из них начинается «Уланша», другое называется «Ода к нужнику», третье называется «Петергоф», и это совершенно пограничные произведения поэтически, и, опять-таки, я бы хотел сделать акцент.

Я тут просто нашёл совершенно случайно в интернете ролик, извините за это название, девочка сняла его, называется «Лермонтов мудак». Ролик начинается с рекламы бинарных опционов, тут возникает вопрос, кто, даже безотносительно, так сказать, литературного наследия, кто вообще из данных героев. И мне такой подход тоже крайне не нравится. Надо всё-таки воспринимать это вкупе. И почему важно это литературное наследие Лермонтова, потому что мы сейчас его знаем как «Герой нашего времени»…

Д.Ю. Школьная программа.

Павел Перец. «Скажи-ка, дядя…», и всё такое. А на самом деле, изначально Лермонтов в определённом кругу был известен именно как автор этих стихов, ему очень долго было не избавиться от этого шлейфа, т.е. его начали воспринимать как серьёзного поэта и серьёзного писателя спустя только много лет, после того как… Он и так короткую жизнь прожил. Тут будут встречаться фамилии определённые, это либо учителя, либо его однокашники и прочее.

О ты, вонючий храм неведомой богини!
К тебе мой глас… к тебе взываю из пустыни,
Где шумная толпа теснится столько дней
И где так мало я нашел еще людей.
Прими мой фимиам летучий и свободный,
Незрелый слабый цвет поэзии народной.
Ты покровитель наш, в святых стенах твоих
Я не боюсь врагов завистливых и злых».

Павел Перец. Как бы начало, оно не предвещает ничего, хотя тут есть уже намёк на «прими мой фимиам летучий», я не буду комментировать, что это за такой летучий фимиам, поскольку идёт речь про нужник.

Под сению твоей не причинит нам страха
Ни взор Михайлова, ни голос Шлиппенбаха, - это как раз фамилии их наставников.
Едва от трапезы восстанут юнкера,
Хватают чубуки, бегут, кричат: пора!
Народ заботливо толпится за дверями.
Вот искры от кремня посыпались звездами,
Из рукава чубук уж выполз, как змея,
Гостеприимная отдушина твоя
Открылась бережно, огонь табак объемлет.
Приемная труба заветный дым приемлет.
Когда ж Ласковского приходит грозный глаз, - это очередной цербер
От поисков его ты вновь скрываешь нас, - т.е. они, грубо говоря, в этом сортире прячутся от своих милых надзирателей.
И жопа белая красавца молодого
Является в тебе отважно без покрова.
Но вот над школою ложится мрак ночной,
Клерон уж совершил дозор обычный свой, - это, соответственно, обходчик, который там проверяет, все ли лежат.
Давно у фортепьян не раздается Феня…
Последняя свеча на койке Беловеня
Угасла, и луна кидает бледный свет
На койки белые и лаковый паркет.
Вдруг шорох, слабый звук и легкие две тени
Скользят по каморе к твоей желанной сени,
Вошли… и в тишине раздался поцалуй,
Краснея поднялся, как тигр голодный, ***, - это слово я не буду произносить.
Хватают за него нескромною рукою,
Прижав уста к устам, и слышно: «Будь со мною,
Я твой, о милый друг, прижмись ко мне сильней,
Я таю, я горю… » И пламенных речей
Не перечтешь. Но вот, подняв подол рубашки,
Один из них открыл атласный зад и ляжки,
И восхищенный ***, как страстный сибарит,
Над пухлой жопою надулся и дрожит.
Уж сблизились они… еще лишь миг единый…
Но занавес пора задернуть над картиной,
Пора, чтоб похвалу неумолимый рок
Не обратил бы мне в язвительный упрек.

Павел Перец. Вот про такие оргии…

Д.Ю. Серьёзно юнкера развлекались.

Павел Перец. … шла речь. Дело в том, что Лермонтов, попав…

Д.Ю. Можно я тебя опять перебью? У нас дедовщина всегда заканчивалась мордобоем, т.е. повальным избиением, после которого все отправлялись спать.

Павел Перец. Не всё наследие царских времён советская армия переняла.

Д.Ю. Самое лучшее упустили, я чувствую.

Павел Перец. Самое лучшее упустили, неполноценная была жизнь, надо сказать, в советской армии. Ещё один отрывочек, была такая анонимная, тоже ходила, ну, не анонимная, у неё вроде как есть автор, но это не доказано. Здесь сказано, как назывались эти товарищи. «Здесь будет объяснить уместно, что корпусные все пажи столицы севера известны, как бугры или бардаши». Бугр или бардаш это было арго, которым называли людей, которые эти манипуляции друг с другом соблюдает. И вот себе представьте, вы попадаете в такую среду…

Д.Ю. Мальчик.

Павел Перец. Да, мальчик к тому же, сколько им там лет. Лермонтову пришлось адаптироваться, я не знаю, не думаю, что у него что-то в этом плане было, но вот он писал такие стихи, и за счёт этого как-то выживал, потому что очень важно подростку социализироваться. Он пользовался популярностью у своих друзей, и, к сожалению, потом, после выпуска, он был известен за счёт вот таких произведений. Более того, в произведении «Петергоф» он описал похождения князя Барятинского, который потом стал наместником Кавказа, и который… Ты уже взрослый человек, и тут приезжает Лермонтов, который про тебя кое-что знает, и, естественно…

Д.Ю. Видимо, не только Лермонтов знал.

Павел Перец. Не только Лермонтов, да, точнее, благодаря Лермонтову об этом знают все. Вот как бы вот такая страница нашей истории, я настоятельно вас прошу не спекулировать этим, и не делать из этого, так сказать, каких-то таких, совсем далеко идущих выводов, но это как бы очень важная часть. Соответственно, П.А. Кропоткин, он закончил этот пажеский корпус, стал камер-пажем Александра II, перед ним открывается блестящая придворная карьера, а он уезжает в Сибирь есаулом.

Д.Ю. Зачем?

Павел Перец. Потому что ему не нужна эта придворная карьера, он решил поехать исследовать Сибирь… Т.е. всё с ног на голову. Нормальные люди, наоборот, из Сибири стремятся в столицу, а Кропоткин, он такой сделал финт ушами, туда отправился. Там он участвовал в нескольких экспедициях, в т.ч., например, он был одним из первых вообще европейцев, который побывал на некоторых территориях Манчжурии, Китай. Там был очень смешной эпизод, когда на границе китаец, Кропоткин ему свой паспорт показывает, китаец ему говорит – разве это паспорт? Вот паспорт. Достаёт свиток с таким количеством иероглифов. Кропоткин говорит – хорошо, достаёт газету «Московские ведомости» со своей статьёй, говорит – вот мой паспорт. Китаец говорит…

Д.Ю. Другое дело!

Павел Перец. Вот это – паспорт! И его, соответственно, пропускают. Он был парень находчивый. И он возвратился в Петербург, его приняли, значит, в Императорское географическое общество, там за часть своих трудов и исследований он получил малую золотую медаль. И он вернулся в Петербург, и в 76 году он сделал сенсационный доклад, где рассказал… раньше считалось, что на территории Земли были моря. А он рассказал, что были не моря, а были ледники, вечная мерзлота. Это, так сказать, фурор-фурор, и буквально, я вот сейчас не помню, то ли на следующий день, буквально через короткий промежуток времени его арестовывают и сажают в Петропавловскую крепость, потому что параллельно с этим как раз он участвовал в кружке чайковцев, и он, вот это потрясающая жизнь у человека. Т.е. человек может прийти пообедать со своими выпускниками из пажеского корпуса, вот этой белой костью, а потом, значит, пойти, переодеться в какую-то простую сермягу, и начать агитировать людей рабочих заводских окраин, например. Естественно, это, мягко говоря, персона-то видная, всем известная.

Д.Ю. Как говорят наши дети – как это ты можешь ездить на БМВ, и поддерживать коммунистические идеи?

Павел Перец. А у него была обратная ситуация, он просто как раз среди пажей играл определённую роль, а там он был искренний. Его, соответственно, арестовывают, и сажают в Петропавловскую крепость. Остались его рисунки, в камере он занимался тем, что вышагивал в день по 7 вёрст, занимался физическими упражнениями, вот он как гантелей занимается с табуреткой, это его рисунок.

Д.Ю. Камера большая, метров 20.

Павел Перец. Нет, камеры большие, за счёт того у него получалось, собственно, наматывать такое расстояние. Но он страдал даже не столько от скудного питания, сколько от недостатка деятельности умственной. Поэтому благодаря ходатайству Русского императорского географического общества ему предоставили перо, чернила, бумагу, книги, и он там начал, соответственно, заниматься некой своей научной деятельностью. И затем в воспоминаниях он описал этот период, и самое главное, он, я вот так вот частично буду зачитывать отрывки из воспоминаний, чтобы давать свои комментарии, потому что они того следуют. Что пишет Кропоткин про то место, где он сидел: «Здесь Пётр I, - это уже конкретно отрывки из его «Записок революционера», вы это всё можете найти, прочитать, они есть в интернете в открытом доступе, вообще не проблема.

«Здесь Пётр I пытал своего сына Алексея, и убил его собственной рукой». Т.е. уже как бы вопросы. Во-первых, пытал ли или нет Пётр Первый…

Д.Ю. Ты там присутствовал, что ли?

Павел Перец. … своего сына Алексея – это вилами по воде писано. То, что он убил его своей рукой это вообще как бред сивой кобылы. Но есть историки, которые склоняются к тому, что сам он не пытал, но присутствовал при пытках, есть. Т.е. уже как бы возникают вопросы. Дальше:

«Здесь, в каземате, куда проникла вода, во время наводнения была заключена княжна Тараканова. Крысы, спасаясь от потопа, взбирались на её платье».

Д.Ю. Есть известная картина, где у стены стоит, и всё водой заливает.

Павел Перец. Собственно, откуда он черпает эту информацию. Здесь мы опять сталкиваемся с проблемами мифотворчества. Речь идёт про эту картину Флавицкого известную, он её написал в 1864 году, она произвела фурор вообще, про неё то ли Толстой, то ли Герцен, кто-то, в общем, положительно отзывался.

Д.Ю. Крыши небольшие, кстати.

Павел Перец. Ну, слушай…

Д.Ю. Как в известных баснях - размером с собаку.

Павел Перец. Во-первых, начнём вот с чего. Тараканова сидела не в казематах в Петропавловке, она сидела в подвале комендантского дома, это там, где сейчас находится Музей истории Петербурга. Это территория Петропавловской крепости, но не казематы, это первое.

Д.Ю. Извини, перебью, видимо, в этом, в Алексеевском равелине сидел, да?

Павел Перец. Он сидел в Алексеевском равелине, если даже не в этом вот… я даже хотел этот вопрос уточнить, забыл, если даже не в том же самом секретном доме, где сидел Нечаев и все остальные.

Д.Ю. Скорее всего.

Павел Перец. В общем, да, скорее всего сидел в секретном доме. Это даже не столь важно, где он сидел, потому что камеры были примерно одного типа и там, и там. Но в комендантском доме была несколько иная атмосфера. Значит, эту картину видел Кропоткин, и вот то, что он здесь описывает, это исключительно вот это.

Д.Ю. Обращу внимание, кто не видел, посмотрите, окно здесь, это очевидно нарисованный...

Павел Перец. Дело в том, что княжна Тараканова…

Д.Ю. Я про то, что это фантазии.

Павел Перец. Княжна Тараканова умерла в 75 году, а наводнение это знаменитое случилось в 1877 году. Т.е. как бы это чистой воды мифотворчество, при этом до сих пор у нас народ, вот он смотрит на эту картину, и он понимает – да, вот несчастная… Но это как бы такая ажитация. И вот Кропоткин об этом пишет, как… а он, хочу сказать, нет, я ещё раз хочу сказать – П.А. Кропоткин великий учёный в качестве этнографии, ещё ряда наук, но вот в истории, мягко говоря, не блещет. Для чего он это пишет – для того, чтобы, опять-таки, нагнать определённую атмосферу у людей, где он вообще оказался. Это 2 уже момент, т.е. мы только начали читать, это его глава, которая полностью посвящена его событиям тюремной жизни.

«Здесь ужасный Миних пытал своих политических противников, а Екатерина II заживо похоронила тех, кто возмущался убийством её мужа». Это тоже, мягко говоря, спорное заявление. «И со времён Петра I в продолжение 170 лет летопись этой каменной громады, возвышающейся из Невы против Зимнего дворца, говорят только об убийствах, пытках, о заживо погребённых, осуждённых на медленную смерть, или же доведённых до сумасшествия в одиночных мрачных сырых казематах».

Сказать по правде, конечно, Петропавловская крепость это не санаторий, это не курорты Краснодарского края, никто не спорит. Но вот сразу такую атмосферу создаёт. Во 2 абзаце в конце пишет, что здесь пытали и повесили Каракозова. Каракозова, если, опять-таки, и пытали, то это происходило в здании Третьего отделения, а повесили его на Смоленском поле вообще-то, на Васильевском острове. И хочу сказать, что на территории Петропавловской крепости не было привычки кого-то вешать. Даже декабристов повесили на кронверке, т.е. это через канал, там, где сейчас артиллерийский музей.

Д.Ю. Это прямо какая-то предтеча Солженицына, в каждой строчке враньё.

Павел Перец. Вот да, на самом деле, как бы… я ничего не придумываю, пожалуйста, проверьте сами, вот скачайте этот текст, или купите эту книжку, она продаётся. «Здесь, где-то в Алексеевском равелине сидел ещё и Нечаев». Вот как раз Нечаев сидел не в Алексеевском равелине, а в секретном доме, но это хрен с ним, ладно. «В то же равелине, гласила молва, - тут хотя бы гласила молва, - сидели несколько человек, заключённых на всю жизнь по приказу Александра II за то, что они знали дворцовые тайны, которые другие не должны были знать». Что это за люди такие загадочные? Причём Александра II, даже не Александра I, т.е. Александра II, князь-реформатор, бла-бла-бла, вот он заключил каких-то людей инкогнито на всю жизнь…

Д.Ю. Молва.

Павел Перец. Да. «Одного из них, старика с длинной бородой, видел в таинственной крепости один из моих знакомых». Ну, в общем, а ещё 1 бабка сказала, что там ещё был один старик, и вообще идёт подземный ход из Петропавловской крепости в Зимний дворец, а в Зимнем дворце подвалы, где Екатерина II сношалась с лошадьми. Это мне точно рассказывал один знакомый, он это сам видел.

Д.Ю. Я слышал отличные истории про то, как из большого дома (Литейный, 4) есть подземный ход в Кресты.

Павел Перец. Да-да, это известная история.

Д.Ю. Специальный туннель прорыт для слива крови их подвалов, где идут расстрелы. Там подвалов, кстати, нет, на всякий случай, кто там был, это всем известно. Зачем подземные ходы? Здесь молва, да.

Павел Перец. И дальше он пишет – «все эти тени восставали в моём воображении, но мои мысли останавливались в особенности на Бакунине, - мы поговорим про этого человека – который хотя и просидел 2 года на цепи, прикованный к стене в австрийской крепости после 1848, и потом, выданный русскому правительству, прожил ещё 6 лет в Алексеевском равелине, вышел, однако, из тюрьмы после смерти железного деспота более энергичным, чем многие его товарищи, которые всё это время пробыли на свободе. Он выжил всё это, так и я не поддамся тюрьме».

Д.Ю. Двояко – это что, в цивилизованной Европе на цепи сидел?

Павел Перец. Я сейчас расскажу.

Д.Ю. А прожил дольше и вышел бодрым – это что за режим содержания там, интересно.

Павел Перец. Во-первых, надо понимать, за счёт чего Бакунин вышел. Об этом как бы в Советском Союзе не принято было говорить, а мы сегодня об этом поговорим. Но мы к Бакунину ещё вернёмся, у нас есть проспект Бакунина в городе… Вот меня всё время умиляет, вот понимаете, я человек, работающий с информацией всю свою жизнь. И вот повесили у нас эту табличку Маннергейма. Если бы никому не сказали, никто бы даже не знал, что она висит. Захарьевская улица, где она висит, она не самая центральная. Открою маленькую тайну – помимо Маннергейма там ещё есть ряд мемориальных досок на этой стене, где она повешена. Но вот буча возникла, потому что это распиарили. А то, что у нас, например, до сих пор есть проспект Бакунина в городе, или улица Марата, вы в Париже улицу Марата не найдёте.

Д.Ю. Надо её назад переназвать в Грязную.

Павел Перец. Ну она после этого, правда, была Николаевской, но Грязная улица это да, было. В Москве есть как раз неподалёку, где…

Д.Ю. Кропоткин балчуг это тоже грязи по-русски.

Павел Перец. … где Кропоткин родился, там есть Чистый переулок. А если спуститься дальше, на месте метро Кропоткинская раньше стояла церковь, она называлась на Грязях. Прикололись, немножко возвышенной такое место, с Чистого переулка просто всё туда стекало, поэтому…

Д.Ю. Район назывался Говны.

Павел Перец. Он оставался Чистым, да.

Д.Ю. Я замечу, что улица Захарьевская это улица Каляева, на всякий случай, её зачем-то переназвали.

Павел Перец. Её переназвали. Значит, нет, это нормально, что её переназвали, но просто давайте тогда вернём Калашниковый проспект, там была набережная Калашниковых, поэтому по имени купцов Калашниковых был назван этот проспект. Нет, у нас есть проспект М.Бакунина. Более того, у нас ещё куча последователей Бакунина до сих пор живёт. Но если последователей П. Кропоткина я ещё как-то хоть могу понять их мотивацию, но последователи М.Бакунина это вообще жесть. Но надо о нём ещё поговорить.

Д.Ю. Давай-давай.

Павел Перец. Соответственно, потом Кропоткина всё-таки перевели из Петропавловской крепости в эту самую предвариловку на Шпалерной. Мы ещё об этом подробнее поговорим в следующий раз, потому что это как раз тот момент, когда, значит, был процесс 193, там судили и Перовскую, и Желябова, и Богдановича, и Якимова, и их всех оправдали, я хочу заметить. Это очень важный момент, мы об этом поговорим в следующий раз. Их оправдали, это вот, опять-таки, сейчас не буду отвлекаться.

Д.Ю. Какой-то ад.

Павел Перец. Значит, перевели Кропоткина в эту предвариловку, а он был уже реально плох, у него была цинга, он пишет, что он мог съедать только 1 яйцо в день, ему там стали уже помогать родственники, и даже в какой-то момент у него камера была на 2 этаже он поднимался, и он на каждой ступеньке останавливался, дышал. Солдат сказал – ох, не доживёшь ты до осени, родимый. И, соответственно, ему посоветовали, значит, был врачебный осмотр, ему посоветовали перевестись в больницу. Ходатайство было удовлетворено, и его перевели реально в больницу, которая располагалась, нынче это Суворовский, 63, это, короче, если вы стоите, вот у вас с левой стороны Смольный, а такая большая перспектива Суворовского проспекта, бывшая Слоновья улица. Там уже в утвердившейся такой городской версии выгуливали слонов…

Д.Ю. На водопой.

Павел Перец. Слоновий двор потому что был.

Д.Ю. Басня «А по улицам слона водили…»

Павел Перец. Да-да-да, это там И.А. Крылов наблюдал эту сцену, и она называлась Слоновья улица. Более того, она, кстати, до Невского не доходила, там был такой тупик, и она была как бы обрезанная от центра улица. Там сейчас до сих пор эта больница есть, и при ней был некий специальный корпус для тюремных больных. Петра Кропоткина перевели туда, и члены, часть людей, которые в будущем стали активными участниками «Народной воли», среди них Александр Михайлов, я его отложил, потому что я думал, что о нём сегодня речь не зайдёт, а она зашла. Александр Михайлов, я покажу этот портрет, вообще надо потихонечку начинать этих людей показывать. Есть 2 его изображения известных, вот это вот одно, и вот здесь он совершенно в другом обличии предстаёт, это другое. Вторая девушка это Анна Корба, про неё потом отдельно поговорим.

А.Михайлов, сразу скажу, это тот человек, который, вот помнишь, Штирлиц шёл, и увидел горшок на окне, это означало.. вот это всё, это придумал Михайлов, эту всю систему конспирации, его называли дворником «Народной воли». Человек просто феноменальный, он знал все проходные дворы, он знал в лицо всех филёров, он натаскивал всех народовольцев на то, чтобы они учили вот эту систему проходных дворов, и была пара очень интересных историй. Я расскажу, когда про него речь…

Д.Ю. На личном деле красная полоса и примечание – с методами оперативной работы знаком.

Павел Перец. Да, он не только был знаком, он иногда в этих методах оперативной работы опережал тех, кто за ним следили.

Д.Ю. Толковый.

Павел Перец. Он был очень толковый, он…

Д.Ю. Как говорят «кручёный».

Павел Перец. Да, конспирация для него была всё. Сам попался на такой ерунде, мы об этом поговорим ещё.

Д.Ю. Перестарался.

Павел Перец. Мы все люди, в конце концов. Он был одним из тех, кто участвовал в подготовке побега П.А. Кропоткина. Также там принимал участие Богданович. Богданович это тоже личность весьма примечательная тем, что он потом станет официальным владельцем лавки Кобозевых, из которой вёлся подкоп на Малой Садовой улице, где хотели взорвать Александра II. Эти люди, они ещё не народовольцы, более того, они ещё даже не землевольцы, они только начинают формировать… первая партия «Земля и Воля» была сформирована Чернышевским в начале 60-х годов, но они уже после этого процесса 193, они уже начинают активно шевелить лапками. И, соответственно, Кропоткин придумал такой план. Он там начал хоть как-то отъедаться, более того, в какой-то момент ему солдат, солдата попросили, он начал гулять во дворике.

Остались рисунки, опять-таки, того же П.А. Кропоткина, где он, вот, смотрите, «сижу за решёткой в темнице сырой», это сам Кропоткин. Вот он показывает, что будка с солдатом, вот ещё один солдат ему что-то говорит. Был потрясающий план его друзей передать ему пилку, чтобы он подпилил решётку, а самим забраться, когда будет ночь, и эту будку опрокинуть.

Д.Ю. Зачем?

Павел Перец. А солдат внутри там будет сидеть, т.е. его и не убьют, но и нейтрализуют.

Д.Ю. Хитро.

Павел Перец. Это ещё не последний хитрый план. Далее, соответственно, Кропоткин разработал план, план побега.

«К воротам госпиталя подъезжает дама в открытой пролетке. Она выходит, а экипаж дожидается ее на улице, шагах в пятнадцати от моих ворот. Когда меня выведут в четыре часа на прогулку, - он каждый день выходил в четыре часа на прогулку, - я некоторое время буду держать шляпу в руках; этим я даю сигнал тому, который пройдет мимо ворот, что в тюрьме все благополучно. Вы должны мне ответить сигналом: «Улица свободна». Без этого я не двинусь. Я не хочу, чтобы меня словили на улице. Сигнал можно подать только звуком или светом. Кучер может дать его, направив своей лакированной шляпой светового «зайчика» на стену главного больничного здания; еще лучше, если кто-нибудь будет петь, покуда улица свободна; разве если вам удастся нанять серенькую дачу, которую я вижу со двора, тогда можно подать сигнал из окна. Часовой побежит за мной, как собака за зайцем, описывая кривую, тогда как я побегу по прямой линии. Таким образом, я удержу свои пять-шесть шагов расстояния. На улице я прыгну в пролетку, и мы помчимся во весь опор. Если часовой вздумает стрелять, то тут ничего не поделаешь. Это — вне нашего предвиденья. Ввиду неизбежной смерти в тюрьме — стоит рискнуть».

Павел Перец. Романтически настроенные друзья решили назначить побег на 29 июня, это был день святых Петра и Павла, именины П.А. Кропоткина. И там был выработан сигнал. Когда на улице всё благополучно, они должны были выпустить, как у Винни-Пуха, красный шарик. Но в тот день случилось непредвиденное. В Гостином дворе, где обычно куча этих шаров продавалась…

Д.Ю. Не завезли.

Павел Перец. Шарики не завезли. Значит, они кинулись, нашли у какого-то мальчика, купили у него с рук какой-то старый шарик, который нифига не летал, они кинулись в аптеку, пытались надуть его специальным газом, как-то надули, он всё равно не летал. И тогда одна дама вызвалась, она привязала шарик к зонтику, подняла его над головой, и вот так, значит, ходила вдоль забора, показывая, что всё свободно. Но забор был высокий, дама низкая, поэтому побег…

Д.Ю. Зонтик короткий.

Павел Перец. Зонтик короткий, побег не задался. Ты смеёшься, я тебе рассказываю. Ты не поверишь, это правда. Кажется, дождь начинается.

Д.Ю. Какие все были расслабленные.

Павел Перец. Притащил ружьё.

Д.Ю. Мой любимый цвет, да.

Павел Перец. Так вот, они реально сняли эту дачку. Владелицей этой дачи стала М.П. Лешерн фон Герцфельд, у неё такая фамилия была. Значит, у меня просто трое воспоминаний. И она пишет о том, что она разыгрывала, что она была акушерка, приехала из провинции нанимать как раз дачу для своей барыни, которая должна подъехать. И она приехала за несколько дней заранее, чтобы всё подготовить. Хозяйкой этой дачки была тоже немка, и они очень быстро, Лешерн фон Герцфельд, как вы понимаете, хорошо говорила по-немецки. Они очень быстро, как вы понимаете, пришли к общему пониманию. Значит, она ещё привезла якобы родственника семьи, который ей помогал. И у них, в итоге, в первый день побег не удался, но оно было и слава Богу, потому что, как потом выяснилось, там шёл целый эшелон возов, и они бы просто застряли в переулке, их бы там схватили, поэтому слава Богу.

Это их научило тому, что надо, помимо того, что здесь улица свободна, и в тюремной больнице всё нормально, нужно ещё все окрестные улицы проверять. И у них там была целая система – ходили эти люди, и у них была, значит, система опознавательных знаков. Если он держит платок в руках – всё нормально, если он убирает платок, значит, ненормально. Как раз на углу сидел этот самый Богданович, ел вишни. Когда он ел вишни, это значит всё нормально. Когда он переставал есть эти вишни… ой, не Богданович, это был другой человек. Богданович отвлекал часового. Этот, который сидел, это был Зунделевич. Не Арон Зунделевич из эсеровской партии, а другой, Михаил. Когда он переставал есть вишни, всё нормально. А вот Богданович как раз вызвался, там помимо солдата, который был во дворе, там был ещё 1 солдат в будке уже на улице. Его тоже надо было отвлечь в тот момент, когда выбегал Кропоткин к пролётке.

И вот это вызвался как раз Богданович, он такой под простенького заделался, и стал его развлекать всякими разговорами. Солдат, выяснилось, что не чужд новостям науки, они обсуждали микроскопы, и как под этим микроскопом всякие бактерии вели и прочее. Богданович ему рассказывал про всяких паразитов, которые в теле у человека водятся, говорит – я их видел под микроскопом, вот такие вот!

Д.Ю. Хари вот такие!

Павел Перец. Я этих бактериев сам наблюдал. Это как в Охотном ряду, когда, значит, там пришла комиссия в Москве, там же, значит, полная антисанитария, был доклад в городской думе, и там один из купцов говорит – да я сам видел этих бактериев, вот они так и шныряют по лавкам, эти бактерии. И, соответственно, да, и ещё один самый главный сигнал это такой Зубок, это вот имя такое Зубок, я ничего не придумываю, Зубок-Мокиевский. Он играл на скрипке в этой серенькой дачке, и вот когда он играл, это значит всё свободно, можно выходить.

Д.Ю. Вместо пения.

Павел Перец. Вместо пения, да. Т.е., в общем, система была полностью отработана. Перед побегом перед вторым к Кропоткину пришла его родственница, надо сказать, что все передачки и всё прочее, они сначала просматриваются. Она ему передала часы, часы и часы.

Д.Ю. Не напильник, да.

Павел Перец. Она ему передала часы, и причём ещё такая, уходя, крикнула в окно – вы часы-то проверьте, как они хорошо там идут, правильно ли. Он открыл крышечку, а там маленькая-маленькая записочка. Был куплен рысак по кличке Варвар, этот рысак потом много чего сделает в истории нашего революционного движения.

Д.Ю. Чисто Джейсон Стетем, фильм «Перевозчик».

Павел Перец. Ему было 10 лет уже, его купили за 2 500 рублей, это колоссальная сумма 2 500 рублей. Я сейчас читаю воспоминания одного из народников, за 70 копеек в месяц можно было снять комнату в Вологде, а тут 2 500 рысак. Была нанята пролётка, и вот здесь вступает, я сегодня не принёс его фотографию, принесу на следующий день, я нашёл её в библиотеке Конгресса США, Орест Веймар, это доктор, мы про него отдельно поговорим, на самом деле, он был тоже приятелем Кропоткина.

Он был в такой фуражке, значит, он сам покупал этого рысака. В общем, в определённый день прискакал этот рысак, всё нормально, все позывные работают, всё хорошо. И вот Кропоткин, соответственно, он по кругу же ходил, и ему надо бежать, когда он оказывается близко к воротам. Вот первый круг не получилось, второй круг не получилось, вот третий круг уже всё, всё нормально, вишни едятся, музыка играется, причём в какой-то момент музыка начала наяривать так, что типа пора, пора. И он, значит, решил, что сейчас или никогда, и у него есть рисунок об этом.

Д.Ю. «И на дерзкий побег он пошёл в ту же ночь».

Павел Перец. Вот он бежит, Кропоткин, соответственно. Более того, он ходил в таком халате тюремном, в длинном-длинном, у него была такая пола, как шлейф, и он не мог скинуть, он эту полу наматывал на руку, чтобы она не мешалась.

Д.Ю. Ну как тут, да, чтобы все разглядели, был тюремный халат.

Павел Перец. Да, чтобы она не мешалась, эту полу наматывал на руку, и ему нужно было этот халат скинуть в 2 приёма, он отработал у себя в больничной камере, значит, как он в 2 приёма быстро его скидывает.

Д.Ю. Бежит без халата. Извини, перебью, а вот ворота открыты – это так и должно быть?

Павел Перец. Да, это так и должно быть, потому что здесь часовой, там часовой, там постоянно кто-то что-то возит…

Д.Ю. Фиг убежишь.

Павел Перец. Это, понимаете, это тюремная больница. Вообще надо сказать, ну, не тебе рассказывать, тюремная больница, у нас она находится на улице Хохрякова, как тебе известно, наверное. Большинство петербуржцев не в курсе, что буквально в 10 минутах ходьбы, в 2 минутах езды от Александро-Невской лавры находится замечательная улица Хохрякова, где тюремная больница. Это такой курорт для всех зеков. Т.е. все туда стремятся, потому что там и передачки, я когда возил передачку одному своему приятелю, я просто убился, потому что там такая будка, в ней ты просто эти пакеты передаёшь, по тюремным законам каждая сигаретка должна быть отдельно, не в пачках, но когда это, тренажёр, короче, тренажёр передавал. Я когда звоню этому, значит, своему персонажу, говорю – блин, там тренажёр. Он говорит – ты ещё ладно, ты этих тётенек… А, ещё говорю, а у тетёнек ещё ногти такие ухоженные, накрашенные, он говорит – ты ещё у них туфли не видел, у этих тётенек. В общем, тюремная больница это всегда…

Д.Ю. Т.е. при работе с передачками уровень благосостояния резко повышается.

Павел Перец. Да.

Д.Ю. Питание улучшается.

Павел Перец. Да, я этих и цириков возил, чтобы они там себе покупали, и тюремных медсестёр возил, в общем, сидел там человек 2 года. И водку туда передавал, на велосипеде привёз, заплатил 2 000, вышел цирик, что-то там открыл этот, запихнул 2 бутылки водки, закрыл…

Д.Ю. Вот что значит свободное общество, ёлы-палы. Это вам не тоталитаризм. Так-так.

Павел Перец. Ну и вот, и, соответственно, он побежал…

Д.Ю. Сбросив халат в 2 приёма.

Павел Перец. Сбросив халат, причём специально, чтобы солдат отвлёкся, заметили крестьяне, которые как раз разгружали дрова. Те самые крестьяне, за светлое будущее которых они боролись. Они заметили, сказали – бежит, бежит! И солдат за ним понёсся. Но понёсся как-то не очень быстро, видать, не верил в то, что… Кропоткин, действительно у него было мало сил, в то, что он от него сможет убежать, тем более, никто же не предполагал, что там пролётка стоит прямо за воротами, и что второго часового отвлекает разговорами Богданович. А Кропоткин выскочил, и видит, что стоит какая-то да, пролётка, стоит какой-то военный, он сначала не узнал, а потом этот военный обернулся, ну и, значит, на привычном русском языке…

Д.Ю. Твою же мать, сюда!

Павел Перец. Сюда-сюда! Он вскочил, быстренько ему напяливают, там была такая, называлась шапо кляк, шапо это по-французски шляпа, кляк это соответственно… Шапокляк наша это цилиндр, который раскладывается, ему надели этот цилиндр, и они понеслись. Тут, естественно, эффект неожиданности сработал.

Д.Ю. Рысак за 2 с половиной.

Павел Перец. Вот они как раз несутся, сидит доктор Веймар, вот этот Кропоткин в такой шапокляк.

Д.Ю. А что в руке?

Павел Перец. Револьвер. Револьвер, да, он специально был готов к тому, чтобы отстреливаться. Они понеслись.

Д.Ю. Так.

Павел Перец. Они прискакали на Невский проспект рядом с Николаевским вокзалом в квартиру сестёр Корниловых. Одна из сестёр Корниловых, Александра, была близкой подругой Софьи Перовской. Напомню, что это были дочери фарфорового магната. А там эта квартира была проходная, т.е. там можно было выйти на Гончарную. Там они, значит, выскочили, переменили пролётку, и поехали на острова. Там, соответственно, обрили Кропоткина, ему сбрили бороду, но они катались-катались, не понимали, что делать, потому что, естественно, везде всё подняли кипеш.

Д.Ю. План-перехват.

Павел Перец. И тогда Веймар сказал, что типа езжай к Данону. Данон это один из самых фешенебельных ресторанов был, он располагался на Мойке, рядом с Дворами Капеллы. И они туда приехали, и он прекрасно понимал, что там его никто не будет никогда в жизни искать. Всё. Более того, короче, когда эта М.П. Лешерн фон Герцфельд, она впопыхах тоже выскочила, смешалась с толпой, что случилось, что случилось, она, естественно, ушла. И она забыла там – она и платье своё забыла, и кошёлёк, и самое главное, значит, да, добро пожаловать в революцию. Вот для этого и был Александр Михайлов потом.

Д.Ю. «Борис, не нанимай на это дело идиотов».

Павел Перец. Вот Александр Михайлов с этим потом боролся очень жёстко, и, конечно, вот если бы не он, то «Народная воля» ничего бы не добилась. Более того, именно Михайлов потом внедрил Клеточникова в состав Третьего отделения, но это мы поговорим отдельно. Ну да, это, конечно, полный абзац. Более того, у неё там в этом кошельке ещё была очень ценная записка конспирологического характера, и она из-за этого очень переживала. Так вот, этот Зубок-Мокиевский, он набрался наглости, вернулся туда, более того, встретился с хозяйкой, но хозяйка совершенно не сопоставила эти факты, забрал всё, что надо, и ушёл. В общем, всё окончилось благополучно, потом П.А. Кропоткин перебрался в Европу. Ну и там развернулся.

И надо сказать, я не буду подробно рассказывать о жизни П.А. Кропоткина, сами поинтересуйтесь, у нас не этому посвящена, просто этот, почему я рассказываю про этот момент, потому что это часть истории «Народной воли», потому что там, во-первых, участвовали будущие народовольцы, а во-вторых, сам П.А. Кропоткин, он был в кружке чайковцев, и я даже зачитывал его цитату, его впечатления от людей, которые в этом кружке участвовали.

Надо сказать, что не только кровавый царский режим боролся с анархистами, Кропоткин присел во Франции, в тюрьме, в Клерво он был. Дело в том, что анархисты… Т.е. у Кропоткина была такая идея, теория взаимопомощи, т.е. он на примере всяких муравьёв и прочее доказывал, что те виды, которые внутри вида помогают друг другу, они выживают. Т.е. была теория дарвинизма, и даже теория социал-дарвинизма такая…

Д.Ю. Выживает сильнейший.

Павел Перец. Выживает сильнейший; кто первый, того и тапочки; человек человеку далеко не муравей. А Кропоткин, он на эту тему педалировал. И он был такой проповедник мирного анархизма, т.е. система вот этих вот родовых артелей. Это абсолютно утопичная идея, т.е. нет капитализма, нет никакой власти вообще, все существуют в таких вольных артелях, у которых есть некие взаимные договорённости – я делаю болты, ты делаешь пластины, и вот мы с тобой договорились, как-то обмениваемся, всё это как-то…

Д.Ю. Какая чушь.

Павел Перец. Всё это функционирует. Понимаешь, чушь не чушь, ты его сейчас погугли. Более того, там есть Рябов, по-моему, это персонаж, который… я про него ещё скажу, он восторгается вообще степняком Кравчинским, который зарезал шефа жандармов Мезенцева. И вот они реально сидят, такие семи пядей во лбу товарищи, я смотрел просто круглый стол, посвящённый Кропоткину, и ты вот видишь и думаешь - … чуть не вырвалось. Боже мой.

Д.Ю. Это ж как-то это, если рухнет государство – примитивный, так сказать, пример - общество тут же разобьётся на банды. Банды начнут укрупняться…

Павел Перец. Ну вот то, о чём мы с тобой говорили вне камеры.

Д.Ю. А вот эти вот, они в рабстве будут.

Павел Перец. Так сейчас есть примеры целых стран, где нет просто государства, где есть вот определённые какие-то группировки, которые воюют друг с другом. Это абсолютная утопия, но на то как бы и человечество, что всегда находится часть людей, которые в утопию верят.

Д.Ю. Ну, это человек, который ни с обществом, ни с людьми не знакомый вообще. Видимо, на этих восточных оргиях все мозги убило.

Павел Перец. Я думаю, что он в этих восточных оргиях, слава Богу, не участвовал.

Д.Ю. А куда он делся? Там не прогуляешь.

Павел Перец. В общем, короче, так его посадили в тюрьму, он там сидел, и дело в том, что помимо мирных анархистов были ещё далеко не мирные анархисты, самый известный, например, Равашоль. Президента США тоже анархист убил, в Одессе там было знаменитое, бросили в кафе бомбу в 1905 году. И, соответственно, естественно, нормальные власти с этой идеей боролись. Идея антигосударственности, она никогда в нормальном здоровом обществе популярностью пользоваться не будет.

Д.Ю. Я ещё дополнительно замечу, что как только эти анархисты свергнут государственную власть, сюда придут другие государства, которые эти развалины нагнут, оккупируют, и дальше будут пользоваться. Спасибо анархистам.

Павел Перец. Спасибо анархистам, и надо сказать, что, опять-таки, забегая вперёд, анархисты играли, в общем-то, свою роль в 17 году, т.е. вот эта знаменитая демонстрация, в честь которой потом была названа площадь Восстания, июльская. Там большевики шли вместе с анархистами чуть ли не под ручку. Поэтому Кропоткин присел. Естественно, там вокруг и Виктор Гюго, и Бернард Шоу, и, в общем, все-все-все за него заступились, его выпустили. И в жизни у каждого человека есть такой момент истины. Такой момент истины был и у П.А. Кропоткина в 17 году.

Он, естественно, тосковал очень сильно по России, к 17 году он стал просто иконой анархизма, непререкаемым вообще авторитетом, и Керенский ему предложил вообще любой пост, любой, что хочешь. На что Кропоткин ответил, что я считаю профессию сапожника куда более выгодной и честной, чем профессию министра. Но он вернулся, и тут он увидел вот этих вот уже анархистов в действии. Надо сказать, что он ужаснулся. Ну а чего вы хотите, с другой стороны хочется ответить. Анархисты, они же как поступали в 17 году – стоит особняк, кто-то там уехал, он наш. Заселяются, вот на Поварской я водил экскурсию, там как раз в одном особнячке они обосновались плотненько. Ну и знаешь, как говорят, если ты сдаёшь квартиру съёмочной бригаде, там, где снимали кино, там 3 дня трава не растёт. Там, где побывали анархисты, ты же понимаешь.

И потом, значит, пришёл, случился уже переворот, или революция, все по-разному называют, 17 года октябрьская. Кропоткин заступался там, ему очень не нравилась идея всех вот этих вот насильственных действий, он в итоге уехал в Дмитров, ему выдали охранительную грамоту, Ленин лично выдал, его там поселили, и он там в итоге умер в 21 году. И очень была такая трагикомичная ситуация, с Кропоткиным прощались в здании бывшего благородного собрания, это в начале Большой Дмитровки, это угол Театральной и Большой Дмитровки. Там, кстати, потом с Лениным прощались, со Сталиным, там была первая в СССР ёлка и прочее. И анархисты, которые к тому моменту, большинство уже сидели по тюрьмам, они попросились попрощаться, и их выпустили под честное слово, они все вернулись потом. Они пришли, попрощались, и все вернулись потом, потому что, видать, может, знали, что кого-то, если не вернутся, потом расстреляют, тех, кто остался. Вот такая судьба у человека, которая до сих пор не даёт покоя. И вот был этот замечательный эпизод с конём Варвар, на котором потом мчались убийцы шефа жандармов Мезенцева.

Но в разговоре же мелькала ещё фамилия Бакунина, Бакунин это же ещё один теоретик анархизма, но уже такой его направленности исключительно разрушительной. Михаил Бакунин, это был такой персонаж, у меня есть его фотография, на самом деле, причём в 2 ипостасях. Но закончим с Кропоткиным, вот он в молодости как раз в Сибири.

Д.Ю. Кропоткин?

Павел Перец. Да, это Кропоткин, П.А. Кропоткин. А сейчас, значит, Михаил Бакунин. Вот он в молодости, и вот он уже в такой…

Д.Ю. Я только такого видел.

Павел Перец. Да, я специально распечатал, потому что я всегда говорю – найдите портрет Достоевского без бороды, очень много интересного узнаете. Или Некрасова без бороды, а только с усиками, тоже как бы. Михаил Бакунин, значит, во-первых он был в кругу, в Москве, в кружке Станкевича мелькал, т.е. он знал всех, он знал Герцена, он знал Белинского, он знал М.Н. Каткова. Катков и Суворин – эти 2 человека – крупнейшие издатели дореволюционной России, Суворин, в основном, в Петербурге, «Новое время» его, а Катков в Москве, это «Русский вестник» и «Московские ведомости». У них примерно одинаковая судьба, они начинали с такого либерализма, причём иногда даже крайнего либерализма, а закончили что один, что второй на позициях очень жёсткого консерватизма…

Д.Ю. Мракобесы.

Павел Перец. Мракобесы, ватники, более того, Каткова называли 3 министром, потому что он в своё время реально продавил, он сковырнул министра внутренних дел, я, может, потом об этом расскажу. Но тогда, в молодости, М.Н. Катков, они были в Петербурге, и здесь надо сказать пару слов буквально про этих персонажей, это Герцен и Огарёв.

Д.Ю. Кто из них кто?

Павел Перец. Вот это Герцен, а вот это Огарёв. Герцен, соответственно, был внебрачным сыном Яковлева, есть его дом на Тверском бульваре в Москве, Огарёв жил там неподалёку, на площади у Никитских ворот.

Д.Ю. А Яковлев это кто?

Павел Перец. Яковлев это был его папа, он был такой купец богатый…

Д.Ю. Известный.

Павел Перец. Он просто, про Герцена я сейчас подробно не буду рассказывать, он просто там в Германии…

Д.Ю. А Герцен он по маме?

Павел Перец. По маме, да. Это выдуманная фамилия. Herzsohn это сын сердца. Да-да-да. И короче, значит, этот Огарёв был ближайшим другом Герцена, у них была маленькая разница в возрасте, есть известная история про их клятву…

Д.Ю. На Воробьёвых горах.

Павел Перец. На Воробьёвых горах, да, они упали, поклялись, и всё такое прочее. Но затем, соответственно, Огарёв, у них там была студенческая тусовка, они собирались, варили жжёнку. Есть очень смешное описание, как они спорили по поводу рецепта этой жжёнки, как её надо варить. Потом, значит, когда перепились все, с утра болела голова, в общем, не суть. Огарёв был арестован, потому что… ну, они там какие-то стишки читали, песенки пели, естественно, на них донесли, время было очень жёсткое. Его сначала отпустили, потом 2 раз арестовали. И, в общем, отправили его в ссылку.

И он в этой ссылке познакомился с госпожой Марией Рославлевой, у меня где-то был её портрет. Эта Мария Рославлева, она жила в доме своего дяди, и этот дядя, он был пензенский губернатор, вот она. Огарёв был небедный человек, был перспективный, и этот дядя, короче, фактически сосватал эту Рославлеву. Она Огарёву напела, что она там вся на народных идеях и прочее, а потом, когда они поженились, выяснилось, что Рославлева такая типичная Instagram girl. Ей надо какие-то там салоны, поклонники, движ-движ, да. И когда они уже переехали в Петербург, а тут, значит, всё, и кружок Панаева, и Белинский, всё это – писатели, художники, поэты, и она в это всё окунулась. Огарёву это всё не понравилось, у них начались разлады, он понял, что не его история. А она окружала себя поклонниками.

И вот одним из таких поклонников был как раз М.Н. Катков, у меня, кстати, тоже есть его… Ну это уже карикатура не него, это уже портрет в зрелом возрасте, как раз «Московские ведомости» лежат. Вот. Он, короче, за ней ухаживал. И в какой-то момент он сидел с ней в ужасной позе, ты можешь себе представить, он положил свою голову ей на колени, это…

Д.Ю. Разнузданность.

Павел Перец. Это вообще, это просто разврат, Содом и Гоморра. И заходит как раз Бакунин, которого Герцен в своих письмах звал Мишель, это всё видит. Ну и Бакунин вместо того, чтобы это как-то кулуарно решить, он, естественно, об этом всем растрещал моментально. Значит, друзья осудили Каткова за такой мерзкий поступок. Он написал письмо Огарёву и его супруге с тем, что, он просил прощения, говорил, что я перешёл все дозволенные границы. Но затем случилось следующее. Каткову, естественно, очень не понравилось, что Бакунин всем об этом растрещал. И Герцен в письме своему постоянному корреспонденту Боткину, он писал, как один раз он сидел с этим Бакуниным, и пришёл Катков. Герцен не пишет, где это было, но я вам скажу, где это было. Не Герцен, извините, Белинский, Остапа понесло. Конечно, В.Г. Белинский, который жил на углу Невского и Фонтанки, это знаменитый такой дом литераторов. Вот он там жил, как писала Панаева, с видом на навозные кучи, потому что у него окно выходило во двор, денег у него не было, катастрофически не хватало, и вот он в таком полуподвальном помещении жил. И вот они сидят, приходит Катков.

И вот дальше – ничего не выдумываю, это письмо, значит, Белинского Герцену.

«Вдруг, в одно прекрасное утро, является ко мне Катков в каком-то необыкновенно и странно-одушевленном состоянии и с разными штуками и мистификациями объявил наконец мне, что Бакунин приехал, что вчера, с заднего крыльца, часов в 11 ночи явился он к Панаеву, что Панаев не мог скрыть своей к нему холодности, от чего Бакунин конфузился, смотрел на него исподлобья подозрительными глазами, а Катков не выходил из своей комнаты. Беседа Панаева с Бакуниным была самая тяжелая, ибо Бакунин не понравился Панаеву с первого взгляда, а как я постоянно уведомлял его об участии, которое он принимал в твоей истории, то Бакунин был ему просто омерзителен».

Павел Перец. Бакунин был не только ему омерзителен, об этом мы ещё поговорим.

«Катков пришел ко мне поутру – я встал поздно, и вот мы ждем, ждем Бакунина, а его все нет как нет. Вот уж скоро и 12 часов. Мы уже решились было идти к Панаеву в чаянии там обрести нашего абстрактного героя. Но вдруг гляжу в окно – на дворе длинная уродливая фигура, в филистерском прегнусном картузе, спрашивает меня. Диким голосом закричал я ему в окно: “Бакунин, сюда!” Кровь прилила у меня к сердцу. Наконец он вошел, я поспешил выйти в переднюю, чтобы подать ему руку и не допустить его броситься ко мне на шею; однако ж он прикоснулся своими жесткими губами к моим и, через спаленку, прошел в мой кабинет, где и встретился с Катковым лицом к лицу. Катков начал благодарить его за его участие в его истории с Огарёвой, - видать, с сарказмом, типа спасибо, мой дорогой, что ты так по секрету на ушко всем рассказал.

Бакунин, как внезапно опаленный огнем небесным, попятился назад и задом вошел в спальню и сел на диван, говоря с изменившимся лицом и голосом и с притворным равнодушием: “Фактецов, фактецов, я желал бы фактецов, милостивый государь!” – “Какие тут факты! Вы продавали меня по мелочи – вы подлец, сударь!” – Бакунин вскочил. “Сам ты подлец!” – И тогда Катков на такое оскорбление ему высказал - “Скопец!” – сказал он Бакунину. Это подействовало на него сильнее подлеца: он вздрогнул, как от электрического удара. Катков толкнул его с явным намерением затеять драку. Бакунин бросился к палке, завязалась борьба. Я не помню, что со мною было, – кричу только: “Господа, господа, что вы, перестаньте”, – а сам стою на пороге и ни с места. – Какой разниматель.

Бакунин отворачивает лицо и действует руками, не глядя на Каткова; улучив минуту, он поражает Каткова поперек спины подаренным ему тобою бамбуком, - т.е. палкой, - но с этим порывом силы и храбрости его оставили та и другая, – и Катков дал ему две оплеухи. Положение Бакунина было позорно: Катков лез к нему прямо с своим лицом, а Бакунин изогнулся в дугу, чтобы спрятать свою рожу. Во время борьбы он вскричал: “Если так, мы будем стреляться с вами!” Достигши своей цели, т.е. давши две оплеухи Бакунину, Катков наконец согласился на мои представления и вышел в кабинет. Я затворил двери. На полу кабинета валялась шапка Бакунина, спаленка моя обсыпана известкою, которая слетела с потолка от возни. Вообрази мое положение. Я был весь на стороне Каткова; но было жаль Бакунина, хотя мое сожаление было для него оскорбительнее всякой обиды».

Павел Перец. В общем, вот такая дивная история случилась, они подрались, и была назначена дуэль, которая должна была состояться в Берлине, потому что Бакунин, он попросту струсил, но написал, что логично, сам и написал, что если кого-то застрелят, то оставшегося по законам Российской империи должны были отдать в солдаты. Поэтому давай лучше стреляться в Берлине. Надо сказать, что Бакунин, он уехал за границу сам, т.е. его никто не преследовал, он уехал туда сам. Они, значит, в Берлине там встретились. Там Катков слушал лекции, там он, кстати, познакомился с Тургеневым, Тургенев жил в одной комнате с Бакуниным. Но, в общем, это дело замялось. По дуэльному кодексу тот, кто вызвал на дуэль, тот и должен, собственно, педалировать, типа пойдём стреляться. Но Бакунин как-то особо не рвался стреляться, Катков ему раз намекнул, два намекнул, но, в общем, замяли они эту тему, проехали.

Катков вернулся в Россию, а дальше Бакунин начал жечь. Он в одной, значит, из немецких газет под псевдонимом Елизар, по-моему, напечатал статью, где было сказано о том, что страсть к разрушению есть созидательная страсть. И вообще такие там да, у него была такая теория основная, в отличие, опять-таки, от теории Кропоткина, который писал, что как раз созидание обретём. Но, значит, газета эта пошла по рукам, она дошла до царского правительства, и Бакунину был сделан вызов, чтобы он вернулся, чтобы объяснился за своё поведение. Бакунин, естественно, никуда не поехал, а нафиг надо, и остался там. И развернул потрясающую деятельность. Надо сказать, что у Бакунина было такое свойство, которое отмечали все, включая Белинского – он умел жить за чужой счёт, он умел брать деньги в долг и не отдавать.

Д.Ю. Молодец.

Павел Перец. Да. И он там, значит, ну, это была такая пора общеевропейских революций, он и там, и сям, и в Саксонии там что-то, значит, агитировал за восстание. И вот там его как раз и схватили власти. Более того, там прошёл слух, что он вообще русский шпион. Заключили в тюрьму и приговорили к расстрелу, я хочу сказать. Т.е. вот эта кровавая, значит, царская власть, а вот в Европе, значит, Кропоткин присел во Франции, Бакунин присел в Германии, т.е. не надо…

Д.Ю. По расстрельной статье.

Павел Перец. По расстрельной статье, да. Но когда царское правительство выяснило, что уже на тот момент государственный преступник Бакунин сидит в тюрьме, оно договорилось, и Бакунина прямо-таки в кандалах за белы рученьки передали царскому правительству. Редкий случай. И его посадили в Петропавловскую крепость. Посадили, долгое время с ним вообще никто не общался, а потом пришёл к нему начальник Третьего отделения, и сказал, что государь император ждёт от вас вообще… как, знаешь, на работе прогулял, объяснительную записку. И Бакунин написал исповедь. Он написал эту исповедь, и как бы вот эту первую исповедь, она, считалось, он написал, чтобы просто выйти на волю, т.е. он там – ну, чёрт с вами, напишу, сам-то я белый и пушистый, но, тем не менее. На Николая I эта исповедь произвела совершенно негативное впечатление, она ему не понравилась, она была такая, во-первых, подхалимажная…

Д.Ю. Срочно переписать!

Павел Перец. В общем, короче, нет, не переписать, но цель была достигнута – Бакунину была облегчена участь, ему там, значит, улучшенное питание, прогулки, всё такое. А потом, значит, причём… Да, вот он пишет в письме Герцену из Иркутска. «Я подумал немного и размыслил, что перед жюри, - т.е. перед судом царским, - при открытом судопроизводстве я должен был бы выдержать роль до конца. Но что в четырёх стенах во власти медведя я мог бы без стыда смягчить форму, и потому потребовал месяц времени, согласился и написал род исповеди». Т.е. как бы подумаешь. Причём В.Н. Фигнер, народоволка стальная, она как-то не нашла оправданий для написания этой исповеди, но это ещё полбеды. Умер Николай I, на трон взошёл Александр II, про Бакунина уже все забыли, ну сидит себе и сидит дальше. И тогда Бакунин пишет документ, и вот это я бы хотел зачитать. Это про наши золотые принципы бакунинские.

«ГОСУДАРЬ! Одиночное заключение есть самое ужасное наказание: без надежды оно было бы хуже смерти: это — смерть при жизни, сознательное, медленное и ежедневно ощущаемое разрушение всех телесных, нравственных и умственных сил человека; ГОСУДАРЬ! Каким именем назову свою прошедшую жизнь? Растраченная в химерических и бесплодных стремлениях, она кончилась преступлением. Однако я не был ни своекорыстен, ни зол, я горячо любил добро и правду и для них был готов пожертвовать собою; но ложные начала, ложные положения и грешное самолюбие вовлекли меня в преступные заблуждения; а раз вступивши на ложный путь, я уже считал своим долгом и своею честью продолжать его донельзя. Он привел и ввергнул меня в пропасть, из которой только всесильная и спасительная длань ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА меня извлечь может, - пишет стальной революционер Бакунин.

ГОСУДАРЬ! Что скажу еще? Если бы я мог сызнова начать жизнь, то повел бы ее иначе; но — увы! — прошедшего не вернешь! Если бы я мог загладить свое прошедшее дело, то умолял бы дать мне к тому возможность; дух мой не устрашился бы спасительных тягостей. В общем, бла-бла-бла. Перед ВАМИ, ГОСУДАРЬ, мне стыдно признаться в слабости; и я откровенно сознаюсь, что мысль умереть одиноко в темничном заключении пугает меня, пугает гораздо более, чем самая смерть; и я из глубины души и сердца молю ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО избавить меня, если возможно, от этого последнего, самого тяжелого наказания».

Павел Перец. Хочу сказать, что народовольцев многих это не пугало, они сознательно на это шли, они прекрасно понимали, что их ждёт.

«Каков бы ни был приговор, меня ожидающий, я безропотно заранее ему покорюсь. Спасибо, что позволили мне излить перед ВАМИ, ГОСУДАРЬ, чувство глубокой благодарности к ВАШЕМУ НЕЗАБВЕННОМУ РОДИТЕЛЮ (Николаю I) и к ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ за все мне оказанные милости».

Д.Ю. Мощно.

Павел Перец. В общем, лизнул так лизнул. Но письмо подействовало, его выпустили, его отправили, соответственно, в ссылку в Иркутск. Там всех этим краем заведовал Муравьёв-Амурский, седьмая вода на киселе родственник Бакунина. Он его пристроил к какому-то откупщику, он т.е. устроился на работу. И он там жил припеваючи, пока, наконец, не подумал о том, чтобы свалить. И свалил, убежал. Я уже говорил, что побег из ссылки это такое сложное, не исполнимое предприятие, что вот я не знаю.

Д.Ю. Только параличные не убегают.

Павел Перец. Да, только параличные не убегают. Он оказался в США. И вот, опять-таки, Катков пишет о том, что он попросил у Каткова 6 000 рублей. Когда Катков его спросил «почему?», Бакунин мотивировал это тем, что выяснилось, что он жил, получал 2 000 в год от этого откупщика, и он понимал – как-то не отрабатывал эти деньги, просто жил на халяву, и вот он бы хотел эти деньги вернуть. А ты мне эти деньги дай.

Д.Ю. Молодец.

Павел Перец. Катков ему не дал, в итоге Бакунин нашёл эти 6 000 кого-то другого, естественно, никакому откупщику он эти 6 000 не дал. В общем, он приехал в Европу, и тут он развернулся по полной. Он сошёлся с Герценом, и они начали реально, особенно это было заметно в преддверии польского восстания. Я хочу зачитать ещё одну цитатку, это цитатка Аксакова про то вообще, что из себя представляла тогда деятельность непосредственно Бакунина. Сейчас бы эту цитатку назвали тоже такой ватной, но тем не менее.

«Эти люди накликают на Россию бедствия войны и раздора, эти люди подводят врагов на Русскую землю, созывают полчища со всей Европы, обагряют свои руки в крови Русского народа. Они, конечно, полезны Европе, полезны Наполеону, полезны Англии, полезны полякам, полезны всем ненавидящим русский народ и желающим ему гибели. Никакими нравственными побуждениями не может быть оправдан союз с врагами родной страны, ничто в мире не может извинить призыв иноземной рати на родную землю! Разве не изменником русскому народу является теперь Бакунин, - пишет Аксаков, - предводительствующий польским отрядом или шайкою всякого сброда мастеров, подмастерьев и работников революции, охотников до крови и до разрешения всяких задач грубою силою вооруженного кулака? Положительно известно, что Бакунин в Швеции торжественно обещает шведам, от имени России (!!!), Финляндию и остзейские провинции, а Польше прибавку нескольких русских губерний. Москву, кажется, не отдает, – ну и за это спасибо! » - пишет Аксаков.

И далее вот кусочек: «Неужели в самом деле, как мне рассказывали, не только в Петербурге, но даже в Москве есть молодые люди, которые, и после этих поступков Бакунина, продолжают благоговеть пред его авторитетом и считать его дело честным и благородным? Не верю. Для этого были бы нужны два условия: или прогнить нравственно насквозь, или иметь в голове, вместо человеческого, мозг цыплячий, – а всего этого в нашей молодежи я предполагать не хочу и не смею».

Павел Перец. Хочу сказать, что фанатов, последователей Михаила Бакунина вы можете найти и сейчас. Но значит ли это, что у них цыплячий мозг… - это не моя фраза, это фраза Аксакова. Не мне судить, но на мой взгляд, да. И вот этот, соответственно, Бакунин, вот они агитировали, способствовали всячески этому польскому восстанию. Польское восстание раскололо русское общество, по части Герцена. Герцен потерял былую популярность, тиражи «Колокола» упали в 10 раз, потому что, понимаете, тоталитаризм тоталитаризмом, кровавая власть кровавой властью, игра в либеральничество, но когда, извините, клюнет петух, всё-таки у народа, у нормального человека, у него просыпаются определённые здравые патриотические настроения. И когда кто-то тебе говорит – а ты вот это всё бросай, иди на сторону мятежников…

Д.Ю. Сепаратюга.

Павел Перец. Давай убивать как бы русских солдат, и свергать эту поганую власть, и вообще разрушать государство Российское, то всё-таки у человека щёлкает тумблер.

Д.Ю. У нормального.

Павел Перец. У нормального, да. Есть, история знает – белогвардейцы, которые во время Великой Отечественной войны предлагали свою помощь советскому правительству. Т.е. в определённые моменты… либерализм бывает здоровый, но это отдельная история, у нас сейчас слово либерал стало ругательным. Вообще изначально в либерализме ничего плохого нет, другое дело, что некоторые либералы вели себя таким образом, что, мягко говоря, дискредитировали это понятие. Вот. И в итоге вот Бакунин этим занимался, и, естественно, в России он был объявлен персоной нон-грата. И про все эти истории, про эти письма, про всё, потом уже, после его смерти…

Д.Ю. Чисто Ходорковский.

Павел Перец. … никто особо не рассказывал. И вот тогда же к нему приехал, вот с Огарёвым он сошёлся. А, ещё очень интересная история про Герцена и Огарёва. Дело в том, что когда Огарёв, он понял, что эта его супруга, кстати, вполне такая симпатичная, уже фактически не его супруга, он сошёлся с дочерью помещика по соседству Тучковой, и женился на ней. Она уже, конечно, просто даже своим видом отличается, т.е. видно, что это такая дама, а Тучкова-Огарёва она вот, т.е. прямо по внешности видно, что совершенно 2 разных характера, 2 разных направления жизни, по взгляду это читается. И когда они переехали в Европу, Тучкова-Огарёва ушла от него к Герцену. Причём, естественно, на Огарёва это произвело крайне тягостное впечатление, он начал пить, сошёлся как раз таки с Бакуниным в тот момент, к ужасу Герцена. Ну а что ты хочешь – ты живёшь с женой своего лучшего друга. В общем, короче, отношения крайне возвышенные, и, соответственно…

Бакунин это всё вот жил-жил-жил, творил-творил-творил, в долг, естественно. Там есть огромное количество историй про то, как он там кому-то он книжку обещал написать, не написал, Нечаев там тоже, кстати, поучаствовал, в этой всей истории. Вот. И уже когда М.Н. Катков перешёл окончательно на рельсы такого жёсткого консерватизма и такой лютой государственности, он написал про… конечно, немножечко, может быть, предвзятые статьи, но, тем не менее, в них сказано было, что Бакунин, он любит за чужой счёт пожить, причём он писал, что в молодости это был вполне здравый, нормальный человек, со своими слабостями, тем не менее. Сейчас он превратился в такую вот не буду говорить во что.

Это вот история Михаила Бакунина, т.е. это… таких в одном русле 2 антипода. П.А. Кропоткин – человек-утопист, но такой вот реально, у него просто портрет в старости – реально добрый сказочник, борода такая, абсолютно добрый взгляд, добрые глаза. И вот этот Бакунин, понимаете. Он, конечно, был фигура титаническая, когда он там начинал толкать речи или писать, он, конечно, умел зажигать сердца поклонников. Но эта вот обратная его сторона медали, она, мягко говоря, и абсолютно беспринципное поведение в тюрьме, что самое главное меня поражает.

Мы когда будем говорить, как вели себя народовольцы, не все, опять-таки, там были и предатели среди них, но вот эти вот столпы – Желябов, Перовская, Фигнер, Морозов – мы увидим, что у них был выработан определённый кодекс чести. Они изначально понимали, что их ждёт, и они, соответственно, принимали смерть достойно, и вот этим вот не занимались. Да, Желябов и то, забегая вперёд, его арестовали до убийства Александра II, так он, сидя в тюрьме, написал, что присовокупите моё дело к этому, потому что я участвовал в подготовке, и только трусостью могу объяснить нежелание правительства судить меня и за это. Вот он вот так вот поступил, вы понимаете.

Д.Ю. Ну это специально, наверное, чтобы придать это наибольшей огласке, идеи продвинуть.

Павел Перец. Да, ты совершенно правильно подметил, и Перовская это всем потом объясняла, когда все были в шоке, зачем он это сделал. Она сказала – без него просто был бы не очень весомый состав обвиняемых. Значит, так нужно было, - ответила Перовская. Но это мы уже вперёд забегаем. И закончить я бы хотел такой историей, опять-таки, вот меня могут обвинить в желании копаться в грязном белье.

Д.Ю. Извини, перебью. Я понять не могу – жизнь человечья имеет самые разные аспекты, ёлы-палы. И как вы ухитряетесь отделять одно от другого, это называется либо лицемерие, тупорылое совершенно, которое идёт во вред. Если человек, вот как упомянули в начале этот пажеский корпус… Я замечу – вышедшие оттуда, занимавшиеся там, про восточную любовь, или что там…

Павел Перец. Оргии.

Д.Ю. Оргии в восточном стиле, это речь про гомосексуализм. Тогда слова такого не употребляли.

Павел Перец. Мужеложство тогда употребляли.

Д.Ю. Вышедшие оттуда, которые как активно, так и пассивно в этом деле участвовали, они почему-то заводили семьи и рожали детей, всё нормально у людей было. Но накладывало ли это отпечаток на последующее?

Павел Перец. Тут надо понимать, что, конечно, не все этим занимались, но это практиковалось.

Д.Ю. А я вот, помню, ещё читал мемуары некоего Игнатьева, «50 лет в строю», там отдельно про это написано тоже.

Павел Перец. Так потому, что это была общая тенденция такая. У нас есть такая книга человека под псевдонимом Ротиков «Другой Петербург», там только про это, там только про это.

Д.Ю. Что-то я такой не встречал автора Ротикова.

Павел Перец. Это вообще научный сотрудник музея городской скульптуры написал, вот, но вот там да.

Д.Ю. Ну и как это можно отнять-то? Т.е. ряд, как ты совершенно верно заметил, ряд поступков объясняется, корни имеет в определённых…

Павел Перец. Просто когда ты попадаешь в такую среду, тебе, конечно, если ты нормальный человек, тебе в какой-то момент хочется от этой среды как-то абстрагироваться. Безусловно, вы должны понимать, друзья мои, в пажеском корпусе всё не сводилось только к этому, естественно. Т.е. там была масса всего прекрасного, светлого, доброго, замечательного, но из песни слов не выкинешь.

Д.Ю. Как в британских частных школах, Итонах-шмитонах, там все заняты тем же самым. Как только обучение раздельное – мальчиков держат отдельно от девочек, мальчики немедленно переключаются друг на друга, каким бы печальным это кому не показалось.

Павел Перец. Значит, газета «Литературное обозрение» 1991 года. Культовый выпуск. Многих этих текстов, это очень странно, до сих пор нет даже в сети. Сейчас в интернете можно найти вообще всё, даже такое. Этого нет до сих пор. У меня старые ксероксы, которые я тогда ещё, я весь этот журнал заксерил. Вот именно там я впервые узнал, что оказывается Чехов, соответственно, писал в своих письмах про проституток и прочее. Вот буквально статья на одну страничку, очень классное название, автор Сажин. Туда писали, естественно, только литературоведы, т.е. какие-то научные сотрудники, называется «Рука победителя» статья. Речь о победе, одержанной Белинским в эпистолярном поединке с М. Бакуниным. У них была, естественно, очень мощная переписка, ну, извините за такую банальную вставку, очень много люди писали писем, потому что не было другого средства общения, когда ты находишься далеко. Поэтому переписка это была всё.

И в этих письмах спор вышел по поводу сообщения Бакунина в августе 1837 года о своей душевной победе над внешними обстоятельствами, и восстании к подлинно духовному существованию. Белинского этого задело. Его уязвило гордое заявление Бакунина о победе над собой, которое звучало как укор отстающему другу. И тогда Белинский решил продемонстрировать, что он всё-таки круче Бакунина, и показать глубину своего падения, что вот он пал глубже, чем Бакунин. «Белинский открыл Бакунину 2 главных своих порока – самолюбие и чувственность». Подробно описал проявления каждого из них. И дальше, соответственно, он призывает Мишеля.

«Итак, Мишель, я сказал тебе всё о себе, заплати и мне той же откровенностью». Т.е. он призывает, чтобы Бакунин тоже рассказал ему о каких-то… Пока ещё так это всё, знаешь, голословно. И, значит, они начали обмениваться письмами. К сожалению, письма Бакунина к Белинскому не сохранились, поэтому о них мы можем судить только по обратным письмам Белинского к Бакунину, где он что-то упоминает из того, что Бакунин ему писал. Вот 1 ноября 1837 года Белинский сообщает:

«Но это не всё, а начавши говорить, я люблю всё сказать». Следуют новые разоблачения – о растрате денег, об одолевающей его апатии, тоске, о желании в разврате заглушить немолчный вопль нужды и обязательств. Бакунин, - пишет Сажин, - должен был признать, что Белинский более глубоко пал, и внешние обстоятельства действительно препятствуют его духовному восстания. Но, видимо, признать это Бакунин не захотел, и в качестве контраргумента сообщил Белинскому новость, которая, вероятно, должна была убедить друга, что ему, Бакунину, тоже несладко приходится в борьбе с собственными немалыми пороками. Оказалось, что Бакунин был онанистом. По словам Белинского, эта новость его потрясла, но не настолько, чтобы признать победу Бакунина.

Д.Ю. Да я сам!

Павел Перец. Оказалось, что и до сих пор он ещё не самое страшное о себе сообщил другу. «Твоя искренность потрясала меня, - писал Белинский в письме, условно датированным 20 ноября 1837 года, - я хочу заплатить такою же, сколько потому, что истинная дружба может существовать только при условии бесконечной доверенности и совершенной откровенности. Не давая другу одержать верх в соревновании по прыжкам в пропасть… вот мне очень нравится фразеология Сажина, - «Не давая другу одержать верх в соревновании по прыжкам в пропасть, Белинский демонстрирует, что глубина его падения всё-таки значительнее».

Д.Ю. Гораздо глубже.

Павел Перец. И дальше он приводит цитату. «Итак, узнай то, что я так упорно ото всех скрывал вследствие ложного стыда и ложного самолюбия. Я был онанистом, и не очень давно перестал им быть, года полтора или два. Я начал тогда, когда ты кончил, в 19 лет». Поздновато он начал, честно говоря. Я как-то пораньше начал…

Д.Ю. Да и кончил как-то рановато.

Павел Перец. «В первый год я делал сначала раза по 2, по 3 в неделю, потом в месяц. В последующие годы раз по пяти в год, наконец, раз или два. Конечно, это ещё очень умеренно и благоразумно, но нисколько не удивительно, потому что я был уже не ребёнок, а студент, читал Шиллера, Байрона…» Чтение Шиллера и Байрона, оно никак не может, так сказать, подразумевать ещё это.

Д.Ю. По-моему, автор врёт. 5 раз в день – я бы ещё начал прислушиваться.

Павел Перец. «Бредил романтизмом и сочинял свою драму». Да, кстати, 5 раз в день это как-то…

Д.Ю. Начальная стадия.

Павел Перец. Он мечтал победить в прыжках в пропасть Бакунина, поэтому… «Сначала я прибёг к этому способу наслаждения вследствие робости с женщинами и неумению успевать в них». Успевать в них вот особенно. «Продолжал же уже потому, что начал. Бывало, в воображении рисуются сладострастные картины, голова и грудь болят, во всём теле жар и дрожь лихорадочны. Иногда удержусь, а иногда окончу гадкую мечту ещё гадчайшею действительностью. Нет, Мишель, что ни говори, а я превосходнее тебя. Я не был кадетом, не был офицером в Москве, без книг, без людей, без денег и сапог, я начал не мальчишкой, а юношей. Нет, я выше тебя».

«Бывало, Станкевич, - это вот кружок Станкевича известный в Москве, - говоря о своих подвигах по сей части, - т.е. тоже как бы, видать, признавался, спрашивал меня, не упражнялся ли я в этом благородном и свободном искусстве. Я краснел…»

Д.Ю. Матёрый онанюга.

Павел Перец. Не надо, это благородное искусство, понятно?

Д.Ю. Только что про какие-то пакости, а тут уже благородное искусство.

Павел Перец. «В начале моего письма я сказал, что твоё письмо произвело во мне, кроме изумления, ещё и скорбь, и радость, что я в последнем чувстве было и подло, и благородно. Я уже выше того, чтобы радоваться, что такой человек, как ты, подвержен был, подобно мне, гадкой слабости, и находить в пороке другого оправдания своему. Но не скрою, что меня сначала мгновенно как будто порадовало то, что ты скрывал свой порок от других друзей так же, как и я. Но это было только движением мгновенным, а после до сих пор я полон одним чувством – какою-то грустною любовью к тебе».

И заканчивается статья, значит: «С совершенным сознанием своей победы Белинский великодушно предлагает Бакунину вечную дружбу, которая, как он считает, только теперь, после предельной откровенности, может установиться между ними. «Наш спор теперь выяснился». Выяснилось, между прочим, гораздо более сказанного. Выяснилась неуёмная жажда Белинского в каждой точке спора с оппонентом одерживать верх, причём ценой этого верховенства может быть и абсолютно ничем не ограниченное самобичевание и саморазоблачение. Неистовый Виссарион и здесь одержал победу.»

Д.Ю. «Рука победителя» - хорошо, да.

Павел Перец. Там все статьи такие. Там что ни статья, они написаны с очень тонким стёбом, про то, как, значит, в древнегреческой поэзии в советское время им приходилось менять адресат послания с мужского на женский, потому что нельзя же. Вот как раз про эту переписку Чехова, про эти все эскапады во времена уже советские, там Лиля Брик и прочее.

Д.Ю. Вообще, конечно, как-то странно, т.е. по распутным девкам бегать это нормально, а онанизм это что-то жуткое, низ падения.

Павел Перец. По распутным девкам они тоже старались не признаваться. Там есть ещё замечательная статья, называется «Русский демократ на рандеву», это парафраз знаменитой статьи «Русский человек на рандеву». Я тоже, может быть, как-нибудь этому посвятим, потому что там заходит речь… Отдельно поговорим про Чернышевского и его роман «Что делать?», потому что там тоже мелькают и проститутки, и, значит, некая ролевая модель в виде Рахметова, это такой качок 19 века…

Д.Ю. ЗОЖ.

Павел Перец. Но не зож, он питался одной говядиной, сахара не ел, в общем, всё прям как сейчас, в Ютубе набираешь, но только он, не зная этого, это всё совершал реально. И вот он упражнялся там с гирями, т.е. реально такой культурист 19 века.

Вот, дорогие друзья. Это вот было такое полуотступление от нашей главной темы. Следующую, чуть не сказал экскурсию.. В следующий наш – это своего рода экскурсия в прошлое. В следующем нашем выпуске мы продолжим беседу о Перовской и Желябове, и вот коснёмся немножко этого процесса 193, и поговорим уже тоже о попытках освобождения Ипполита Мышкина, когда его везли. Ипполит Мышкин это человек, который прочитал такую заправскую речь на этом процессе 193. И уже начнём говорить про формирование партии «Земля и Воля», из которой потом выросли 2 партии – «Чёрный передел» во главе с Плехановым и Засулич, кстати, с Плехановым, в основном, не сторонники террора. И «Народная воля», которая как раз проповедовала идеи террористической деятельности. Если вас интересуют мои экскурсии, друзья мои, то есть вся подробная информация у меня в группе Вконтакте, по выходным, субботам, там меняется. Москва, Петербург, в общем, заходите, смотрите, всем вельком, рассказываю про всё, не только про это.

Д.Ю. В том числе и про это.

Павел Перец. В том числе и про это.

Д.Ю. Не избегая острых углов.

Павел Перец. Вот как раз буквально недавно рассказывал про Огарёва в Москве на площади у Никитских ворот, возле его дома, на Тверском бульваре рассказывал про судьбу Герцена. Планирую, когда, наконец, приведут в должный вид вот эту площадь, где раньше была Сухаревская башня, провести по переулкам, где были бордели – те самые, которые А.П. Чехов посещал, он там рядом жил. Там есть прекрасная пара домиков, один особенно мне нравится, там такие кариатиды, дамочки, они реально беременны, у них такое брюшко, я первый раз такое вижу. Там есть дом с ананасами, реально ананасы на фасадах, в общем, масса всего интересного. Так что следите за анонсами.

Д.Ю. Линки под роликом, соответственно, на канал Павла, на страничку Павла, записывайтесь на экскурсии, там ещё веселей, поскольку живьём и на местах. Спасибо, Павел, отлично.

Павел Перец. Да, спасибо вам.

Д.Ю. Продолжаем погружение в эти замечательные недра революционные. А на сегодня всё. До новых встреч.