Анатолий Вассерман на линии

От тандема — тандему

Открытое интернациональное письмо

Анатолий Вассерман, Нурали Латыпов

Национальный вопрос мы исследуем довольно давно, ибо вокруг него крутится заметная часть мировой политики, а уж в нашей многонациональной стране — при всех попытках порезать её на отдельные государства — без понимания всей сложности процессов национального развития и межнационального взаимодействия вовсе невозможно обойтись. Но один из нас, по счастью, занимается столь острой и болезненной тематикой в основном как теоретик. Другой же, увы, оказался вынужден столкнуться с ним на практике.

В родной Ферганской долине беспорядки вокруг турок, сосланных туда в годы Великой Отечественной войны из грузинского района Месхети, вспыхнули уже более двух десятилетий назад. Вряд ли стоит сейчас во всех подробностях выяснять, кто именно и в чём именно был в тот момент виновен. Просто потому, что ход пожара почти не зависит от того, кто именно чиркнул спичкой или уронил непогашенную сигарету. А пожар вышел страшный даже по тем позднесоветским временам, когда страну жгли чуть ли не со всех концов одновременно. Повод к сегодняшним — формально вроде бы вполне осмысленным — беспорядкам тоже вряд ли серьёзно скажется на возможных последствиях.

Одними турками дело тогда, конечно, не ограничилось. Лозунг «татарин в Казань, русский в Рязань» появился чуть ли не в первый день погромов. Не правда ли, очень похоже на лозунги нынешних — на первый взгляд всего лишь околофутбольных и антихулиганских — беспорядков?

Лозунг очень скоро стал воплощаться в жизнь, невзирая даже на усилия президента Узбекистана, порядком придавившего националистов: оставшегося тоже хватило. Из Ферганской долины — да и из других регионов республики — стали уезжать представители полутора сотен народов, населявших благодатный край. Прежде всего в другие страны двинулись высококлассные специалисты. Более того, те узбеки, кто уже привык жить не столько древней племенной культурой, в чьих рамках погром представляется вполне естественным способом решения межплеменных споров, сколько также многотысячелетней, но всё же несравненно более современной имперской традицией интернационализма, также стали пускать корни вдали от родины.

Последствия очевидны. Ферганский механический завод — филиал Ташкентского авиационного — к тому времени уже готовился не только выпускать весьма сложные агрегаты, но и собирать целые самолёты — а тут практически заглох, лишив существенного источника доходов весь регион, включая и участников погромов. Да и само Ташкентское авиационное производственное объединение имени Чкалова осталось без значительной доли высококвалифицированных кадров ещё задолго до того, как общий обвал нашей экономики парализовал все высокотехнологичные производства. Срыв в 2008-м контракта на поставки транспортных самолётов Ил-76 и созданных на их основе топливозаправщиков Ил-78 Китаю официально пытаются объяснить разногласиями по ценам взаимных поставок между ТашАПОиЧ и его российскими партнёрами. Фактически же ташкентцы даже при идеальном снабжении заведомо не смогли бы исполнить свою долю работ: взамен кадров, утраченных ещё до распада Союза, так и не выросли новые.

Желают ли подобного хода событий русские националисты?

Впрочем, бросать камни вправе разве что те, кто сам без греха. Между тем повод к серьёзнейшему возмущению даже тех русских, кто и в страшном сне вряд ли видел плакаты вроде «Россия для русских, Москва для москвичей», более чем очевиден. Достаточно взглянуть на лицо убийцы Егора Свиридова, когда он по телевизору рассказывал, как озверевшая толпа русских болельщиков повалила его на капот автомобиля и принялась избивать, так что его выстрел из травматического пистолета был всего лишь необходимой самообороной. Но на лице удачливого стрелка — ни малейших синяков или царапин. Да и вся его поза вряд ли по силам человеку, чьи бока только что были мишенью для десятков кулаков. Обороняющиеся так не выглядят. Тут уж даже без съёмок уличных камер наблюдения, однозначно опровергающих рассказ уроженца Кабардино-Балкарии Аслана Черкесова, вполне очевидно: именно с его стороны имело место вооружённое нападение.

А дальше пошли, говоря медицинским языком, тяжёлые осложнения. Вызвала их прежде всего давно уже сложившаяся очевидная традиция возмутительного бездействия следственных органов. Именно отсюда проистекло отчаяние толпы, чьи слова — не говоря уж о действиях — способны разрушить оставшуюся часть России таким же способом, каким двумя десятилетиями ранее разрушалась вся наша громадная страна, в культурном отношении остающаяся — невзирая на все политические перемены — всё той же многонациональной великой Россией, что и до череды революций.

От хорошей жизни не бунтуют. Шум не сопровождался откровенной агрессией, пока сохранялась надежда на справедливое наказание убийц предыдущей жертвы болельщицких разборок с национальным оттенком — Юрия Волкова. Теперь же картина поразительно напоминает ферганскую, где курсанты милицейских училищ так же стояли под градом камней, пытаясь сдержать натиск толпы, утратившей всякую надежду на должное расследование властью предшествующих бесчисленных стычек — если не с человеческими жертвами (при советской власти, даже когда она близилась к закату, всякое убийство считалось чрезвычайным происшествием и преследовалось всей мощью государственной машины), то по крайней мере с тяжкими травмами.

Наша система правоохранения оказалась перед сложной дилеммой. Если убийц Волкова и Свиридова покарать по всей строгости закона — есть риск возмутить немалую часть кавказцев, воспринимающих даже преступника прежде всего как соплеменника, дополнительную силу в противостоянии с неизмеримо большей массой иноплеменников. Если же ограничиться минимальной карой или вовсе спустить дело на тормозах — вспыхнет русский народ, оскорблённый тем, что племенные соображения ставятся выше справедливости.

Сходные сложности бытуют у нас при попытках расследовать трагические события чеченской войны как обычную уголовщину. Не берёмся однозначно сказать, совершил ли преступление — и какое именно — Буданов, но его осуждение равно негативно восприняли и чеченцы (по их мнению, его наказали не так строго, как предписывают горские обычаи кровной мести), и военные (им представляется, что имело место в худшем случае злоупотребление неизбежными в военной обстановке методами экстренного допроса пленных). А уж в деле Ульмана и подавно бесспорна недопустимость наказания исполнителей приказа, если вне судебного рассмотрения остались сам приказ и его автор.

Но главное, что подрывает доверие к способности властей адекватно расследовать и наказывать преступления на столь обширной у нас почве межнациональных отношениях — очевидная неспособность всерьёз рассматривать (не говоря уж о наказании) множество иных преступлений, столь же разрушительных для страны в целом. Легенды о коррупционной ёмкости отечественного законодательства меркнут разве что перед легендами о коррупционной ёмкости отечественного законоисполнения.

Неужто наша страна вновь сползает в пропасть, куда уже давно проложен путь из Ферганской долины, Карабахских и Памирских гор, множества других пылающих точек, где одному из нас довелось побывать в последние советские годы в качестве фронтового корреспондента? Едва ли не единственный способ притормозить — придание нового смысла фразе из старого анекдота «бьют не по паспорту, а по морде». Вся мощь высшей государственной власти в обоих её лицах должна немедленно нацелиться на возрождение системы охранения права — а не чьего-то интереса. Любое нарушение закона надлежит карать с равной строгостью, глядя в лицо преступника, а не в его паспорт, место прописки, кошельки его соплеменников. Только тогда весь наш народ — и русские, и чеченцы, и саами, и кабардинцы, и коми, и балкарцы, и ещё добрых полторы сотни национальностей, чьё единство порождает наше общее могущество — сможет поверить в способность государства исполнить слова того, кого изрядная часть мира почитает спасителем оного: «Мне отмщение, и аз воздам».

Впрочем, справедливое наказание — всего лишь полдела. Гораздо важнее убрать саму почву для преступлений. А для этого — сократить разность исторических потенциалов, неизбежно порождающую грозовые разряды.

В 2009-м президентское послание федеральному собранию коснулось, в частности, изобилия часовых поясов в стране. Предложение сократить их число стало едва ли не самым обсуждаемым. Более того, некоторые регионы действительно подправили свои часы. Но, как и предсказывали эксперты, существенно изменить действующую систему отсчёта времени не удалось. Ведь даже США, несравненно менее вытянутые по широте, имеют пять поясов.

Правда, в Китае всего один часовой пояс вместо географически положенных пяти. Но китайцы всегда склонны пренебрегать бытовыми удобствами ради предотвращения сложностей — даже гипотетических. Пережив несколько гражданских войн, тянувшихся десятилетиями, а то и веками (одна из них даже вошла в историю как целая «эпоха сражающихся царств»), они так дорожат целостностью страны, что готовы терпеть неизбежные трудности работы в темноте, лишь бы не дать никакой провинции лишний повод подумать о самостийности. Мы же с таких незапамятных времён привыкли жить по солнцу, а не по политическим намёкам, что для обеспечения единства страны должны думать вовсе не о географическом времени, но только об историческом, социальном.

Даже в нынешнем XXI веке разные народы России живут в разном культурном времени. В частности, немалая часть коренных жителей Дальнего Востока, Сибири, Кавказа всё ещё не вышла из родоплеменной эпохи. Это — время и законы не нашего общества, не нашей конституции.

Исторический материализм нынче многие — и порою вполне обоснованно — критикуют. Но идея общественных формаций вовсе не стала ошибочной от того, что на неё ссылались многие вульгарные интерпретаторы сложных учений. Так, чеченское руководство в целом и Рамзана Кадырова в частности можно долго критиковать с якобы демократических позиций, но жёсткая централизация власти в республике — неизбежная плата за несомненно прогрессивный перевод родоплеменной формации в феодальную. Если мы сейчас прославили короля Харальда Синезубого за объединение племён Ютландского и южной части Скандинавского полуострова, назвав его прозвищем новейшую технологию беспроводного объединения цифровой электроники, и забыли о свирепости его методов, то и Кадыров заслуживает по меньшей мере уважения, а его деятельность — поддержки, пусть и с поправками, когда он в азарте борьбы за прогресс выходит за рамки, обеспечивающие устойчивость общества.

Конечно, устарелые формации содержат и много полезного. Скажем, на Руси едва ли не до XX века сохранилось непонятное западноевропейцам взаимное доверие, позволяющее заключать громадные сделки устно и строжайше блюсти обещания, даже если контрагенту нечем доказать условия контракта. А те же чеченцы доселе хранят воинскую доблесть племенных времён, когда честь рода превыше личной жизни. Так что из них стоило бы формировать отдельные воинские соединения вроде Дикой Дивизии позднеимперских времён или нынешнего французского Иностранного Легиона. Уж такие-то воины в считанные часы вымели бы грузинских артиллеристов с холмов близ Цхинвала и вполне пресекли бы наркотрафик через афганскую границу, невзирая на всю американскую поддержку обоих этих несчастий нашей общей родины.

Но всё же прямое взаимодействие народов, находящихся в разных исторических временах, влечёт немало конфликтов, проистекающих не столько из разности объективных интересов, сколько из взаимного непонимания. Так, нынче со многих высоких трибун говорят: средства, вбухиваемые в Кавказ, пропадают без пользы, расхищаются, растекаются неведомо куда. Между тем для родоплеменного сознания взаимоподдержка членов рода — непререкаемая обязанность. Нашёл доходное место — будь добр обеспечить весь свой клан. Так что к любому бюджетному потоку допускаются прежде всего не те, кому он изначально адресован, а сородичи того, кто его регулирует.

В Российской империи возможность стычек такого рода устранялась прежде всего географически. Между Финляндским княжеством, где общероссийское правительство создало парламент, когда на значительной части страны ещё бытовало крепостное право, и Бухарским эмиратом с его казнями на площадях и ямами для заключённых лежала громадная земля, куда финны и бухарцы заглядывали так редко, что между собою почти не встречались.

В советскую эпоху вопрос решали усреднением. Единая структура советов, единая правящая партия равняла под одну гребёнку и буржуазные Прибалтику с Новороссией, и феодальную Среднюю Азию, и родоплеменной Кавказ. Нечто среднеарифметическое и среднесоциальное сформировалось довольно прочно, хотя сквозь стандарт всё же проглядывали местные обычаи.

Правда, обе эти модели не обеспечили безупречной прочности. При первых же неурядицах и империя, и союз трещали прежде всего по межэпохальным, межформационным границам. У нынешней же России, поражённой ампутацией множества земель, и подавно нет запаса прочности, хоть немного напоминающего тогдашний. Будем и впредь рваться в модернизационное будущее, забывая о громадной части страны, всё ещё не вышедшей из давнего прошлого — разорвём в клочья всё, что у нас пока осталось.

Трагедия погибших болельщиков указала на наличие глубинных — до поры до времени — проблем, пока ещё не только не решённых, но даже и не осмысленных. По крайней мере ни аналитики администрации президента, ни практики аппарата правительства доселе не выказали признаков знакомства с самим наличием этих проблем. Как всегда, путь прогресса лежит через сознание элиты. И потому давно пора оживить её интеллект.

===

Обширный последний раздел, посвящённый необходимым методам развития интеллекта нашего общества в целом и его элиты в частности, мы после долгих рассуждений решили вовсе опустить. Это существенно иная тема, заслуживающая отдельного обсуждения. Теперь же надо прежде всего решить, что и как делать наличными ресурсами.