Бесогон как летчик-испытатель

Произошло самое печальное: полное развенчание еще недавно бесспорного таланта. Полное его самоопровержение. Наверное, это единственный случай в истории – когда сам талант свергает себя с очень прочного уже пьедестала.

Михалков уже не видит, что стал самой злой пародией, самой чудовищной “жабой” на самого себя. Массированная, неуемная и крайне неумная деятельность, которую он теперь развил с помощью подведомственных себе телеканалов и СМИ, стала работать против него так, что комментаторам остается умыть руки. Вранье стало таким очевидным, что не заметит его только глухой. Или неспособный сопоставить то, что Михалков говорил вчера на одном канале, с тем, что он говорит сегодня на другом.

То приснопамятный случай со скрученным парнем, которому наш дворянин заехал ботинком в скулу, трактуется как мгновенное помутнение рассудка, то – как истинно мужской поступок, вариант дуэли. То наш православный христианин говорил, что все беды Японии – от неверия и отсутствия прочих добродетелей, то, оказывается, он имел в виду что-то совсем другое. Свой изысканный мат в интервью журналистке он объясняет тем, что это – частный разговор (словно мат в общении с незнакомым человеком может быть признан как норма), хотя тогда решительно невозможно понять, почему эта пространная беседа все-таки так похожа на развернутое, принципиальное интервью – ведь в частном разговоре отказаться от интервью можно было не столь многогсловно и без мата.

Так что вранье на каждом шагу. Уже отовсюду откровенно торчат его бесовские рожки.

Но столь массовое неприятие этой личности и ее творческих усилий объясняется отнюдь не личными проколами Михалкова. Не сравниваю, но для наглядности: нельзя требовать от скунса, чтобы он брызгал в тебя “Шанелью” – уж так он устроен. И на самом деле то, что Михалкова начинают сторониться уже в массовом порядке, говорит не о неприязни к создателю “Пяти вечеров” и “Неоконченной пьесы”. Для меня это свидетельствует все-таки о сохранившейся еще в обществе брезгливости к убежденной лжи (так похожей на официальную) и о неприятии идеологии, в которой вырос, которую исповедует и которую раздевает на наших глазах Михалков так же естественно и простодушно , как естественно и простодушно орошает нас в минуту откровений тот же скунс. А на природу нельзя жаловаться, против естества не попрешь.

В чем эта идеология?

Идея просвещенной монархии. То есть над нами – отец родной, царь-батюшка, и мы на него молимся. Иконописный образ такого царя-батюшки см. в фильме “Сибирский цирюльник”. Как видите, не проходит: мало кому хочется попасть в осмеянную еще Салтыковым-Щедриным Россию.

Идея помещика. Опять-таки отца родного своим крестьянам, которые усердно бьют ему поклоны, а в награду получают пряник. Такой помещик и крестьянке-роженице поможет – не сам, разумеется, но пошлет повитуху. И в праздничный день даст крестьянам возможность лично его лицезреть, выпив за его здоровье стакан водки. И интересы крестьянства в Думе отстоит, пользуясь личным знакомством с царем-батюшкой.

Недавно по ТВ дали старые хроникальные кадры, где Михалков с двумя, похоже, иностранцами простирает руку к горизонту: “Это моя земля!”. И уже невозможно вообразить, что это такая фигура речи – у него действительно вид помещика, который хвалится своими угодьями. Впрочем, в комментарии за кадром было сказано, что эти просторы бескрайние – и впрямь его поместье.

Эту идеологию Михалков успешно воплотил – пусть в микромодели – в Союзе кинематографистов, где все так и происходит: и больной коллеге милостиво дарует лично-общественные деньги на лекарства, и поклоны ему там бьют, и в рот смотрят, не смея возразить. Это и стало главной причиной того, что большая часть кинематографистов не захотела участвовать в такой “игре в барина” и сплотилась вокруг Киносоюза.

Да, кажется, и сегодняшняя Россия не очень-то спешит обратно в крепостничество. Она и впрямь вместо покорности задается дерзкими вопросами: откуда у наших нуворишей права володеть такими просторами? На какие шиши просторы куплены? Неужто такие гонорары нынче в кино платят? Или кто щедро пожаловал?

Не буду считать копейки в чужом кармане. Но вопросы остаются, и это не прибавляет массовых симпатий к обозначенному персонажу.

Идея вертикали, понятой по-барски и одновременно по-рабски. Графически это можно выразить так: на вершине вертикали царь, он смотрит сверху вниз. Ниже - его челядь, дворянство и прочая белая кость. Белая кость на царя смотрит, согнувшись в поклоне, зато с лихвой отыгрывается на кости черной, что стоит ниже – тут уже она и царь и бог, она казнит и милует. А те, кто ниже, должны лизать ей ботинки - иначе белая кость может заехать в челюсть.

Если смотреть снизу вверх, то это иерархия лизоблюдства. Прав тот, кто силен и у власти. Его нужно любить. Исходя из этого тезиса, МНС строит и свои отношения с сильными мира сего – будь то Березовский, агитировать за которого когда-то Михалков ездил по стране, или представитель власти, в честь которого слагаются и гимны и фильмы.

Именно такую идеологию, кстати, выразила моя коллега Елена Яковлева в рецензии на фильм «Предстояние»: «Когда большой художник берется за большое кино о Великой войне, все здоровые души замирают. Это событие, успех которого не измеряется ни величиной киновыручки в ближайший уик-энд, ни количеством разгромных или хвалебных рецензий. Критикам, считающим художественные повторы и промахи автора, теряющим связи и находящим вместо них пиар-приемы - само собой - флаг в руки! Пускай машут им, где и как хотят. Свобода слова лучше его несвободы. Но пусть не забывают статус собственного флага. Это флаг цеха, корпорации. Цеху - цехово. А сделанное большим художником большое кино о Великой войне - это событие, выходящее за рамки цеховой эстетики».

Вот вам и все. Надо замереть в молитвенном экстазе, а все остальное – от лукавого.

И наконец, идея православия, якобы единственно возможная для России. Идея не менее спорная и категорически неубедительная для большинства жителей России XXI века. Во-первых, православные священники – как и вообще служители культа - слишком редко показывают пример воздержания, высокой нравственности, человечности, понимания и терпимости. Во-вторых, у человека не бывает более ханжеского, неискреннего и наигранного выражения лица, чем в момент поминания Господа всуе – Михалков это иллюстрирует как никто выразительно. Короче говоря, даже в обстановке такого разгула церковной пропаганды и полной придушенности научного просвещения, не говоря о пропаганде атеистической, – эта идея как аргумент сегодня уже не проходит.

Так что отношение к Михалкову – прежде всего отношение к идеологии, наиболее посконным выразителем которой он является. Это своего рода тестирование истинных настроений в обществе. И в этом смысле если бы сегодняшнего Михалкова не было – его стоило бы выдумать.