Д.Ю. Я вас категорически приветствую! Егор, добрый день.
Егор Яковлев. Добрый.
Д.Ю. Продолжим, однако.
Егор Яковлев. Да. Сегодня мы перейдём к самому трагическому этапу Первой мировой войны, который в современной русской историографии называется Великой русской революцией, и первый её этап – это Февральская революция. Раньше было принято название Февральская буржуазно-демократическая революция, но оно не до конца отражает сущность этого явления. Мы постараемся сегодня доказать, что внутри Февральской революции существовало как минимум три параллельных процесса, три революции, которые на первом, самом быстром, стремительном этапе, который занял всего несколько дней, сливались друг с другом. И до сих пор невнимательным публицистам они не заметны. Но в реальности это были три процесса, три революции.
Один из них это была действительно буржуазно-демократическая революция, в интересах крупного капитала, который по своим внешним признакам больше походила на классический дворцовый переворот, в котором одного монарха должен был сменить другой.
Второй процесс – тоже был буржуазно-демократической революцией, но с сильным участием социалистических левых партий. Напомню, что помимо большевиков это были партия эсеров – социалистов-революционеров и меньшевиков – социал-демократов, которые не разделяли воззрений Владимира Ильича Ленина, а также было несколько разнообразных течений, которые не примыкали ни к меньшевикам, ни к эсерам – трудовики, нефракционные социал-демократы, которые также выступили в едином лагере с этими двумя социалистическими партиями после февраля.
Но была и третья революция, это была революция в большой степени анархическая, стихийная – это была революция рабочих и солдат. Обычно считается, что рабочие и солдаты были какими-то пешками в игре влиятельных политических сил. Мы постараемся доказать, что на самом деле это было не так, что у рабочих, солдат и крестьян (которые в это время оказались в городе, придя на заработки) были свои интересы, а в какой-то степени это были не их осознанные интересы, а их чаяния, которые они попытались реализовать в результате той смуты, которая началась в конце февраля. И ни буржуазные партии, которые стремились к государственному перевороту, ни социалистические левые партии, они не смогли в полной мере ни оседлать этот протест, эту борьбу рабочих и крестьян, ни использовать её в своих целях, как они первоначально пытались.
Получится это только у большевиков, но большевики в феврале 1917 года, что бы об этом не писала советская историография, были весьма слабы. Их лидер – Владимир Ильич Ленин – в это время находился в эмиграции, на месте присутствовали только несколько достаточно крупных в тот момент деятелей большевистской партии, в первую очередь, это опытный большевик Шляпников и молодой, но подающий надежды Молотов. Но они не пользовались тем влиянием, каким будут пользоваться в последствии. А почему влияние большевиков вырастит – мы будем разговаривать на протяжении ближайших 4-5 передач.
В первую очередь хочется акцентировать, что заговорщики, которые стремились (совершенно явно) свалить Николая II, явно пытались использовать стихию масс в своих интересах, они думали, что им удастся управлять ею. Каким образом? Те зрители, которые смотрят каждую передачу цикла, помнят, что мотором, лидером всех заговорщицких планов был лидер партии октябристов Александр Иванович Гучков.
Гучков был главой Центрального военно-промышленного комитета, то есть общественной организации, которая помогала насытить фронт разнообразными видами вооружений и довольно небезуспешно пиарилась на этом факте. Одним из инструментов работы со своими сторонниками были так называемые рабочие группы. Система рабочих групп, которая состояла из квалифицированных рабочих, это были организации, которые входили в Центральный военно-промышленный комитет и заводчики, учёные якобы советовались с рабочими, как лучше всего организовать процесс, чтобы помочь фронту. Главная рабочая группа находилась естественно в Петрограде, возглавлял её Кузьма Гвоздёв. Кузьма Гвоздёв – тоже партийный человек, политически образованный, член партии меньшевиков.
Естественно, что со стороны большевиков никакого доверия к рабочим группам не было, Ленин клеймил их «марионетками Гучкова», социал-шовинистами и так далее, но тем не менее, определённое влияние эти группы на рабочую массу имели, особенно они имели влияние на Путиловском заводе, где работал сам Гвоздёв.
Так вот, именно через эту рабочую группу Гучков наметил планы возмущения рабочих для инсценировки бунта в столице. Однако, его планы могли сорваться. Откуда мы об этом знаем – из достаточно известной документации петроградского Охранного отделения. Дело в том, что вопреки разнообразным мифам спецслужбы царской России работали достаточно эффективно и им удалось внедрить в петроградскую рабочую группу своего агента, рабочего Амбросева, причём он находился на достаточно влиятельном посту – он был заместителем Гвоздёва.
Д.Ю. Неплохо.
Егор Яковлев. Внешне среди рабочих он выглядел бунтарём, который призывал к неповиновению, но в реальности это был один из самых надёжных агентов Охранного отделения.
Д.Ю. Документы сохранились?
Егор Яковлев. Да, они сохранились и они опубликованы, историкам достаточно известны.
И начальник петроградского Охранного отделения Константин Глобачёв в начале января знал о том, что по указанию Гучкова Гвоздёв и его соратники по рабочей группе готовят выступления рабочих в конце января – начале февраля, назывались разные числа, наиболее распространённым было 14 февраля. Но суть от этого не менялась – было понятно, что Прогрессивный блок, либералы в Думе планируют воспользоваться для свержения царя рабочим возмущением.
Рабочие возмущения происходили достаточно часто, рабочее движение было на подъёме с 1912 года. Спусковым крючком для этого тогда послужил Ленский расстрел, абсолютно немотивированный и глупый, который действительно самым роковым образом сказался на настроениях рабочих, только-только поутихших после революции 1905 года. Но в 1915-1916 году рабочее движение удавалось пригасить. Вот сейчас Гучков был готов разжечь его с политической целью – свержение Николая II, отстранение его от власти.
Поскольку было собрано достаточное количество агентурной информации о готовящемся бунте, то Глобачёв начал энергично просить у своего начальства разрешение на арест Гвоздёва и других членов рабочей группы. С этим не просто предложением, а требованием, потому что для Глобачёва всё было очевидно, начальник Охранного отделения обратился к министру внутренних дел Александру Дмитриевичу Протопопову, про которого я рассказывал в прошлый раз.
Но вот Протопопов, который внешне хотел казаться таким Наполеоном и спасителем России, когда доходило до дела оказывался человеком чрезвычайно нерешительным. Ему потребовалось собрать отдельное совещание для того, чтобы вынести решение по вопросу ареста рабочей группы. И под давлением некоторых своих коллег Протопопов всё-таки санкционировал арест Гвоздёва и остальных заговорщиков низшего уровня. То, что Протопопов всё-таки санкционировал арест рабочей группы было неудивительно, потому что в докладе Глобачёва звучала следующая информация:
«…Сообщалось, что передовые и руководящие круги либеральной оппозиции уже думают о том, «кому и какой именно из "ответственных портфелей" удастся захватить в свои руки», «наиболее авторитетные группы стремящейся к власти оппозиции», «самым коренным образом расходятся по вопросу о том, как разделить "шкуру медведя" «...» всем крайне хотелось бы предоставить право первой и решительной "боевой встречи" с обороняющимся правительством кому угодно, но не себе, и потом уже, когда передовые борцы "свалят власть" и расчистят своими телами дорогу к "светлому будущему" – предложить свои услуги стране на роли "опытных и сведущих государственных строителей"...»
После ареста Гвоздёва и компании были найдены иные документы, которые 100% подтверждали заговорщицкие планы, в частности, была найдена прокламация рабочей группы, в которой говорилось:
«Рабочему классу и демократии нельзя больше ждать. Каждый пропущенный день опасен. Решительное устранение самодержавного режима и полная демократизация страны является теперь задачей, требующей неотложного разрешения, вопросом существования рабочего класса и демократии… К моменту открытия Думы мы должны быть готовы на общее организованное выступление. Пусть весь рабочий Петроград к открытию Думы, завод за заводом, район за районом, дружно двинется к Таврическому дворцу, чтобы там заявить основные требования рабочего класса и демократии. Вся страна и армия должны услышать голос рабочего класса. Только учреждение Временного правительства (24 января 1917 года), опирающегося на организующийся в борьбе народ, сможет вывести страну из тупика и гибельной разрухи, укрепить в ней политическую свободу и привести к миру на приемлемых как для российского пролетариата, так и для пролетариата других стран условиях.»
В общем, если прокомментировать озвученные отрывки, речь идёт о следующем: сначала пролетариат устраивает некий бунт, на волне этого бунта происходит свержение Николая II, а затем появляются опытные и сведущие государственные строители, которые усмиряют чернь и ведут страну к светлому будущему.
Д.Ю. А вот вопрос сразу: правду ли говорят, что это самое Охранное отделение, которое внедряло агентуру в пролетарское движение, что оно ловко ими манипулировало, дёргая за ниточки, и это может быть и не желание рабочих и крестьян, а желание Охранного отделения обозначить свою значимость и необходимость? Не заигрались ли они там?
Егор Яковлев. Вот именно такую точку зрения излагал Павел Николаевич Милюков, с целью дискредитации монархии. Подтвердить это мы не можем. Доподлинно доказано только участие Гучкова в том, чтобы спровоцировать рабочие массы Петрограда на выступление в начале февраля. Понятно, что большевики тоже к этому стремились, они постоянно работали, но большевики в тот момент в рабочей среде были очень слабы, их усиление произойдёт позже. Так что скорее всего, все выступления политически были связаны с пропагандой, которая шла по линии Центрального военно-промышленного комитета.
Но конечно были и объективные причины, сказать, что вот так вот рабочие на ровном месте вышли на улицы нельзя, причины были самые серьёзные, мы о них скажем чуть попозже, но вот именно в эти числа наиболее активно работала именно группа ЦВПК, а подстрекал её Гучков и его соратники, которые ещё и щедро спонсировали этот процесс.
Д.Ю. Мне, как цепному псу кровавого режима, крайне странно слышать такие вещи, что через агентуру возможно устроение государственных переворотов – чтобы именно агенты что-то там подобное провоцировали… непонятно. Агент может действовать внутри, но не возглавлять по заданию куратора подобные движения.
Извиняй, перебил.
Егор Яковлев. Агент чего?
Д.Ю. Не важно чего. Он сведения поставляет, а не является руководителем, вдохновителем и организатором…
Егор Яковлев. Я, скажем так, поясню: рабочая группа ЦВПК состояла из самых квалифицированных рабочих, она пользовалась достаточно большим влиянием в рабочей среде, на них смотрели как на грамотных, как на приближённых так сказать к Государственной Думе и как на передовых борцов с царским самодержавием, как тех, кто защищает интересы рабочих перед отвратительным мерзким самодержавным режимом. Этим объяснялось их влияние, собственно.
Поэтому, имея средства, которые они получали от своего руководства, они могли без проблем распространять прокламации, литературу и так далее. И пользуясь таким большим авторитетом, они конечно могли выводить людей на улицы, а позднее срабатывала цепная реакция, потому что объективные условия для недовольства рабочих масс конечно существовали. Просто задача Гвоздёва заключалась в том, чтобы канализировать это недовольство по отношению к конкретным персонажам – царю, императрице и тому составу правительства, которое в этот момент существовало и абсолютно не устраивало думскую оппозицию.
Поэтому, вполне реально, что ЦВПК занималось пропагандой внутри рабочего класса Петрограда и в конце концов собиралось и даже и вывело (только это произойдёт позже) этих людей на улицы. Поэтому я не вижу здесь никаких противоречий.
Но даже сам этот арест произошёл не без эксцессов, потому что сразу же после того, как члены рабочей группы были заточены в Петропавловскую крепость, Протопопов струсил, судя по всему. Человек вообще был крайне нерешительный. С одной стороны, он уверял царя и императрицу, что он всё держит под контролем, и здесь сыграло роль то, что он был человеком по своему духовному складу из числа тех, которому императрица симпатизировала: он был мистиком, он был таким очень чувствительным человеком. Он быстро сообразил, что императрица скорбит по Распутину, очень горько, и всячески поощрял её скорбь – так же выражал скорбь по этому человеку, хотя до этого резко его критиковал.
Мы о Протопопове можем судить, скорее, как о циничном карьеристе и самоуверенном дилетанте, чем о человеке, который реально мог что-то предпринять. Из него не получилось ни графа Бенкендорфа, ни, скажем, Фрэнсиса Уолсингема (Francis Walsingham), который был руководителем спецслужб Елизаветы I, он свою задачу и свою историческую роль провалил.
Глобачёв, который был профессионалом спецслужб, дал ему такую уничижительную характеристику с рядом подробностей, которые много нам говорят об этом человеке:
«В деловом отношении Протопопов был полнейшим невеждой; он плохо понимал, не хотел понять и всё перепутывал. Определённых часов для моих докладов у него не было, но он часто вызывал меня сам или я приезжал к нему в экстренных случаях и без вызова. Иногда в самых не терпящих отлагательства случаях приходилось ждать приема у министра по два часа из-за того, что он вёл разговоры частного характера со знакомыми или случайными людьми, и это в служебные приёмные часы. В разговоре это был очень милый, обходительный человек, но очень любил кривляться, что, казалось бы, министру не подобало. Встречал с видом утомленной женщины, жалуясь каждый раз на то бремя, которое ему приходится нести из любви к Государю и Родине. Из того, что ему докладывалось, он, видимо, ничего не понимал и всё перепутывал. Он никак не мог понять, что такое большевики, меньшевики, социалисты-революционеры и т. п. Не раз он просил меня всех их называть просто социалистами, так ему было понятнее.»
Д.Ю. Я думаю, это не столько от глупости (всё-таки, дурак до такого места по служебной лестнице добраться не сможет), просто это было неинтересно. Это был интеллигентный человек, ему это было неинтересно, наверное…
Извини, перебил. Так…
Егор Яковлев. Ну, возможно.
Естественно, после того был спровоцирован общественный конфликт. После ареста рабочей группы сразу же все покровители Гвоздёва страшно возмутились. Гучков, неизвестно, как он воздействовал на Протопопова, но судя по всему, Протопопов испугался, потому что спецслужбы явно рабочую группу арестовали с прицелом на арест главных заговорщиков, в первую очередь, на самого Гучкова, но Гучков поговорил с Протопоповым и Протопопов уже на докладе у царя уверял, что Гучков тут точно не причём.
Д.Ю. Возможно, какой-то компромат у него был…
Егор Яковлев. Возможно.
А в скором времени освободили рабочую группу, которая радостно продолжила реализовывать заговорщицкий план. Поэтому все профессиональные действия спецслужб были торпедированы абсолютно бездарным руководством – то есть ни Протопопов не сумел поддержать нижестоящие чины, ни царь.
Д.Ю. Сильно…
Егор Яковлев. Ни царь…
Д.Ю. А тут такой вопрос (в свете последних веяний): а как у них было у всех с половой ориентацией? Гетеросексуалы ли они все были?
Егор Яковлев. А какое это имеет значение?
Д.Ю. Наша задача – ловить всех на специфических вещах, а дальше ими шантажировать, пугая оглаской. Как у них с этим делом было?
Егор Яковлев. Нет, у Протопопова была другая странность, про него распускались слухи, что он страдает «разжижением мозга» или чем-то таким, что он шизофреник. Протопопов действительно был человеком скажем так нервным и действительно посещал врачей. В частности, он был близко знаком с Жамсараном Бадмаевым, это такой знаменитый модный тибетский врач, который проживал в это время в Петрограде, приятельствовал с Распутиным…
Д.Ю. Сгущал ему мозг?
Егор Яковлев. считалось, что Протопопов его посещал и от чего-то у него лечился, поэтому ходили про него слухи, что он не вполне нормальный. Но, надо сказать, что до того момента, как Протопопов не стал министром внутренних дел, а был не простым депутатом Государственной Думы, а заместителем её председателя, оппозиция никаких претензий…
Д.Ю. Не имела.
Егор Яковлев. …да, по факту каких-то болезней к Протопопову не имела. Наоборот, он считался респектабельным, подающим надежды политиком. Как только он перешёл на сторону царя, он стал нерукопожатным, считалось, что он продался.
Д.Ю. Явный признак разжижения мозгов…
Егор Яковлев. Да. А Протопопов, такое ощущение, что он до конца так и не мог определить: вот он с одной стороны вроде как был отторгнут этим либеральным слоем и вроде бы он должен был энергично бороться за свою жизнь и карьеру, но он почему-то этого не делал. Хотя, казалось бы, все карты ему были на это даны. Но мало того, что он сам не делал, он ещё постоянно уверял царя и царицу в том, что он всё держит под контролем. И потом уже, когда царь уедет в Ставку, он продолжал дезинформировать царскую чету о том, что никаких существенных беспорядков в Петрограде не происходит.
Естественно, помимо рабочей среды Александр Иванович Гучков рассчитывал на армию. Более того, если бы Гучков не имел поддержки в генералитете, он вряд ли бы в принципе решился на какой-то дворцовый переворот или на революцию, потому что главной опорой царя была естественно армия и она сумела бы подавить любой бунт в столице. Но не сумела. И вот давайте разбираться, почему это произошло.
Я рассказывал о том, что ещё с конца 1915 года между Николаем II и начальником штаба генералом Михаилом Алексеевым начинает нарастать определённый антагонизм. Этот антагонизм с одной стороны безусловно был связан с нерешительностью царя, потому что Алексеев неоднократно предлагал ему ввести Министерство государственного контроля, создать такую структуру госбезопасности, которая взяла бы на себя всю полноту власти в военное время, но царь считал это излишним. И Алексееву казалось, что Николай просто мешает навести порядок. Очень испортились отношения Алексеева с императрицей, потому что он протестовал против её предложения привезти в Ставку Распутина.
И в этот момент начинается очень активный диалог начальника штаба с лидерами оппозиции. Лидеры оппозиции приезжали в Ставку вполне легально – они же возглавляли общественные организации, которые помогали фронту. Вот, князь Львов, лидер Земгора, про который я тоже рассказывал, приезжал о чём-то поговорить с Алексеевым, вот и Шульгин тоже приезжал, как лидер ЦВПК, с ним пообщаться. И к концу 1916 года в обществе в принципе активно обсуждался переворот именно с участием военных чинов, и поговаривали (поговаривали), что Алексеев уже является единомышленником Гучкова.
Но, видимо, всё-таки, не до конца, хотя Алексеева и раздражала царская пассивность и, наверное, он верил многому из того, что ему рассказывали (хотя естественно ему рассказывали много неправды), но рискну предположить, что какие-то душевные метания всё-таки у Алексеева были, потому что в конце августа (но стало об этом известно в сентябре) 1916 года Александр Гучков прибег к довольно циничной хитрости, к которой он часто прибегал (это вообще был политический тяжеловес) – он поставил Алексеева в ситуацию неминуемого выбора. Он написал ему письмо, которое начиналось строчкой «Как я писал вам в своём предыдущем письме…» и дальше следовало перечисление проявлений ужасной ситуации в тылу, в которой естественно повинен Николай II и вообще те люди, которых он назначает на ключевые посты.
Д.Ю. А было предыдущее письмо?
Егор Яковлев. Этого никто не знает. Оно не найдено. Поэтому, разные учёные, в зависимости от своей симпатии или антипатии к Алексееву, трактуют этот эпизод по-разному.
Но Гучков не просто это письмо отправил, он его размножил, и оно стало известно в обществе. Естественно очень быстро об этом узнала императрица, которая, как я рассказывал, Гучкова просто ненавидела (не без оснований – человек был подлый), и она Николаю сообщила, что оказывается Гучков переписывается с Алексеевым, вот почему Алексеев так не любит наших министров. Алексеев был поставлен в ситуацию выбора – он должен был либо остаться с царём и быть верным присяге, либо пойти с революцией.
Очень интересно, что несмотря на целых три письма Александры Фёдоровны, Николай долгое время не заговаривал об этом с Алексеевым, не собирался с ним обсуждать. Он писал жене, что я знаю, что Алексеев ненавидит председателя Думы Родзянко, всегда высмеивает его желание быть сведущим во всех вопросах... Но в конце концов Николай отправился к Алексееву и задал-таки ему прямой вопрос: состоит ли он с Гучковым в переписке. Алексеев сделал вид, что он не помнит и сказал, что «кажется, нет». Николая это удовлетворило.
У нас нет никаких доказательств – состояли они в переписке или не состояли в переписке… но твёрдо установлено два факта: в этот момент Алексеев был уже очень недоволен царём, недоволен правительством и второй факт – он действительно общался с Гучковым и другими лидерами либеральной оппозиции, а что они там обсуждали – это тайная великая есть… Но по дальнейшим событиям, в которых генерал Алексеев принял самое роковое участие, есть ощущение, что да, он общался с этими людьми и в большой степени разделял их точку зрения.
Но что предпринял Алексеев в тот момент – он уехал в отпуск. Действительно, он был болен – у него были больные почки – и он уехал отдыхать в Крым. Но вот такая непосредственная связь с этим инцидентом (с этим письмом) всё-таки наводит нас на мысль, что всё-таки было что-то ещё.
Алексеев отправился в отпуск в Крым, а его обязанности стал исполнять генерал Гурко. Генерал Гурко был не такой хитрый человек, как генерал Алексеев – он был прямо настроен против царя и царской четы и его назначение (его рекомендовал Алексеев, и Николай одобрил) было конечно очень странным с точки зрения положения самого государя, потому что Гурко так же в последствии сыграет роковую роль в вопросе отречения царя и всех обстоятельств, которые были с этим связаны.
Мы помним, что после убийства Распутина Николай II вернулся в Петроград и пробыл там почти два месяца. Всё это время генерал Алексеев находился в Крыму. В Крыму к нему началось паломничество разных деятелей либеральной оппозиции: к нему приехал князь Львов, с князем Львовым он демонстративно отказался встречаться, но, по другим сведениям, всё-таки с кем-то он увиделся. Олег Айрапетов предполагает, что увиделся он и с Гучковым, потому что Гучков также уезжал в январе – он уехал сначала на лечение (якобы) в Кисловодск, а потом поехал тоже в Крым и там, видимо, встречался с Алексеевым, о чём-то они там общались. И люди, которые окружали Алексеева, они конечно понимали, что это очень тёмная лошадка и что происходит у него в голове никто не знал.
В частности, один из офицеров, по фамилии Лемке писал, наблюдая за начальником штаба:
«Вчера Пустовойтенко сказал мне: “Я уверен, что в конце концов Алексеев будет просто диктатором”. Не думаю, чтобы это было обронено так себе. Очевидно, что-то зреет… Недаром есть такие приезжающие, о цели появления которых ничего не удается узнать, а часто даже и фамилий их не установишь. Да, около Алексеева есть несколько человек, которые исполняют каждое его приказание, включительно до ареста в Могилёвском дворце. Имею основания думать, что Алексеев долго не выдержит своей роли около набитого дурака и мерзавца, у него есть что-то связывающее его с генералом Крымовым, именно на почве политической, хотя и очень скрываемой деятельности.»
Генерал Крымов – это крайне антицарски настроенный генерал, о чём совершенно открыто пишет в начале своих воспоминаний генерал Врангель. Я думаю, что они с генералом Крымовым очень часто общались и генерал Крымов ему постоянно говорил «хватит это терпеть, мы больше не можем, нужно что-то делать». В последствии, один из видных либеральных деятелей миллионер Терещенко признал, что Крымов был генералом, который не побоялся из большой любви к Родине вступить в ту группу лиц, которая замышляла заговор. Видимо, Александр Крымов был тем, скажем так эмиссаром, который вовлёк или вовлекал, или во всяком случае осуществлял информационную коммуникацию между Алексеевым и командующими другими фронтами. В частности, генералом Николаем Русским, который командовал Северным фронтом.
Д.Ю. А вот, извини, перебью, для тупых: «набитый дурак» – это кто?
Егор Яковлев. Конечно же Николай II.
О настрое Алексеева можно судить по его фразе, задокументированной в конце 1916 года:
«Царь пляшет над пропастью и спокоен, государством же правит безумная женщина, а около неё – клубок грязных чертей.»
Д.Ю. Это Распутин и все остальные, да?
Егор Яковлев. Да, это Распутин, но уже не только Распутин, потому что Распутин погиб, но остались другие люди: Протопопов, Анна Вырубова (подруга и фрейлина императрицы), с которыми так же связывались (это были представители так называемых тёмных сил) самые гнусные сплетни, которые ходили вокруг трона. И поэтому есть огромные основания полагать, что армия, в лице её высших чинов: и в первую очередь, генерала Алексеева и также других генералов: генерала Крымова, генерала Русского, командующего Северным фронтом, а также Николая Николаевича, великого князя, командующего Кавказским фронтом, о котором я рассказывал в прошлый раз, они были во всяком случае морально готовы к отречению царя. Другое дело, что большинство из них не хотело участвовать в этом прямо…
Д.Ю. Ответственность.
Егор Яковлев. Да, брать на себя ответственность. Но большинство из них не были готовы вступиться за царя, они участвовали может быть не активно, но пассивно – точно.
Поэтому, возвращаясь к вопросу об английском заговоре, если мы говорим о том, что всё это было сделано англичанами, мы должны признать, что большая часть царской семьи, весь русский генералитет и большая часть российской Государственной Думы были английскими шпионами. Потому что все они в той или иной степени были вовлечены в заговор и без участия какой-либо одной из этих составляющих, заговор просто не мог состояться.
Д.Ю. Тут надо добавить нотку безумия и сказать. с чем не справились англичане, с тем справились сионисты, по всей видимости. И те, и другие прекрасно проглядывают во всей этой…
Егор Яковлев. До сионистов мы ещё дойдём, там тоже…
Д.Ю. Всё хорошо.
Егор Яковлев. Да, да.
В середине февраля 1917 года генерал Алексеев вернулся в Ставку.
Д.Ю. То есть в Санкт-Петербург?
Егор Яковлев. Нет, в Могилёв. Ставка располагалась в Могилёве. Он из Крыма вернулся в Белоруссию.
А генерал Гурко как раз в это время находился в Петрограде и, поскольку как я уже сказал, он был настроен достаточно либерально, он не утерпел, чтобы не влезть в политику и 13 февраля прямо попросил царя дать ответственное министерство, это была голубая мечта русских либералов – что царь соглашается на министерство, ответственное перед Государственной Думой, а не перед царём (Государственная Дума сама его назначает).
Естественно, царь, как и во всех остальных предшествующих случаях, генералу Гурко отказал. Генерал Гурко отправился назад в Ставку к Алексееву, предварительно встретившись у своего брата на обеде не с кем иным, как с Александром Гучковым и другими лидерами либеральной оппозиции. Что они там обсуждали – нам не известно, но думается, что вряд ли они что-то комплиментарное по отношению к царю там говорили… И в один день с Гурко в Ставку отправляется и Николай II.
В принципе, до сих пор непонятно до конца, зачем он туда поехал. Дело в том, что планы кампании на 1917 год были уже разработаны, обстановка в Петрограде была достаточно напряжённой, недавно, всего лишь два месяца назад был убит Распутин, жена была очень обеспокоена, напряжена и поэтому какой-то срочной надобности уехать в Ставку у царя в тот момент не было. Своему дворцовому коменданту, генералу Воейкову, Николай объяснил это тем, что ему нужно поговорить с Алексеевым, вроде бы инициатором этого диалога как раз был Алексеев. Поэтому царь отправлялся встретиться со своим начальником штаба.
Когда он уезжал, практически весь Петроград говорил о том, что назад он царём не вернётся, весь образованный Петроград. Это не было секретом. Вот, что писал начальник царской Охраны генерал Спиридович:
«Петербург кипел тогда всякими сенсационными слухами. Была предреволюционная горячка. Кое-что из конспиративных заговорщичьих кружков, хотя и в искажённом виде, но проникало в гостиные и кулуары Государственной Думы. Из Москвы шли самые сенсационные слухи. Чуть не открыто говорили, что Государя принудят отречься. Имя будущего регента – Великого Князя Михаила Александровича произносилось громко. Шёл слух, что Великая Княгиня Мария Павловна приняла у себя его морганатическую супругу, как жену будущего регента... Все ждали какой-то развязки.»
Здесь можно добавить, что великая княгиня Мария Павловна – мама Дмитрия Павловича, великого князя, убийцы Распутина – в это время отправилась в Кисловодск, и во всеуслышание заявила на вокзале, что вернётся в Петроград «только когда здесь всё будет кончено». То есть речь шла о намёке на отречение.
Д.Ю. Семейка…
Егор Яковлев. Да. Но в 1991 году вернуться в Петербург она уже не могла. Потому что кончилось это…
Д.Ю. Сильно позже.
Егор Яковлев. Да, значительно позже.
Поэтому слухи такие ходили, в общем-то, о том, что что-то замышляется, говорилось открыто. И царь об этом знал, ему об этом докладывали и спецслужбы, и просто приближённые, например, адмирал Нилов, который входил в его свиту и очень любил царя, неоднократно говорил ему о том, что надвигается что-то страшное. Говорил об этом ему и Родзянко, кстати, с намёком, что нужно срочно давать ответственное министерство, но царь отвечал председателю государственной Думы, вот вы мне всё время говорите, а где факты?
Д.Ю. Молодец…
Егор Яковлев. «Где факты?» Такова была уверенность Николая II в армии и, видимо, в простом народе, такая ортодоксальная патриархальная уверенность, которая конечно уже давно действительности не соответствовала.
Но всё-таки кое-какие действия Николая предпринял перед своим отъездом и из этих действий видно, что всё-таки что-то такое он подозревал и доверия к некоторым лицам у него не было. В частности, ему было доложено, что Петроградский гарнизон состоит из бывших рабочих, это ненадёжные солдаты, распропагандированная масса, которая вряд ли будет участвовать в подавлении беспорядков, если они возникнут, поэтому лучше вызвать с фронта верные части. И Николай II действительно отдал такой приказ. В частности, он приказал ввести в Петроград Гвардейский экипаж. (Гвардейский экипаж – это военно-морская часть русской гвардии.) Приказ этот он отдал генералу Гурко, но Гвардейский экипаж не пришёл. Причём царю пришлось трижды отдавать этот приказ…
Д.Ю. Наглый Гурко, однако…
Егор Яковлев. Постоянно находились какие-то объяснения. Правда, генерал Спиридович пишет, что Николай хотел ещё и кавалерийскую дивизию ввести в город, но типа не нашлось места для квартирования… Вообще, звучит, как какой-то бред, откровенно говоря. В общем, есть основания полагать, что уже в середине февраля крупные армейские чины просто саботировали приказы царя. А это значит, что скорее всего они были осведомлены о планах заговора.
Ещё Николай не доверял генералу Русскому, командующему Северным фронтом, поэтому он вывел из его подчинения Петроград и назначил командующим Петроградским военным округом генерала Хабалова. Генералу Хабалову царь доверял больше, но была одна проблема: генерал Хабалов не был боевым генералом, он был профессором, и как покажут дальнейшие события, в критический момент просто не сумел оказаться на высоте ситуации.
Вот, имея такую диспозицию в столице, Николай отправился в Ставку. Но ещё до его отбытия начались беспорядки на Путиловском заводе (как раз там, где работал Кузьма Гвоздёв).
Беспорядки начались из-за чего – из-за того, что в одном из цехов 14 февраля рабочие потребовали пятидесятипроцентной прибавки в зарплате. В этом требовании не было ничего необычного.
Д.Ю. 50% – многовато… нет?
Егор Яковлев. Объясню. Это было частое требование. Дело в том, что на положении рабочих война сказывалась самым тяжёлым образом. 1917 год – это период галопирующей инфляции, всё очень быстро дорожает, рабочие зарплаты наоборот – падают. Кроме того, положение рабочих было ухудшено вот в каком смысле: отменены положения о защите женского и детского труда, постоянно работодатели и заводчики заставляли работать сверхурочно, без оплаты труда, мотивируя это тем, что нужно работать на фронт и так далее.
Но поскольку общая ситуация в столице была абсолютно сумбурной, цели войны уже окончательно были сформулированы как захватнические – я рассказывал уже о том, что в 1916 году правительство радостно обнародовало секретные соглашения с англичанами и французами о том, что союзники гарантируют России захват Константинополя, Босфора и Дарданелл.
Рабочие и солдаты услышали в этом объявлении только два сообщения: первое – война ведётся за Дарданеллы, которые чёрт знает где находятся, второе – через Дарданеллы будут вывозить хлеб. Большинство рабочих – это бывшие крестьяне, бывшие крестьяне – это люди, которые часто недоедали, знали, что такое голод, интересы кулаков, хлебных монополистов, банкиров и прочих буржуа для них были как-то не особо важны, поэтому отношение к данному политическому акту было в рабочей среде резко негативное. И ещё раз повторюсь, этот момент нельзя списывать со счетов – что пропаганда была поставлена абсолютно отвратительно, смысл войны к 1917 году в широких массах был совершенно непонятен, восприятие этой войны, как отечественной, если оно в начале, в 1914 году действительно было, то к 1917-му оно улетучилось. Было ощущение, что война ведётся в интересах элит, что война, более того, затягивается искусственно для того, чтобы кое-кто побольше заработал. Роскошная жизнь банкиров, промышленников и аристократии была для петроградских рабочих абсолютно на виду.
Поэтому классовый антагонизм (нам никуда от этого не деться, это объективно устанавливается) постепенно разгорался, поэтому такое требование, оно не было чем-то необычным для февраля 1917 года. Такие требования высказывались в 1915-ом, в 1916 году, в 1917 году. Это было следствие общей ситуации в столице…
Наверное, во время Великой Отечественной войны никому не приходило в голову потребовать увеличения зарплаты на 50%, а в Первую мировую войну это произошло и не просто так. Не просто так, были объективные обстоятельства.
Руководство завода согласилось повысить на 20%, но в этот же день взяло и уволило зачинщиков. Увольнение зачинщиков вызвало забастовку, на забастовку управление завода ответило локаутом (то есть закрытием завода). В этом тоже не было ничего необычного, это происходило постоянно в течение нулевых и начала десятых годов XX века. Постоянно. То есть локаут – это эффективный инструмент борьбы собственника завода с распоясавшимися (с его точки зрения) рабочими: закроем завод – они подохнут с голоду, либо вернутся работать за эту зарплату, либо наберём других.
Но в этот раз локаут как инструмент не сработал – забастовка стала разрастаться. Разрастаться она стало скачкообразно. Он подогревалась, вне всяких сомнений, пропагандой, которая шла по линии ЦВПК (подключились и большевики), но думаю, что причина скачкообразного роста этих забастовок заключалась не только в этом. Тут напрашиваются конечно немецкие, английские шпионы, но думаю, что (насчёт англичан – мы отметаем это сразу, это глупости) насчёт немцев, это вполне возможно, хотя у нас нет доказательств, но это просто по логике вещей могло происходить.
Но был ещё один момент. Дело в том, что именно во время этих февральских забастовок и демонстраций впервые войска стали переходить на сторону восставших. Почему так произошло – да потому, что войска были набраны из тех же самых рабочих. И поэтому мы в эти дни фиксируем столкновения, например, казаков и военных, казаков и гвардейцев. Потому что казаки брались защищать демонстрантов, а гвардейцы пытались их каким-то образом подавлять. Может быть для кого-то это прозвучит неожиданно, но перед нами на низовых уровнях, понятно, сверху были гучковы, львовы, милюковы, но на низовых уровнях был настоящий гражданский конфликт. Настоящий гражданский конфликт и многие из тех людей, кто вышел на улицы в феврале 1917 года, они реально вышли ради лучшей доли, потому что они чувствовали себя морально и материально угнетёнными.
На следующую передачу я принесу очень интересную книгу профессора Давида Манделя (David Mandel), это профессор Монреальского университета, в Канаде, «Петроградские рабочие в революциях 1917 года». Абсолютно научное монографическое исследование, очень глубокое, которое показывает вот этот рабочий разрез и февральской, и октябрьской революции.
Потому что именно рабочие на самом деле были движущей силой революции. Большевики были ничтожной партией с точки зрения численности, с точки зрения идей – да, после «апрельских тезисов» эти идеи овладели людьми, но их было очень мало и рост большевистской партии начался именно после возвращения Ленина, и влияние этой партии.
Поэтому для того, чтобы оценить вот этот пласт революции, на самом деле фундаментальный, важный, нам необходимо внимательно присмотреться к тому, как мыслили рабочие. А они мыслили очень нелинейно. Вот, например, Мандель как раз приводит самый любопытный факт, который меня, например, поразил: сейчас нам часто пытаются доказать, что рабочие жили…
Д.Ю. Замечательно.
Егор Яковлев. …хорошо, да. Рабочие жили хорошо. И действительно, уровень жизни квалифицированного рабочего повышался. Но именно квалифицированные рабочие возглавляли революцию.
Д.Ю. Парадокс! У которых всё было хорошо.
Егор Яковлев. А всё очень просто: чем выше зарплату они получали, тем больше у них становилось гуманитарных потребностей – они начинали читать, и они понимали, что их зарплата всё равно не соответствует их труду. А кроме того, у них появлялось чувство собственного достоинства, и это чувство собственного достоинства было совершенно не удовлетворено. И Мандель, в частности, анализирует наказы, которые рабочие давали своим делегатам ещё до начала революционных потрясений, и регулярно встречается наказ потребовать, чтобы заводская администрация перестала называть рабочих на «ты», чтобы она называла их на «вы».
Д.Ю. Интересно.
Егор Яковлев. То есть рабочих не удовлетворяла более или менее приличная зарплата, на которую нужно было жить, им нужно было, чтобы их ещё и уважали. А их не уважали и это очень важный момент.
Д.Ю. На советском заводе меня все звали на «вы», кроме достаточно близко знакомых, те могли звать на «ты», а так – все на «вы» обращались.
Егор Яковлев. Нельзя к людям относиться как к быдлу. Это важный момент, важный фактор февральской революции.
Таким образом в Петрограде начались беспорядки. Ну и был ещё один фактор – это недостаток хлеба. На самом деле недостаток хлеба был некритичный, но слухи о недостатке хлеба, они разлетались по всему городу.
Д.Ю. Делая это более чем критичным.
Егор Яковлев. Да. Поэтому рабочие выходили под лозунгами желания демократической республики, восьмичасового рабочего дня и крестьянской реформы, но помимо этого у них были лозунги «Долой самодержавие!», «Долой войну!» и «Хлеба!».
Д.Ю. Я смотрю, царь-батюшка уже всех достал к тому времени, снизу-доверху.
Егор Яковлев. Надо понимать, что речь идёт о Петрограде, в провинции была немного другая ситуация.
Д.Ю. Вопросы-то решались здесь.
Егор Яковлев. Да, вопросы все решались (и решились в итоге) в Петрограде.
У Николая были свои сторонники и он мог бы отыграть эту ситуацию в свою пользу на самом деле. На мой взгляд, она была не предрешена. Но правильно сказать, что к февралю 1917 года Николай оказался в политической изоляции и для него самого это была большая неожиданность. Потому что он знал, что либеральная оппозиция против него, но он никогда не мог предположить, что против него выступит армия, а она выступила против него.
Начнём с событий в Петрограде: они очень явно выявили неспособность навести порядок, несоответствие занимаемым постам – Протопопова, который ничего не мог сделать, генерала Хабалова, который тоже ничего не смог сделать. Царь, как только узнал о том, что происходит в городе, сразу же направил Хабалову телеграмму:
«Подавить беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией.»
Но Хабалов этого не смог. Он сообщил, что беспорядки продолжаются, есть убитые и раненые. Вечером, 26 февраля о том же сообщил Николаю II Родзянко. Родзянко включился в политическую игру, тайно видя себя будущим либо премьером, а может быть даже и президентом Русской республики. Во всяком случае, уже 26-го он намекнул в очередной раз царю, что нужно срочно ответственное министерство, уж оно-то сможет навести порядок…
Д.Ю. Понятно, кто его возглавит.
Егор Яковлев. Да. Вообще, надо сказать, что рабочие волнения никак были не в пользу ответственного министерства, то есть рабочие не выходили с лозунгом «Даёшь ответственное министерство!», поэтому это был чистой воды шантаж. Чистая попытка воспользоваться ситуацией. Но царь до этого момента абсолютно не собирался идти на какие-либо уступки.
Но масштабы беспорядков росли и 27-го числа уже в Петрограде произошло знаковое событие для истории русской революции – впервые солдаты убили офицера. Произошло это так: унтер-офицер Кирпичников, который участвовал в подавлении беспорядков, всю ночь разговаривал в казарме со своими товарищами о том, что это неправильно – стрелять в свой народ. Днём к ним в казарму пришёл штабс-капитан Лашкевич (которого они не любили, они считали, что он самодур), Лашкевич призвал их выйти на подавление. Они отказались, и Лашкевич бессильный покинул казарму. И кто-то (скорее всего, не сам Кирпичников) выстрелил ему в спину и убил. Это было первое убийство офицера в рамках революции. Напоминаю, что большевики – ни при чём.
Но уже через несколько дней убийство офицеров станет массовым. И в частности, будет убит адмирал Непенин, командующий Балтийским флотом, в Кронштадте
Удивительна судьба Кирпичникова, который в последствии станет приписывать себе это убийство, и будет прославлен на несколько месяцев, как герой Февральской революции. Фантасмагорию венчает награждение Кирпичникова Георгиевским крестом. Георгиевские кресты обычно давались в царской России за подвиг в бою… И этот уникальный случай, когда Кирпичникова награждают Георгиевским крестом и делает это не кто-нибудь, а сам Лавр Георгиевич Корнилов лично.
Д.Ю. Какой-то сюр…
Егор Яковлев. Да.
Д.Ю. А за что? Какая там формулировка? За то, что офицера убили?
Егор Яковлев. Да, за защиту революции.
Д.Ю. Ничто не ново на майданах…
Егор Яковлев. Но судьба Кирпичникова сложится трагично – сюр продолжится. Дело в том, что в тот же день, когда Кирпичников (или люди Кирпичникова, единомышленники Кирпичникова) штабс-капитана Лашкевича, в Петрограде находился полковник Кутепов (будущий генерал). Полковник Кутепов был один из тех немногих офицеров, который грамотно занимался толпой, он сумел оцепить район и усмирить, успокоить беспорядки. В последствии Кутепов станет одним из лидеров белого движения и тут к нему приедет герой революции Кирпичников с заявлением, что он желает сражаться против большевиков… И Кутепов прикажет его расстрелять.
Д.Ю. Награда нашла героя всё-таки.
Егор Яковлев. Да, вот такая сюрреалистическая история.
Практически все войска переходят на сторону восставших, весь Петроградский гарнизон, несколько верных правительству войск обороняется в Адмиралтействе.
Д.Ю. А этот, Гвардейский экипаж так и не прибыл? Или прибыл?
Егор Яковлев. Прибыл частично, он занял позиции в Александровском парке, защищая царскую семью.
Но в самом Петрограде, там уже конечно восторжествовала революция и Родзянко чувствовал себя её лидером, видимо, уже мня себя будущим президентом Русской республики. Потому что, когда генерал Хабалов позвонил и сказал ему, что последние войска обороняются в Адмиралтействе, что нам делать, Родзянко ему сказал. Что конечно сдаваться, как это вы ещё сопротивляетесь.
Надо сказать, что самое деятельное участие в революции принял Александр Иванович Гучков - он лично ездил в войска и там агитировал переходить на сторону революции. В частности, 28 февраля агитировал в казармах лейб-гвардии Павловского полка, участвовал в захвате Главного артиллерийского управления. Так что чувствовал себя вполне в своей тарелке.
Но царская семья в общем-то революции не испугалась. Великий князь Михаил Александрович вполне радушно в эти дни общался с председателем Государственной Думы Родзянко, пожимал ему руку, ездил в Таврический дворец и получил от него предложение царствовать в качестве конституционного монарха. То есть лидеры либеральной оппозиции стремились побудить Михаила Александровича надавить на Николая, чтобы тот отрёкся в его пользу.
Что касается самого Михаила, непонятно до конца, как он реагировал. Лично мне кажется, что он был готов принять императорский титул и стать конституционным монархом, живя душа в душу с Родзянко, Милюковым, Гучковым и всеми остальными. Но что-то пошло не так. Пошло не так то, что он увидел толпы разъярённых пролетариев, которым совершенно не нравился Михаил Александрович и вообще монархия, они уже не хотели никакой монархии. И Михаил Александрович (как мне кажется) просто испугался. Отсюда было его желание отложить выбор формы правления в России до Учредительного собрания.
На самом деле, побаивался происходящего и Родзянко, и Гучков… Потому что происходило то, на что они вообще не рассчитывали. А самое страшное, что произошло – это образование Совета рабочих и солдатских депутатов. Дело в том, что поскольку Государственная Дума была распущена указом царя, царь, уезжая, отдал приказ о роспуске Государственной Думы премьеру Голицыну. Голицын воспользовался им уже в ходе революции.
Государственная Дума была распущена, но либеральные партии тут же образовали Временный комитет Государственной Думы, который на самом деле не имел никакой легитимности, потому что в нём вообще не были представлены правые партии, Союз русского народа, которые были монархисты, левые партии тоже в нём поначалу не были представлены и поэтому они сами себя назначили. Это как представители какой-нибудь одной фракции современной Государственной Думы назначат себя Временным комитетом и будут называть себя легитимной властью.
Они считали, что этот Временный комитет постепенно преобразуется в некое новое временное правительство, но тут появился Совет рабочих и солдатских депутатов, который на самом деле был не то что альтернативной, а просто реальной властью в Петрограде. Потому что Совет рабочих и солдатских депутатов контролировал рабочих и солдат.
Д.Ю. Каковые и являлись основными силами.
Егор Яковлев. Да. В первую очередь, солдат.
И те адвокаты, университетские профессора и прочие интеллигенты, которые заседали во Временном комитете Государственной Думы, ничего особенного солдатам с ружьями и маузерами противопоставить не могли. Поэтому пришлось им как-то договариваться.
Но Совет рабочих и солдатских депутатов, он тоже не из рабочих и солдат был составлен. Он был составлен из представителей тех партий, которые работали с рабочими и солдатами. Поскольку большевики в тот момент не обладали значительным влиянием среди рабочих и солдат, то в основном, первый состав Совета, это был конечно состав эсеро-меньшевистский. И возглавил его меньшевик Чхеидзе.
А Николай в это время, узнав о таких событиях в Петрограде, принимает решение ехать назад, в столицу, хотя долгое время он предполагал, что он вернётся позже, но в конце концов ему стало крайне тревожно: он понял, что, во-первых, в опасности находится его семья, во-вторых, он понял, что власти Петрограда не способны справиться с событиями. Красноречивую картину того, что происходит в революционном Петрограде оставил как раз начальник петроградского Охранного отделения Глобачёв. Вот, что он писал:
«Те зверства, которые совершались взбунтовавшейся чернью в февральские дни по отношению к чинам полиции, корпуса жандармов и даже строевых офицеров, не поддаются описанию.
…Я говорю только о Петрограде, не упоминая уже о том, что, как всем теперь известно, творилось в Кронштадте. Городовых, прятавшихся по подвалам и чердакам, буквально раздирали на части, некоторых распинали у стен, некоторых разрывали на две части, привязав за ноги к двум автомобилям, некоторых изрубали шишками. Были случаи, что арестованных чинов полиции и кто из чинов полиции не успел переодеться в штатское платье и скрыться, тех беспощадно убивали.
Одного, например, пристава привязали веревками к кушетке и вместе с нею живым сожгли. Пристава Новодеревенского участка, только что перенесшего тяжелую операцию удаления аппендицита, вытащили с постели и выбросили ил улицу, где он сейчас же и умер.
Толпа, ворвавшаяся в губернское жандармское управление, жестоко избила начальника управления генерал-лейтенанта Волкова, сломала ему ногу, после чего потащила к Керенскому в Государственную думу. Увидав израненного и обезображенного Волкова, Керенский заверил его, что он будет находиться в полной безопасности, но в Думе его не оставил и не отправил в госпиталь, что мог сделать, а приказал отнести его в одно из временных мест заключений, где в ту же ночь пьяный начальник караула его застрелил.»
Д.Ю. Это, для тех, кто не понял, никаких большевиков ещё нет.
Егор Яковлев. Да, никаких большевиков ещё нет.
Д.Ю. Ну то есть типичный государственный переворот, со всеми вытекающими последствиями. Когда говорят, «у нас будет не так, как в Египте» и «не так, как в Ливии» и «не так, как на Украине», рекомендую перечитывать.
Егор Яковлев. Николай, понимая, что там происходит вот такое, принимает решение отправиться назад в столицу. Во-первых, для того, чтобы пресечь позорное бездействие властей, во-вторых, чтобы защитить свою семью, которая совершенно явно находится в опасности.
И вот здесь снова возникают большие вопросы к генералу Алексееву. Дворцовый комендант генерал Воейков в своих воспоминаниях оставил такой эпизод: он отправился к Алексееву сообщить, что царь срочно уезжает.
«Как только я сообщил ему о решении Государя безотлагательно ехать в Царское Село, его хитрое лицо приняло ещё более хитрое выражение и он, с ехидной улыбкой, слащавым голосом, спросил меня:
– А как же он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?
Хотя я никогда и не считал генерала Алексеева образцом преданности Государю, но был ошеломлен как сутью, так и тоном данного в такую минуту ответа. На мои слова:
– Если вы считаете опасным ехать, ваш прямой долг мне об этом заявить, генерал Алексеев ответил: – Нет, я ничего не знаю, это я так говорю.
Я его вторично спросил: – После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете ли вы опасным Государю ехать, или нет, – на что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ: – Отчего же. Пускай Государь едет... Ничего…»
На мой взгляд, этот отрывок красноречиво говорит нам о том, что генерал Алексеев был антагонистично настроен к Николаю, и прекрасно понимал, что в пути произойдёт нечто неожиданное для царя.
В последствии, сам Гучков говорил, что план перехватить поезд царя по дороге из Ставки в Петроград или наоборот – из Петрограда в Ставку, и принудить его к отречению там, был задуман давно. О нём, например, слышал генерал Деникин ещё до февральских событий. В принципе, план напрашивался, потому что принуждать царя к отречению в Ставке было достаточно трудно, ибо там были войска, которые могли выступить в его поддержку. То же самое могло произойти и в Петрограде. А вот по дороге… где-нибудь на глухом полустанке…
Д.Ю. Связи нет…
Егор Яковлев. Да, где нет связи… Можно было бы вырвать у царя отречение, а если бы царь отказался его дать, его можно было бы убить. Нужно быть совершенно наивным человеком, чтобы думать, что такой вариант не рассматривался.
В своё время граф фон Пален, лидер заговора против Павла I, посвятил в него наследника престола Александра и уверял, что Павла ни в коем случае не убьют, просто он должен будет подписать бумагу, признав себя сумасшедшим, и Александр ему поверил. А когда он узнал, что Павла убили, причём довольно зверски, Пален ему сказал: «Хватит плакать, извольте царствовать»…
Думаю, что у всех, кто был организатором этого заговора, была мысль, что в случае отказа Николая его придётся убивать. И, например, Василий Витальевич Шульгин, известный монархист, который принимал в итоге отречение Николая, уверял, что он поехал в Псков, принять отречение, именно с целью помешать убийству Николая. Я думаю, что и сам Николай понимал: если он откажется – его убьют.
Но в данный момент Николай пока ещё об этом не знает, он едет в Петроград, а в Петрограде уже восторжествовала революция. И главное для Николая в этот момент следствие – что железные дороги перешли в управление революционного правительства и спешно назначенного комиссара Бубликова, бывшего члена Государственной Думы. Николаю сообщают, что станция Тосно занята революционными войсками (хотя это была неправда), его жизни угрожает опасность и нужно срочно изменить путь. В результате этой дезинформации Николай II прибывает в Псков, где находится штаб Северного фронта, командует этим фронтом генерал Рузский.
Генерал Рузский – член заговора, настроенный по отношению к царю крайне негативно, ещё более негативно он был настроен к императрице. И генерал Рузский начинает общение со свитой царя с вызова, он говорит Воейкову: «Вот до чего довела ваша распутинская клика». Воейков в своих воспоминаниях сопроводил это заявление язвительным комментарием, смысл которого в том, что кто бы говорил, потому что мне наверное известно, что в своё время генерал Рузский сам написывал Распутину с разнообразными просьбами, зная его влияние.
Так вот, генерал Рузский сообщает царю о том, что в Петрограде уже победила революция и начинает явно психологическую обработку государя. Он говорит, что положение крайне опасное, что России грозит поражение в войне, потому что происходит самое страшное – внутренняя смута. А если внутренняя смута, то какая внешняя война? Остановить внутреннюю смуту можно только одним способом – отречением царя.
Николай конечно долгое время сопротивлялся, чисто психологически. Это было связано с тем, что он относился к своему царскому служению именно как к долгу перед Всевышнем, у него было мистическое миропонимание своего пути. Если бы Николай родился не в царской семье, он никогда бы не стал политиком скорее всего. Некоторые люди занимались этим с удовольствием. Николай, как мне кажется, себя заставлял заниматься политикой. Мне кажется, что у него действительно был недостаток воли, но очень многие поступки Николай совершал, делая невероятные усилия своего уровня воли. То есть для какого-то человека может быть это было и просто сделать, но для Николая это было сложно. И он себя заставлял во многих случаях делая вещи, которые он никогда бы не сделал, если бы не осознавал своё служение как долг. В частности, думаю, что именно из этих соображений он занял пост Верховного главнокомандующего.
Что же сломало Николая. Думаю, что ответ на этот вопрос есть – это телеграмма от командующих фронтов. Было решено запросить мнение всех командующих фронтов.
Д.Ю. Которые ему немедленно порекомендовали, да?
Егор Яковлев. Да, большинство командующих фронтов высказались за то, чтобы он отрёкся.
И больше всего уязвило Николая, по косвенным доказательствам, по воспоминаниям в частности Воейкова и великого князя Александра Михайловича, потому что и тому, и другому он об этом сказал, больше всего его ранило, что первым призвал его отречься его дядя – великий князь Николай Николаевич.
Д.Ю. Молодец.
Егор Яковлев. Первый.
Д.Ю. Ну и становится очевидным, что армия – не за царя.
Егор Яковлев. Да, стало очевидно, что армия царя предала.
И Николай действительно подписал отречение. Об этом узнал Воейков, он вбежал в вагон Николая и стал его уговаривать. Он говорил: «Сюда едут депутаты Государственной Думы Гучков и Шульгин. Подождите. Где отречение?» Николай сказал, что написал две телеграммы с признанием отречения, одну из них он должен был отправить в Петроград Родзянко, а вторую – Алексееву в Могилёв. Воейков говорит: «Надо дождаться, что они скажут». И вот именно в этот момент, Николай, объясняя своё решение, и показал телеграмму от Николя Николаевича. Но Воейков постарался его отговорить, и Николай в этот момент засомневался, он сказал Воейкову «Хорошо, я отзываю своё отречение. Бегите, доложите Русскому, пусть он мне вернёт эти телеграммы, не будем их посылать». Воейков, правда, сказал, что лучше это сделать не ему, а графу Нарышкину, побежал Нарышкин – телеграммы вернули. Первое отречение не состоялось.
Но потом приехали Гучков и Шульгин, и отречение всё-таки произошло.
Д.Ю. То есть эти приехали не дать его убить, но настояли на отречении, да?
Егор Яковлев. Естественно. Но они тоже уже приехали не просто так. Дело в том, что в Петрограде развернулась настоящая борьба за власть. Революционная эта волна, народная, анархическая, она подняла к вершинам власти левые партии. И их лидеры, которые в принципе в революции стремились поучаствовать также активно, как и партии либеральные, оказались теми людьми, которые могли с этой толпой как-то разговаривать. Потому что Павел Николаевич Милюков как бы был матросам вообще непонятен – университетский профессор истории не мог разговаривать с матросами, а вот Керенский – умел. Керенский же был левым. В этот момент он был «трудовик», а потом он войдёт в партию эсеров. Керенский умел, умел Чхеидзе, они тоже работали на заводах, у них был какой-то авторитет. Неожиданно выяснилось, что они хозяева положения.
Поэтому Временный комитет Государственной Думы в одном крыле Таврического дворца решил, что Николай сейчас отречётся, а царствовать будет Алексей Николаевич (сын Николая), но при регентстве Михаила. Это в принципе был весь план, который всю дорогу продвигали Гучков и Милюков, который бы согласован в частности с английским посольством, который полностью устраивал Алексеева, всех командующих фронтов. Они и надеялись, что сейчас Николай отречётся, будет новый царь, ничего страшного не произойдёт. Да, пусть будет ответственное министерство, править уже будет Дума, но народу мы покажем царя.
Ходит такая байка, что после Февральской революции встречаются два рабочих где-то в районе Дворцовой площади, и один говорит, вот теперь заживём, теперь у нас республика будет! А другой рабочий говорит: «Да, республика, царя бы потолковее только». Вот примерно так мыслили рабочие и поэтому замысел либеральных партий заключался в том, что для народа царя (не настоящего, а конституционного), а править будет Дума.
Д.Ю. Лишний раз убеждаемся, что гениальные замыслы никак не коррелируют с действительностью…
Егор Яковлев. Да.
Д.Ю. …и восставший пролетариат, показав лицо народа: что народ делает с некоторыми представителями, чего он хочет, и самое главное – кто его в итоге возглавил. То есть до этого никто догадаться не смог.
Егор Яковлев. Да. Но тут из другого крыла пришли товарищи из Совета солдатов и рабочих депутатов – Чхеидзе, Соколов, Керенский. Чхеидзе начал разговор с того, что какая монархия, какое отречение… пусть отрекается, потом мы его арестуем, никакой передачи власти. Какая монархия? Всё.
Д.Ю. Закончилось.
Егор Яковлев. Всё, закончилось, вы что.
Они ещё долго согласовывали, но Керенский выступил за то, чтобы давайте пусть он отречётся, а дальше мы как-то посмотрим. Но Чхеидзе сказал, пусть с ними отправляется отряд Красной гвардии… Поэтому Гучков и Шульгин ехали в сопровождении якобы охраны, а на самом деле надзора, который ещё неизвестно, как бы себя повёл. Он ещё и вёл себя хорошо, этот отряд: он просто раздавал прокламации на вокзале.
Д.Ю. И опять замечу, что большевиков ещё нет, а Красная гвардия уже есть.
Егор Яковлев. Да, уже есть, конечно, составленная из рабочих.
И пережив такой мощнейший психологический стресс, Николай действительно отрёкся от престола. Но он отрёкся не в пользу Алексея, он отрёкся в пользу Михаила, своего брата. И очень важно пояснить, что, отрекаясь Николай не помышлял о том, что в начале марта 1917 года в России прекратится монархия, он просто отказывался от престола.
Д.Ю. Лично он. Чтобы править продолжал…
Егор Яковлев. Да, лично он, чтобы править продолжал Михаил. И только на этих условиях он согласился на отречение. Я думаю, что, если бы он знал о том, что отречётся и Михаил, он бы ни за что так не поступил. Но история не знает сослагательного наклонения…
Д.Ю. «Кругом измена и предательство», это он писал?
Егор Яковлев. Да.
Исследователь Пётр Мультатули в своей недавней книге обосновал точку зрения, что на самом деле Николай не отрекался от престола, что Николай просто покинул пост Верховного главнокомандующего. На мой взгляд, эта точка зрения абсолютно необоснованная, потому что исследователь Мультатули прибегает к целому ряду домыслов, пытаясь доказать свою правоту. Для того, чтобы он оказался прав, поддельным должен быть дневник Николая II, поддельной должна быть переписка Николая и Александры, где упоминается отречение, поддельным должен быть дневник императрицы Марины Фёдоровны, вдовствующей матери Николая II, которая записала информацию об отречении туда… И Мультатули пишет, да, возможно это подделки.
Д.Ю. Молодец.
Егор Яковлев. Возможно это подделки, но на наш взгляд это нереально просто.
Д.Ю. Мне это напоминает фрагмент известного фильма «Обыкновенное чудо» (1979), если я правильно помню: «Никакой это не крест, а какая-то буква «хе». Никакая это не «хе», а крест – рюмку водки, палача, плаху и топор. Водку – мне, остальное – ему».
Егор Яковлев. А вот фраза Николая «кругом измена, подлость и обман», записанная им в дневнике 2 марта 1917 года, она, на мой взгляд, абсолютно точно отражает его чувства после отречения. Действительно, происходящее вокруг него, он воспринимал и как подлость, и как измену, и как обман. И самая правда истории заключается в том, что так оно и было.
Ну а большинство тех, кто принимал участие в этом довольно позорном деле – принуждении Николая к отречению – они очень скоро поплатятся самым жестоким образом за то, что они совершили.
Потому что абсолютно бесславным был конец генерала Алексеева: он станет на недолгое время Верховным главнокомандующим русской армии, но не сможет выиграть Первую мировую войну, потерпит в таковом качестве сокрушительное поражение, станет деятелем белого движения и умрёт во время Гражданской войны. Больше побед на его счету уже никогда не будет…
Ещё более трагичной будет судьба генерала Русского: он тоже станет деятелем белого движения и будет зарублен красным командиром на краю могилы, которую он сам же для себя и выкопает…
Великий князь Николай Николаевич… Николай ему, видимо, подложил последнюю свинью – перед своим отречением он издал последний указ о назначении Николая Николаевича главнокомандующим. Но Временное правительство развернуло Николая Николаевича, который уже мчался из Тифлиса в Петроград… Фронт он не получит, эмигрирует в Европу. Некоторые части русской эмиграции будут считать его претендентом на русский престол, хотя сам Николай не особенно активно принимал в этом участие, но тем не менее у него была своя партия, а другая партия стояла за Кирилла Владимировича, двоюродного брата Николая II, и их противоборство в эмиграции было очень эффектно высмеяно в знаменитом советском фильме «Корона Российской империи» (1970).
Д.Ю. Я помню, школу прогуливал в девятом классе – пошёл его смотреть. Даже тогда я обалдел от накала идиотии. Очень похоже, видимо.
Егор Яковлев. Гучков и Милюков – главные творцы заговора – продержатся на вершине власти всего два месяца. Всего два месяца. Об этом мы поговорим с вами в следующий раз.
Ну а в Петрограде тем временем начинается новый этап революции – Временное правительство начинает борьбу с Советом рабочих и солдатских депутатов. Ни те, ни другие не знают, что победителем в этой борьбе выйдет третья сила – партия большевиков, лидер которой в это время находится ещё в Швейцарии и судорожно думает, как ему попасть в Петроград – на главную арену политической борьбы которой он посвятил большую часть своей жизни.
Но обо всём об этом – в следующий раз.
Д.Ю. Мрачно. Николая, с одной стороны, по-человечески просто жалко.
Егор Яковлев. Жалко, да.
Д.Ю. Но с другой стороны, хороший человек – не профессия и думать надо было раньше. А тут уже всё сложилось так, что и изменить-то ничего невозможно, это, по-моему, что бы он ни делал, это всё равно были предсмертные конвульсии, а если бы что-то делал, скорее всего, его бы убили гораздо раньше. Печально.
Егор Яковлев. Невозможно предугадать, как бы было на самом дел. Невозможно. Получилось так, как получилось. Мы можем только об этом постараться правдиво рассказать.
Д.Ю. Ну как гражданин Алексеев, сообщающий, что надо ехать, что там пять пулемётов вдоль железной дороги, ящик динамита, что угодно положить можно и сделать, что угодно. Как-то людоедски он намекал, я считаю.
Егор Яковлев. Тёмная лошадка, не очень приятный персонаж. И честно говоря, недавно читал книгу писателя Бондаренко «Герой Первой мировой войны» (в серии ЖЗЛ она вышла) и там первый очерк про генерала Алексеева. И я всё пытался понять, в чём же «геройство» генерала Алексеева, там три четверти очерка занимает как раз участие генерала в интригах против Николая и последующей его судьбе, участие в Гражданской войне. Собственно, ничего особо геройского Алексеев в Первую мировую не совершил.
Д.Ю. Я бы постыдился включать подобных персонажей в такие книги. Скажите о том, что он изменил присяге – это главное содержание очерка должно быть: как ты изменил присяге, данной своему православному монарху. Ещё и верующий при этом, поди, был, а вот как сложилось…
Спасибо, Егор. Ждём следующую.
А на сегодня всё. До новых встреч.
Новости
VIP
