Д.Ю. Я вас категорически приветствую! Клим Саныч, добрый день.
Клим Жуков. Добрый день. Всем привет!
Д.Ю. Вторая серия.
Клим Жуков. Вторая серия гениального сериала «Чернобыль».
Д.Ю. Правдивого.
Клим Жуков. Строго документально выверенного.
Д.Ю. Со всем уважением сделанного.
Клим Жуков. Как знак уважения, фактически исторический документ. Когда режиссёр рассказывал в интервью о том, как он попал на проект и как он работал на нём, он говорит Крейгу Мазину, сценаристу: «Я ничего не знаю про Чернобыль. Скажи, вот то, что ты тут написал – это что всё правда?» Он говорит: «Это не правда, это оно и есть!» Вот так вот, т.е. это вот просто всё точно-точно-точно, и в этом режиссёр убеждён, вся Америка убеждена, и как мне один мой знакомый с Украины сказал: «Ну это только в Рашке фильм не понравился, нормальный мир ему рукоплещет».
Д.Ю. Ого!
Клим Жуков. Вот. Нормальный!
Д.Ю. Ну я бы отметил: постольку поскольку недавно мы были один народ, и никакой разницы между русскими и украинцами не было, я бы заметил, что большинство работавших на Чернобыльской АЭС – это украинцы. Соответственно, вас говном поливают – для вас это теперь нормально.
Клим Жуков. Там очень много народу работало из Омска, просто там был целый трудовой десант, приехавший работать конкретно в Чернобыль, так что там ещё и сибиряки работали в изрядном количестве. Ну да. Вторая серия, называется она «Пожалуйста, сохраняйте спокойствие». Это, видимо, должно кое-что символизировать, такая, собственно говоря, симвология.
Д.Ю. Такая тут симвология, да.
Клим Жуков. Да. Судя по контексту, название с сарказмом, типа, какое там может быть спокойствие, когда происходит вона что.
Д.Ю. Апокалипсис, да.
Клим Жуков. Никакого спокойствия нормальный человек в нормальной, конечно же, стране испытывать не должен, он должен свободно паниковать. Это самые главные пункты свободного человека – в любую секунду быть способным испытать панику и начать метаться, являя, так сказать, свою индивидуальность. А то что ты как винтик? Ну это же омерзительно! Ну нет, ну ладно, что там какие-то работяги на этом ЧАЭС – они ладно, или вояки, например, но я-то не такой, я-то же должен бегать вокруг, орать.
Д.Ю. И принимать решения самостоятельно.
Клим Жуков. Конечно! Как во всех американских фильмах: когда прибегают зомби, особо страшный оборотень, высаживаются инопланетяне, девочка обязательно должна сказать: «Я взрослый человек и могу о себе позаботиться». Пипец! Сейчас там только что…
Д.Ю. «Я не хочу в Таможенный союз, я хочу кружевные трусики».
Клим Жуков. Вот! Там только что оборотень отгрыз голову одновременно 5 ментам вооружённым – «нет, я в состоянии о себе позаботиться». Этим свободная личность отличается от тупого совка.
Д.Ю. Так-так, и что же там?
Клим Жуков. Вот пока людям преступно не дают паниковать, нам показывают Минск, Институт ядерной физики, где на рабочем месте мордой в подушку, которая лежит на столе, спит трудоголичка Ульяна Хамюк. Не было никакой Хамюк, конечно – это, как нам пояснили, такой собирательный образ всех героических учёных СССР, которые били тревогу, но, понятно, их никто не слушал, но они пытались вопреки системе сделать что-нибудь вот этакое, ну вы понимаете. Это вот она вся вместе, потому что, понятно, всех-то не показать, но надо же как-то их явить – вот, пожалуйста, явили.
Когда киношная Хамюк вот так вот перестала спать и вот так вот подняла голову, я аж подпрыгнул на стуле, потому что, как мы сообразили, рассматривая первую серию, весь кастинг главных героев, весь грим, причёски и всё остальное – это строго не случайно, это сделано мастерами, реально мастерами своего дела с большим смыслом. Но когда вот этот грим и типаж поднял лицо, я подумал, что на меня смотрит из телевизора молодая Светлана Алексиевич. Тем более, что Минск…
Д.Ю. Ну это она и есть, да. Она же книжку написала.
Клим Жуков. Да, «Чернобыльская молитва» или «Молитва Чернобыля» - что-то такое. Да, ну естественно, фильм-то снимался по книжке Светланы Алексиевич, поэтому… ну в смысле – это был один из главных источников вдохновения для Крейга Мазина, поэтому вот такой трибьют, Ульяна Хамюк – это она. Ведёт себя, кстати, тётенька в основном именно как положено вести себя Алексиевич – чокнутой дуре.
Д.Ю. Я впервые с творчеством данного персонажа столкнулся…
Клим Жуков. «Цинковые мальчики»?
Д.Ю. Да, в книжке «Цинковые мальчики», в перестройку выпустили откровения Алексиевич, она там интервью брала у парней, которые воевали в Афганистане, вернулись оттуда и рассказывали ей всякое. Там такая обложка была: там лежит солдат, и у него на глазах пуговицы советские…
Клим Жуков. Так ужаснее.
Д.Ю. Звёзды, серпы-молоты, там… Деньги вообще на глаза клали для того, чтобы с Хароном расплатиться, который тебя с одного берега на другой…
Клим Жуков. А пуговицы?
Д.Ю. Зачем ему пуговицы советские? Я подрастерялся.
Клим Жуков. Харон не берёт пуговицы?
Д.Ю. Да. И через некоторое время выяснилось, когда эти книжки её начали читать ветераны, у которых она брала интервью, тогда ещё интернетов не было, но это вызвало взрыв возмущения, тем не менее, потому что все хором говорили: «Я ничего подобного не говорил, это ложь!» «Мало ли, что ты там говорил, - сказала Алексиевич. – А я вот так вижу». Ну и до этого она, естественно, была верным ленинцем, давала клятвы…
Клим Жуков. Да, «У войны не женское лицо» - такая у неё была книжка.
Д.Ю. Неплохая, вот эта была неплохая.
Клим Жуков. Неплохая… Ну как, её поставили к конвейеру литературному, и она написала там неплохую книжку, как и все.
Д.Ю. Ну там за спиной стояли большевики с маузерами, наверное, поэтому неплохая. Как только вырвалась из-под надзора…
Клим Жуков. В пампасы.
Д.Ю. …да – ну вот попёрло. Желающие могут почитать.
Клим Жуков. Ой, там… Не знаю, когда кто-то говорит, что «Светлана Алексиевич – это же… Как ты можешь, это же замечательный белорусский писатель…ница, лауреат Нобелевской премии!» - это однозначно я понимаю, что человек Алексиевич никогда даже не пытался читать, потому что эти же люди обычно хвалят Солженицына, когда начинаешь расспрашивать подробности, выясняется, что подробности они не знают и, значит, тоже не читали.
Д.Ю. Ну это моё любимое: как когда-то был у нас такой Алекс Экслер, может, он и сейчас есть, у него был такой достаточно популярный сайт exler.ru, на нём, как в те времена было принято, был форум, я там присутствовал некоторое время и общался с тамошними гражданами. И вот как-то там… Ну их, естественно, тревожит моё положительное отношение к СССР, что недопустимо, как ты понимаешь. На вопросы-ответы я говорю: «Я там жил, я помню, на что это было похоже – это не то, что вам рассказывают. Вы там не жили, в силу возраста ты не знаешь, ты повторяешь глупости за взрослыми дядями и тётями, которые специально тебе их наговорили». «А, что это такое…?!» Ну и вот вопросы разнообразные коснулись Солженицына, и я по ходу повествования упомянул, что он в лагере был осведомителем тайным, т.е. агентом, «стучал» в оперчасть, сдавая товарищей по несчастью, которые тоже, как известно, все сидели ни за что. Взрыв бочки с говном: «Откуда вы такое взяли?!» Оп-па, тут и сел старик…
Клим Жуков. Приехали! Приплыли.
Д.Ю. «Ну ты читал хоть основополагающее произведение светоча?» - «Конечно, читал!» Ну т.е., во-первых, это говно дальше, я не знаю, ста страниц прочитать нормальный человек не может, надо усилие прикладывать, ну и ты, по всей видимости, не читал. Ну такое глубокое знакомство с творчеством светоча меня как-то озадачило очень сильно. Причём все, поголовно все страстные любители данного персонажа, но про что они писал, они не знают.
Клим Жуков. Никто не знает.
Д.Ю. Ну то же самое.
Клим Жуков. Да, ну что делать? Хамюк в кино подпрыгивает, ваткой за окно, ватку в анализатор – тут же определяет следы распада урана-235, т.е. атомного топлива, и понимает, что если уж до Минска эта фигня долетела, то где-то что-то не то, и давай сразу всем звонить. А в Припяти…
Д.Ю. Сеять панику.
Клим Жуков. Ну, она пока пытается выяснить, по кино, что происходит. Позвонила на Ингалинскую АЭС, собственно говоря, где снимали этот фильм, ну она, благо, заброшена давно, остановлена, там теперь можно только мудацкие сериалы снимать, а тока она больше не даёт. Туда позвонила, позвонила на Чернобыльскую, а в Чернобыле никто трубку не берёт, значит, что – вона что!
В Припяти в это время лечат людей, в больнице, конечно же, и никого к ним не пускают, причём не пускают максимально скотским тоталитарным способом – при помощи ментовского оцепления. Видимо, по мысли Крейга Мазина, должны всех пускать к поражённому радиацией контингенту, всех! Ну чтобы увеличить его кратно – это же именно к этому приведёт, потому что, кто не знает, для американских тупых школьников сообщаю: самое страшное, что есть после радиационного, не важно – грязного ли взрыва или натурального ядерного взрыва – это пыль, потому что при нормальном взрыве бомбы выделяется чудовищное количество энергии, и в принципе, основная часть взрывчатки должна прореагировать, но она никогда не реагирует вся, и остатки разлетаются по местности, заражая своими частицами местность. Собственно говоря, пыль является главным долгоиграющим поражающим элементом. Если у тебя на одежде эта пыль, ты фонишь, если с тобой будет контактировать кто-то ещё, он эту пыль от тебя схватит и тоже будет фонить, и вы все заболеете. Т.е. чем больше у вас будет контактов, тем хуже будет окружающим. Но, конечно, не пускать-то, конечно, возможно, и надо было, по мысли Мазина, но не так же скотски! Там же прямо менты в синих фуражках стоят и не пускают – это так выглядит, понимаешь, жутко!
Д.Ю. И ладно бы было просто на ларьке написано: «Пива нет», а то ведь: «Пива нет!»
Клим Жуков. Да, ну естественно, свободные граждане быстро прорывают оцепление и врываются всё-таки в больницу, таким образом ярко символизируя победу народа…
Д.Ю. Над системой.
Клим Жуков. …над системой. Вот так вот. Ну по крайней мере, хотя бы в этом месте. В больнице какая-то умная докториха догадывается, что всё это не просто так, а радиационные ожоги. Ну на самом деле, это город ядерщиков, где есть больница, где этих ядерщиков регулярно осматривают, лечат, проводят медосмотры, и т.д.
Д.Ю. Я бы даже сказал – градообразующее предприятие эта самая электростанция, и к ней приписана больница…
Клим Жуков. Именно так.
Д.Ю. …в которой все врачи обучены и понимают, что такое радиационное поражение, и как с ним бороться.
Клим Жуков. И тут же докторица кенгуриным скоком выпрыгивает в кадр и говорит: «Это всё радиационные ожоги!», и такие все: «Ишь ты!»
Д.Ю. «Не может быть!»
Клим Жуков. «Офигеть!» С АЭС поступают люди явно в неадекватном состоянии – что же такое с ними может случиться? Может, это грипп у всех?
Д.Ю. Или понос.
Клим Жуков. С гриппом.
Д.Ю. Да.
Клим Жуков. Вот. И она тут же выдаёт очень умную мысль, которая в самом деле была выдана в эфир в Чернобыле: со всех нужно содрать одежду и её куда-нибудь нахрен в подвал, потому что там этот подвал до сих пор… туда ходить нельзя, в общем, без защиты, потому что всё там светится аж, в фигуральном смысле – очень уж серьёзный фон. И это правильно, так и было, и мысль-то умная, но что делают медики, все люди поголовно с высшим образованием, тем более приписанные к ядерной станции – они начинают раздевать пожарных и пострадавший контингент со станции голыми руками. Вот просто, как были, подскакивают, давай их раздевать… Ну вы больные? Ну вы же хоть бы повязки надели, перчатки и резиновые передники, которые в каждой советской больнице имелись в достатке, ну чтобы элементарно дыхательные пути и кожные покровы обезопасить от контакта с этой дрянью. Нет!
Д.Ю. Зачем?
Клим Жуков. Зачем? И они прямо тут же всех раздели, начали всё это относить в подвал, ну и тут же у всех, смотришь, все руки в радиационном загаре, прямо немедленно. Ну, начать с того, что он так быстро не появляется, но всё равно очень жалко. И очень смешно, потому что люди показаны настолько законченными дегенератами – ох, я не могу! Я ещё, причём, понимаю, что если бы это был какой-нибудь год 1946-ой, когда вообще никто не знает, или 1945-ый тем более, когда вообще никто не в курсе, что это такое. Вот когда на Хиросиму родственники Крейга Мазина бомбу сбросили, люди не знали, что это такое, и понятно, делали глупости. Но это же 1986 год, ну все же в курсе! Вот нас в школе учили, у нас все стены были завешаны в кабинете НВП плакатами: что делать при ядерном взрыве, что делать после ядерного взрыва, куда бежать, как себя заматывать, чем дышать чем не дышать – вот мы это в школе знали, почему доктора-то с высшим образованием не знают? Я не могу догадаться вообще, как так?
Д.Ю. У меня одни из первых книжек были под названием «Это должен знать каждый» - как бежать в подвал, как из подвала вырубаться ломами, когда дом рухнет под воздействием ударной волны, как обрабатываться, что надевать, чем поливать, что трогать, что не трогать, и проч. В армии этому учили ещё сильнее, кстати о птичках.
Клим Жуков. Ну в армии-то понятно.
Д.Ю. Там, опять-таки, бег в ОЗК – это прекрасно, да. В противогазе тоже хорошо.
Клим Жуков. Ну, с другой стороны, это, конечно, вот бег-то в ОЗК – это издевательство…
Д.Ю. Ну ты должен быть крепок.
Клим Жуков. К применению ОЗК это отношения не имеет, нельзя в нём потеть настолько сильно.
Д.Ю. Если Родина прикажет – будешь потеть, блин.
Клим Жуков. Будешь, да, но в таком виде нельзя в зону поражения заходить, во вспотевшем виде – ни в коем случае.
Д.Ю. Ну естественно, да-да-да.
Клим Жуков. Да, ну а тем не менее – фильм, в фильме академик Легасов сидит в каком-то месте, где заседает не очень понятная организация – то ли правительство, там, Совет министров, то ли ЦК КПСС, то ли совместное какое-то заседание – чёрт его знает, но происходит это всё в Третьяковской галерее почему-то, я не знаю.
Д.Ю. Отлично.
Клим Жуков. Или просто место настолько похоже, но я там бывал – в общем, очень похожее место, исключительно. Назовём это условно Совет министров, хотя это явно не он, но как-то это ж нужно обозвать. И вот на Совете Легасов бьётся, как лев, доказывая, что реактор-таки взорвался, и активная зона обнажена, ну а Горбачёв ему хамит, говоря, что «я тут не слышу фактов, я слышу мнение не знакомого мне человека».
Д.Ю. Ха!
Клим Жуков. Я даже не знаю, вот мне интересно: а как себе создатели сериала представляют, что можно было в Кремль попасть незнакомому человеку? Интересно, а вот в Белый Дом может попасть незнакомый человек? Попробуйте ради интереса как-нибудь в незнакомом виде зайти в Белый Дом.
Д.Ю. Я бывал и там, и там, осмелюсь заметить: не пройти.
Клим Жуков. Вот! Там много специально обученных людей, которые заняты на постоянной основе тем, чтобы не знакомые люди не попали к особо охраняемому телу, например, к президенту или, например, к Генеральному секретарю. Естественно, когда человека приводят на такое заседание, у него табличка такая стоит с именем, кто это, чтобы если в самом деле ты его не знаешь, было по крайней мере понятно, кого тебе приволокли. Но как-то мне кажется, что всё-таки, наверное, таких людей, как глава экспертного совета ВАК, первый зам Курчатовского института, одного из важнейших в стране, наверное, всё-таки Горбачёв знал, ну хотя бы слышал, что такие есть. Скорее всего так.
Д.Ю. Возможно, ему его даже представили.
Клим Жуков. Так ну а как же? Как иначе-то? Ну в общем, «не знакомый мне человек, какое-то мнение» - пипец! Да, а вторую скрипку во всём этом бардаке играет заместитель председателя Совета министров Борис Евдокимович Щербина, при этом куда делся его начальник предсовмина Николай Иванович Рыжков, для меня осталось непонятным, потому что почему тут зам, а Рыжкова нет? Кстати, во время заседания, которое имело место в самом деле в Москве, Рыжков-то как раз был, а вот Щербина находился в регионах в это время, его откуда-то я сейчас не помню, откуда, вытащили самолётом.
Д.Ю. Из Оренбурга.
Клим Жуков. Из Оренбурга? Да.
Д.Ю. По-моему.
Клим Жуков. Ну, неважно.
Д.Ю. Не далее как вчера мы записали ролик с Егором конкретно про товарища Щербину, всем рекомендую посмотреть, ссылка под роликом.
Клим Жуков. Да. Ну как мы знаем из воспоминаний самого Легасова, 26 числа апреля месяца с утра Легасов вместо того, чтобы ехать жарить шашлык, поехал на заседание партхозактива в Министерство среднего машиностроения. Там ему без всяких воплей сообщили, что произошла авария, и он уже включён в состав комиссии, а поэтому ему надлежит сегодня в 16:00 быть в аэропорту Внуково. Собственно, всё. И он, естественно, как военнообязанный, взяв под козырёк, попрощался с женой и уехал в аэропорт Внуково к 16:00. Никто никому не хамил, никто ни на кого не бычил, естественно – а зачем?
Д.Ю. Зачем, да?
Клим Жуков. Ну и вот когда я это всё посмотрел и, такой, думаю: прикольно! Вот смотрите: в конце прошлой серии Легасову позвонили, нахамили по телефону и сказали, что ты уже включён в состав комиссии, после чего он приехал зачем-то, ну назовём это Кремлём, приехал он в Кремль и там принялся доказывать, что нужно формировать комиссию - что это сейчас было? Ну как, потому что в Кремле выясняется, что никакой комиссии нет – тогда непонятно, кто ему звонил и что ему приказывал?
Д.Ю. Ну это очередной элемент правды, да?
Клим Жуков. Это не элемент правды, это элемент того, что они собственного сценария не читали, это совершенно точно, потому что сначала вы говорите одно, а потом нечто прямо совершенно противоположное. Ну т.е. или это писали разные люди, или главный автор сценария дебил, потому что он просто не может свести два конца друг с другом. Потому что получается так, что вообще-то Горбачёв говорит Щербине: «Борис, езжай в Чернобыль и разберись, что там происходит, и вот этого учёного с собой тоже возьми, пускай он тебе по дороге объясняет, как реактор устроен». И это комиссия по ликвидации Чернобыльской аварии? Но это выглядит именно так, что никакой комиссии по факту не было или она была, но в каком-то другом месте, про которое не знал ни Горбачёв, ни Щербина. Тогда непонятно, почему Легасов, которого включили в комиссию, оказался у Горбачёва, а не в том другом месте, где уже есть комиссия. Я вот ничего не понял вообще.
Ну а по-настоящему в Чернобыле высадился гигантский научно-административный десант, в который входили кроме Легасова министр энергетики Майорец, заместитель министра здравоохранения Воробьёв Евгений Иванович, ну собственно, Щербина, понятное дело, председатель Госатомэнергонадзора Виктор Алексеевич Сидоренко – кстати, это один из ведущих в мире вообще реакторщиков-учёных, тоже, кстати говоря, работал в Курчатовском институте. Кроме того, зам. Генерального прокурора СССР Сорока, Фёдор Алексеевич Щербак из КГБ (о, не обошлось без чекистов!), ну и представители Украины ещё – Николаев и Плющ. Т.е. там толпа людей просто вылетела. Ну неужели они думают, что в самом деле два человека бы занимались такими вопросами? Это просто даже выглядит недостоверно.
Д.Ю. Да.
Клим Жуков. Что характерно, против измышлений брехуна Мазина: Брюханов, ну или кто-то из его подчинённых, мы уже, наверное, не узнаем никогда, дал в Москву ранним утром шифрованный сигнал: «1234», что означало, что есть ядерная опасность, радиационная опасность, пожарная опасность и взрывная опасность. Т.к. на месте не знали, что происходит, они дали полный спектр опасностей, которые вообще могут быть. Т.е. в Москве подозревали, что там и неуправляемая реакция пошла, и выделение радиации в атмосферу, и пожар, и взрыв. Там не было вопроса, был там взрыв или не было, они были уверены, что и взрыв там тоже, возможно, был.
Д.Ю. Всё уже случилось.
Клим Жуков. Потому что им дали из всех четырёх возможных шифров все, и исходили именно из этого, что, да, оно по всем четырём направлениям могло пойти по одному месту. Не нужно было никого убеждать, там наоборот все, конечно, взялись за голову и стали думать, что вообще делать, притом, что никакой достоверной информации, конечно, ещё не было.
Д.Ю. Ну, лучше предположить самое худшее, чем надеяться.
Клим Жуков. Как обычно в армии и делается. Да, ну а вот Владимир Григорьевич Асмолов, автор как раз этого объекта укрытия, саркофага, которым накрыли Чернобыльскую АЭС, рассказывал, что чтобы просто создать модель того, что происходит, потребовалось 800 машинных часов на ЭВМ того времени. Т.е. понятно, что они же не по очереди работали, а параллельно, т.е. по факту гораздо быстрее, но там куча машин это всё обсчитывала, т.е. пока просто никто не знал, даже модели не было того, что происходит.
Дальше просто класс: прямо из Третьяковской галереи Легасов и Щербина оказываются на каком-то залупленном бетонном поле, откуда их забирает винтокрыл МИ-26, на котором они улетают в Чернобыль.
Д.Ю. Из Москвы?
Клим Жуков. Да, из Москвы. На винтокрыле. Я не знаю, они там по дороге заправлялись где-то ещё, что ли, потому что это 800 км, это на пределе вообще практической дальности этого вертолёта замечательного, ну я уже молчу о том, что на вертолёте такое расстояние лететь, ну в общем, не совсем удобно, это не самолёт. И т.к. даже непонятно, а в СССР вообще самолётное сообщение отменили? Может, какая-то правительственная авиация работает?
Д.Ю. До города Киева, аэропорт Борисполь, исправно летали.
Клим Жуков. Куда, собственно говоря, они все и полетели – в аэропорт Борисполь, а оттуда из Киева на машинах до Припяти ломанулись.
Д.Ю. Ну сейчас ты расскажешь, для чего был нужен вертолёт.
Клим Жуков. О, это самое главное! В винтокрыле состоялся главный шикарный диалог в данной серии. Кстати, они пробовали без наушников и ларингофонов беседовать внутри МИ-26?
Д.Ю. Можно, если …
Клим Жуков. Орать придётся же просто вот так вот.
Д.Ю. Да.
Клим Жуков. Но это мелочи, главное не в этом: Щербина: «Как работает ядерный реактор?» Легасов мнётся. Щербина: «Это простой вопрос». Легасов: «Ответ простым не будет». Щербина: «Я понимаю: вы думаете, что я слишком глуп, чтобы понять. Перефразирую: как работает ядерный реактор, или солдат выкинет вас из вертолёта?» И тут же сидит вот такой с вот такой харей воин-десантник.
Д.Ю. Срочник лет сорока, да?
Клим Жуков. Да. Ну и дальше просто…
Д.Ю. Для этого и нужен был вертолёт, да.
Клим Жуков. Конечно.
Д.Ю. Это отработанная пытка, кстати, американскими военнослужащими во Вьетнаме, когда загружают несколько вьетнамцев…
Клим Жуков. И по очереди выкидывают.
Д.Ю. …и сначала бесполезного, а в конце держат полезного и по очереди их вышвыривают из вертолёта, повышая, так сказать, разговорчивость конечного фигуранта. Ну это они придумали, им виднее, как у них бывает. Непонятно только, как советский руководитель такого уровня вышвыривает…
Клим Жуков. Академика.
Д.Ю. …академиков.
Клим Жуков. Из геликоптера. А самое главное – это же он имеет в виду, что солдат его выкинет, но десантник такой херни никогда не отпорет, никогда вообще, потому что даже Щербина, который является зам Предсовмина, не является его начальником, он такое распоряжение может выполнить от вышестоящего офицера, и то будут вопросы, конечно, типа того – зачем это делать?
Д.Ю. Это называется преступный приказ.
Клим Жуков. Вот! Но если Щербина даже бы такое отпорол, никто бы никого выкидывать не стал, и все об этом прекрасно знали, потому что и Легасов в армии служил, и Щербина в армии служил, он вообще в Финскую воевал – так, если что. Вот, поэтому…
Д.Ю. Сам мог бы выкинуть из вертолёта.
Клим Жуков. Да. Ну бред, конечно.
Д.Ю. Чушь собачья!
Клим Жуков. Такая ахинея! Ну, видимо, они вот так…
Д.Ю. Но я считаю, что это лучший момент вообще в сериале.
Клим Жуков. Не лучший, но однозначно один из двух.
Д.Ю. Не рассказывай пока.
Клим Жуков. Нет, пока нет. Один из двух лучших. Ну и дальше Легасов излагает устройство реактора, т.е. есть тепловые электростанции, там турбину вертит пар, пар вырабатывается тогда, когда воду кипятят на угле или нефти. А есть атомные электростанции, где тоже турбину вертит пар, но воду кипятят на специальном реакторе, который греется путём распада атомов урана. Щербина – это инженер с высшим образованием, он, конечно, нифига не ядерщик, он занимался нефтянкой всю дорогу, но такое-то, я думаю, он слышал, наверное.
Д.Ю. Да.
Клим Жуков. Есть у меня такое устойчивое подозрение.
Д.Ю. Любознательные советские дети это с детства знают.
Клим Жуков. Классу к пятому я уже однозначно совершенно знал во всех возможных подробностях из журнала «Химия и жизнь», «Знание – сила», как устроен вообще схематически ядерный реактор.
Д.Ю. Для меня это, конечно, было большое открытие, я даже представить не мог, что на железную бочку раскалённую льют воду, из которой получается пар, который крутит турбину. Как-то у меня в голове всё это было – атомная энергия, там что-то расщепляют, спичечного коробка достаточно, чтобы ледокол 8 раз вокруг глобуса обошёл, и вдруг – воду на железную бочку, и пар и турбина, но тем не менее…
Клим Жуков. Такая рутина.
Д.Ю. Да, но тем не менее вот оно вот так – ну и что?
Клим Жуков. Ну видишь – Щербина этого не знал. Это, повторяюсь, Мазин не мог написать ничего кроме того, что он знал сам, а знает он местных жертв ЕГЭ, тупорылых школьников, которые до 60 лет нихрена не знают, кроме своего участка работы. Свой участок работы они, возможно, знают отлично, но всё, что справа, слева, сверху, снизу – по нулям вообще! Это типичная совершенно именно для США и для Западной Европы, многих её стран, система, когда туннельное образование, ты просто с самой школы затачиваешься, чтобы знать только что-то одно.
Д.Ю. Да, на примере придуманного Шерлока Холмса отлично видно: «А сколько планет в Солнечной системе?»
Клим Жуков. «А чёрт его знает».
Д.Ю. «А зачем это мне? Я вон грязь на ботинках из разных районов Лондона определяю…
Клим Жуков. И хватит.
Д.Ю. …это важнее, и пепел от сигар».
Клим Жуков. У нас так всё не работало, у нас образование было со школы, с первого класса университетского типа, т.е. от слова «universum» - «Вселенная», т.е. про всё. Т.е., возможно, у тебя будет специализация одна, а может быть, две, про которую ты будешь хорошо знать, но про всё остальное ты будешь иметь устойчивое представление. И уж инженер-то точно знал то, что знали школьники классу к шестому.
Д.Ю. Ну просто чисто мальчишеская любознательность приводила к этому стремительно.
Клим Жуков. Да. Вывод у Щербины прекрасный: «Отлично, теперь я знаю, как работает ядерный реактор, теперь вы мне не нужны». Я думал, что теперь-то его выкинут наконец уже.
Д.Ю. Вышвырнут, да?
Клим Жуков. Ну пора уже. Нет, что-то засбоил. Дальше, конечно, мне интересно, почему пиндосы…
Д.Ю. Вот этот вот полёт мысли: ну вот, между прочим, перед тобой химик сидит, академик, вот проблема-то сугубо химического свойства уже, не только физического, но и химического – как ликвидировать остатки. Этим занимаются, в общем-то, химвойска, в которых неплохо гражданин Легасов разбирается. Что значит: «Вы мне не нужны?» На кой чёрт ты его вёз, академика – чтобы он тебе рассказал? Ну это напоминает мой любимый анекдот, как один генерал другому звонит: «Алё, Петрович, у тебя есть пара толковых полковников? Тот: «Есть, а чего?» - «Пришли ко мне, мне диван переставить надо». Вот этот тоже: «Дайте мне академика, пусть вот мне в трёх словах расскажет… Пошёл нахер, теперь я всё знаю!» Ну что это за чушь?
Клим Жуков. Пара толковых академиков.
Д.Ю. Да, ха-ха-ха!
Клим Жуков. «Михаил Сергеевич, у вас есть пара толковых академиков?»
Д.Ю. «Пришлите ко мне, да, пусть расскажут…»
Клим Жуков. Так и то одного.
Д.Ю. Они же едут ликвидировать, так он необходимейшая фигура, кто там с точки зрения науки объяснит, как чего эффективнее делать, например, чем там хватать, растаскивать, заливать, ликвидировать последствия. Какая чушь!
Клим Жуков. На самом деле это же не для этого сделано, потому что пиндосы не могут снимать кино без пиписькометрии, обязательно должен быть конфликт начальника и подчинённого или боевых товарищей, короче, всё время должны выяснять, кто круче, кто доминировать-то будет. Весь фильм кто-то пытается кого-то отдминировать, потому что Дятлов кроет едва ли не х…ми, извините, своих подчинённых, пытаясь возвыситься, Щербина пытается отдоминировать Легасова, какие-то партаппаратчики – Хамюк, т.е. всё время кто-то с кем-то пытается конфликтовать и вот это вот – как два петуха: кудах-тах-тах! Повысить… кто из них выше будет? У нас общество не было так устроено категорически, я за всю жизнь, может быть, раза два такого рода конфликты наблюдал в СССР, т.е. просто так это не работало вообще, у нас не было необходимости друг перед другом вот так вот вырисовываться. Понятно, что Легасов Щербине нужен даже по фильму, но нужно ему указать на его место, напомнить, кто главный – вдруг он забудет? Как же так? Вдруг он неуважение проявит? Нет, так не положено. Вот почему-то пиндосы думают, что у нас так всё устроено, как у них, возможно, у них, видимо, тоже не так, но в фильмах у них какой фильм ни посмотришь, обязательно кто-нибудь с кем-нибудь лается.
Д.Ю. Ну, конфликт – это основа, так сказать, а на чём его завязать – это, видимо, самое простое.
Клим Жуков. Да. Ну а в реальности по дороге Легасов, по собственным словам, рассказывал Щербине то, о чём в пиндосском сериале показывать ни в коем случае нельзя – он рассказывал по дороге в Киев об аварии на Три-Майл-Айленде в 1979 году, в США, где погибло из-за возникшей паники 17 человек, а потом к станции просто 3 года никто не приближался, там никто не знал, что вообще происходит. Её вроде как успели глушануть и разбежались, по дороге задавили 17 человек, а потом такие: «… Ой!»
Д.Ю. Как нехорошо получилось, да.
Клим Жуков. И с ребятами фигня такая вышла, и станцию что-то сломали… Вот об этом он, собственно, рассказывал – как станция 3 года продолжала бесконтрольно потихоньку засирать окружающую среду.
Д.Ю. И никто с этим ничего не делал.
Клим Жуков. Да. Дальше фильм: жена пожарного из начала фильма – Игнатенко прибывает в больницу в Припяти, спрашивает про мужа, а ей сообщают, что муж-то т.к. в тяжёлом состоянии, его того, в Москву. Она говорит: «А я не могу поехать за ним в Москву, потому что нас из города не выпускают» - это, повторюсь, полная ересь, потому что из города люди выезжали абсолютно свободно и бесконтрольно. Ну а винтокрыл…
Д.Ю. Ну и опять-таки, пример глубоких познаний жизни граждан СССР, т.е. это не шаляй-валяй пожарный рядовой, брандмейстер из расчёта, это начальник достаточно большой, а самое главное в СССР, да и сейчас, в общем-то, это были связи, т.е. мы вместе дружим, я не знаю, употребляем алкоголь, отмечаем праздники, и проч., я знаю… муж знаком вот с этим, а я с его женой – и пошло-поехало, и поэтому вопросы подобным образом не решались никак. Позвоню подруге Маше, которая жена того-то: «Маша мне срочно надо в Москву,» - и тебе в мгновение ока всё это организуют, потому что все вокруг свои, все понимают: случилась беда, мужа госпитализировали, увезли, ну и ты следом полетела. Подобная чушь… они все дураки. Эти-то, понятно, дураки, они тут никогда не жили, но вот когда смотришь какой-нибудь х/ф «Высоцкий» - смотрел, да?
Клим Жуков. О, да-да-да!
Д.Ю. Мы везём наркомана на гастроли, поэтому наркотиков с собой мы не возьмём. Это притом, что никто ничего не обыскивал, в самолёт даже паспорт, по-моему, не спрашивали…
Клим Жуков. Не, не спрашивали.
Д.Ю. Я уж не помню, билет покажи и без паспорта залезай. Что там у тебя в чемоданах – ничего не просвечивали, никому это нафиг было не надо, потому что в государстве было спокойствие. И вот мы берём наркомана и везём его на гастроли. Ну совершенно очевидно, что наркоману станет херово без наркотиков. Где же нам взять наркотики? Вот у нас Высоцкий есть – звезда такого калибра, что, я не знаю, даже не передать. Ну выйди на улицу, крикни: «Дайте нам морфина 8%-ного хорошего» - там, я не знаю, 20 человек затопчут, с коробками к тебе побегут все медики – нет, позвоним бабе в Москву, там у нас под кроватью лежат наркотики, пусть она везёт, и у неё из-за этого там приключения в пути будут. Что за бред вообще? Какой идиот это придумывает? Как? Вы ж не знаете ничего – зачем?
Клим Жуков. Нет, ну самое главное, что люди, которые в СССР жили, некоторые даже не один год, вот как они могут такое просто смотреть? Господи, думаешь: ну да, нашли они Легасову на стол поставить часы в красном плексигласе, у меня до сих пор такие же стоят, в 1986 году во время аварии у меня именно они стояли на столе – очень трогательно, прямо замечательно! Термос, раскрашенный в сеточку, там, бабы все на бигуди завиты – ну нет, это всё, конечно, хорошо, но на этом-то сходство кончается.
Д.Ю. Ну, ряд граждан сложно винить, это, знаешь, как ветераны Афганистана, посмотрев х/ф…
Клим Жуков. «Девятая рота»?
Д.Ю. …«Девятая рота», да: «А я как только увидел – вертолёт садится, пыль поднялась, я про всё остальное забыл вообще и сидел, смотрел, разинув рот» - ну вот, человеку там навеяло, может, но трезвым глазом смотреть невозможно. Итак?
Клим Жуков. Да. Винтокрыл с Легасовым и Щербиной прилетает…
Д.Ю. Преодолев 800 км…
Клим Жуков. Да, пронзив пространство и время, подлетают к АЭС, о чём из кабины сообщает пилот просто голосом – вот глотка-то у мужика должна быть, чтобы в 26-ом так это: «Подлетаем к АЭС!» Эти все: «О’кей! О’кей! Отлично!»
Д.Ю. А зачем он к ней подлетает, кстати?
Клим Жуков. Ну их же Горбачёв послал посмотреть, это же сказано было прямым текстом: слетайте посмотрите – вот они и полетели посмотреть. Что неясного? Станция, что характерно: всё ещё там вот такой, как извергается вулкан – такой чёрный дым непроницаемый, в стратосферу уходит. Если бы такое было в самом деле, вопрос о том, что там произошло, вообще вставать не должен был бы если там так пылает – ну значит, там всё уже, тушите свет. Нет, Щербина смотрит и говорит: «Лети над реактором». Что ты увидишь в чёрном дыму? Он… там как покрышки жгут, понимаешь, ты из него нихрена не увидишь. Ну пролетишь ты – и что? Ну вот ты пролетел, что ты увидел? «Лети над реактором!»
Д.Ю. Летит.
Клим Жуков. Легасов говорит, что если мы пролетим над реактором, мы через неделю все умрём. А вот эта вот тема, я слышал, вертолёт так умеет повыше подлететь.
Д.Ю. Да, говорят.
Клим Жуков. Говорят, это работает, и даже в СССР некоторые вертолёты умели не только лететь прямо, но ещё и подниматься вверх.
Д.Ю. Километров на шесть.
Клим Жуков. Вот. Что вам мешает повыше-то подлететь, я не понимаю?
Д.Ю. Там всё равно ничего не видно.
Клим Жуков. А какая разница, если таким чёрным дымом-то всё затянуто? Не, ну если сумасшедший зам Предсовмина говорит, что нет, нужно пролететь над – ну так чтобы не умереть через неделю, поднимитесь на 200 метров и пролетите – в чём проблема? Отказываюсь понимать.
Да, ну Легасов говорит, что «посмотрите, воздух-то сияет над реактором» - день белый, вы что, долбанулись что ли?! Какой там воздух сияет, там ничего не сияло уже и ночью, и днём. Ну а Щербина говорит теперь уже пилоту винтокрыла: «Если ты сейчас не пролетишь над реактором, я тебя застрелю».
Д.Ю. Ха-ха-ха! Щербина освоился в вертолёте.
Клим Жуков. Чисто сраный ковбой: «Этого выкинуть, этого я сам застрелю. Во!»
Д.Ю. Тоже элемент правды, очевидно.
Клим Жуков. Это в летящем вертолёте так себя нужно вести, т.е. угрожать застрелить пилота – как в там, у вас всё в порядке, люди? Ну вот он застрелит пилота и дальше что будет делать в летящем вертолёте?
Д.Ю. А там один пилот?
Клим Жуков. Ну вроде был один, ну я имею в виду в кино.
А Хамюк-то в это время, пока там все: пилот, Легасов, Щербина перекрёстно меряются пиписьками в вертолёте, Хамюк добирается до штаб-квартиры компартии Белоруссии, head-quarters – так мило вообще, так мило! Там она ждёт партийного бонзу некоего, а со стены на неё смотрит Ленин в багровых тонах, и они переглядываются с Лениным – это должно тоже что-то символизовать. У неё там должна быть некая симвология нехорошая, вот там такой Ленин прямо – да… Тут ещё такой моментик маленький: портрет Ленина висит в предбаннике между дверью и шкафом.
Д.Ю. Так?
Клим Жуков. Ну как такое может быть? Портрет Ленина может висеть вместо иконы в красном углу, больше он нигде не может висеть – за спиной у руководителя. В предбаннике, у секретарши, вот напротив какого-то дивана для посетителей – значит, вот так шкаф, вот так двери, вот тут Ленин. Нужно ещё чтобы дверь вот так вот закрывалась, чтобы его видно не было, для полного счастья.
И вот появляется бонза. Бонза шикарный, выглядит чисто как жирный пидор, у него пузо, я не знаю там зеркальная болезнь в терминальной стадии, т.е. уже никогда ничего не увидишь вообще, харя…
Д.Ю. Арбуз растёт, а хвостик сохнет.
Клим Жуков. Да. Харя –во, пузо – во! И его представляют: зам. секретаря Гаранин. Какого секретаря? Какой зам? Что вы несёте, блин? Такой должности вообще в номенклатуре не существовало! У нас зам. секретаря – Генерального секретаря был ровно один, с 1990-го по 1991-ый год. В региональных партиях такой должности просто не было предусмотрено, был первый секретарь и второй секретарь. Вот первым секретарём был Николай Никитович Слюньков в это время, а вторым – Геннадий Георгиевич Бартошевич, собственно, вот, какой там Гаранин? Чей он… господи, зам. секретаря – как они это себе представляют? Они, я не знаю, хоть Википедию бы открыли, там это написано, я уверен.
Д.Ю. Ну тоже элемент правды и документалистики.
Клим Жуков. Это прямо настоящая документалистика. Да, притом что, конечно, к старости, конечно, Г.Г. Бартошевич не был красавцем мужчиной Аленом Делоном, выглядел он несколько не так. Там-то потому что актёра прямо подобрали – ух! И ему там две подушки под пиджак, чтобы было ужаснее. Да, ну а киношный Гаранин, не знаю, такой фамилии я вообще не могу вспомнить среди партийного руководства Белоруссии – кто это? Наверное, придумали. В общем, этот жирный пидор всех в гробу видал – он Хамюк в гробу видал, свою секретаршу в гробу видал, всех на улице в гробу видал и ещё ко всему прочему сверху ему ещё и насрать на всех, о чём он сообщает, говоря, что я главный, а она говорит: «Слушайте, нужно всем раздавать таблетки йода, потому что на Чернобыле какая-то беда». А он говорит: «Ничего я раздавать не буду, потому что я главный». Она говорит: «Слушайте, я же ядерный физик, а вы до места зама секретаря работали на обувной фабрике». Он говорит: «Да, но теперь-то я главный», после чего наливает себе водки в стакан и говорит: «За здоровье всего рабочего класса!» - и это, ха! Вот после чего я так: ха-ха-ха! Ну такой красивый олд фэшен гранёный, такой прямо ух! Да. Это утро, заметьте, он с утра уже нормально на рабочем месте херанул водки – ох уж эти русские!
Д.Ю. Приходит в себя, да.
Клим Жуков. Да, ох уж эти русские! Я думаю, что это просто некое штампованное представление о региональной номенклатурной бюрократии – ну они такие же все были, это любому очевидно. Там вариантов-то никаких. Надо сказать, Мазин киношному этому Гаранину нарисовал просто охренительную карьеру: с обувной фабрики, что бы ты там ни делал, во вторые секретари попасть было невозможно. Вот реальный Бартошевич Г.Г. попал над должность так: в 1963-ем закончил Белорусский политех, в 1977-ом – Минскую высшую партийную школу, работал на Минском станкостроительном заводе им.Октябрьской революции, а с 1967 года – секретарь Молодеченского горкома компартии Белоруссии и председатель исполнительного комитета городского Совета народных депутатов. Т.е. у него, мягко говоря, уже были заслуги по партийной линии и огромный опыт, т.е. попасть на такую должность без этого опыта – ну кто бы тебя взял? Что ты там будешь делать, спрашивается, после обувной фабрики?
Д.Ю. Да. Ну, с одной стороны, отрадно, конечно, что с обувной фабрики могут стартовать в такие выси, с другой стороны, надо пройти совсем другой путь.
Клим Жуков. Да, но вот, собственно, с 1977-го по 1983-ий Бартошевич работал всего лишь первым секретарём Минского горкома партии, и прямо оттуда уже попал во вторые секретари всея Белорусской компартии, поэтому вот нормальная карьера совершенно партийного бонзы, вот так она примерно и выглядела.
А в Чернобыле спешно вызывают химвойска, и химвойска прибывают, нам их показывают: химвойска, как положено, носят круглое, а катают квадратное. Причём делают они это замечательно, я аж разрыдался! Делают они это, обряженные в ОЗК – общевойсковой защитный костюм. Это такой чудесный резиновый презерватив, кто в нём никогда не был внутри – я вам даже как-то советую побывать, там клёво внутри, во, незабываемые ощущения!
Д.Ю. Незабываемо, да.
Клим Жуков. ОЗК надеты так: на ногах у солдатиков чулки от ОЗК, сверху надеты курточки от ОЗК, но при этом они расстёгнуты до пупа и скинуты вот так вот назад.
Д.Ю. Надёжная защита.
Клим Жуков. Спрашивается: нахрена вы это сделали? Вы ни от чего вообще не защищаетесь при этом, т.е. совсем, и гарантированно взопреете. Так снимите, может, их совсем, зачем бегать-то в таком виде? Ну это просто, опять же, люди никогда вообще не видели, как носится ОЗК и что вообще положено с этим ОЗК делать. Кстати, дальше там его наденут, ОЗК – лучше бы я этого не видел.
В это время на фоне суетящихся РХБЗайцев, бойцов войск РХБЗ будущих, директор Брюханов сидит вместе с Фоминым, со старшим инженером станции, и говорит, что «это Пикалов рисуется» - Пикалов, имеется в виду, главный химик военный. «Пикалов рисуется, а мы тут выглядим, как идиоты!» Он говорит: «Это всё равно, главное, что Щербина приехал – это тупой, упрямый, как осёл, бюрократ до мозга костей» - так Брюханов характеризует Б.Е. Щербину, и говорит: «Слушай, давай ему расскажем правду самыми простыми словами – тогда выживем». Не, ну учитывая, что он только что чуть академика из вертолёта не выбросил…
Д.Ю. Да, и пилота чуть сам не пристрелил.
Клим Жуков. …этих он просто загрызёт, судя по всему. Выбираются из машины, видят, что там винтокрыл уже приземляется, выбираются из УАЗика, ну и дальше Брюханов делает так: «Эй, Пикалов!» И Пикалов бежит, рысит буквально
Д.Ю. Komm zu mir!
Клим Жуков. Komm zu mir, да. Владимир Карпович Пикалов – это ветеран войны, генерал-полковник, главнокомандующий химвойск Министерства обороны СССР, я думаю, что с ним разговаривали немножко не так. Ему вряд ли даже директор станции мог сказать: «Пикалов!» Нет, отставить! С генерал-полковниками и сейчас так очень редко кто разговаривает.
Д.Ю. Ну это опять, возвращаясь обратно, это совершенно другое ведомство, которое тебе не подчиняется, ты ему не начальник, и обращение может быть только вежливым – это уж если отринуть воспитание и привычные методы общения. «Пикалов!»
Клим Жуков. «Пикалов!» - я не знаю, ну возможно, с ним жена, с Пикаловым, так разговаривать могла, может быть, маршал, который гораздо ближе, чем жена, естественно, но посторонний человек к заслуженному ветерану с такими тремя звёздами так обращаться не мог физически. Но тем не менее. Далее следует просто чудовищно постыдная сцена, где Брюханов пытается замазать очки начальству, подсовывает ему подобострастно записочку, где уже написаны все виновные. Ну понятно, туда он внёс неприятных себе людей, естественно, учитывая, какие у них там отношения в рабочем коллективе, и говорит, что все в порядке, РБМК не может взорваться, не было никакого взрыва, и пытается как-то, ну чтобы Щербина сказал, что всё ОК, и уехал, а они бы тут дальше как-то сами. Т.е. это такая чушь, ребята! Я не говорю про то, что было в реальности, в данном случае давайте просто про фильм поговорим: у вас уже сутки с хреном из станции до стратосферы чёрный дым, люди с радиационными ожогами поступают, опять же, грузовиками в больницу – ну как вы думаете, это никто не обратит внимание? Точно? Вы так себе это представляете? Так как-то я не согласен, у нас так это всё не работало. Это в любой точке мира так не работает, а у вас не работают мозги, кто это написал.
Да, ну Щербина говорит толково, что я пока не понимаю, не вижу фактов – сколько там рентген, как фонит? Тут появляется тот самый «эй, Пикалов», который говорит: «Так у меня ж тут целые химвойска, у нас хорошие дозиметры, давайте сейчас поставим на грузовик на капот дозиметр, обошьём его свинцом и подъедем поближе к станции да померяем – господи, проблему-то нашли!» Такие все: «Блин, мысль! А нафига мы химиков-то вызывали? О!» Легасов говорит, что очень опасно, Пикалов говорит: «Ну тогда я сам поеду». В самом деле в химвойсках были и до сих пор есть специальные БТРы химической разведки, экранированные, защищённые, герметичные, со специально установленными там дозиметрами – вот на этом-то туда и ездили, причём ездил не Пикалов, а Легасов катался вместе с экипажем.
Д.Ю. Неплохо!
Клим Жуков. Вот, лично, причём не раз он туда катался, потому что одним-то измерением мало что можно решить. Ну, все нервничают, возвращается Пикалов, только не на БТРе, а на шишиге, обмотанной фольгой.
Д.Ю. Отражающей радиацию.
Клим Жуков. Да, это очень трогательно: загнали генерал-полковника в шишигу и отправили лично управлять дозиметром. Пипец вообще какой-то! Ну и Пикалов сообщает: «Излучение достигает 15 тысяч рентген». Все-то там говорили про 3,6 рентген, а тут 15 тысяч рентген – видимо, он имел в виду рентген в час, военный химик бы именно так сказал: рентген в час. Вообще-то самые страшные показатели, которые были в Чернобыле – 3 тысячи рентген в час, а там, ну да, около станции кое-где фоново достигало 1,5 тысяч, местами 3 тысячи, но не 15 тысяч. Ну и Легасов тут же говорит: «Излучение в 2 раза сильнее, чем в Хиросиме!»
Во-первых, это же всё-таки профессионал, он не мог такого сказануть, потому что как это можно сравнивать – взрыв в доли секунды 64 кг плутония оружейного и несколько тонн уранового топлива, которое просто аэрозольным методом выбрасывает в атмосферу? Ну как это можно сравнивать, просто какие точки сравнения?
Ну и дальше Легасов: «Яд от пожара будет распространяться, пока не вымрет весь континент».
Д.Ю. Ого!
Клим Жуков. Вот так вот, т.е. понятно, что нам такие вещи доверять нельзя ни в коем случае, потому что мы же можем просто весь континент выморить, а у нас же станция не одна, если они все взорвутся, это что же будет тогда?
Д.Ю. С Родиной и с нами? (с)
Клим Жуков. Да. Пожара, повторюсь, как такового уже не было, пожар потушили примерно за 4,5 часа, полностью все очаги открытого огня были ликвидированы. Да, там топливо пеклось внутри – это факт, и с ним нужно было что-то делать. Дыма как такового уже не было, там не было этого дыма чудовищного, там были, да, аэрозольные выбросы, их глазом не увидишь. Они от этого не менее опасные, но тем не менее.
Ну и конечно, тут же заходит речь про то, что надо бы как-то, может, Припять эвакуировать? Три же километра, а то сейчас весь континент вымрет. Щербина говорит, что «nein, не лезьте не в своё дело, думайте про реактор – как его тушить, а я пойду доставать 5 тысяч тонн бора», потому что Легасов предложил бором закидывать сверху реактор. Это правда, только доставать эти тонны бора не нужно было, потому что они хранились на ЧАЭС, потому что это то, что просто на всякий случай держали при станции. Доставать пришлось 5 тысяч тонн свинца, это да, и доломит, которым засыпали сверху разрушенную активную зону. Свинец – это же штука очень текучая, её легко расплавить, поэтому она, растекаясь, уносила тепло. Нужно было остудить развалины этого самого реактора. Вот да, 5 тысяч тонн свинца – это не вдруг вообще, конечно, достанешь, но, однако, вот Щербина достал. А по поводу Припяти – это полная чушь, потому что именно Щербина отдал приказ об эвакуации Припяти, причём вот что Легасов пишет, кстати, по поводу того, что все умерли, тут тоже многое сказано: «26 апреля вечером радиационная обстановка в нем была более или менее благополучной, измеряемая от миллирентген в час до десятков миллирентген в час. Конечно, это нездоровая обстановка, но она еще позволяла какие-то размышления. Вот в этих условиях, с одной стороны, повторяющихся радиационных измерений, с другой стороны, в условиях, когда медицина была ограничена сложившимися порядками, инструкциями, в соответствии с которыми эвакуация могла быть начата в том случае, если бы для гражданского населения существовала бы опасность получить 25 биологических рентген на человека, в течении какого-то периода времени пребывая в этой зоне, и обязательной такая эвакуация становилась только в том случае, если бы угроза получения населением 75 биологических рентген на человека во время пребывания в пораженной зоне существовала. А в интервале от 25 до 75 рентген право принять решение принадлежало местным органам. Вот в этих условиях и шли дискуссии, но тут я должен сказать, что физики, особенно Виктор Алексеевич Сидоренко, предчувствуя, что динамика будет меняться не в лучшую сторону, настаивали на обязательном принятии решения об эвакуации, но медики уступили физикам, и где-то в 10 или 11 часов вечера 26 апреля Борис Евдокимович (Щербина), прослушав нашу дискуссию, принял решение об обязательной эвакуации».
Т.е. как только Щербина понял, что происходит, оказавшись на месте, он тут же отдал приказ об эвакуации. Это не когда-то там его потом, как в фильме нам пытаются втереть, приняли, его приняли вечером 26-го, это сразу после аварии прошло сколько, получается – 9 часов после аварии прошло, даже чуть меньше. Ну неважно, девять, после чего, конечно, мероприятия по эвакуации стали отрабатывать, но это же не в секунду делается, 50 тысяч человек – это личный состав 4 дивизий, и их нужно не просто вывезти, а ещё с каким-то скарбишком, деньгами, документами, т.е. это головная боль… я не знаю, я бы поседел.
В это время Легасов приезжает в гостиницу в Припяти, где, конечно, сразу начинает глушить водку.
Д.Ю. За этим и ехал, видимо.
Клим Жуков. Ох уж эти русские! Там тут же с ними какая-то чудовищная баба сидит за стойкой бара: «Москва? Ну давай, Москва!» Т.е. девка сто грамм прямо опрокидывает только так, Щербина там тоже два раза дал… Легасов, прошу прощения. В это время, ну когда Легасов протрезвел, прилетели винтокрылы и начался заброс бора в реакторную: летят, значит 4 вертолёта, ну и первый же вертолёт залетает в зону непосредственно над реактором, с ним тут же пропадает связь, он вылетает из чёрного дыма, врезается в трос подъёмного крана и немедленно разбивается. Такие все: «О!», а Щербина говорит: «Продолжайте забрасывать – господи, этих вертолётов-то у нас, а людей-то! Давайте работайте, давайте, чтобы…»
Д.Ю. Не тяните.
Клим Жуков. «Не тяните». Ох, это, конечно, да – там такое показано… Во-первых, начнём с того, документальным нашим киноделам: вертолёт упал в ноябре, а не в апреле, и он в самом деле упал, потому что по ошибке пилота задел лопастями трос подъёмного крана. Что там делает подъёмный кран 26 апреля?! Подъёмный кран занимался расчисткой завалов после первичной дезактивации. Что просто вот есть уже готовая построенная АЭС, какого лешего там прямо над реактором торчит подъёмный кран? Как вы себе это представляете – что бы он мог там делать? Видимо, специально, чтобы в него вертолёты врезались?
Да, ну а по поводу заброски бора и всего прочего: ну все же отлично понимали, что лететь прямо над дырой нельзя, потом что там здорово фонит. Ну вот поднимались на 200 метров – представляете, люди какие умные были? Допёрли!
Д.Ю. Это же догадаться надо!
Клим Жуков. Да, поднимались на 200 метров и бросали оттуда всё, что нужно бросить. Это, кстати говоря, была большая проблема, потому что с 200 метров падал 200-килограммовый груз, конечно, со страшной силой ахался о то, что там внизу, и поднималась пыль, которая, сами понимаете, что несла на себе. Потом быстро поняли, что это даже хорошо, что поднимается пыль, потому что она очень быстро спекалась и не давала разлетаться тому, что снизу. Вот, таким образом забрасывали туда бор, свинец, доломит, таким образом ликвидируя возможно где-то идущую реакцию, и отводя тепло от того, что осталось.
В это время Хамюк, разговаривает с Курчатовским институтом, с Москвой, с «курчатником». Там тоже какая-то девушка на проводе с той стороны, и они разговаривают, используя секретный шифр химиков-физиков-ядерщиков…
Д.Ю. Секретный от советской власти, да?
Клим Жуков. Конечно: «Наш друг уехал в деревню?» Там: «Какой друг?» - «Ну вы знаете». – «Ах да, уехал». – «И он там один?» - «Пока да, но скоро ему пришлют Симу и Сашу, с ними не будет так жарко в деревне». Такая: «Ага, понятно, спасибо». И кладёт, значит, трубочку Хамюк и своему коллеге сообщает, что Легасов уже в Чернобыле, и ему прислали бор с песком, сейчас будет заброска. О! Т.е. у нас нельзя было вообще говорить по телефону ничего открытым текстом, потому что всё же прослушивает КГБ. Вот учитывая, что они обсуждали, даже теоретически – что бы КГБ могло им за это сделать? Ну вот они какую-то нарушали инструкцию служебную? В чём состав преступления, что они прятали от КГБ, или просто уже такая привычка советская – всё прятать на всякий случай?
Д.Ю. Чушь!
Клим Жуков. У нас же именно так всё работало.
Д.Ю. А вот у нас в околотке стояли телефоны, на которых на всех было написано: «Ведение секретных переговоров запрещено», и не потому, что КГБ тебя подслушивало, а потому что неведомо кто, а говорить про всякое нельзя. Подслушивать всех на свете только АНБ может.
Клим Жуков. Теперь причём, раньше тоже не могло.
Д.Ю. Американское агентство национальной безопасности. А всё это ещё – для тупых – надо записать…
Клим Жуков. И обработать.
Д.Ю. …потом это надо распечатать, чтобы люди ответственные это читали – объёмы неподъёмные.
Клим Жуков. Но, словом, умная Хамюк всё раздедуктировала и поняла: сбрасывают бор и песок, после чего откуда-то выхватывает чертёж атомного реактора, раскладывает его и начинает пронзать мыслью сложившуюся проблему. Показывают: 30 часов после взрыва, Щербина… причём там уже, получается, 30 часов было на момент начала сброса бора и песка, а уже сколько-то всё-таки проработали, поэтому, видимо, ещё больше, т.е. даже про хронометражу фильма получается часов 36, полтора дня прошло уже. Щербина в гостинице общается с Легасовым, ему говорит: «Ха, нормально, сбросили 20 забросов, всё идёт хорошо». Тот говорит: «Припять бы эвакуировать». Он говорит: «Слушай, профессор Ильин сказал, что всё в порядке». Легасов замечает, что профессор Ильин не физик, но, во-первых, Легасов сам не физик, а химик, а во-вторых, профессор Ильин Леонид Андреевич – это выдающийся в мире специалист по радиационной медицине, уж наверное, его бы нужно было выслушать. Легасов об этом, конечно, знал – о том, кто это такой, вне зависимости от того, что он, конечно, не физик.
Да, ну и конечно, ничего подобного Ильин не говорил. Ничего подобного вообще – что там всё в порядке! И какого лешего, они же там работали, как проклятые, отлично знали, что всё не в порядке – пока ещё город поражён очень слабо, до каких-то не то, что летальных, а даже проблемных норм, но это же может всё в любую секунду измениться, потому что что происходит вот там, под завалами, объективно до сих пор ещё никто не знал, поэтому, конечно, людей эвакуировали, и Ильин этому палки в колёса не ставил, это мерзко. Кстати, у Ильина отличная книжка есть про Чернобыль, в которой он, как медик, со своей стороны излагает.
И тут звонит красный телефон!
Д.Ю. Вот что страшно.
Клим Жуков. Да.
Д.Ю. И?
Клим Жуков. Щербина хватает трубку, говорит, ну не знаю, наверное секунды три, после чего вешает трубку и говорит, что на АЭС в Швеции засекли наш выброс и опознали его, как распад нашего топлива. Американцы сняли всё на спутник и теперь во Франкфурте детям не дают играть на улицах, потому что ветер дует в сторону Европы. Мне интересно, как ему за 3 секунды успели всё это сказать? Вот просто интересно. Непонятно, ну неважно. И конечно, Щербина встаёт, подходит к окну, а там советские школьники играют – в Припяти. Во Франкфурте нельзя, а вот – пожалуйста, смотрите-ка.
Д.Ю. Потому что никому ничего не сказали, да?
Клим Жуков. Да. И начинают с неба падать мёртвые птицы на школьников. Мёртвые птицы, конечно падали с неба, это точно, но они где-то 200-300 метров от станции, там да, там их убивало, за 3 километра уже никто ни на каких школьников не падал. Ну это, конечно: никому ничего не сказали, и вот теперь смотрите – все играют на улице, а оно вона как.
Д.Ю. Очередное свидетельство документализма постановки.
Клим Жуков. Да! Это, конечно, чушь собачья, потому что, я говорю, если взять внутренний хронометраж самого фильма, то уже решение об эвакуации было принято давным-давно и к этому моменту, т.е. к двум часам дня эта эвакуация уже началась. Но у фильма есть логический хронометраж, за которым мы следим, и собственный хронометраж, который только они знают, почему они на экране высвечивают. Да ну естественно, дальше показывают эвакуацию, пишут: «36 часов после взрыва», и начинается эвакуация.
Для того, чтобы увезти 48 тысяч человек, потребовалось мобилизовать из народного хозяйства 1100 автобусов – ну по 48 человек в автобус, вполне легко посчитать.
Д.Ю. Это очень много.
Клим Жуков. Что-то ещё в Припяти стояло в самой, но непонятно, сколько там был, явно не столько, сколько нужно, т.е. их гнали со всей округи – из Киева, из мобрезерва, это нужно было всё это заправить, найти в каждый автобус водителя, может быть, даже не одного, и убедиться, что всё это работает, на ходу, организовать людей на месте, организовать точки, куда их будут везти, чтобы там уже были сральники, питание, медобслуживание, милицейская охрана – всё, как положено. Ну единственное, конечно, вот да – людям не сказали, что они, скорее всего, уже сюда не вернутся. Ну должны были что – 48 тысячам человек перед тем, как увезти из города, сообщить, что вы навсегда уезжаете, чтобы паника началась, опять же, проблемы какие-то? Кому это надо? Задача: людей увезти – всё, на этом проблема в ближайшем приближении будет разрешена. Пока люди в городе, это опасно для людей, их увозить надо. Вы за что собираетесь… Им жизнь спасать надо? Да, надо, но нужно при этом, чтобы потом, когда они выживут, чтобы у них обиды на вас не было, потому что с ними поступили как с винтиками, а не как со свободными личностями – видимо, так.
Д.Ю. Да, это вот товарищ Сталин, когда выселял народы, он там разрешал по 500 кг на рыло брать, а тут что-то без 500 кг… Хотя, честно говоря, невозможно представить: если по 500 кг на рыло, во что это превращается?
Клим Жуков. Так это же исход евреев из Египта какой-то выходит вообще, кочевье.
Д.Ю. Дальше я замечу: многие взяли бы с собой пианино.
Клим Жуков. Рояль.
Д.Ю. Да, скандалы, драки: почему я не должен его брать? Оно 500 рублей стоит, между прочим, или 700 – я уже не помню, адски дорогое было.
Клим Жуков. Телевизор…
Д.Ю. Конечно, цветной.
Клим Жуков. …цветной большой.
Д.Ю. Тот точно 700 рублей стоил, очень дорого.
Клим Жуков. Это бы всё потащили в автобусы, кому-то бы места точно не хватило, кто-то кому-то бы по лицу дал, точно совершенно.
Д.Ю. «Здесь бы вот мог ехать мой ребёнок, а не твой телевизор».
Клим Жуков. Нет, извините!
Д.Ю. «Нет, это мой телевизор, поедет он, я первый пришёл». Ну и я не знаю, их бы там внутренними войсками надо было растаскивать и пожарные машины с гидравлическими пушками наверху, потому что из брандспойта не разлить было бы.
Клим Жуков. У нас таких машин в 1986 году ещё не было, нужно было бы в Америке закупать срочно.
Д.Ю. Как не было? Были.
Клим Жуков. Были?
Д.Ю. Ну конечно, мы в армии из неё…
Клим Жуков. А, эти-то? Да!
Д.Ю. …огород поливали – как дали струю! Вся картошка нахер вылетела сразу, блин! Веселье было не описать.
Клим Жуков. Ха-ха-ха! Шикарно! Да. Словом, пока вот это всё зверство происходит, Хамюк прорывается в Припять через блок-посты, где её, конечно же, задерживают милицейские. Милицейские задерживают её, а Легасов в штабе разрабатывает план радиационной разведки, водя пальцем по карте с умным видом, а карта прижата к столу, чем бы ты думал? Бутылкой водки, конечно же, которую они вместе со Щербиной употребляют. Ну а что делать-то? И вот к ним приводят задержанную Хамюк. Почему-то её приводит незаменимый специалист генерал-полковник Пикалов, который, видимо, ещё и милицией командовал на месте. И химвойсками, и милицией.
Д.Ю. И немножко рассыльным работал.
Клим Жуков. Да: «Вот задержали, я думал её посадить в камеру, но вот решил привести» - т.е. он ещё и местными околотками, которые КПЗ и проч. – и ими тоже заведовал? Классно! Вот мужик, а?! На все руки, и посыльным успевает. И вот выясняется, что Хамюк – это единственный человек в СССР, которая знает, что, оказывается, под ядерной станцией находятся бассейны-барботёры, и там может быть вода.
Я такой: ооо, как вы себе это представляете – больше никто не в курсе?
Д.Ю. Начинаешь втирать бальзам «Звёздочка».
Клим Жуков. Да-да, в гайморовые пазухи для того, чтобы снять мигрень. Кстати, почему – да потому что как она представляется: «Я главный физик из Белорусского института ядерной энергетики». Что это за должность такая – главный физик? Это примерно как зам.секретаря?
Д.Ю. Ага, очевидно, да.
Клим Жуков. Видимо, да. «Завал реактора потушит пожар, но температура в итоге возрастёт» - ну и дальше понятно, что топливо проплавит бетон, он попадёт в бассейн с водой и долбанёт! Легасов говорит, что вообще-то воду спустили из бассейна, а она говорит: «Так а потом-то все же коммуникации поломало, и вода же обратно полилась в эти самые бассейны, и ещё и, ко всему прочему, смотрите – там же я пожарные машины видела». Пикалов говорит: «Да-да, до сих пор заливают».
Вы только что сами сказали, что это бесполезно, только что Легасов рассказал всем, что нельзя заливать это всё водой, потому что всё равно она испарится – какой смысл? Нужно бор с песком кидать. Все согласились, и более того, уже начали кидать бор с песком – какого лешего там кто-то что-то ещё до сих пор заливает? Т.е. опять люди не читали свой собственный сценарий.
И она говорит: «Баки полны, всё. 7 тысяч кубометров воды…»
Д.Ю. Немало!
Клим Жуков. Это они думают, что это из пожарных машин столько можно налить через целую АЭС? Туда что – накапает 7 тысяч кубометров воды? Ну видимо, у них накапает.
Д.Ю. Я себе наливаю примерно 10 кубометров воды – это долго.
Клим Жуков. Вот, и причём ты непосредственно наливаешь в специально оборудованную дырку, а тут через развалины что-то куда-то течёт, возможно, попадает в эти барботёры, но они уже под завязку, по мнению Хамючихи.
Д.Ю. Ну да бог с ней.
Клим Жуков. Бог с ней. И что б ты думал – все уже в Москве у Горбачёва.
Д.Ю. А он?
Клим Жуков. Горбачёв зовёт всех по имени прямо на совещании: «Борис!» - это было бы с перебором даже для Хрущёва в такой обстановке, даже Хрущёв так себя не вёл омерзительно, а уж Михаил Сергеевич какой бы ни был, он наоборот был вкрадчивый довольно человек, никому не хамил, и был, и есть.
Поднимается Хамюк, говорит: «Вот никто до меня ничего не мог вообще сообразить, это вот эти быдловатые мужики все, а вот я, потому что главный физик, знаю, что вот сейчас образовавшаяся лава из песка и ядерного топлива проплавит бетон, попадёт в баки-барботёры, и будет термический взрыв мощностью (внимание!) от 2 до 4 мегатонн!»
Д.Ю. Ничего себе!
Клим Жуков. А мужики-то не знали! Зачем было разрабатывать термоядерную бомбу? Нужно было всего лишь к баку с водой привязать что-нибудь горячее, и оно как долбанёт!
Д.Ю. Академик Сахаров перевернулся в гробу от такого …
Клим Жуков. Такой: «Нифига себе! Вот это да – 4 мегатонны от взрыва кастрюли фактически». Взрыв реактора дал не более 4 тонн эквивалента тротилового, а тут вода – 4 мегатонны? Ну и конечно, рассказывает же Хамюк, что уничтожено будет всё: вся Белоруссия, вся Украина, Чехословакия, Румыния, Польша, возможно, достанется ГДР.
Д.Ю. Забористо!
Клим Жуков. Забористо. А что делать? Ну понятно, нужно как-то воду с этих барботёров спускать, пока не долбануло, причём, что «у нас, - она говорит, - максимум 8-12 часов, и всё». Горби говорит: «А что вы от меня-то хотите?» Она говорит: «Ну, надо послать туда водолазов, чтобы они открыли вентиля, и мы смогли откачать воду». – «Ну так и посылайте!» Она говорит: «А они умрут». – «Ай, да и хрен с ними! Победа не бывает без жертв,» - говорит Горбачёв.
Д.Ю. Говорит советский руководитель, да?
Клим Жуков. Да. И дальше начинается охренительная сага о трёх чернобыльских дайверах.
Д.Ю. А что тут надо понять: победа бывает без жертв? Вот что надо понять, абстрагируясь, так сказать, от происходящего? Вот случилось такое, вот надо открыть эти вентиля – и что? Их не надо открывать? Пусть 4 мегатонны жахнут?
Клим Жуков. Долбанёт всё-таки.
Д.Ю. А сколько народу погибнет? Вот три, которые откроют вентиля, или…
Клим Жуков. Пара десятков миллионов.
Д.Ю. Что – это нехорошее решение? Как там в «South Park»: либо… Дима, как там?
Клим Жуков. Гигантская клизма или бутерброд с говном.
Д.Ю. …или бутерброд с говном – выбор небольшой, в общем, да. И что? А другого нет – и что теперь, блин? Что за чушь-то?! Я не знаю, если бы показали какую-то тяжесть морального выбора – что да, я осознаю, что я людей на верную смерть отправляю… Я больше скажу: и люди знают, что они на верную смерть идут – и что?
Клим Жуков. Они же военнообязанные, повторюсь.
Д.Ю. Блин! Я не сомневаюсь, не зная ничего, что там происходило, я не сомневаюсь, что эти люди были добровольцами, это нормальные советские люди, они были добровольцами – нет?
Клим Жуков. Более того, пожарные-то, когда ехали тушить всё, учитывая, что это была военизированная пожарная охрана, они прекрасно были в курсе, чем они рискуют, однако они поехали и потушили, и вот именно пожарные-то от лучевой болезни массово и перемёрли.
Д.Ю. Да, самые первые, да.
Клим Жуков. Ну самые первые – это те, кого завалило в самом начале и ошпарило – там двух человек убило.
Д.Ю. Ну как ликвидаторы.
Клим Жуков. И ещё один человек погиб – у него там тромбоз случился, он перенервничал, в общем, прямо там в течение очень короткого времени, а так 24 человека пожарных погибло от острой лучевой болезни, прямо тут же. Ну в смысле, получили дозу тут же, а погибли, понятно, уже в 6-ой радийной больнице в Москве. Они что, не знали, что с ними может быть? Знали, конечно. Могли они сказать: «А идите вы, знаете, все в жопу, никуда я не поеду!» Сказать-то могли, и более того, могли бы и не поехать никуда, но почему-то все поехали.
Д.Ю. Ну это нынешние, наверное, миллениалы могут так сказать.
Клим Жуков. Миллениалы.
Д.Ю. Ну а там нормальные советские люди были. Так, и что водолазы?
Клим Жуков. И вот начинается охренительная сага о чернобыльских дайверах: во-первых, приезжает Легасов и Щербина, сотрудники МЧС, которые знает устройство коммуникаций, которые смогут пройти, в силу того, что знакомы знакомы с топографией, и говорят… ну, Легасов, конечно, говорит: «Надо нырнуть и открыть – всем дадим премию в 400 рублей и повышение». А ему сотрудники МЧС и говорят: «Слышь, там нам всем хана, зачем нам твои 400 рублей? Что мы получим-то с этого?» Тут встаёт Щербина, рявкает и говорит: «Вы же советские люди, тут кроме вас никого больше нету. Или миллионы умрут, или вообще… Короче, всем в воду!»
Д.Ю. Жабы!
Клим Жуков. «Жабы!» И тут же встают в самом деле три добровольца: Алексей Ананенко, Валерий Беспалов и Борис Баранов – и отправляются на верную смерть. Вот. Их одевают в водолазное снаряжение, выдают им счётчики Гейгера – причём нахрена вам счётчики Гейгера, если вы всё равно знаете, что они все умрут? Зачем, спрашивается? – ручные фонари и отправляют их в подземелье. Надо ли говорить, что все умерли потом? На самом деле, один через 20 лет умер, двое других живы до сих пор и неплохо себя чувствуют.
Д.Ю. Т.е. тоже документальный факт отражён?
Клим Жуков. Очень документальный. Никто из них никакое водолазное снаряжение не надевал, их просто одели в гидрокостюмы, чтобы они там не промокли – всё-таки там в подземельях не сильно жарко, и на всём пути не было…
Д.Ю. Чтобы не замёрзли?
Клим Жуков. Да-да, ну не промокли и не замёрзли, понятное дело, и на всём протяжении пути самое страшное, что они видели – 10 рентген.
Д.Ю. Ну т.е. немного?
Клим Жуков. Ну т.е. это, конечно, ничего хорошего – 10 рентген…
Д.Ю. Как на Дворцовой набережной у нас?
Клим Жуков. Ну там меньше, конечно, на Дворцовой набережной, но факт в том, что в общем, там никаких вопросов про верную смерть даже примерно не стояло. Более того, вся эта фигня с баками-барботёрами – это же была чистая перестраховка, потому что активная зона к тому времени как таковая уже не существовала, но была масса топлива, которая находилась, предположительно, в подкритическом состоянии и снова могла начать давать выбросы, и да, решили: на всякий случай надо бы проверить эти барботёры, и если есть вода, стравить её окончательно – ну мало ли что? Более того, туда собирались подогнать азотное оборудование, чтобы охлаждать бетонную подушку. Ну пришли, им там было по колено в воде, открыли вентиль и спустили воду, её там оказалось 1,5 метра, никакие не 7 тысяч кубометров, более того, выяснилось, что всё-таки при взрыве образовалась дырка в барботёрах и туда попало расплавленное топливо, и оно там благополучно застыло, образовав пемзы. Т.е. ничего там страшного, в общем, не могло произойти и не произошло. Да, если бы они были полные, конечно, вот тогда бы там ещё раз долбануло, но это в любом случае было бы слабее, чем взрыв самого реактора, во-вторых, об этом знали безо всякого там этого самого тайного учёного, который бьёт во все колокола, потому что, повторяю, с ними был как минимум товарищ Сидоренко, который разрабатывал эти реакторы, он про них всё знал, и ещё куча людей кроме Сидоренко, которые немножко разбирались в том, как это всё устроено, как минимум у них был полный персонал станции, которые там работают.
Д.Ю. Да, многие там ходили пешком и знали.
Клим Жуков. Вот, это всё была перестраховка, потому что решили, что такая возможность теоретически есть, давайте просто подложим соломки себе. И всё, и подложили.
Д.Ю. Ну, чисто во избежание да?
Клим Жуков. Ну мало ли что случится. Проверили и, повторюсь, оказалось, что это не нужно было делать вообще, но однако вот сделали. Повторюсь, никто не умер в этот момент. Это к вопросу об исторической точности, документальности и знаках уважения.
Д.Ю. Со всем уважением, да.
Клим Жуков. Знаках уважения да. А в кино ребят запаковали в водолазное снаряжение и отправили в настолько лютый ад, что от радиации стали вырубаться ручные фонарики.
Д.Ю. Ого!
Клим Жуков. Я даже не знаю, вообще существует ли такое излучение, которое сможет релейный механизм вырубить, каким является, собственно, ручной фонарик? Это же не электронная компьютерная плата, это же не микросхема, не излучающий передатчик какой-то, который может радиация заглушить. Что это?!
Д.Ю. Видимо, радиация поразила советскую батарейку, никчёмную, я так думаю.
Клим Жуков. Даже не знаю… А такое бывает вообще? Я вот физику не настолько глубоко знаю, мне кажется, что уж чего-чего, а это вот: включил – выключил, контакт замкнул – контакт разомкнул –работать будет всегда и везде.
Д.Ю. Если батарейка есть.
Клим Жуков. Если, конечно, есть батарейка. А тут сразу три фонаря медленно тухнут, их люто трясут, чтобы они заработали, но они медленно тухнут, оставляя героев в полной темноте под жуткое завывание дозиметров, и серия кончается.
Д.Ю. Уфффф! Ну как вот это схавать можно? Я отказываюсь понимать. Ну что вы там хвалите? Вы вообще ничего не видите, что происходит, или вот этот псевдодраматизм там, нагнетаемый на ровном месте, застилает глаза? А в чём восторги-то? Вам что по 15 лет, вы менструирующие девочки, не способные за гормональной бурей разглядеть вообще ничего? Оно же печальное всё. Никакого уважения там нет, никакой документальности нет, никакого… вообще ничего нет.
Клим Жуков. Повторюсь: и даже сценарий, как драматическое произведение, запредельно слабый, запредельно! Там ничего нету, кроме самой примитивной пожалейки, т.е. там никакого драматизма-то нету, там показывают: умерла птичка – жалко, ребёнки бегают под радиоактивным пеплом – ну ты понимаешь, что сейчас вот все эти люди, которые стоят на мосту, им всем кранты – жалко. Тут же грудные дети немедленно, грудные дети рыдают в объятиях обожжённых радиацией родителей – жалко. Ну это настолько примитивный приём, т.е. во-первых, он, да, не бьётся с реальностью никак, а во-вторых, он такой примитивный, что я даже не знаю – это шестиклассница могла бы так написать, запросто вообще, которая уже умеет связно писать тексты – вот она бы написала такой сценарий, что все пришли на Чернобыльскую АЭС, и детишки умерли от радиации, и птички умерли от радиации, и кошечки умерли от радиации, и даже дядя милиционер умер от радиации. Вот, это текст шестиклассницы, натурально, там нет никакого мастерства, никакого знания натуры, там нихрена нет вообще. Если что-то поверхностное Мазин услышал, видимо, от этой вот северо-каролинской украинской дуры, которая там высирается теперь, прочитал книжку Алексиевич, конечно же, ну и на этом составил полное представление о том, что такое был СССР, что такое была Чернобыльская авария, как с ней боролись, и наконец, составил мощный текст. Уффф! Мне вот интересно: слушайте, ребята вы когда снимаете свои фильмы-катастрофы, например, про башни-близнецы – я видел, такая была картина с Николаем Кейдживым.
Д.Ю. Клеткиным.
Клим Жуков. Да, с Николаем Клеткиным. Вот у вас там пожарные, тоже между прочим, посылаемые беспощадно нью-йоркским правительством, лезут в горящие небоскрёбы, зная, что они могут в любой момент долбануться – что вы себе позволяете? Как можно так с людьми-то, как с винтиками, а?! Это вам что? Это свободные личности, между прочим. Почему у вас люди лезут в горящий небоскрёб? Даже вопрос такой задать в голову не приходит, потому что это пожарный, у него работа такая – когда всё горит, лезть туда, где всё горит, до последнего выводить людей, если это вообще возможно сделать, потом всё тушить. При этом он может погибнуть, и это регулярно случается, более того. Но почему-то вот это – герои пожарные, а вот это… И кто его отправляет, между прочим, он совершенно прав, что его отправляет, потому что людей-то надо спасать, и дебилу ясно! А вот тут почему-то… Ну ладно, те, кто лезет, они молодцы, но все-то остальные какие-то законченные подонки, которые только тем и заняты, что они пытаются втереть очки начальству, прикрыть собственную жопу и отвертеться от ответственности. А почему в Америке-то так в аналогичной абсолютно ситуации, а у нас в аналогичной ситуации вы же показываете каких-то законченных мразей, хотя вроде бы все делают примерно одно и то же в одном кино, и в другом?
Д.Ю. Ну тут всё, как у Гитлера: вот вы, унтерменши, продуцируете из себя своих начальников, унтерменшей, из вас из таких же складывается и власть ваша, т.е. вы вот, народившись на белый свет, не способны ни к какой самоорганизации. Есть высшие народы – юберменши, вот они, да, способны, англосаксы и прочие, а вы нет. Вот кино про унтерменшей, но многим, видишь, нравится оно – сами себя, видимо, за таковых считают, или как это у наших дебилов принято: я-то не такой…
Клим Жуков. Не, я-то, конечно, нет!
Д.Ю. А вокруг все именно такие.
Клим Жуков. Вот они-они-они-они, это вот мой сосед, соседка, дед Вася, баба Маня, вон там и в магазине ещё видел недавно – вот это точно они, но я то…
Д.Ю. Да-да-да. Блевотина. Спасибо, Клим Саныч, ждём третью серию.
Клим Жуков. Ой, да.
Д.Ю. А на сегодня всё.
Новости
VIP
