10 июня 1944 года войска Ленинградского и Карельского фронтов при поддержке Балтийского флота и Ладожской военной флотилии начали Выборгско-Петрозаводскую операцию, привёдшую к выходу Финляндии из войны. 13 июня соединения 23-й армии приступили к штурму укреплённой линии VT у местечка Куутерселькя.
Одним из погибших в этих боях стал лейтенант Николай Фадеев. Он лежит в братской могиле на территории садоводческого товарищества Лебяжье Ленинградской области.
Огромная боль одного отца, свидетельством которой сегодня являются лишь полустёртые буквы, обжигает глаза, кричит о войне громче и убедительнее многих произведений искусства.
Текст обновлён в 20:00 20.10.2012.
Да простит меня автор фотографии — мне не удалось его установить. Надеюсь, он не будет на меня в обиде; считаю, что запечатлённая эпитафия вполне заслуживает того, чтобы её включили в учебники истории.
Вспомнил хорошую песню. К сожалению, её практически перестали транслировать в эфирах. Не беда, включим сами.
Автором фотографии оказался сам Баир Иринчеев. Низкий поклон ему за сохранение святыни государственного и всенародного масштаба. Это не пафос; я так считаю.
Баир сообщил, что при реконструкции мемориала в 2010 году табличку убрали.
Нарком Каганович утверждал, что у каждой аварии и катастрофы есть имя, отчество и фамилия. Хотелось бы знать, как зовут россиянина, распорядившегося не возвращать эпитафию на место. Страна должна знать не только своих героев.
Дед тоже воевал на Кар. перешейке в 44-м в ИПТАПе РВГК. Вспоминал молоденького лейтенанта из их батареи убитого финским снайпером. Вечная память и слава!
Вот ещё что. Это слабо соотносится с текстом заметки, но я всё же выскажусь.
Наибольшую часть того, что я получил в начале (первые 15-20 лет) жизни, я получил от дедушек. Одного - ветерана Великой Отечественной. Другого (он на 10 лет моложе) - ветерана Холодной войны.
Не от отца, от дедушек.
Первый - командовал вверенным ему подразделением в ходе "Январского Грома".
Второй - держал палец на Красной Кнопке. Когда в 1962 году Советские подводные лодки патрулировали в Северном Море, и раскручивали гирокомпасы крылатых ракет с целью наведения на Скапа-Флоу.
Какое из этих событий сильнее формирует (или, наоборот, деформирует) психику - сказать не берусь. Но для меня очевидно, что для нашего поколения (30-40 лет, например), дедушки - они глыбы.
Жаль, что Герой заметки не успел воспитать внуков. У него бы получилось, наверняка.
Пишет Баир Иринчеев: "...фотографию сделал я, но в ходе реконструкции
мемориала в 2010 году ее убрали. Есть идея воссоздать ее. в приложении - фотографии мемориала до реконструкции..."
.......У военкомата, на углу Советской и Энгельса, оживленно. Толпится разный народ, мужчины военные и в гражданском. Даже стоит легковая машина. Их в нашем городе всего три штуки. Часовой. Свежий приказ на двери. Чернеют слова: «Всеобщая мобилизация».
Майор распорядился:
— Пойдете во вторую школу на призывной пункт хирургом в комиссию. Сейчас.
2-я школа новая, четырехэтажная — украшение Череповца. Пока здесь относительно тихо. Врачи уже в сборе. Я знаю их всех: терапевт, глазник, отоларинголог, невропатолог и я — хирург. Начальник пункта, толстый подполковник, предупредил:
— Товарищи врачи, судите строго и ответственно. Я знаю ваши штучки — направлять на консультацию, обследования. Этого не нужно. Времени нет. За два дня мы должны отмобилизовать наши контингенты.
Мы рассаживаемся в двух кабинетах. С четырех часов пошли мобилизованные. Регистратура выдавала нам их карточки или просто военные билеты. Солдат вызывают из коридора по фамилиям, секретарь проверяет, когда проходил медкомиссию. Если давно — посылает к врачам, если недавно — спрашивает:
— Здоров? Служить можешь?
— Могу.
Штамп — и конец. Принят.
Вот они идут передо мной — защитники Отечества. От 20 до 35. Колхозники из пригородных деревень. Рабочие нашей промышленности — лесопилки, пристаней, леспромхоза, мелкие служащие — их теперь много в районе и городе, сапожники и портные из артелей. Они мне знакомы — по больнице, по прошлым переосвидетельствованиям, просто по улице. Плохо одетые, но не запущенные, в чистых рубахах.
Так уж повелось на Руси. В большинстве — худые. Хмурые. Слов не говорят. Собрались на тяжкую работу. Нужно. Надо идти. Они раздеваются у входа в класс, в загородке из скамеек. Кладут на пол свои холщовые мешки или фанерные чемоданчики, снимают латаные сапоги или матерчатые туфли, брюки и пиджаки из «чертовой кожи», домотканые холщовые порты и подходят к доктору, прикрывая ладонями стыдные места.
Голый человек совсем безоружен. Он даже соврать боится, если, конечно, опыта не имеет.
— Ну, так что болит?
— Да так, ничего, к погоде плечо грызет, перелом был.
Ему 35 лет, трое ребят и беременная жена. Руки от работы будто покрыты дубовой корой. Он робко говорит свои жалобы, чуть-чуть надеется, что доктор найдет какой-нибудь огрех в его теле и отпустит домой.
Я смотрю на его руку, проверяю силу и объем движений в суставах. Потом слушаю его грудь — без капли жира и с четкой границей коричневого загара на шее. Слушаю больше для порядка, он здоров.
— Все у вас хорошо. Нужно служить.
— Служить так служить. Как все, так и мы.
Пошел одеваться, будто с облегчением. Молодой парень, с чубом, с улыбкой всеми зубами.
— Не, не служил. Порок сердца признавали, отсрочивали. Да я здоров, доктор, здоров! На лесопильном работаю. На фронт надо, фашистов бить.
Послушал сердце и написал: «Годен к строевой службе».
Попадаются и такие, что симулируют. Наивно, большей частью без особых надежд на успех.
Часам к семи вечера народ пошел густо. Очередь шумела в коридоре. Выпившие попадались все чаще и чаще. Совсем пьяных отсеивали в регистратуре — складывали в один класс, вповалку, чтобы проспались. Без особых придирок. Тех, кто уже прошел комиссию, собирали в другой класс, а как накопится взвод, строили на дворе и — в запасной полк — или прямо на вокзал.
Из открытых окон видно, как вокруг разрастается целый лагерь. На телегах и на земле сидят бабы, дети и мужики компаниями, беседуют, едят, выпивают. Это из колхозов приехали, кто подальше. Изредка песни слышатся, чаще всего из фильмов. Когда из задних дверей школы выводят очередной взвод, все кругом подхватываются и кидаются к школе: посмотреть своих и провожать — совсем, на войну. Женщины бросаются прямо в ряды, все мешается. Старшины, что отводят новобранцев, кричат охрипшими голосами, оттаскивают особо мешающих.
Взвод отправляется вдоль Советского проспекта… Мужчины держат за руки детей, жены виснут у них на плечах, другие — скромные — идут поодаль. Шум, возгласы, рыдания. Изредка слышны лозунги:
— Смерть фашистам
Потом женщины будут возвращаться домой, одинокие, растерянные — к новой жизни. Солдатки…
......
Камрад Redakteur, я тут наткнулся в ЖЖ на отсылку к интересной книге. Возможно, ты сочтешь нужным разместить информацию об этой книге в рубрике "Победа": В. Бикташев "Мы старше своей смерти", воспоминания узника Дахау
Cпасибо, не сышал об этом. Да, про подвиг этих лётчиков надо знать!
И сразу возникают вопросы: почему эта книга не переиздаётся акунинскими тиражами? почему об этом не снят фильм?
Американцы даже своих бандитов с помощью кино в героев превращают. А наши недоросли, заканчивая школу, не знают кто такой Олег Кошевой.
Новости
VIP
