Д.Ю. Я вас категорически приветствую! Егор, добрый день.
Егор Яковлев. Добрый.
Д.Ю. Давно тебя не было. Пора приступить к дальнейшему, наверное.
Егор Яковлев. Да. Вот завершена книга «Война на уничтожение», сдана в издательство, ждём её выхода.
Посему, можно возобновить наши передачи о Первой мировой войне, и мы закончили на убийстве Григория Распутина. Теперь самое время перенестись в декабрь 1916 года и посмотреть, как же там обстояли дела, в заснеженном Петрограде.
Надо сказать, что убийство Распутина произвело диаметрально противоположное впечатление на царскую семью и на остальную Россию. На царскую семью, если понимать под ней императрицу Александру Фёдоровну, дочерей царя, его сына царевича Алексея и самого Николая, конечно же убийство столь близкого человека, каковым они считали Григория Распутина, произвело самое удручающее и гнетущее впечатление. Царица, как женщина нервная, беспокойная, преклонявшаяся перед Распутиным, немедленно потребовала у царя отыскать убийц и расстрелять их.
Но остальная Россия наоборот, ликовала. Ликовала, потому что с Распутиным связывались все самые главные, все самые низменные пороки, которые приписывались царскому двору и непосредственно императрице. Я напомню нашим зрителям что основная претензия, которая предъявлялась к царской семье и царице в частности заключалась в том, что во время той тяжёлой войны, которую ведёт Россия, царица прямо работает на врага, на Германию, Распутин её в этом поощряет, поддерживает, а возможно даже и подстрекает. Приобретя на Александру Фёдоровну огромное влияние, Распутин вынуждает её, и как следствие Николая II, назначать на ответственные посты самых реакционных, самых неспособных, малоэффективных, а самое главное, прогермански настроенных политических деятелей.
Напомню, что к декабрю 1916 года одну из главных мишеней либеральной критики – премьер-министра Б.В. Штюрмера, удалось Прогрессивному блоку свалить. Царь отправил его в отставку, назначив взамен него сначала премьер-министра А.Ф. Трепова, а затем это место занял правый консерватор, член Государственного Совета князь Н.Д. Голицын.
Но Штюрмер был не единственным человеком, который вызывал раздражение у либеральной общественности. Вторым по значению государственным деятелем в окружении царицы, который просто раздражал всю эту группировку, был Александр Протопопов, который в данный момент занимал пост министра внутренних дел. Зрители, которые регулярно смотрят наши программы помнят, что ранее сам Протопопов был одним из наиболее видных либеральных думцев, он занимал пост заместителя председателя Государственной Думы, заместителя Родзянко, и в общем и целом не выделялся из общей массы этих либерально настроенных лиц.
Всё изменилось после его встречи с немецким банкиром Варбургом в Стокгольме, которую либеральная общественность истолковала как организованные по тайному приказу императрицы или даже Николая II переговоры о сепаратном мире. Хотя на самом деле ничего подобного не было. Эта встреча была инициирована по решению немецкого МИДа, который хотел прозондировать действительно возможности заключения такого договора, но Протопопов который достаточно ловко провёл эту встречу, не пообещав и не дав никаких гарантий, собственно он не мог этого сделать, потому что не был обличён…
Д.Ю. Полномочиями.
Егор Яковлев. …властью в тот момент. В тот момент он был просто депутатом Государственной Думы, который возвращался из турне по странам-союзницам через Стокгольм. Он принял всю входящую информацию и, вернувшись в Петербург, честно изложил её государю.
Д.Ю. Уточним для публики: сепаратный мир – это когда есть некий союз государств, воюющих с общим противником и одно из этих государств сепаратно (то есть отдельно от остальных) внезапно заключает мир, да?
Егор Яковлев. Да, совершенно верно. Это собственно то, чего больше всего боялись англичане, чего не хотели французы и в чём назойливо и настойчиво, в течение вот уже двух лет, обвинял царя (и особенно императрицу) либеральный блок в Государственной Думе.
Д.Ю. Ну и напомним, опять-таки, что заключение этого самого сепаратного мира, как только бы установился мир Германии с Россией, это освободило бы немецкие войска, которые можно было бы бросить на Францию, в Англию, вообще, куда угодно.
Егор Яковлев. Да, на Западный фронт.
Д.Ю. То есть никому это было не надо. Мы были нужны для решения их задач.
Егор Яковлев. Да. Вот что конкретно было нужно, мы сейчас обсудим.
И после этого диалога, императора с Протопоповым, царь Николай II проникся добрыми чувствами к этому человеку, он счёл, что его прямое и честное признание о встрече с Варбургом, подробный доклад об этом – это проявление неких рыцарских качеств, Протопопов умный, решительный человек, который мог бы, будучи назначенным на государственный пост, установить отношения доверия между правительством и Государственной Думой. И Николай, из этих соображений, действительно назначил Протопопова на пост министра внутренних дел. И с этого момента, как я рассказывал ранее, Протопопов фактически был проклят в либеральной группировке. Про него начали распускаться такие же гнусные слухи, как и про Распутина, про императрицу. Основой этих слухов было то, что он является сумасшедшим, лечится от какой-то опасной умственной болезни, внутренняя политика России отдана в руки умалишённого и иметь никаких дел с Протопоповым нельзя.
Д.Ю. Как всё знакомо…
Егор Яковлев. Да. Судя по всему, вот это согласие занять пост министра внутренних дел либеральным блоком было воспринято как предательство, как попытка сделать карьеру, как переход в чужой лагерь. Протопопов стал персоной нон грата в этом лагере, что выразилось, например, в даже таких бытовых вещах, как отказ пожать ему руку со стороны бывшего шефа – спикера Думы М.В. Родзянко (это произошло 1 января 1917 года).
Д.Ю. Стал нерукопожатным.
Егор Яковлев. Нерукопожатным в прямом смысле этого слова, да. И это было неожиданно для самого Протопопова, потому что император думал, что он таким образом устанавливает отношения доверия с Госдумой, Протопопов думал, что сейчас он будет спасителем положения и прекратит эту постоянную войну между двумя условными ветвями власти. Но бывшие соратники Протопопова ответили ему решительным «нет», и Протопопову ничего не оставалась кроме как начать с ними борьбу.
Но поскольку Александр Дмитриевич никогда не руководил спецслужбами, то получилось это у него, как мы увидим из результатов, не очень. И несмотря на то, что он попытался предпринять какие-то меры и дипломатического, и силового характера, но собственная нерасторопность, отсутствие опыта, а также отсутствие внятных директив от императора, не позволили ему обезопасить престол от революции и он потерпел решительное поражение.
Но тем не менее, у него было мало шансов что-то сделать ещё и по другой причине. Дело в том, что оппозиция царю, конкретно Николаю II, она ведь состояла не только из либеральных политиков, не только из послов держав-союзниц, но влиятельную идеологическую в первую очередь, моральную поддержку всем планам заговора оказывали люди, которые, казалось бы, оказывать такую поддержку не могли по определению. И сейчас мы выскажем очень важный тезис, без которого невозможно понять февральские события вообще: в заговор против Николая II была вовлечена самым глубоким образом его собственная семья. Если под семьёй понимать не только жену и детей Николая II, а семью Романовых в широком смысле.
Д.Ю. Братьёв?
Егор Яковлев. Братья, дяди, тёти и так далее. Здесь мы вынуждены поговорить о таком моменте истории как обычный семейный конфликт. Который мог бы быть в любой семье, но он случился в семье императора и это имело самые роковые последствия для всей страны.
Начнём с того, что в течение многих лет между вдовствующей императрицей, матерью Николая Марией Фёдоровной, и его супругой, императрицей Александрой Фёдоровной, установились очень плохие отношения. Классические плохие отношения между свекровью и невесткой. Мария Фёдоровна считала, что Александра слишком вмешивается в государственные дела, мало заботится об имидже мужа…
Есть такой любопытный эпизод, который приводит в своих воспоминаниях Александр Мосолов, военный, который руководил охраной Николая II в течение довольно длительного срока. Однажды, Николай II со своей супругой, путешествуя по России, остановились на одной станции, где собралась большая толпа, желающая увидеть государя. Император хотел выйти к народу, но императрица по каким-то причинам его от этого удержала и Мария Фёдоровна, узнав об этом, прокомментировала ситуацию так:
«Если бы её не было, Николай был бы втрое популярнее». То есть с точки зрения Марии Фёдоровны, жена удерживала Николая от того, чтобы работать на свою популярность в народе, в массах.
Д.Ю. Это важно, в общем-то.
Егор Яковлев. Да, это очень важно. И я уже говорил, что Николаю в принципе было несвойственно заниматься самопиаром, вообще не занимался созданием своего образа. Он считал, по традиции XVIII-го и XIX века, что у народа и так есть образ государя и больше ничего ему давать не нужно. Это была ошибка, потому что век XX-ый был веком уже информационным и, как мы видели, образ конкретного государя, он в народе сложился и образ этот был не всегда (а к 1916-1917 году и практически повсеместно) неблагоприятным для Николая, в той или иной степени.
Д.Ю. Я бы добавил ещё, что «внезапно» появившиеся СМИ внесли в это серьёзный вклад.
Егор Яковлев. Конечно.
Д.Ю. Распространение различных домыслов, слухов. Это же как обычно: не можешь победить – возглавь. Надо было своё что-то выпускать, делать.
Егор Яковлев. Совершенно верно. В этом как раз одна из главных причин поражения Николая, как политического деятеля – он не просто не предпринял никаких усилий для того, чтобы вести информационную войну против своих политических противников, но и даже не понял, что это возможно. Как мне кажется. То есть он не предпринял именно потому, что он не понял, что это возможно. Грубо говоря, он думал, что народ всё равно за него, хотя это было уже не так, в той или иной степени. Массы народа уже разочаровались в государе и в народе постепенно происходила десакрализация императорского образа.
Если бы речь шла только так сказать о нелюбви невестки к свекрови и наоборот, то, я думаю, что ничего серьёзного бы для политических событий не произошло. Но практически вся императорская семья (широкая), за редким исключением, была недовольна политикой. Она верила в то, что Александра Фёдоровна либо немецкая шпионка, либо реакционерка, и императорская семья блокировалась с либеральным блоком.
Собственно, именно об этом и говорит нам участие двух членов императорской семьи – великого князя Дмитрия Павловича и Феликса Юсупова – в убийстве Распутина. Надо очень хорошо понимать, что непосредственными исполнителями убийства были царские родственники, которые неоднократно бывали в Зимнем дворце, танцевали с царскими дочерями на балах, ходили на совместные пикники, это была одна большая семья. И вот, одни члены этой семьи убили друга другой.
Стал вопрос: как же их наказать. Наказание по тем временам было смешным.
Д.Ю. А следствие сразу выявило, да? То есть там несложно было.
Егор Яковлев. Выявить было абсолютно несложно, потому что когда на следующий день великий князь Дмитрий Павлович явился в театр, вся публика устроила ему овацию.
Д.Ю. Какая прелесть.
Егор Яковлев. Хотя они и отрицали. Они отрицали, и только мудрый В.М. Пуришкевич тут же покинул Петербург, пользуясь своей депутатской неприкосновенностью.
Поэтому, понять, что вот они, убийцы, было абсолютно не сложно. Но, несмотря на требование расстрела со стороны Александры Фёдоровны, Николай не решился предпринять каких-то жёстких репрессий против свершителей этого преступления.
Д.Ю. То есть два уголовника (отринем политическую составляющую), убившие человека (застреливших, утопивших, как мы помним), совершивших уголовное преступление, самое тяжкое – убийство в составе группы лиц, по предварительному сговору, они никакого наказания не заслуживали, да? Потому что родственники.
Егор Яковлев. Произошло следующее. С точки зрения Николая, конечно заслуживали, он это декларировал. Но что это было за наказание. Дмитрий Павлович был отправлен на фронт, причём, на довольно спокойный – его отправили в Персию. Князь Феликс находился под домашним арестом, в последствии его сослали в поместье в провинцию. А Пуришкевич просто уехал из Петрограда, его, в принципе, не преследовали.
Но уже и это было воспринято широкой царской семьёй как невиданная репрессия и особенно женская часть семьи во главе с матерью Дмитрия Павловича великой княгиней Марией Павловной-старшей составила коллективное письмо к царю с осуждением его действий и просьбой вернуть Дмитрия Павловича с фронта (ну потому что мальчика могут убить) и заменить ссылку туда на ссылку в какое-то подмосковное имение.
Д.Ю. То есть эти тоже все на стороне закона были, да?
Егор Яковлев. Да.
Д.Ю. Если нельзя, но очень хочется, то можно. Убить кого-нибудь, например…
Егор Яковлев. Они подсылали к Николаю II его друга великого князя Александра Михайловича, который оставил очень интересные мемуары. Александр Михайлович отправился и пытался объяснить Николаю, что люди убили Распутина не потому, что убийцы, а потому, что они пошли по пути ложно понятого патриотизма. Николай ему на это ответил, что никто не имеет права убивать: ни царь, ни крестьянин, смертоубийство – это страшный грех и преступление. Александру Михайловичу на это ответить было нечего…
А этой женской группировке Николай отправил ответное послание:
«Никому не дано право заниматься убийством, знаю, что совесть многим не даёт покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь Вашему обращению ко Мне. Николай.»
Таким образом Николай дал понять, что для него не является секретом настроения широкой царской семьи и то, что она одобряла и убийство Распутина, и даже замышляла скорее всего какое-то устранение императрицы. А то, что семья действительно замышляла это устранение, мы знаем из самых разных источников.
Вот давайте посмотрим, например, мемуары Родзянко, председателя Государственной Думы, члена партии октябристов и яркого оппозиционера той поры, который пришёл на обед к великой княгине Марии Павловне и обсуждал с ней сложившуюся ситуацию. Мария Павловна говорила, что во всём виновата императрица, она губит страну и гнев масс в случае продолжения её политики может пасть не только на неё, но и на царя, и на всю царскую семью, и нужно срочно что-то сделать, её надо устранить и даже уничтожить. Прозвучало слово «уничтожить». Родзянко, шокированный таким откровенным заявлением, ответил ей:
«Ваше Высочество, позвольте мне считать этот наш разговор как бы не бывшим, потому что если вы обращаетесь ко мне как к председателю Думы, то я по долгу присяги должен сейчас же явиться к Государю Императору и доложить ему, что великая княгиня Мария Павловна заявила мне, что надо уничтожить Императрицу.»
Естественно, никуда Родзянко не пошёл и ничего не рассказал.
Д.Ю. Все всё понимали и всех всё устраивало.
Егор Яковлев. Да. Ну а вот теперь, например, ещё более откровенные высказывания великого князя Николая Михайловича, это брат Александра Михайловича. Вот как он прокомментировал убийц Распутина:
«Безусловно они невропаты, какие-то эстеты, и всё, что они совершили, – хотя и очистили воздух, – но – полумера, так как надо обязательно покончить и с Александрой Фёдоровной, и с Протопоповым. Вот видите, снова у меня мелькают замыслы убийств, не вполне ещё определённые, но логически необходимые, иначе может быть ещё хуже, чем было.»
По дороге из Петрограда великий князь Николай Михайлович встретил двух депутатов государственной Думы – В.В. Шульгина, русского монархиста и националиста, который впоследствии будет принимать отречение у Николая, и М.И. Терещенко, это крупный промышленник, обладатель (в будущем) самой большой яхты в мире на тот момент.
Д.Ю. Это этот Шульгин книжки потом писал…
Егор Яковлев. Да, да.
Д.Ю. …за что он не любит евреев и всякое такое.
Егор Яковлев. Это этот Шульгин, да. Это человек удивительной судьбы. Он был потом возвращён в Советский Союз, тут ещё отсидел во Владимирском централе…
Д.Ю. Пришёл в себя?
Егор Яковлев. В каком-то смысле, да. Но это персонаж, который заслуживает отдельной программы, очень интересный. Попозже о нём поподробнее расскажу, когда мы будем говорить об отречении.
Так вот, что записал Николай Михайлович в дневнике после встречи с этими персонажами. Записал он следующее:
«Какая злоба у этих двух людей, к ней, к нему, и они это вовсе не скрывают, и оба в один голос говорят о возмож¬ности цареубийства. Не эстеты, не дегенераты, а люди.»
Иными словами, когда мы говорим о Февральской революции и о том, что она была инспирирована некими внешними силами, мы должны очень чётко понимать, что Николай II оказался настолько в политической изоляции, что против него выступила практически вся его семья, исключая самых близких – жену и детей. Дети – понятно, а супруга не воспринималась никем в стране, кроме придворных лизоблюдов, как сильный политический игрок, обладающим каким-то влиянием, то есть всё влияние императрицы зиждилось не на её каких-то политических качествах, а исключительно на её статусе жены царя. Потеряв этот статус, она утратила и возможность как-то влиять на политическую ситуацию.
Что мы знаем о попытках семьи заменить Николая II. Были предприняты такие попытки. Одним из кандидатов на замену Николаю II рассматривался великий князь Николай Николаевич. Тот самый, который достаточно бесславно повёл себя в 1915 году, и которого царь Николай II, на мой взгляд справедливо, был вынужден заменить на посту Верховного главнокомандующего. В этот момент Николай Николаевич командовал Кавказским фронтом и находился в Тифлисе.
Д.Ю. Давай для малознающих и тех, кто смотрит не сразу, это родной брат, да?
Егор Яковлев. Нет, это не родной брат. Николай Николаевич – это дядя, который был очень популярен в войсках, он обладал громадным ростом, звучным голосом, физической силой и по всем параметрам превосходил скромного…
Д.Ю. Племяша.
Егор Яковлев. Да. Скромного, деликатного, спокойного и внешне невозмутимого Николая II. Популярность Николая Николаевича в войсках была достаточно велика, тем более, что о его плаче и поведении в 1915 году во время Великого отступления широко известно не было, а Николай, который не опускался до подобных интриг, не стал эту информацию разглашать.
Так вот, Николай Николаевич был довольно тщеславным человеком и конечно, когда он оказался на Кавказском фронте, а там дела шли очень даже неплохо, как я рассказывал, т.е. Кавказский фронт был не главным, но тем не менее самолюбие Николая Николаевича было удовлетворено теми тактическими победами, которые там были достигнуты. Так вот, Николай Николаевич стал считать себя несправедливо обиженным и на него возлагались определённые надежды со стороны в том числе и либерального блока.
В частности, известен следующий эпизод: князь Г.Н. Львов, будущий первый премьер Временного правительства, активный либерал, союзник А.И. Гучкова, имел беседу с городским главой Тифлиса А.И. Хатисовым. Хатисов приезжал в Петроград и должен был к Новому году вернуться к себе домой в Тифлис. И после этой беседы с князем Львовым, он 1 января запросил аудиенцию у Николая Николаевича, и на этой аудиенции сделал ему прямое предложение стать императором, после того, как в результате дворцового переворота будет смещён Николай II. Николай Николаевич воспринял это спокойно, но как вспоминал Хатисов, не дал ответа сразу, попросил несколько дней на раздумья.
3 января в присутствии начальника своего штаба Н.Н. Янушкевича ответил. Что он не готов пойти на это, а в качестве причины назвал то, что скорее всего войска, крестьянская масса не поймут этого. Но тем не менее, сигнал был подан. Хатисов, подстрекаемый князем Львовым, уверял Николая Николаевича, что вся прогрессивная общественность безусловно поддержит, если этот дворцовый переворот произойдёт.
Потом, в качестве другого претендента рассматривался Феликс Юсупов. На эту тему с ним говорил великий князь Николай Михайлович, а также, как признаётся сам Феликс в своих воспоминаниях, никто иной, как адмирал А.В. Колчак.
Ну и третьим претендентом, на которого наверняка могла рассчитывать часть элит, был великий князь Михаил Александрович, то есть действительно брат Николая II. В чём там была проблема, это была ещё одна внутрисемейная сложность. Дело в том, что Михаил Александрович был женат морганатическим браком (т.е. неравным).
Д.Ю. Это когда благородный, определённого уровня…
Егор Яковлев. Да, человек царской крови женится или выходит замуж за человека не царской крови.
Д.Ю. То есть, это всё равно, князь, граф, без разницы, только с равными можно?
Егор Яковлев. Да. Супруга Михаила Александровича носила титул графини Брасовой, но она не была ни царской, ни императорской, ни королевской крови.
Д.Ю. А какие это последствия влечёт?
Егор Яковлев. Последствия это влекло самые трагические, дело в том, что морганатический брак лишал человека права на престол. То есть Михаил Александрович по закону…
Д.Ю. Не мог.
Егор Яковлев. Да, не мог занимать престол. Но есть ещё один момент, это было сопряжено не только с законодательной ситуацией, но и с личной: дело в том, что до того, как у Николая родился сын, Михаил Александрович считался наследником престола, а сын у Николая, как известно, не рождался очень долго – сначала родились четыре дочери, а потом уже Алексей Николаевич. Но довольно быстро стало известно, что Алексей Николаевич болен гемофилией, поэтому всегда существовала страшная опасность, которую конечно царская чета от себя отгоняла, но всегда существовала опасность, что ребёнок умрёт и Россия опять останется без наследника. Поэтому Николай II настоятельно просил Михаила не вступать в морганатический брак, даже зная о его привязанности к этой женщине. Михаил дал ему слово и нарушил – женился на этой женщине.
Д.Ю. А это обязательно надо было?.. Я несведущ во всех этих их амурных делах, они же там непрерывно кто-то с кем-то сожительствовал, почему он не мог с ней сожительствовать просто так? Это любовь была такая или что? Зачем ему это надо было?
Егор Яковлев. С его стороны, это безусловно, но я думаю, что она не хотела.
Д.Ю. А как вообще это делится? Вот, например, бывший царь, я так понимаю, он был старший брат, да?
Егор Яковлев. Да.
Д.Ю. И поэтому он – царь.
Егор Яковлев. В России существовал акт о престолонаследии, согласно которому престол передавался старшему наследнику мужского пола.
Д.Ю. Если он отходил от дел, то передавалось следующему по возрасту брату, да?
Егор Яковлев. Ну, «отходил от дел», как раз такого не было, если он умирал, то передавалось сыну, если сына нет, то брату. Например, когда скончался император Александр I, у него сыновей (и дочерей тоже) не было законных, поэтому царём стал Николай I, т.е. здесь пример перехода к младшему брату.
Д.Ю. А дядя каким боком?
Егор Яковлев. Дядя – правом захвата власти, как облечённый. Это, конечно, был незаконный акт. Дядя мог бы стать царём только в случае узурпации власти.
Д.Ю. Ну и типа его вот такая степень родства – племянник/дядя, это уже не годится, да?
Егор Яковлев. Нет-нет, он был абсолютно нелегитимен, то есть это было бы конечно нарушение законов Российской империи, но я думаю, что в том случае, если бы реализовался этот сценарий, то Государственная Дума попыталась бы каким-то образом передать через себя легитимность Николаю Николаевичу, т.е. избрать его и таким образом ему легитимность придать, хотя, согласно законодательству, это было бы незаконно.
Д.Ю. Отвлеклись. И дальше что же?
Егор Яковлев. И Николай долгое время с Михаилом вообще не поддерживал никаких отношений, потому что счёл этот брак предательством.
Д.Ю. Мало того, что слово дал…
Егор Яковлев. Да, да. Для Николая это было очень важно, но с началом войны Михаил вернулся в Петроград, он был назначен командиром «Дикой дивизии», а его супруга – графиня Брасова – завела в столице модный салон. В этом модном салоне, по обыкновению, естественно обсуждалась и политика в том числе. И политика обсуждалась в том ключе, что царь недееспособен, а царица – идиотка, поэтому нужно срочно что-то менять.
Д.Ю. А салон – это что такое вообще? Это квартира или дом, где собирались приличные люди.
Егор Яковлев. Да, это квартира, где собиралась образованная публика и обсуждала повестку дня.
Д.Ю. Это есть, как это в нынешние времена говорят, тусовка у них там была, да?
Егор Яковлев. Да, совершенно верно.
Д.Ю. А кого пускали туда, кого не пускали? Это были люди только благородного сословия или это зависело от образования?
Егор Яковлев. Нет, нет. Само по себе благородное сословие к тому моменту потихонечку размывалось. Например, генерал М.В. Алексеев был сыном крепостного крестьянина, начальник штаба при Николае II. И генерал А.И. Деникин тоже был сыном крепостного крестьянина. Но тем не менее имущественное расслоение, оно никуда не девалось. Естественно, что в этих салонах собиралась образованная публика, это была интеллигенция, это были представители крупного бизнеса…
Д.Ю. Ну то есть купцы возможно были.
Егор Яковлев. Купцы, промышленники. Депутаты Государственной Думы, чиновники, настроенные либерально. Графиня Брасова сама подбирала публику, которую она к себе звала, ну и по Петербургу конечно активно ходили слухи, что в этом салоне она активно агитирует за своего мужа, как за человека, способного по-настоящему возглавить Россию.
То есть кризис самым глубинным образом добрался и до семьи Николая II. То есть, как вы говорите, кубло, оно было и там.
Д.Ю. Печально.
Егор Яковлев. Да, это очень печально и Николай ничего не мог с этим поделать. Ему поступило предложение (после убийства Распутина) потребовать от семьи переприсяги даже, но он сказал, что это было бы слишком. И вообще, проблема Николая II, как мне кажется, заключалась в том, что многие вполне адекватные и справедливые меры он воспринимал как то, что «было бы слишком». Всё это в итоге закончилось революцией.
Д.Ю. Печальный пример того, что хороший человек, это не профессия всё-таки. Всё-таки, занимая государственные должности, нельзя быть таким прекраснодушным, верить в людей, рассчитывать на какую-то порядочность…
Я, конечно, не знаю, нас много народу смотрит, но, по-моему, для всех исключительно наглядный пример: никого не вешают, никого не стреляют, в темницах не пытают, на Колыму не гонят и вот эти люди, что замышляют-то собственно: эту – убить, этого – убить, до них дотянуться не можем – убьём, кого поменьше, друзей ваших. Хороший, плохой – это совершенно другое дело. Зреет заговор, какой-то чудовищный, в рамках которого убить хотят, и неизвестно, убили бы, не убили, если бы не так повернулось. А он на всё это спокойно смотрит. Я так думаю, что он вообще ничем не интересовался, никакими контрразведками, оперативными службами…
Егор Яковлев. Нет, почему же, всё работало. Сейчас мы до этого дойдём.
Всё работало и всё было, он интересовался, но, как я уже говорил, он боялся. Он боялся либерального блока, он боялся так называемой общественности, опасался. Я не знаю, был ли у него личный страх, но опасался, он признавал, понимал то влияние, которое они имеют и не совсем понимал, что может с этим сделать. В этом была его проблема. И поэтому он считал, что (тем более в условиях войны) он не должен делать никаких резких движений, что всё главное происходит там – на фронтах, а здесь всё второстепенно и как-нибудь устроится. И, наверное, к сожалению, эта позиция завела его в политический тупик, в политическую изоляцию. Можно по пальцам одной руки пересчитать людей, которые поддерживали Николая в ситуации конца 1916 года и поддержали его в момент отречения.
Самый яркий пример – с русскими генералами, командующими фронтами: только генерал Ф.А. Келлер, я уже рассказывал, ушёл в отставку, потому что он не понимал, как он может служить какому-то Временному правительству.
Д.Ю. А к нему подослали верного царского генерала Маннергейма, да?
Егор Яковлев. Да, уговаривал его Маннергейм.
Но это такой, ближний кризис, а существовал ещё глобальный кризис. Глобальный кризис абсолютно нельзя замалчивать. Ситуация конца 1916 года – это ситуация глобального кризиса войны, причём не только в России, но и во всех странах. Все воюющие страны в этот момент испытывали самый серьёзный кризис.
Например, 1916 год стал тяжелейшим испытанием для Англии. Все персонажи, которые рассказывают, что исключительно Англия устраивала все заговоры и вообще организовала Первую мировую войну, не до конца себе представляют, что происходило в самой этой стране. А там происходила достаточно серьёзная история.
В 1916 году, весной, в Ирландии поднялось так называемое Пасхальное восстание. Ирландия, которая имела очень большой опыт национально-освободительной борьбы против англичан, предприняла попытку наконец завоевать свою независимость, пользуясь как раз военными тяготами, которые испытывала Англия. Никакой симпатии борцы за ирландскую независимость к английскому владычеству не испытывали, для них это были оккупанты, колонизаторы и естественно они мечтали о свободе. Но поскольку всё это происходило в ситуации мировой войны, то ирландцы стремились заручиться поддержкой немцев и даже стремились привезти оттуда оружие, что у них не получилось, но попытка такая была. Таким образом, фактически в тылу у Англии, возник второй фронт.
Это восстание было подавлено, утоплено в крови, но не окончательно, потому что сразу после окончания войны в Ирландии всё равно начались центробежные силы, началась ещё одна война, в результате которой Ирландия завоевала независимость, за исключением северной её части, которая до сих пор пребывает в составе Великобритании.
Интересно, что среди ирландских повстанцев был русский человек по имени Иван Бешов. Это интересный персонаж, знаменитый в ирландской истории. Это основатель сетевых ресторанов Fish&Chips.
Д.Ю. Повсюду наши люди.
Егор Яковлев. Да. У него удивительная биография. Он был матросом броненосца «Потёмкин», который участвовал в восстании, бежал от царского суда и осел в Ирландии. Но поскольку по убеждениям он был левым человеком, он проникся идеалами национально-освободительной борьбы ирландского народа и был лично связан с одним из лидеров ирландцев Имоном де Валерой (Eamon de Valera). А в последствии по некоторым данным даже сотрудничал с советской разведкой в тридцатые годы.
Д.Ю. Наш человек.
Егор Яковлев. Человек богатой биографии. Ну и если следовать конспирологическим теориям, и рассуждать, что Англия стремилась все революции в России устроить, то можно предположить, что и Россия стремилась устроить…
Д.Ю. Хоть какую-то.
Егор Яковлев. …хоть какую-то революцию в Англии. Ну а самое главное, что у Англии тоже были свои слабые места, это и Индия, где тоже немецкие агенты действовали и было своё национально-освободительное движение. И вот Ирландия поблизости.
Вообще, это восстание, и то, что война затянулась, и то, что домой приходили гробы, условия жизни ухудшались в Англии тоже, всё это спровоцировало мощное антивоенное движение. Рабочие бастовали, организовывались стачки, власть отвечала на это локаутом и всё это привело к правительственному кризису конца 1916 года, в результате которого премьер-министр Генри Асквит (Henry Asquith), с которым Англия вошла в Первую мировую войну, был вынужден уйти в отставку и был образован новый военный кабинет. Его возглавил бывший министр финансов Дэвид Ллойд Джордж (David Lloyd George), но практически равную с ним ответственность в этом кабинете нёс Альфред Мильнер (Alfred Milner), про которого я уже много рассказывал, друг Сесила Родса (Cecil Rhodes), один из главных английских империалистов, человек, который был английским расистом до мозга костей. И, нетипично для классических представлений об английских джентльменах, сочувствовал разнообразным диктаторским режимам.
В последствии мы будем говорить о влиянии Альфреда Мильнера и той линии, которую он задал, когда будем рассуждать о «политике умиротворения», потому что именно ученики и воспитанники Мильнера были проводниками этой политики, уже в тридцатые годы.
Так вот, Альфред Мильнер направляется в этот момент в Петроград на межсоюзническую конференцию. Потому что Альфреду Мильнеру кровь из носу нужно прояснить ситуацию с Россией. Главный страх Альфреда Мильнера заключается в том, что Россия выйдет из войны, потому что декабрь 1916 года, какие настроения в Англии… Англия одна не справится.
Разведка докладывает, что Германия (которая тоже думает, что она уже не справляется) находится в шаге от того, чтобы начать неограниченную подводную войну, то есть топить всё, что плавает в Англию, не только военные, но и гражданские суда, на которых под камуфляжем гражданского статуса могут перевозиться оружие, продовольствие и так далее. Это, скажем так, немецкое вундерваффе Первой мировой войны, потому что немцы понимают, что если сейчас они решительно не возьмутся за дело, то они проиграют, экономика уже трещит по швам, не выдерживает.
Что происходит в Германии – голод. Зима 1916-1917 годов в Германии называется «брюквенной зимой», потому что хлеба нет, едят брюкву. Естественно, там тоже рабочие бастуют, крестьяне не хотят воевать, растёт дезертирство, приобретает огромное влияние пораженчество. Надо понимать, что такое «пораженчество». Пораженчество – это не значит, что все социал-демократы, которые были «пораженцами», что они стремились к поражению в том смысле, что их страна будет порабощена другой страной. То есть немецкие социал-демократы не призывали к тому, чтобы, скажем, место немецких капиталистов заняли русские или английские капиталисты, речь шла о другом – о немедленном предложении мира без аннексий и контрибуций. То есть война прекращается и восстанавливается статус кво.
Что в этот момент происходит в Австрии. В Австрии за два месяца до убийства Распутина происходит своё громкое политическое убийство – убит премьер-министр. Его убивает социал-демократ Фридрих Адлер (Friedrich Adler), который как раз его убивает под лозунгом «Нам нужен мир!».
Д.Ю. Немец что ли? Адлер?
Егор Яковлев. Да, естественно, он австриец, он австрийский социал-демократ. Это персонаж, которого любопытно знать, некоторое время проспектом Фридриха Адлера назывался Большой проспект Петроградской стороны.
Д.Ю. «Адлер» – это «орёл» по-русски.
Егор Яковлев. Да. У нас в Санкт-Петербурге.
Похожая ситуация и во Франции, то же самое – начинается мощное антивоенное движение, непонятно, почему идёт война. Что ещё, кроме того, что война затянулась, вызывает у солдат, рабочих, крестьян нежелание воевать? Несомненно, это «пир во время чумы». «Пир во время чумы» – это яркое свидетельство того, что буржуазия, которая работает на войне, получает громадные сверхприбыли, которые просто никто и не собирался скрывать.
В Европе, например, был такой персонаж, очень любопытный, звали его Бэзил Захарофф, Базиль Захароф или в России его называли Василий Захаров. Он был этническим греком, но его семья некоторое время жила в России и поэтому его фамилия из Захариусов была переделана в Захаров, и он с такой фамилией всю жизнь и прожил. Вот это был оружейный барон начала XX века. Про него достаточно любопытные воспоминания оставил академик А.Н. Крылов, с которым ему приходилось общаться, когда академик Крылов был одним из агентов Главного артиллерийского управления и сотрудничал с Захаровым по заказу оружия. В этот момент Захаров, это гражданин Франции, который является держателем главного пакета акций компании Vickers. И он, судя по всему, торгует оружием со всеми воюющими странами.
Про характер этого человека Крылов рассказывал такую забавную историю: уже после Первой мировой войны, когда Крылов ездил за границу, он в Париже встретился с Захаровым и Захаров ему сказал: «Знаете, профессор, у меня есть система, как играть в рулетку и не проигрывать». Крылов ему говорит: «Послушайте, я же учёный, я знаю, что такой системы не существует». «Поспорим?» – говорит ему Захаров. Поспорили. Захаров говорит: «Ну давайте, что у вас там за система?». «Очень простая – я купил казино в Монако».
Д.Ю. Ловкий.
Егор Яковлев. Да, он был очень ловкий и про него ходит другой анекдот. Ещё накануне Первой мировой войны он получил крупный заказ на вооружение во Франции. И ходил анекдот, что получил он его следующим образом: он зашёл к чиновнику, который был ответственен за распределение этого заказа на аудиенцию и сказал ему: «Месье, я рад вас видеть в этот четверг». Чиновник ему сказал: «Позвольте, сегодня же среда». «Нет, четверг, что вы!». «Да нет, среда!». «Ну давайте поспорим! Ну хотя бы на 10 тысяч франков». Чиновник удивился, поспорил, Захаров проиграл и оставил ему чек на 10 тысяч франков. В результате, заказ ушёл к нему.
Д.Ю. Толковый.
Егор Яковлев. Да такой вот человек. Ну и в середине примерно войны разразился грандиозный скандал – оказывается, Захаров через нейтральную Испанию продавал оружие ещё и немцам. Сказочно разбогател. Ну это такой, международный оружейный барон. Но в России-то происходило всё то же самое, ничего кардинально не отличалось.
Ну вот давайте, у нас есть цифры по Путиловскому заводу, это очень любопытная информация. Ещё в 1915 году Путиловским заводом был дан заказ на производство шестидюймовых бомб к гаубицам, общая сумма – 18.200.000…
Д.Ю. Это снаряды для пушек, да?
Егор Яковлев. Да. …нужно было изготовить 260 тысяч снарядов, цена – 70 рублей за штуку. Казённые заводы изготавливали такие снаряды по цене 48 рублей за штуку.
Д.Ю. Неплохо.
Егор Яковлев. То есть вполне неплохо люди зарабатывали.
И я рассказывал о том, что генерал А.А. Маниковский, новый руководитель Главного артиллерийского управления, боролся за ограничение аппетитов промышленников, его чуть не сняли с поста руководителя ГАУ, но он всё-таки остался и ему удалось добиться того, что из 5200 частных оборонных заводов, которые работали на войну в России, ему удалось 28 секвестрировать, то есть перевести в управление государством. Но только 28. И по существу этого было конечно недостаточно.
Д.Ю. То есть именно вот эти замечательные люди, которые по 70 рублей за снаряд, это именно они организовали снарядный голод и «одну винтовку на троих», да?
Егор Яковлев. Нет, это не они организовали снарядный голод. Снарядный голод организовали люди, которые готовились к войне. Причём, дело-то даже не в снарядном голоде, дело в том, что не было мощностей для производства. Снарядный голод образовался потому, что никто не предполагал, что война продлится настолько долго, а когда она затянулась, выяснилось, что в России просто нет мощностей для производства, а много чего (например, авиационных моторов) мы производить не можем. А эти люди, они сказали: «Да мы готовы произвести…
Д.Ю. Денег дайте!
Егор Яковлев. …но это будет стоить вот столько». И конечно, через огромные коррупционные схемы там эта цена увеличивалась до 70 рублей. И государство эти 70 рублей платило и, соответственно, у рабочих, которые всё это производили, у них (это не только в России, это во всех странах) стало возникать ощущение, что война затягивается искусственно, для того, чтобы кто-то заработал больше денег. Причём, положение рабочих (опять же, во всех странах) ухудшалось. В Российской империи, например, были отменены законы, ограничивающий женский и детский труд, в связи с военным временем, но война затягивалась, промышленники богатели, а рабочие беднели, потому что они работали больше за ту же плату.
Кроме того, был ещё один очень важный фактор, который часто недооценивают, это фактор «сухого закона». В стране был введён «сухой закон» с началом войны. Но элита оказалась вне «сухого закона», неофициально конечно.
Д.Ю. А в чём выражалось, это как в Америке – запрет на продажу, распитие?
Егор Яковлев. Да, да, запрет на продажу, на распитие. Но естественно, что в крупных городах элитарные массы…
Д.Ю. В салонах в своих бухали как хотели.
Егор Яковлев. …они не заметили этого «сухого закона», там и шампанское лилось рекой, и другие напитки. И рабочие всё это видели и понимали. Это формировало самую жёсткую оппозицию внизу, потому что возникало ощущение, что война, она только для них, а для них – это не война, это мать родная.
Д.Ю. А эти жируют там...
Егор Яковлев. Да, эти жируют.
Вот игнорируя эту фактуру, мы ничего не поймём в том, почему Февральская революция произошла. Февральская, а затем Октябрьская революция. Массы революционизировались и без влияния большевиков.
Д.Ю. И без влияния англичан…
Егор Яковлев. И без влияния англичан, да. Тем более, что, как я рассказывал прошлых передачах, либеральные партии точно также работали в солдатской и точно также работали в рабочей среде, и точно также революционизировали, но в своих интересах. Задача либерального блока – революционизировать массы, чтобы с помощью этих масс, как тараном смести самодержавие в своих интересах. Но к моменту Февральской революции массы были революционизированы настолько, что они были готовы действовать независимо. Но об этом – попозже.
Итак, Петроградская конференция. Петроградская конференция в этих условиях, она была призвана для союзников дать ответ: что нужно сделать для того, чтобы Россия продолжала войну. Когда лорд Мильнер прибыл в Петроград, естественно с ним встречалась не только царская семья. У него была широкая программа встреч со всякими общественными и политическими деятелями, депутатами Государственной Думы и в уши лорда Мильнера со всех сторон лилось: «Россия с Николаем II не может продолжать войну. Россия не может продолжать войну с Александрой Фёдоровной. Сепаратный мир будет вот-вот подписан, нужно срочно что-то делать».
Альфред Мильнер предпринял попытку вмешательства во внутренние дела России. Николаю было предложено несколько мер: во-первых, создать Министерство доверия, во-вторых, ввести союзных представителей в командование всех фронтов. Николай решительно отказал по обоим поводам, ответил, что это внутреннее дело и что «я своих представителей в командование ваших фронтов вводить не намерен».
Несмотря на внешне доброжелательные отношения между союзниками, всё было вовсе не так радужно. Николай утрачивал доверие и к англичанам, и к французам, более того, это доверие утрачивала значительная часть правого офицерства.
И мы в принципе можем сказать, почему это происходило, если обратимся к воспоминаниям графа А.А. Игнатьева, который был военным агентом во Франции. Он там рассказывает один эпизод: по просьбе французского правительства Россия отправила свой русский экспедиционный корпус во Францию, туда – на Западный фронт. И инспектировать этот экспедиционный корпус прибыл никто иной как (тогда ещё) генерал Анри Петен (Henri Pétain), будущий большой друг Адольфа Гитлера и правительства Виши.
Так вот, Игнатьев описывает, что Петен приехал и заявил Игнатьеву с порога: «Надо понять, умеют ли ваши солдаты обращаться с нашими винтовками, а то они у вас там сплошь дикари». Игнатьев обалдел от такого обращения и сказал, что ваш «лебель» в обращении гораздо проще, чем наша «трёхлинейка» и я не сомневаюсь, что они разберутся. Тут же подозвали солдата, который начал выполнять указания Петена, Игнатьев переводил, и вот из его указаний Игнатьев понял, что Петен демонстрирует те прискорбные качества и воззрения на русский народ, которые в последствии привели его в стан нацистов. То есть понятно, что такого рода отношение не способствовало складыванию боевого братства.
Ещё более откровенным является заявление Мориса Палеолога (Maurice Paléologue) в дневнике, в котором он писал, что
«потери России и Франции не равны, наши потери гораздо чувствительнее, потому что в наших войсках воюет свет человечества, сплошь образованные люди, не какие-то неграмотные мужики». Ну конечно это было откровенное хамство, откровенная глупость, которая выставляет Палеолога в крайне неприглядном свете, потому что так писать про верного и самоотверженного союзника, который неоднократно помогал Франции в этой войне, не знаю, кем надо быть…
Д.Ю. Палеологом.
Егор Яковлев. Да. И вот это отношение, оно конечно чувствовалось. Некоторые относились к этому спокойно, некоторые и сами относились к солдатам, как к рабочей скотинке (часть офицерского корпуса, по традиции), из которой выросла ненависть солдатства к офицерству. Об этом, кстати, открыто пишет Деникин, например. Он не пишет, что это было повсеместно, это не было повсеместно, но это явление было и оно оказалось очень важным, отчасти даже роковым в событиях февраля 1917 года, потому что именно тогда начали солдаты убивать офицеров. Не в октябре, а в феврале. И определённое недоверие между армиями и между странами, оно безусловно существовало.
Альфред Мильнер провёл ряд встреч с деятелями либерального блока и наиболее может быть полной программой, которую либералы хотели представить вниманию лорда Мильнера, стали два послания члена этого либерального направления Петра Струве. У нас есть этот документ, он сохранился, и мы можем с ним ознакомиться. Чего хотели либералы от руководителя британской делегации на Петроградской конференции. Давайте посмотрим, это очень любопытно.
«Невозможно в достаточной степени подчеркнуть то обстоятельство, что своей реакционной политикой престол ослабляет именно наиболее умеренные и культурные слои населения, выбивая почву из-под ног патриотически настроенных элементов и высвобождая государственный нигилизм. Отсюда распространённое во всей России убеждение, которое также глубоко укоренилось в офицерских кругах в армии, что конфликт между престолом и народом фактически ставит Россию лицом к лицу с государственной революцией. Патриотически настроенные элементы, в обществе и в армии, полностью отдают себе отчёт в огромной исторической ответственности, которую влечёт за собой внутренний конфликт во время войны, и именно это сознание объясняет полное спокойствие, царящее в стране, в которой все мыслящие люди постоянно обдумывают и обсуждают трагические трудности положения. Затруднение увеличивается ещё и тем, что, по общим слухам, симпатии лиц, стоящих в непосредственной близости к престолу — прогерманские. Эту точку зрения нельзя изъять из умонастроения общественности простыми словами. Только реорганизованное правительство, организованное так, чтобы осуществлять полный контроль и пользоваться народным доверием, может очистить эту нездоровую атмосферу подозрительности и страха, которая в настоящий момент сковывает национальную энергию.
Как ни неприятно свидетельствовать перед иностранцами, хотя бы и союзниками, о таком умонастроении и таких политических условиях в своей собственной стране, такое свидетельство, тем не менее, существенно необходимо. Ибо мы должны поддерживать солидарность между союзниками, и перед этим все более или менее общепринятые соображения, возможно, необходимые в мирное время, перестают существовать.»
Ну вот, то о чём я говорил. Если расшифровать, Мильнеру объясняют, что если срочно не сменить правительство, то либо полное поражение, потому что полный бардак, управлять царь не может, полный развал, либо, что ещё хуже, сепаратный мир. То сеть от Мильнера требуют по сути поддержать переворот.
И Мильнер пишет ещё одно письмо Николаю II, в котором дипломатично, не переходя граней, даёт понять, что в стране нездоровая ситуация и нужно что-то менять. Вот что пересказывает Мильнер царю:
«Россия способна ещё использовать свои собственные ресурсы. Когда я был в Москве, я слышал о фабриках, закрытых из-за недостатка рабочих рук и угля. А, однако, мне говорили, что для службы на фронте были призваны миллионы людей, которых невозможно ни обучить, ни вооружить, и которые, таким образом, были отняты у промышленности, но ничего не прибавляют к военной мощи страны. Кроме того, на фронте имеются тысячи людей, которые были бы более полезны на рудниках или на фабриках...
Вместе с тем, хотя заводы и закрываются от недостатка угля, я убеждён, что нет абсолютного недостатка угля или подвижного состава для его перевозки, но распределение и циркуляция существующего подвижного состава происходят чрезвычайно неправильно. Я лично не в состоянии подкрепить чем-либо это утверждение. Я могу только указать, что это известно мне из многих независимых источников, достойных доверия и, по-видимому, хорошо осведомлённых.»
И чего же просит лорд Мильнер? Он просит того, что всё оборудование, которое будет присылаться русским армиям, будут сопровождать технические эксперты союзных стран для контроля, типа чтобы ничего не воровали и так далее. Признать это – значит, расписаться в собственном неумении организовать дело. Естественно, Николай на это пойти не мог. Хотя, Мильнер обосновывал свою просьбу, он писал:
«Тут не может быть речи о вмешательстве в дела русской военной власти. Мы только просим, чтобы нам было дозволено убедиться, что передаваемый нами военный материал передаётся полностью, что мы передаём России не только машины, но и наш опыт в обращении с машинами, купленный довольно дорогою ценою, что эти машины попадут на фронт в возможно кратчайшее время и в таком состоянии, чтобы они могли дать, очутившись на позициях, максимум работы.»
Ну конечно, подобное письмо имело и подтекст. Подтекст того характера, что для реорганизации военного положения России необходимо менять правительство. Николай II на это пойти не мог. И его отказ на просьбы руководителя английской делегации был воспринят российской элитой как переход некой грани. Просто больше никаких шансов сдвинуть Николая с его позиций не осталось, поэтому нужно было срочно его свергать. И, собственно, это и произошло.
Но о том, что конкретно произошло в феврале, каков был механизм переворота и какие были его движущие силы, мы поговорим в другой раз.
Д.Ю. Какая-то ужасная совершенно картина. Я как-то не так себе всё представлял. Всё-таки, большевики нас учили другому: как они ловко вели работу, как они подготавливали… Но в общем-то, когда картина целиком… да, вели и да, подготавливали, но вовсе не они там были главные. Уж если даже разлад в царской семье, уж если до того, что давайте поубиваем друг друга, ну или хотя бы жену придушим, это уж совсем как-то через край.
Ну и конечно такие милые подробности, чего замышляла подлая Англия на этот раз, будучи практически неспособной разобраться сама с собой… Граждане как-то не любят думать про то, что есть объективные обстоятельства, которые не зависят от злой воли большевиков и вовсе не всё на этом свете решает товарищ Сталин. А есть процессы, никому не подчиняющиеся, а идущие своим чередом.
Очень интересно, Егор. Никогда про такое не слышал.
Егор Яковлев. В следующий раз – подробно, конкретно про отречение Николая, про Февральскую революцию: кто, что там делал.
Д.Ю. А ты свежие документы посмотрел, которые в сеть вывалили, про отречение?
Егор Яковлев. Всё расскажу.
Д.Ю. А там что-то новое?
Егор Яковлев. Нет, ничего нового.
Д.Ю. Всё то же самое, да?
Егор Яковлев. Нет, ничего там нового нет и не будет, там всё понятно, никаких секретов в отречении Николая II нет. Все попытки каким-то образом пересмотреть это отречение, предположить, что его на самом деле не было, они базируются на столь грандиозных домыслах, что это практически нереально.
Д.Ю. По-моему, граждане немножко болеют головой и поэтому пытаются.
Егор Яковлев. Я хочу специально разобрать, на чём основывается это утверждение – о том, что Николай на самом деле не отрекался, и зрители сами будут судить, имеет это хоть какую-то долю реальности или нет.
Д.Ю. Будем ждать. Спасибо!
А на сегодня всё. До новых встреч.
Новости
VIP
