27.02.17

01:23:39 | 197121 просмотр | текст | аудиоверсия | скачать

Канал Павла Перца

Д.Ю. Я вас категорически приветствую! Павел, добрый день.

Павел Перец. Здравствуй, Дмитрий.

Д.Ю. Что это ты такое подготовил?

Павел Перец. Немножечко макулатурки, немножечко книжечек и прочее. Я сделаю сначала небольшое интро, чтобы было понятно вообще, кто я, что я, зачем я здесь.

Д.Ю. Вот у нас сволочи иногда сверлят за стеной – это неизбежно.

Павел Перец. Это издержки подобных заведений. В основном, когда к тебе приходят всевозможные гости, они рассказывают про какие-то исторические события – как, что, зачем и почему. Я поскольку помимо всего прочего ещё и гид, то меня это всё интересует не только в ключе, как и когда это происходило, но самое главное ещё – где, что, поверьте мне, дорогие друзья, весьма интересно, потому что это позволит вам посмотреть на ряд даже привычных вам объектов, как например Кремль в Москве или Зимний дворец в Петербурге, или Мариинский дворец в Петербурге, совершенно с неожиданной точки зрения, потому что в Кремле, например, был взорван буквально великий князь Сергей Александрович, в Зимнем дворце был устроен взрыв Степаном Халтуриным, и вообще социалисты-революционеры планировали создать некий летательный аппарат и сбросить бомбу на него. Да, а в Мариинском дворце Степан Балмашёв застрелил министра внутренних дел Сипягина, там сейчас наши городские парламентарии заседают, а вот такая история. Соответственно, я буду стараться рассказывать, а самое главное, показывать ряд моментов, ну и поскольку я гид, я иногда буду чуть-чуть расширять тему, т.е. если мы будем говорить про какой-то интересный географический архитектурно-исторический объект, памятуя о твоей просьбе на нашей последней встрече, я буду ведать то, что я обычно говорю на экскурсии, потому что, как правило, к сожалению, экскурсия в массовом представлении – это нечто такое: «С правой стороны вы можете увидеть замечательное произведение искусства кисти…» - и уже люди так немножко… Я не к тому, что такой подход не нужен – он, конечно, нужен, но нужен ещё какой-то альтернативный подход, и поэтому я стараюсь собирать как факты, так и какие-то байки, и грамотно их миксовать. Это если вкратце.

Д.Ю. Дополню: когда ко мне приезжают дорогие гости и просят: «Дима, покажи город», я их вывожу на Невский проспект и начинаю рассказывать: «Вот здесь застрелили этого, здесь застрелили того, этот угол держит такая ОПГ, тот такая…» Через 15 минут у людей вытягиваются лица, приходится переориентироваться с интересного мне на вот это вот: «Посмотрите налево, посмотрите направо…» Я чувствую, сегодня мы с тобой поговорим о том, что мне очень интересно.

Павел Перец. Да, это тебе очень интересно, но, к сожалению, моя задача – раскрыть дореволюционную историю нашей страны несколько с неожиданной для многих сторон, потому что я сам, когда начал заниматься этой темой, я, мягко говоря, прифигел от того масштаба и от того объёма, что происходило в нашем родном царстве-государстве. Естественно, я буду фокусироваться в основном на Петербурге и Москве, это связано с 2 причинами: во-первых, я родился и вырос в Ленинграде-Петербурге, а в Москве какое-то время жил, соответственно, я что-то об этих городах знаю, хотя, конечно, террористическая деятельность распространялась и на Харьков, и на Киев, и на Одессу, и ещё на ряд областей. Это во-первых, а во-вторых: поскольку Петербург – столица империи, а Москва пристяжная к этому городу, то, естественно, основное внимание террористов было уделено именно этим городам. И чтобы с места в карьер, я хотел бы тебе задать вопрос: мы все с точки зрения безопасности понимаем, как выглядит выезд главы государства сейчас, ну т.е. мы, может быть , не знаем деталей, но у нас есть некая картинка в голове, как это должно быть, и я думаю, что останови любого на улице и спроси, как выглядит кортеж Путина или Трампа, или ещё кого-нибудь, они как-то ответят. И вот у меня тогда к тебе вопрос: опиши, не вдаваясь в детали, как, по-твоему, должен выглядеть императорский выезд, ну, в 19 веке, например.

Д.Ю. Ну беда в том, что я-то про это знаю.

Павел Перец. А, чёрт!

Д.Ю. Т.е. есть подробности, что, например, по пути следования американского президентского кортежа заваривают все канализационные люки, например, чтобы оттуда никто дерзко не выскочил с «Мухой», рассаживают снайперов по крышам, непонятно зачастую, в какой машине кто едет, мотоциклисты, машины сопровождения, глушилки, которые не дают взрываться фугасам, и всякое такое. Т.е. теперь-то это вот так. Даже, я бы сказал, не только у президентов.

Павел Перец. Ну да, естественно.

Д.Ю. Популярные граждане никуда не ходят без охраны. Вообще никуда не ходят – начнём отсюда, а куда ходят – везде ходят с охраной, потому что эти доброжелатели, подкравшиеся неведомо с чем, сотворят неведомо что, а тогда, поскольку я тут живу, как у нас у ворот Летнего сада покушение…

Павел Перец. Да, вот об этом будем и в следующем выпуске, но вот…

Д.Ю. Карета, которая просто едет, как карета, и никого больше, ну может, там, пара казачков каких, и всё.

Павел Перец. Я очень часто слышу на экскурсиях вопросы, типа: как они там могли царя убить, во-первых, почему… На самом деле всё понятно: вот так вот выглядел царский выезд. Я ожидал от тебя такой реакции, потому что у меня она была примерно такой же. Это картина 1835 года, художника Сверчкова, известное полотно. Логично возникает вопрос: ну может быть, художник так видит, а на самом деле всё не так? Нет, всё именно так, и это первый момент, который надо сразу же объяснить зрителям, прежде чем мы коснёмся этой долгоиграющей темы: дело в том, что Николай Первый, это ещё ладно – он тут едет вот так вот, есть гравюры и рисунки, где он едет точно так же по Москве, а есть вообще замечательная картинка, она, к сожалению, в очень плохом разрешении в интернете, а в живом я её не нашёл, где он едет мимо Аничкова дворца по Невскому проспекту и сам правит лошадьми, а рядом его супруга. Ну т.е. это, грубо говоря, ты идёшь по Невскому – бац там Путин проехал в кабриолете один, с кем-нибудь, не будем говорить, с кем. И у нас возникает логичный вопрос: как вообще так возможно? И здесь крайне важно упомянуть такой момент, как восприятие исторического контекста. Дело в том, что очень многие люди судят по событиям прошлого с точки зрения настоящего, и им хоть кол на голове теши, что раньше отличалось всё, понимаешь. Вот сейчас у нас девушки ходят в мини-юбках, а вот ты знаешь, например, какой был самый ужасный признак проститутки в 19 веке?

Д.Ю. Без платка?

Павел Перец. Нет, не без платка – она с распущенными волосами. Простоволосая – было даже такое выражение.

Д.Ю. «Опростоволоситься».

Павел Перец. Да, опростоволоситься. Т.е. это было просто за гранью, понимаешь – с распущенными волосами. С этой точки зрения добрая половина наших современных барышень – они из таких, но мы же не будем об этом так судить. Поэтому это была нормальная картина. Николай первый чувствовал себя хозяином в своём собственном городе, в своей собственной стране. Более того, он любил гулять один. Ну, у него там поодаль мог идти казачок, чтобы не раздражать Его Императорское Величество. Он мог выйти из Зимнего дворца, прогуляться в Мариинский дворец к своей старшей дочери Марии – отсюда, собственно, и название дворца, понянчиться с внуками – он очень это дело любил, зайти в Исаакиевский собор, посмотреть, как там дела идут, дать ценные указания – у него поскольку было инженерное образование, он считал себя великим архитектором, и мало кто мог ему перечить, только Карл Иванович Росси, который метр с кепкой, ему в пупок дышал, мог сказать: «Нет, я хочу другую обивку в моём Александринском дворце», и Николай Первый соглашался. А в основном это происходило именно так. Т.е. это было абсолютно естественно: он контролировал всё, мог зайти в магазин какой-нибудь и т.д., и т.п. И естественно, он гулял в Летнем саду.

Д.Ю. Т.е. настоящий хозяин земли Русской.

Павел Перец. Настоящий хозяин земли Русской, да, и состояние общества было такое, что никому в голову не могло прийти на него покуситься, даже… Одно проистекает из другого – он так себя вёл, потому что не было предпосылок для того, чтобы вести себя иначе, потому что если бы эти предпосылки существовали, соответственно, и охрана была бы каким-то образом организована, и никто бы не отпускал Его Императорское Величество вот так вот в санях покататься. Это первый момент, который нужно совершенно чётко для себя уяснить. Далее проистекает второй вопрос касательно вообще этих самых служб охраны и прототипа современного ФСБ. Тут мы переходим к такому моменту, как 3 июля 1826 года, когда было организовано т.н. Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии – это некий пропропрообраз секретных служб. Организовано оно было после Декабристского восстания, организовано оно было Бенкендорфом. У меня тут где-то есть его картинка, я покажу чуть попозже. Эта структура должна была контролировать всё то, чем сейчас занимаются секретные службы. Что такое объём Российской империи, я думаю, тебе не надо рассказывать, она включала в себя ещё и Финляндию, и Польшу – вечный источник проблем для нас. Соответственно, был центр этой структуры в Петербурге, где – мы сейчас об этом поговорим, и вот у меня второй вопрос к тебе: а скажи, пожалуйста, сколько человек обеспечивали безопасность государства из Петербурга?

Д.Ю. Не помню – не то 12, не то 15.

Павел Перец. 16. 16 человек! Нет, конечно, были представители на местах, было сначала 5 округов, но их там пропорционально было. 16 человек на всю империю! Мало того: чем занимались эти 16 человек – в Третьем отделении было 4 экспедиции. Первая экспедиция занималась как раз таки политическими вопросами, т.е. всё, что связано с антиправительственной деятельностью, крамолой и т.д. Чем занималась Вторая экспедиция? Она занималась, во-первых, сектами и раскольниками, далее она занималась всеми уголовными преступлениями, т.е. исполняла функции уголовного розыска, далее она исполняла функции современного ГУИНа, т.е. занималась всеми мессами заключения, помимо этого она ещё занималась фальшивомонетчиками. Это всё Вторая экспедиция. Третья экспедиция занималась всеми иностранцами, т.е. выполняла функцию контрразведки, а Четвёртая экспедиция занималась вообще сбором всех происшествий по империи. И вот этим всем абсолютно необъёмным, потом туда ещё добавилось в 1888 году театральная цензура – 16 человек. К концу царствования Николая Первого эта цифра достигла астрономических размеров в 40 человек. 40 человек – ты понимаешь – на всю империю! Или 16. Я вот работаю в интернет-агентстве, у меня в СЕО-отделе сидит больше человек, чем во всём этом Третьем отделении тогда. Т.е. это крайне важно понимать.

Д.Ю. Ну т.е. я бы тоже добавил: это значит, руководство государства никакой угрозы вот с этих сторон не ощущало, т.е. уголовная преступность – всё понятно, фальшивомонетничество – тоже понятно, что говорят и думают, надо знать, но угрозы, которая требовала бы большего количества народу и других подразделений, видимо, вообще не было.

Павел Перец. Её не было, точнее, она чувствовалась, и, к сожалению, иногда из мухи делались слоны. Вот мы чуть попозже поговорим: дело петрашевцев – оно как раз из этого. Но помимо количественного состава ещё важен ведь качественный состав. Но прежде чем мы поговорим о качественном составе этой структуры, вот сейчас мы произносим слово «Большой дом», и все знают, что это такое – это здание, которое стоит, кстати, на месте бывшего окружного суда, где происходил знаменитый суд над Верой Засулич, покушавшейся на губернатора Трепова – мы об этом поговорим дальше. Ну т.е. мы знаем, что Большой дом – это Литейный, д.4…

Д.Ю. Я там служил.

Павел Перец. Вот она, «кровавая гэбня»! Откуда, откуда это всё – оттуда. Когда мы говорим «Лубянка», мы тоже прекрасно понимаем, что это такое – это здание, причём опять-таки обыватели не в курсе, что это здание уже давным-давно не мозг, мозг через дорогу от Лубянки, там новое здание. И здесь возникает вопрос: было точно такое же здание, естественно, в Российской империи, которое вызвало тихий ужас у всех людей, про него ходили разные байки, анекдоты и легенды. Где оно находилось – оно находилось в Петербурге, естественно, на набережной реки Фонтанки. Изначально Третье отделение помещалось на Мойке, потом оно, по-моему, в 1838 году переехало на набережную реки Фонтанки. У него тоже был свой топоним, как «Большой дом» или «Лубянка» - это топоним назывался «У Цепного моста», почему – я сейчас объясню. Где сейчас располагается это здание? Ну во-первых, я хочу показать тебе это чудовищное по размерам страшное здание – это вот одна фотография, это вот вторая фотография. Там сейчас городской суд располагается. Да, т.е. располагается оно – если мы посмотрим на наб.реки Фонтанки от угла, то сначала мы увидим там дом, построенный уже советским архитектором Евгением Адольфовичем Левинсоном, очень прекрасным архитектором, гостиница «Советская» по его проекту была построена, потом эти стеклянные потрясающие пилоны на станции метро Автово – это его же проект, ДК Ленсовета и т.д. Почему здесь, что здесь делало советское здание – этот дом, к сожалению, его разбомбили во время войны. Это Фонтанка 12. Дальше идут Фонтанка 14 – это 2 здания, реконструированных в своё время архитектором Щусевым, который построил ни больше ни меньше Мавзолей Ленина, а вообще начинал с церковной архитектуры, и Марфо-Мариинская обитель на Большой Ордынке, там его есть собор, его организовала вдова как раз таки Сергея Александровича, убиенного эсерами. А следующее здание – Фонтанка 16 – это то самое Третье отделение, вот это ужаснейшее-преужаснейшее. Теперь: почему «у Цепного моста» - ходил такой стишок: «У царя у нашего верных слуг довольно – вот хоть у Тимашева высекут пребольно». Тимашов – это один из глав Третьего отделения. «Вдарят в наказание так ударов до ста, будешь помнить здание у Цепного моста». «Мо´ста» - в рифму так пришлось. Никаких, естественно, 100 ударов плетьми никому там не всыпали никогда, тем более без определённого предписания. Цепной мост – я сейчас объясню, почему он.

Д.Ю. Ну, слух-то полезный.

Павел Перец. Ну, полезный, да. Дело в том, что вот этот мост раньше выглядел вот так – Пантелеймоновский, это мост, по которому ходил Пушкин. Есть замечательный альбомчик, я сейчас его покажу и отложу, это фотограф петербургский прекрасный Компанейченко, он сделал «тогда» и «сейчас» на основе фотографий Карла Буллы. Вот, это надо потом просто крупным планом отдельно снять. Вот это «было – стало», соответственно, Цепной мост и его современный вариант. Соответственно, у этого Цепного моста Фонтанка 16 – вот это вот ужасное заведение жандармерии.

Д.Ю. А вот вопрос: про Литейный есть отличная шутка – какое самое высокое здание в Ленинграде? Литейный, дом 4 – с него Колыму видно.

Павел Перец. Да-да-да, Колыму или Сибирь.

Д.Ю. А с этого что-нибудь было видно?

Павел Перец. Я не знаю конкретно такой же шутки про это здание, но есть шутка про отца декабриста Пестеля: когда он был губернатором Сибири, надо сказать, не очень добрым человеком, из-за чего его там не очень любили, и вообще у его сына были самые якобинские настроения – он планировал и царя … , ну а на место царя, отгадай, кого он?

Д.Ю. Неужели своего папу?

Павел Перец. Себя, зачем папу, зачем? Себя любимого! Так вот, в Зимнем дворце был разговор, был вопрос, как там дела в Сибири, и один вельможа сказал: «Вы знаете, об этом надо спросить господина Пестеля, потому что ему вот отсюда всё видно». Т.е. он жил здесь, дистанционно руководил. Вот такая вот была шутка. Про это я не знаю, но, естественно, у людей было представление, что там пытали, чуть ли не ногти выдирали, и прочее, прочее. Я тебе хочу показать – у меня тоже есть такая книжечка «Пушкинский Петербург», это отец и сын Гордины написали, получила Анциферовскую премию в 1996 году, и у меня здесь заложена картинка «Будни Третьего отделения» - пожалуйста, хорошо, что ты сидишь… Вот. Кровавые жандармы, да…

Д.Ю. Играют в шахматы или в шашки.

Павел Перец. Да, играют в шахматы или в шашки – в шашки, по-моему.

Д.Ю. Я со своей стороны могу тебе сказать: я в перестройку узнал, что на Литейном есть подвалы, где, там, нам Валерия Новодворская сообщала, что там студень кровавый по колено стоит. Есть подвалы, есть секретный тоннель из-под здания прямо в Кресты, чтобы там всех таскать туда-обратно.

Павел Перец. Естественно.

Д.Ю. Туннель – это, понятно, мечта. Граждане не в курсе, что возле Невы, где там вода-то под грунтом стоит, никаких подвалов там нет, ничего там вообще нет, ну и пытки – это вообще отдельный предмет, как-нибудь тоже обсудим, на что они похожи.

Павел Перец. Ну да, это, на самом деле, касается любых подобных учреждений, про которые всегда, чем меньше информации, тем большое, соответственно, легенд, слухов, и т.д., и т.п.

Д.Ю. Потолок наблюдал в какой-то передаче Познера, где он там по улице ходил и рассказывал, что здесь вот жил Берия, а в подвале у него стояла камнедробилка миниатюрная, через которую трупы спускали в канализацию.

Павел Перец. Странно, что не тех женщин, которых Берия отлавливал на улице и после употребления спускал в эту камнедробилку. У меня есть коллега, он очень любит потчевать иностранцев всякой информацией, они приезжают сюда, а он им рассказывает, что вы проплываете сейчас, а вот там стекала кровь из этого здания по тонким ручейкам, потому что там всех расстреливали.

Д.Ю. Они ж верят!

Павел Перец. Да. Он их троллит вообще с дикой… Он такой ватник 100%-ный. Ну и короче, это Третье отделение, Фонтанка постоянно будет возникать в наших разговорах, чтобы зрители хотя бы знали, где это находится, потому что вы приедете, там напротив Инженерный замок, и обычно там Инженерный замок, там Чижик-Пыжик, фигурка, и обычно всё про это, а про здание, которое напротив, ничего не говорится, потому что оно абсолютно неприметное и, может быть, кто-то не знает, а у кого-то просто времени тупо на это не хватает, потому что невозможно за такой короткий срок – за час вдолбить людям это. Соответственно, Фонтанка 16 – это центр имперского ужаса, где сидели сатрапы царские и всех в камнедробилку спускали.

Д.Ю. В Фонтанку, да?

Павел Перец. Да-да-да, в Фонтанку прямо. Значит, качественный состав: тут важно сказать, и это тоже тем будет проходить рефреном через наш разговор – про вообще отношение людей к полиции и тайными службам. Оно было изначально априори строго негативное, вот они ещё ничего не сделали, а к ним уже негативное отношение. Я хочу привести пример, который в этой же книжечке был мною найден: декабрист Иван Пущин, друг Пушкина, как идеалист, решил пойти в квартальные надзиратели, потому что там больше всего злоупотреблений, и как-то своим примером и деятельностью навести там порядок. Мама и сестра его на колени встали и сказали: нет, не позорь нашу семью, это просто будет клеймо на нас. И соответственно, ему пришлось подчиниться – Жано, так его звали, не пошёл. И вот они пишут: «За исключением самых высших, во главе которых стоял столичный генерал-губернатор, в аристократических домах полицейских чиновников не принимали». Т.е. это была низшая каста, ну понятно, что там было, к чему придираться, и все писали – и Пушкин, что у него из кареты подушки вытащили, и т.д., и т.п., и что Сухтелена на Дворцовой ограбили, но просто изначально в обществе было такое отношение к этим структурам. Причём это тянется до сих пор, и здесь некое противоречие, потому что, с одной стороны, без этих структур – никуда, любое государство, даже самое демократическое на планете Земля США, почему-то все эти структуры имеет, причём в разных ипостасях. Более того, там у них эти структуры ещё и конкурируют друг с другом. К сожалению, этот нюанс, и очень горькие строки есть об этом, мы будем говорить в будущем, у Герасимова – начальника охранного отделения, у него есть замечательная книга воспоминаний «На лезвии с террористами», и вот он об этом как раз пишет, что абсолютное… для революционеров всё в обществе – им все сочувствуют, им все помогают, они все герои, а мы, которые обеспечивают безопасность государства, мы априори, изначально вот такие гады, подонки и т.д., и т.п.

Д.Ю. Ничего не меняется …

Павел Перец. Ничего абсолютно не меняется.

Д.Ю. Я бы ещё добавил, что выпускники военных училищ, всяких кадетских корпусов и прочее, соответственно, «Одноклассников» тогда не было, но они всё время собирались своими классами. Ну так вот, как только некий гражданин шёл на службу в полицию, на встречи выпускников его приглашать переставали.

Павел Перец. Да-да-да, было позором, да, но есть ещё… об этом тоже мы в дальнейшем поговорим, были же привилегированные – всевозможные кавалергарды и прочие, там вообще ничего не делалось без согласия полкового совета. Т.е. ты, например, решил, жену себе нашёл – её должны одобрить дамы, жёны этих вот товарищей.

Д.Ю. Ну правильно, иначе как в свой круг запускать не пойми кого?

Павел Перец. Вот, это ещё один момент, который нужно понимать, почему у революционеров на определённых этапах было так всё хорошо – потому что у них было сочувствие общества, не всей его части, не всегда, но оно присутствовало.

Далее важный момент, без которого тоже нельзя сказать: как ты знаешь, в Советском Союзе сотрудники милиции очень «любили» сотрудников КГБ, а те отвечали им не меньшей взаимностью.

Д.Ю. А и тех, и других ещё «любила» прокуратура. «Любила» часто, сильно!

Павел Перец. Сейчас мы, к сожалению, тоже такую картину наблюдаем, у меня тоже есть знакомые и там, и там, я же тоже на «кровавую гэбню» работаю, как ты понимаешь», и соответственно, в царской России было то же самое – была жёсткая конкуренция между Министерством внутренних дел, между полицейскими службами, и Третьим отделением, они там друг за другом следили, и доходило порой просто до анекдотов – ну например, скажем, дело петрашевцев было открыто как раз таки Министерством внутренних дел, а не Третьим отделением. Они об этом знали, но Третьему отделению ничего не сказали, чтобы – ну понимаешь, да?

Д.Ю. Да.

Павел Перец. …выпендриться и т.д. Вот, это что касается состояния спецслужб – так, небольшая преамбула.

Д.Ю. Ну, оно правильное, как ты понимаешь: если мы это выявили, мы это обнаружили и раскрутили, первое – непонятно, на основании чего вы казённый хлеб жрёте, и это упрёк и вообще. Значит, нам надо больше полномочий, нам надо больше денег выделять, больше должностей, возможностей и всё такое. Оно очевидно и объективно, не от того, что они там кто-то кого-то ненавидит, это организации так устроены.

Павел Перец. Это обыкновенная конкуренция, как и в бизнесе, как везде, как и в странах, и т.д., и т.п. Но, к сожалению, естественно, были определённые обвинения не беспочвенные в адрес Третьего отделения.

Д.Ю. Естественно!

Павел Перец. Вы же понимаете, да, тем более всё только нарождалось. Особенно доставалось, например, поскольку они осуществляли ещё в смысле цензуры – вот это просто вообще зачёт. Во-первых, есть известная история про то, что у Пушкина в «Евгении Онегине» есть строчка про то, как происходит въезд в Москву, там по Тверской, и там такая строчка: «И стая галок на крестах». Значит, московскому митрополиту Филарету не понравилась эта строчка – что как это галки оскверняют, и он сделало выговор цензору, на что цензор ответил, что да, у поэта было, но на самом деле претензии надо выставлять московскому градоначальнику, который позволяет себе такое.

Д.Ю. Допустил галок на кресты!

Павел Перец. Допустил галок на кресты. Но вот сейчас это вообще, как бы… Я тебе сейчас прочитаю пару четверостиший, такой тест цензора, сейчас ты у нас будешь проходить экзамен на цензора. Ты мне должен сказать, что здесь крамольного:

О, сладостно, клянусь, с тобою было жить, Сливать с душой твоей все мысли, разговоры, Улыбку уст твоих небесную ловить И молча на тебе покоить взоры.

Это стихотворение поэта Олина, оно называется «Стансы к Элизе», и вот цензор Красовский написал: «Женщина не достойна того, чтобы улыбку её называть небесной».

Д.Ю. Я так и подумал, да. Ну там «кресты», «небесная».

Павел Перец. Дальше:

Пусть зависть на меня свой изливает яд, Пускай злословия шипит язык презренный. Что в мненье мне людей? Один твой нежный взгляд Дороже для меня внимания Вселенной.

Цензор Красовский пишет: «Сильно сказано. К тому же во Вселенной есть и цари, и законные власти, мнением которых дорожить должно». Ну понимаешь, мы с тобой ржём, а люди это заворачивали на таких основаниях. И дальше он пишет:

О как бы я желал пустынных стран в тиши, Блаженный, близ тебя к блаженству приучаться.

На это цензор заметил, что его желание уединиться в пустыне есть увиливание от его должностных обязанностей.

Д.Ю. Я чувствую, это можно отдельной книжкой публиковать.

Павел Перец. А во-вторых, «только близ Евангелия можно к блаженству приучаться, а не женщины».

И здесь мы плавно переходим к следующей части марлезонского балета – это состояние общества. Например, в революционном движении, и в частности, среди террористов было немало женщин, причём женщин ого-го каких! Есть такая зарисовка Ильи Ефимовича Репина, «У Доминика» называется, на Невском проспекте. Если присмотреться то мы увидим, что там сидят одни мужики, женщин нет. Чтобы вы понимали положение женщин – у нас, к сожалению, в России есть всё равно такой царящий сексистский взгляд на роль женщины: баба, там, плита, дети, тра-ля-ля. В 19 веке это была просто катастрофа! Я сейчас перечитываю «Анну Каренину», и там есть такая сцена, когда обед, который устроил Стива Облонский, пригласил туда Китти Мещерскую и Константина Левина, чтобы они наконец-то срослись, и вот там муж Анны Карениной – Алексей Александрович Каренин говорит о том, что образование женщин обыкновенно смешивается с вопросом о свободе женщин, и только поэтому может считаться вредным. Женщина не должна быть свободной, женщина не должна получать образование, особенно высшее. И вот с этим была основная беда: единственная возможность получить у женщин высшее образование было поехать в Европу, и они туда всё и ехали, в основном в Цюрих, в Женеву, в Швейцарию в основном они ездили, получали… Т.е., например, первая женщина-врач оттуда, наша российская, русская.

Далее, у женщины не было никакого права в семейном отношении, т.е. если, не дай бог, развод, то ребёнок априори оставался за мужем. Ну вот опять-таки «Анна Каренина» – яркий пример тому. Более того, женщина не могла начать жить сама, ей нужно получить отдельный вид на жительство от мужа, ну уж я молчу про дочерей, и всё такое прочее. И соответственно, поскольку… А, и женщинам было запрещено занимать государственные должности, про армию если там сказать тем ребятам, что в Красной Армии они не то, что будут в боевых частях, а возглавлять некоторые боевые части, у них бы, наверное, ну я не знаю – они пошли бы утопились бы в Неве просто от этого, от этой мысли.

Д.Ю. Какое благорастворение было в родной стране.

Павел Перец. Да-да-да, в этом плане поганая советская власть, на самом деле, ну кому-то это может не нравиться, но она реально освободила женщин в этом плане. И соответственно, женщины всё-таки, ну мы-то знаем – у них есть и мозги, и душа.

Д.Ю. Для многих покажется странным, что да – они тоже люди.

Павел Перец. Они тоже люди!

Д.Ю. Неожиданно.

Павел Перец. Такая новая мысль сегодня. Видите, сколько интересной информации почерпнёте из нашего разговора. Вот, и они просто упирались в стену. Более того, не все были богатые, у кого-то просто другого выхода не было, как работать – а где работать? Ну там, какие-то прачки, акушерки, дай бог, я не знаю, преподавательницы, гувернантки и прочее. А на ту беду в стране была – это мы потом как-нибудь отдельно поговорим – легализована проституция, о чём многие забывают сейчас. При Николае Первом она была легализована, и женщина могла официально устроиться проституткой, иногда это у неё был единственный выход, и процент чистого благородного сословия в этом сегменте рынка постепенно расширялся. Соответственно, если вот эту пружину жать-жать-жать, она когда-то разожмётся, и именно этим объясняется большой процент именно женщин в революционном движении. Софья Львовна Перовская, которой мы посвятим отдельную передачу, довела дело до покушения на Александра Второго собственноручно, а начинала, в общем-то, как невинный ребёнок.

Ну и есть ещё один аспект – про состояние еврейского населения, но его мы коснёмся более подробно, когда будем говорить про социалистов-революционеров.

Д.Ю. Которые в конце концов вырвались из черты оседлости с наганами и всё нам устроили.

Павел Перец. Да-да-да. Ну просто тема евреев вообще такая больная для некоторых.

Д.Ю. Неисчерпаемая.

Павел Перец. Да, неисчерпаемая. Я вот сейчас готовлю очередной свой хит под названием «Где же ты, где же ты, когда вокруг одни жиды?»

Д.Ю. Труд Александра Исаевича штудировал, не штудировал?

Павел Перец. Слушай, у меня к Александру Исаевичу двоякое отношение.

Д.Ю. А труд хороший, между прочим.

Павел Перец. Двоякое отношение – где-то я полностью с ним согласен, на самом деле, а где-то у меня вызывают вопросы некоторые его высказывания. Кстати, к вопросу о высказываниях: как освещалась деятельность Третьего отделения в нашей советской историографии. Вот есть книжка, которая у тебя тоже есть, написал её из «этих» товарищ – Троцкий, но в отличие от того Троцкого это его родная фамилия, очень хороший, на самом деле, историк, но поскольку он творил понятно, в какое время, я просто приведу буквально одну цитату, чтобы вы понимали. У слова «жандарм» уже строго негативная коннотация, ты же понимаешь, жандарм – это априори просто… даже не надо объяснять. И вот он объясняет, небезосновательно, то, что Николай Первый действительно довлел над всеми, он реально везде всё хотел контролировать, а мы знаем, что это неграмотно просто, с точки зрения менеджмента – нужно делегировать полномочия, иначе это всё рассыплется. И оно начало сыпаться как раз при Александре Третьем, потому что просто аппарат не справлялся с количеством входящей информации. И он, совершенно справедливо это замечая, тем не менее пишет: «Николай не потерпел бы около себя даже тупой, но упорной воли Аракчеева, не говоря уже о талантах, подобных Сперанскому».

У нас в городе есть памятник Николаю Первому на Исаакиевской площади, и там он такой композитный, скажем так, и там помимо всего прочего есть 4 барельефа, на этих барельефах восстание декабристов, открытие моста самого длинного на железной дороге Петербург-Москва, холерный пункт, там на заднем плане, кстати, Спас-на-Сенной – это церковь, которая стояла на месте Сенной площади, и сцена, когда Сперанский преподнёс финальный труд – это кодификация всех законов, и в конце заседания Государственного Совета Николай Первый просто снял с себя Андреевскую ленту и её на него надел. Сперанский привёл, ну т.е. у нас законы были до этого момента, там ситуация просто парадоксальная – они же со времён царя Гороха, и вот они так накапливались, накапливались, и бывали ситуации, когда один закон другому противоречил – с этим надо было что-то делать. Ради этого было, кстати, организовано Второе отделение Его Императорского Величества канцелярии, оно на Литейном 46, по-моему, располагалось. Сперанский это всё сделал, он был не официальным, но фактическим руководителем этого Второго отделения. После этого он, современным языком выражаясь, преподавал юриспруденцию и политологию Александру Второму, наследнику престола, а закончил свои дни вообще в графском достоинстве, и это, мягко говоря, не вяжется с фразой уважаемого мною господина Троцкого. Просто ты понимаешь, что петь можно по-разному – можно фальцетом, а можно басом. Соответственно, они в зависимости от ситуации не могли позволить себе выставлять жандармов в каком-то позитивном ключе, при том что именно Третье отделение первым подало царю вопрос, что крестьян надо освобождать, иначе будет поздно. Это именно они. Именно они были инициаторами по заведению, например, больниц для чернорабочих, и т.д., и т.п., и туда народ обращался, как в последнюю инстанцию.

Д.Ю. К этим подонкам, да?

Павел Перец. Да, к подонкам, потому что они писали про чиновничий произвол и т.д., ну потому что у них задача была – безопасность государства, они, как умные люди, понимали, что если общество построено на крепостном праве, то это конечная история, что Крымская война и доказала.

Ну и вот, последний момент, который остался у нас в такой глобальной преамбуле, но крайне важный – опять-таки, я поскольку журналист и в прошлом главный редактор, то, изучая этот момент, я очень часто сталкивался с тем, что к террористическим актам у нас относят чуть ли не убийство Гай Юлия Цезаря Брутом. Я, когда учил французский язык, ещё изучал историю Франции, там Франсуа Равальяк заколол в 1610 году Генриха Четвёртого на узких улицах Парижа, он вскочил к нему на подножку кареты и заколол. Тогда действительно в Париже это было возможно, это уже потом барон Осман с прямотой сталинской реконструкции Москвы прорубил эти бульвары…

Д.Ю. Для меня было открытие, что Елисейские поля такие широкие для того, чтобы там артиллерию можно было выкатить, а баррикадами перегородить нельзя.

Павел Перец. Конечно, всё поэтому, потому что баррикады – это французское изобретение, «Barricade» - от этого глагола. И спустя много, несколько веков по такой же схеме был убит брат Кропоткина в Харькове, губернатор – Гольденберг точно так же вскочил на подножку кареты, но только он его застрелил, а не заколол. Франсуа Равальяк был учителем, Александр Соловьёв, который пытался убить Александра Второго, тоже был учителем. Но здесь важно понимать один момент – чем вот это всё отличается от терроризма: у Франсуа Равальяка была цель убить, и всё. У терроризма задача не только убить или взорвать и прочее, а чтобы это разошлось максимально широко, т.е. это некий способ, я прошу прощения, коммуникации с обществом, и к сожалению, мы знаем случаи, когда этот способ действовал. Т.е. это некий метод запугивания, и в данном случае медиа имеет первичную роль. Я не знаю, знаешь ты или нет, но есть такая история, что второй самолёт впилился через 20 минут в эти башни – просто было рассчитано, что за 20 минут подоспеют телевизионные службы.

Д.Ю. Не слыхал, нет.

Павел Перец. Я слышал такую историю, я не знаю, правда это или нет, но это очень похоже на правду, потому что всё только ради этого – чтобы застращать, запугать. И в этом плане, к сожалению, как мы убедимся, Россия является родиной терроризма, потому что первая профессиональная террористическая организация «Народная воля» у нас тут родилась, и т.д., и т.п. Вот я очень прошу зрителей не путать эти 2 понятия и различать: убийства тиранов в прошлом, в Древнем Риме и т.д., и вот то, когда это уже начало работать, прошу прощения, по профессиональной схеме.

И вот теперь, после такой достаточно длинной преамбулы мы переходим к теме нашей сегодняшней беседы, она займёт вторую нашу часть – это с чего начался терроризм в России. У терроризма в России есть год и место рождения, как ни парадоксально кому-то покажется, и дело это было в Москве, а не в Петербурге, и здесь мы переходим к личности Петра Григорьевича Заичневского. У меня, к сожалению, нет его фотографии, она есть в интернете, вот таких вот размеров – наберите в Гугле где-нибудь, на Википедии посмотрите. П.Г. Заичневский родился в 1842 году в Орле – это важно, потому что в 18632 году, о котором мы будем говорить, ему было всего 20 лет. Он прошёл, в общем-то такой стандартный путь для студентов. Тут я распечатал такую книжечку – в своё время выходил сборник «Сподвижники Чернышевского», в 1960-ых годах, и там есть как раз такой героический, как мы любим, … , где «заскрипели перья, подозрительно зашелестела бумага у допрашиваемого, заработала машина Третьего отделения», т.е. вот это вот всё, фразеология эта вот.

Д.Ю. Жуть.

Павел Перец. Жуть, да, жуть. Но как мы сейчас увидим, то, с чего я начинал – царь ездил один, соответственно, простите, убивай не хочу, никем не охранялся, так ещё и условия содержания преступников были иногда, мягко говоря, тоже вызывали массу вопросов. Так вот, Заичневский окончил Орловскую гимназию с серебряной медалью, после этого переехал в Москву и поступил в университет, но как-то преподавание его не заинтересовало, и здесь надо сказать, что царствование Николая Первого закончилось полной катастрофой – Крымской войной. У нас, к сожалению, я тут вот тоже встречаю иногда в комментариях, у себя на канале – некоторые пишут, что это было всё равно не поражение – Крымская война, т.е., грубо говоря, по очкам мы там чуть-чуть проиграли. Территориально, да, мы ничего не потеряли, запретили хождение в проливах наших кораблей, и вообще флот нам запретили иметь, но потом мы добились обратного. Но многие забывают, что России был нанесён колоссальный удар именно в имиджевом плане, т.е. из недосягаемого колосса мы скатились куда-то туда, и чувство исторического одиночества - сейчас очень модно произносить это словосочетание, оно именно тогда возродилось у нас. И для общества это, конечно, был полный шок, т.е. после всех этих Суворовых, Кутузовых, там Паскевич пошёл, навёл порядок в Европе и т.д., и т.п., и тут на своей собственной земле…

Д.Ю. Просто отхлестали по физиономии.

Павел Перец. Просто отхлестали по физиономии. Я вот с удивлением выяснил недавно – я живу в Сестрорецке, там есть парк Дубки, и я знал, что приплывала «делегация» - английская эскадра, дальше не пошла по понятным причинам, потому что мимо кронштадтских фортов и Кронштадта не проплывёшь, и вот этот вот человек – Николай Первый, он вообще как узнал, что дело труба – он вышел на балкон коттеджа в Александрии, достал эту самую трубу, посмотрел и увидел корабль под английским флагом. Так вот, у нас, оказывается, была бомбардировка даже один раз Сестрорецка, потому что там был оружейный завод, и сейчас в парке висит мемориальная доска. В общем, это был некий шок для общества, и оно породило, естественно, определённые брожения, которые перекинулись на студенческую среду. Студенчество всегда было источником всего…

Д.Ю. Ну оно и должно им быть.

Павел Перец. Да, как говорили, есть известная фраза, её разным людям приписывают, что тот, кто не был в молодости революционером, у того нет души, тот, кто не стал в старости консерватором, у того нет ума. И она абсолютно справедлива. Так вот, он учился в этом университете, а дело в том, что ещё в 1861 году, когда отменилось крепостное право, правительство, опасаясь, что сейчас в университеты хлынут все, оно сделало обучение платным, таким образом отсекая, и получилась история, когда кто-то уже поступил на бесплатное отделение, а тут ввели плату, а платить-то и нечем. Это создало определённый прецедент, начались студенческие волнения, и вот Заичневский… очень сложно характеризовать этого человека, потому что кроме довольно подробного такого, очень идеологизированного очерка Юрия Куликова про него информации крайне мало, а очерк этот написан на основе ряда воспоминаний и донесений Третьего отделения. Тем не менее, он стал озадачиваться… Т.е. как это всё обычно происходит: сначала читается запрещённая литература. Боже, знал бы ты, что это за запрещённая литература – это всевозможные европейские философы, которые писали про какие-то социалистические идеи, это Герцен и Огарёв, естественно, это запрещённые стихи Пушкина – ты можешь себе представить такой ужас: запрещённые стихи Пушкина? Т.е. мы опять-таки в процессе разговора увидим, что, к сожалению, в том, что происходило у нас в государстве, конечно, виноваты революционеры и террористы, но государство того тоже стоило.

Д.Ю. Две стороны.

Павел Перец. Две стороны, как два стада баранов, которые не могли найти никакого компромисса, и каждая, вот одна заворачивает сильнее, и вторая заворачивает сильнее, одна заворачивает… и так вот по нисходящей и происходило. Пытались там находить какие-то компромиссы, но тут вписывались уже какие-то совсем сторонние обстоятельства, о чём я тоже расскажу.

Д.Ю. Ну, собственно, это мы, по всей видимости, тихо подошли к тому, от чего бывают революции, когда данные проблемы другим путём решить просто невозможно.

Павел Перец. Да, невозможно, и здесь парадокс вообще нашей истории заключается в том, что именно Александра Второго, который освободил крестьян, его-то и укокошили, и почему – я покажу.

И вот этот Пётр Григорьевич Заичневский стал общаться с другими студентами, они там организовали такую «Библиотеку казанских студентов», она называлась, где вот как раз выдавались тайно вот эти вот секретные запрещённые издания. Он познакомился…

Д.Ю. Казанские уже тогда порезвились.

Павел Перец. Да, казанские, ну вот Каракозов, герой нашего следующего выпуска, учился как раз в Казанском университете. Он познакомился с человеком – ну его так зовут, звали – его звали Перикл Эммануилович Аргиропуло. Как ты понимаешь, он был грек по национальности, и они с ним, соответственно, сошлись и стали думать о каких-то движениях, о просвещении крестьянства. Тогда была очень модная тема – открытие воскресных школ, например, бесплатных школ для безграмотного населения, где студенты их обучали, ну естественно, под этим соусом пытались им что-то там втюхивать, читали «Хижину дяди Тома» и т.д., и т.п.

Д.Ю. Действительно?

Павел Перец. Да-да-да. Ну и соответственно, вот здесь у меня есть: «С того берега» Герцена, «На новый год» Огарёва, «Что такое государство» Энгельсона, философы и социалисты Бюхнер (я даже, скажу честно, не знаю про такого), Лоран, Прудон (этих знаю), лучшие главы из книги Фейербаха «О сущности христианства» - вот эту ужасную запрещённую литературу они распространяли. И в какой-то момент Заичневский стал предлагать более радикальные шаги по созданию ситуации. Они наладили выпуск нелегальной литературы, они наладили выпуск нелегальных прокламаций и прочее, более того, они обманывали, печатали под видом каких-то студенческих, университетских изданий в типографиях, и это будет ещё про «Народную волю». Ты знаешь известный анекдот, как еврей пришёл в партизанский отряд, и ему дали листовки распространять? Вот это из той же серии.

Д.Ю. Ты знаешь – извини, перебью – мне это напоминает гражданина Радищева, который тоже купил типографское оборудование, поставил у себя в подвале на улице Марата, тут неподалёку, и сначала он напечатал экземпляр, который отнёс цензору, цензор проверил, и всё было хорошо, а напечатал уже совсем другое и продавать стал совсем другое.

Павел Перец. Ну там не совсем такая история была. На самом деле цензор действительно его проверил и, в общем-то, он ничего особо не изменял, и потом для него как раз был большой шок, что вот так вот всё, потому что… Ну вообще-то про цензуру мы поговорим отдельно, потому что произведения Чернышевского тоже пропустила цензура, на самом деле, потому что цензоры – они тоже люди, понимаешь, они читают вот это всё, им, естественно, в какой-то момент…

Д.Ю. Не у всех было такое чутьё, как у Красовского.

Павел Перец. Да-да-да. Так вот, к анекдоту про еврея: Аргиропуло, поскольку он грек, а греки тоже люди предприимчивые, он умудрялся эти нелегальные прокламации продавать.

Д.Ю. Молодец!

Павел Перец. Потом тем же самым будет заниматься «Народная воля», но на более профессиональном уровне. Т.е. они занимались распространением вот этой нелегальной литературы, прокламаций.

Д.Ю. За бабки, да?

Павел Перец. Да, более того, там был в их кружке такой человек – Леонид Ященко, он из Малороссии, ныне Украина. Я просто хочу на всякий случай пояснить: я употребляю слово «Малороссия», потому что во всех официальных сводках, во всех донесениях всегда писался или «Малороссийский край», или «Малороссия». «Украина» употреблялась крайне редко. Не потому, что я кого-то хочу как-то задеть или обидеть. И вообще, даже слово «хохол» носило совершенно иную коннотацию в 19 веке, вот читаешь воспоминания того же Репина, там «хохол», «хохол», «хохол», «хохол».

Д.Ю. Будем откровенны – и в 20 веке было точно так же.

Павел Перец. Ну да, т.е. в этом нет ничего оскорбительного, по крайней мере тогда точно. Тогда люди произносили слово «Малороссия» - они просто обозначали часть Российской Империи, это был официальное название. «Украина» было название неофициальное, оно, как правило, в официальных документах не употреблялось.

Ну и соответственно, они этим всем начали заниматься, а потом Заичневскому этого стало мало, и он поехал агитировать в деревню. Мы потом поговорим про такое явление, как «хождение в народ», в 1877-78 годах оно происходило, а вот он поехал агитировать, причём как он это делал: он там один раз вообще на свадьбе участвовал…

Д.Ю. Вместо тамады, Прудона зачитал. «Тамада хороший, конкурсы интересные».

Павел Перец. Нет, ну он, конечно, на самом деле, вместо тоста толкнул… Они пытались, конечно, адаптировать эти все идеи под крестьянский слог. Ну и начал агитировать, и вот это дошло, куда надо. Не стоит забывать, что, во-первых, существовала перлюстрация писем, и лично Николай Первый некоторые письма читал, лично потом Александр Второй письма читал…

Д.Ю. Я, с твоего позволения, чуть-чуть добавлю, что на нашем Главпочтамте существовал т.н. «Чёрный кабинет», при котором была специальная служба по закупке бумаги, конвертов, чернил, перьев в Европах, у нас, где грамотные люди либо незаметно распечатывали письмо – ну там на пару, ещё как-то, и делали с него копии, а если невозможно было или там было симпатическими чернилами что-то написано, то тогда изготавливалась точная копия из правильного конверта, из правильной бумаги, и человек, ловко подделывающий любые почерка, всё это писал. Это всё стояло на промышленной основе.

Павел Перец. Да, да, это так.

Д.Ю. А вот, извини, опять перебью: это на крестьян какое-то воздействие оказывало? Я в том плане, что, может быть, что уровень образования-то…

Павел Перец. На крестьян это воздействие… это вопрос немножко предваряет один из наших будущих разговоров. Забегая вперёд, могу сказать, что обычно крестьяне – в чём была утопичность идеи хождения в народ – они в большинстве случае сами этих агитаторов крутили и сдавали местным органам правопорядка. Но это отдельная тема, мы о ней поговорим, потому что это неотъемлемая часть истории «Народной воли», без этого никак. Ну и он писал, например, вот такие письма: «Вот оно, красное знамя, начинает развеваться у нас и осенять собою толпы собравшихся, хотя и невооружённых, но всё таки на защиту великого дела социализма, общинного владения землёй».

Д.Ю. Никаких большевиков ещё нет, а знамя уже красное?

Павел Перец. А знамя уже красное! Я вот ещё… мы сегодня ещё об этом поговорим. Дальше он пишет: «Мы, социалисты, не обязаны ли везде и всегда проводить те идеи, которые в настоящее время составляют достояние весьма немногих людей? Пора, настало время показать этим господам, что истина не на их стороне, что скоро, скоро рухнет окончательно строй, к которому они принадлежат».

Ну и поскольку письма читались, то, естественно, дело не могло остаться незамеченным. Их приняли, его приняли, соответственно, в своей родной Орловской губернии, причём сначала его папу вызвали, Григория Викуловича, к губернатору, там ему непрозрачно намекнули, что вы сына-то своего утихомирьте. Он пришёл, попытался сказать, но сын же, понимаешь – когда человеку 19 лет, он знает всё.

Д.Ю. Ему тогда 19 было?

Павел Перец. Ну примерно, в 1862 году ему было 20, а приняли его в 1961 году – 19, получается. И соответственно, их приняли, сначала их отвезли в Третье отделение, теперь ты даже знаешь, куда конкретно – вот их туда, к Цепному мосту. Потом их на некоторое, буквально на очень короткое время поместили в санаторный курорт на Заячьем острове, ну буквально чуть-чуть, в Петропавловскую крепость, а потом – вот я читаю: «Март 1862 года, 9 месяцев юноша томится в неволе» - как он томится, я сейчас расскажу. «Теперь он уже в Москве в камере Тверской полицейской части. С ним разделяет участь верный друг Аргиропуло».

И вот здесь надо рассказать про Тверскую полицейскую часть, это теперь мы уже переносимся в столицу нашей Родины Москву. Вот, кстати, Бенкендорф. Потрясающая у человека судьба. Не возглавил бы он Третье отделение, вошёл бы в историю наравне с каким-нибудь Багратионом, Кутузовым, потому что был храбрый генерал, зарекомендовал себя во время войны 1812 года. Сейчас я буду показывать ряд картинок. Ты хоть и не москвич, но это место, я думаю, ты знаешь. Тверская площадь – это то место, где сейчас находится товарищ Собянин – там здание специальное, в центре там памятник Долгорукому, который заложили в очередной юбилей основания Москвы, а открыли в 1954 году. До этого там стояла… Ну ладно, давай мы всё-таки с начала начнём. Тверская полицейская часть стояла напротив вот этого губернаторского дома, и у меня есть несколько её изображений. Вот так вот она выглядела.

Д.Ю. Т.е. это дело в Москве?

Павел Перец. Дело в Москве, да, Тверская полицейская часть стоит там, где сейчас располагается памятник Ленину незаметный, ну об этом я скажу.

Д.Ю. Я смотрю – тут даже пожарная каланча, всё вместе было.

Павел Перец. Об этом надо сказать сейчас пару слов: что такое вообще полицейская часть того времени? У нас тоже этого было достаточно в городе, и более того, несколько ещё сохранилось – вот рядом с Садовой и на площади Репина, только на площади Репина оно перестроено. Это была не полицейская часть в чистом виде, там были и пожарные, там был и некий административный районный центр. Пожарные – поэтому калача, потому что Москва-сити ещё не возвышалась над городом, поэтому город был хорошо виден. В Петербурге было 2 несчастья – это наводнения и пожары, в Москве – пожары, с наводнениями там по понятным причинам всё обстояло…

Д.Ю. Не сложилось.

Павел Перец. Да, не сложилось. Было такое арго преступников - вот у нас «загреметь в кутузку» и прочее, а тогда называлось «ночевать под шарами», потому что на этой каланче вывешивали шары разных цветов, и их конфигурация обозначала, в какой части пожар и надо ли туда либо всем ломиться, либо только частям близлежащим, либо они справляются сами. В Петербурге, соответственно, здесь ещё и про наводнения. Ночью зажигали разноцветные огни. И естественно, там была и кутузка. Вот у меня есть всякие разные картинки – вот она украшена к коронации Николая Второго.

Д.Ю. Красиво!

Павел Перец. Да, там всё было хорошо. Затем поставили, вот здесь очень хорошо видно: здесь вот эта полицейская часть, и там памятник Скобелеву, а здесь надпись: «Гостиница «Дрезден»» - вот её надо запомнить. Поставили памятник Скобелеву, потом этот памятник Скобелеву, как царскому сатрапу, снесли и возвели там вот такое замечательное сооружение – памятник Конституции. Более того, вот у меня есть такая прекрасная фотография: сначала здание Тверской части снесли не полностью, оставили вот этот портик, потом снесли и портик, поставили эту вот стамеску конституционную – вот она уже с другой стороны с видом как раз на губернаторский дворец, вот он там сзади. А напротив губернаторского дворца построили вот такое очень красивое сооружение – это партийный архив, куда в советское время можно было попасть только по пропускам, архитектор Чернышов. Раньше губернаторский дом выглядел так – это тоже, кстати, его украсили ко дню коронации Николая Второго, а сейчас это здание на 2 этажа выше.

Д.Ю. Обращаю внимание зрителей: между окнами сплошные магендовиды, наши антисемиты могут подумать, что же это было.

Павел Перец. Да-да-да, ой, они везде – они и на могиле Некрасова, они и на куполе Измайловского собора, и на куполе ещё церкви, которая стояла рядом со зданием КГБ.

Д.Ю. В перестройку, я помню, в какой-то я нашей т.н. патриотической прессе обнаружил мегафотографию рубля, рубля, где на обороте рубля…

Павел Перец. Свастики? Нет?

Д.Ю. Нет, там Кремль, салют, ну там эти черточки, звёздочки разлетаются – звёздочки 6-конечные.

Павел Перец. И туда пробрались!

Д.Ю. Да, не дремали.

Павел Перец. Ну мы как-нибудь, может быть, об этом поговорим – у меня есть отдельная тема «Масонский Петербург», там столько наверчено, Боже! Причём самое обидное – слушать иногда ну действительно от людей образованных, которые ту же самую пургу гонят.

Соответственно, дорогие жители и гости столицы, вот это губернаторский дворец, тут вот «Мадрид». Там «Дрезден», а тут «Мадрид». Когда вы окажетесь в Москве на Тверской площади, вы можете себе представить, что позади памятника Юрию Долгорукому когда-то стояла эта Тверская полицейская часть с каланчой, где начался терроризм нашей страны. Как он начался, я сейчас расскажу, потому что уже надо потихонечку переходить к этому и закругляться.

Значит, его привезли туда, доставили, а за год до этого случилась т.н. «битва при Дрездене» - это когда как раз студенты, возмущённые тем, что в 1861 году введена оплата, они схлестнулись у дома градоначальника с полицией, и, естественно, очень любили в этом участвовать купцы с Охотного ряда, они их называли «скубенты»: «Скубенты бунтуют». И это как раз вот на этой площади происходило, многих там скрутили, тут же в эту полицейскую часть и доставили.

Д.Ю. А купцы, надо понимать, на стороне полиции принимали участие?

Павел Перец. Конечно.

Д.Ю. А их приглашали, или они сами?

Павел Перец. Нет, они…

Д.Ю. В патриотическом порыве?

Павел Перец. В патриотическом порыве, да, потому что считалось, что всё от скубентов.

Д.Ю. Какие-то подментованные купцы-то были.

Павел Перец. Да, ну и соответственно, их тоже приняли, кстати, этих скубентов, и в Тверскую полицейскую часть доставили. Значит, живёт этот Заичневский в этой Тверской полицейской части. Тут ещё слово «темница» присутствует, а у нас со словом «темница», ты же понимаешь – она, во-первых, сырая, потому что мы же все знаем – «в темнице сырой». Во-первых, очень понравился мне момент допроса – его спрашивают: «Признаёте ли вы, что призывали крестьян к открытому возмущению?» Что отвечает господин Заичневский: «К этому не призывал. Я допускал уже, что возмущение произведено, и указывал только на безрассудство возмущения без оружия».

Д.Ю. Ха-ха-ха! Молодец скубент, блин, не таясь!

Павел Перец. «Комеди-Клаб», знаешь, за словом в карман не лезет парень. И это важно, потому что именно ему принадлежит первое слово терроризма. В каких же условиях он жил чудовищных? Я почему специально цитирую отсюда, из этого очерка Юрия Куликова – потому что это такая советская вещь, где, естественно, нужно было показывать, как плохо было в тюрьмах и как хорошо было на воле и прочее. Вот как плохо - это пишет советский публицист: «Надо сказать, здесь, в Москве, положение его, как заключённого, куда легче, чем в Северной Пальмире. Сюда, в полицейскую часть, начальство допускало друзей для свидания, следовательно, можно было продолжать своё дело. Выводили даже на прогулку по городу под предлогом посещения бани, можно было встретиться и побеседовать с нужными людьми. Иногда в темницу приходили малоизвестные посетители, те, кто сочувствовал движению, или просто любопытный. Раза два подъезжали в экипаже какие-то нарядные дамы, передавали цветы и фрукты. Но это мало занимало Заичневского, другое дело – светлокудрая девушка, с которой его познакомили на бульваре. Солдат отошёл в сторонку, а они сидели на скамье под липами. Зовут Анни, фамилия Можарова». Т.е. у него там был некий клуб по интересам.

Д.Ю. Атас! Я тебе, как цепной пёс, скажу, что это вообще немыслимые просто вещи. Просто немыслимые!

Павел Перец. А ты видал об этом? Ты знаешь, в беседах со мной ты откроешь очень много интересного о состоянии революционеров.

Д.Ю. У нас есть такой местный историк – Евгений Анисимов, который пишет книги «Дыба и кнут», «Город у эшафота», там. Мне очень интересно всегда. Я как-то раз пошёл в Петропавловскую крепость с целью оценить, в каком ужасном состоянии проживали наши предки. Увидев камеры по 25 м2, я как-то задумался – что-то тут не так. И тут я услышал крик экскурсовода: «Так, группа, выходим из карцера, следующая группа…» Я перешёл на бег – посмотреть, что же там за карцер такой?

Павел Перец. Ну это ты был в Трубецком бастионе, но дело в том, что в тюрьме Трубецкого бастиона…

Д.Ю. Дай я тебе дорасскажу: у нас в армии, например, в армии – не в страшных ГУЛАГах…

Павел Перец. Ты сейчас про кичу будешь рассказывать?

Д.Ю. Чуть-чуть… В комендатуре у нас специально, ну куда привозят пьяных солдат по первости. Там для них, я не могу сказать, что это карцер был – это в стене была дверь железная, а за ней такой… помещением назвать нельзя…

Павел Перец. Чемодан.

Д.Ю. Я бы туда с трудом вошёл, потому что тогда я похудее был, сейчас бы с трудом вошёл. Т.е. оно было примерно… Короче, можно было только сильно согнувшись туда забраться, вот плечо и дверь, они вплотную тебя там закрывали. Пол был ниже пола коридора примерно вот настолько, туда был налит цемент, в цемент были натыканы камни, чтобы ты не сидел. А для разнообразия, если ты совсем безобразно себя вёл, то тебе туда пару вёдер воды наливали, чтобы ты, соответственно, не сидел бы вообще. Вот в таком скрюченном положении ты там сутки мог, ну это зависит от конвоя, от смены. Если ты был с чёрными погонами, а в карауле были гвардейцы-десантники то сутки ты там просидишь точно за плохое поведение. Ну, как ты понимаешь, все оттуда вылезали шёлковыми, как принято говорить. Без побоев, без ничего, но как-то в моём понимании карцер, опять-таки, я потом службу нёс, неплохо знаю, что это такое, и если туда заходит группа, то это что-то не то.

Павел Перец. Это экскурсионный карцер.

Д.Ю. Там огромное окно, ну оно там закрыто какими-то фанерными щитами, снаружи печка, которую топят, т.е. там тепло внутри, хорошо. Ну и у гражданина Анисимова описаны ужасы этого Трубецкого бастиона. Алексеевский равелин, наверное, не Трубецкой бастион. Ужасы были такие: весь день там кошмар, а в 7 часов вечера, когда уходило начальство, все камеры открывали – в это я верю, это родная страна – и все оттуда вываливали в коридор, общались, играли в карты, били друг другу морды.

Павел Перец. Но это было не всегда, это был такой период.

Д.Ю. Само собой.

Павел Перец. Уже после убийства Александра Второго там, конечно, были более жестокие условия. Основная проблема там была в том, что рацион определённый был, а второе – то, что полная изоляция, вот это больше всего людей выносило.

Д.Ю. Естественно, ну да.

Павел Перец. И там была даже такая история, например – ну уж расскажу тебе, раз уж я экскурсовод, раз мы уже затронули эту тему, и опять-таки, людям, которые туда пойдут, будет небезынтересно: там в какой-то момент у них были такие…

Д.Ю. Керосиновые лампы.

Павел Перец. А-ля керосиновые лампы, и там одна заключённая себя облила и подожгла. После этого, соответственно, эти керосиновые лампы заменили.

Д.Ю. Я больше скажу: другой намочил в них портянки, разложил по себе и с керосином подпалил. Имело резонанс в Европах.

Павел Перец. Но там были моменты, конечно, которые нельзя назвать курортными однозначно, но всё же познаётся в сравнении. В сравнении, опять-таки, с состоянием, допустим… ну у меня просто сидели кое-кто, и когда ты понимаешь, что в Крестах, в этих камерах, там у них есть такое понятие «пальма» - это когда под потолком накручено- наверчено, и туда закидывают. Т.е. естественно, это отличается от того состояния.

Д.Ю. Очень сильно.

Павел Перец. Т.е. тут надо чётко расставить акценты: ужасные условия заключения были, это правда, но не всегда и не для всех. Просто, опять-таки, советская историография на них акцентировала внимание, а то, что, например, из ссылки не бежал только ленивый, я потом расскажу, как Софья Перовская убежала – просто её везли, там заснули её сопровождающие, она тихонечко вышла и села на поезд, который шёл в другую сторону, и уехала. Ну и т.д. Соответственно, вот в таких условиях жесточайших пребывал Пётр Заичневский.

Д.Ю. С тёлками на бульваре, да?

Павел Перец. Ну да. Соответственно, вот тут: «Лязгнул засов – часовой впустил Аргиропуло. Они видятся ежедневно». Ну т.е., короче, вот он сидит в соседней камере, но заходит к своему приятелю.

Д.Ю. Тоже неплохо, да.

Павел Перец. Навестить его. «Через 3 дня прибыли Покровский, Понятовский и Рубинский. Евреинов остался в Петербурге. Свидание с Заичневским произошло в камере Аргиропуло». Ну т.е. теперь они решили у него в камере встретиться.

Д.Ю. Атас!

Павел Перец. Ну и соответственно, он там не терял даром времени, и они там, ну считается, что он один, на самом деле это был совместный труд – они написали прокламацию, которая называлась «Молодая Россия». И ради этой-то прокламации я вот это всё рассказываю.

У меня в руках книга замечательного историка Олега Витальевича Будницкого, он специалист по изучению дореволюционного терроризма, не только по этой теме, ещё много чего. И он сделал очень хорошее дело – он собрал в одну книжку все материалы публицистические, чтобы их не искать с разных… просто берёшь эту книжку – тут всё есть. И я вам позволю ряд цитат из этого незабвенного произведения.

Д.Ю. Из прокламации «Молодая Россия», да?

Павел Перец. Да. Хочу ещё раз напомнить, что на дворе 1862 год, только что отменили крепостное право – ну, казалось бы, перестройка, я не знаю, «оттепель».

Д.Ю. Подвижки идут.

Павел Перец. Повеяло… «Запахло весной»…

Д.Ю. «Метелям отбой»…

Павел Перец. Да-да. Буквально это 1861 год, а уже в 1862 году на свет выходят прокламации «Молодая Россия». О чём пишется: «Россия вступает в революционный период своего существования». Я, естественно, не всё тебе буду зачитывать, буквально несколько кусочков. «Проследите жизнь всех сословий, и вы увидите, что общество разделяется в настоящее время на две части, интересы которых диаметрально противоположны и которые, следовательно, стоят враждебно одна к другой» - здесь не поспоришь, на самом деле, действительно, было крестьянство, и были помещики или прочие и т.д. Дальше: естественно, грабят крестьян эти помещики, но что важно – грабит и царь. Царь тоже грабит, и он опирается на войско, которого у крестьян нет. И что крайне интересно – на дворе 1862 год, враги – вот он тут перечисляет – враги это помещики, предки которых… бла-бла-бла… это чиновники, словом, все имущие, все, у кого есть собственность родовая или благоприобретённая. Т.е. все имущие, у кого есть собственность, они враги. 1862 год.

Дальше начинается история, которая будет преследовать этих людей до 1917 года: во главе этой шайки стоит «…царь. Ни он без неё, ни она без него существовать не могут, падёт один – уничтожится и другая» - вот это ключевая мысль, что надо просто убрать царя, и всё заиграет, всё затанцует другими красками. Как всегда: вот убери этого правителя, и всё случится.

Д.Ю. Ну, в ряде обстоятельств это срабатывает. Например, если застрелить толкового бригадира, то бригада развалится. Но наивно.

Павел Перец. Да, но когда мы рассуждаем в рамках государства, надо всё-таки как-то, да… Но это юношеский максимализм, от этого никуда не денешься. Вообще, я опять-таки об этом скажу, проблема второй половины 19 века в этом плане заключается в том, что не было, понимаешь, группы, я не знаю, «Slipknot», не было молодёжной субкултьуры, короче.

Д.Ю. Не канализировалось, да?

Павел Перец. Да, т.е. сейчас у нас там панки, эмо, кто угодно, а тогда вот революция – это был тренд, выражаясь современным языком. Соответственно, нужно узаконение торговли, нужно уничтожить, потому что это «организованное воровство».

Д.Ю. Торговля?

Павел Перец. Торговля. Торговля – это организованное воровство, по мнению господина Заичневского. Какую революцию он себе видит: «Революция кровавая и неумолимая, революция, которая должна изменить радикально все, все без исключения, основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка». Кстати, здесь это не упомянуто, но он ещё выступал за отмену института брака, как такового, т.е. его надо уничтожить. «Мы не страшимся ее, хотя и знаем, что прольется река крови, что погибнут, может быть, и невинные жертвы,» - что важно: мы этого не страшимся, что погибнут и невинные жертвы, - «мы предвидим все это и все-таки приветствуем ее наступление, мы готовы жертвовать лично своими головами (это тоже крайне важно – П.П.), только пришла бы поскорее она, давно желанная!»

Ну и самое главное – откуда это всё пошло: ««В топоры!» — и тогда... тогда бей императорскую партию» - это раздастся клич: «В топоры!», - «бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам! Помни, что тогда, кто будет не с нами, тот будет против, кто против, тот наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами».

Д.Ю. Молодец! Сейчас бы сидел.

Павел Перец. У меня был потрясающий случай: я вёл экскурсию по Столешникову переулку, и вот подвожу как раз к тому месту, где стояло это здание Тверской полицейской части, а ко мне в Москве, реально, бывает такая толпа приходит – тогда было человек, по-моему 35, что ли. Я встал на возвышение, чтобы рассказать, у меня стоит эта толпа, а у меня ещё этот – матюгальник, и я, значит, читаю цитату. Мимо проходили менты, они так напряглись, но потом не стали подходить. Но вообще момент был очень…

Д.Ю. Цитаты, ушли, промокаем пот.

Павел Перец. Да, момент был характерный. А вообще хочу сказать, что я сколько вожу экскурсии, вокруг Лубянки водил – подходили 2 раза разные люди, интересовались – что такое? Видели, что экскурсия, отходили спокойно, т.е. никаких проблем. И на Литейном 4 такая же была история, на Литейном 4 даже никто не подходил.

Вот такое замечательное произведение вот в таких адских, нечеловеческих условиях написал Пётр Григорьевич Заичневский и выпустил. Более того, до конца, по-моему, 1890-ых годов не был известен автор, это он уже потом постфактум признался. Они коллективно это всё дело составили, напечатали и распространили. Прокламация, конечно, произвела эффект разорвавшейся бомбы, более того, даже Герцен, уж казалось бы, её не шибко принял.

Д.Ю. Перебор, да?

Павел Перец. Да, он сказал: что-то да, ребята… Самое интересное – что же было-то господину Заичневскому, как эта кровавая царская власть его наказала: его отправили в ссылку на несколько лет, он в эту ссылку приехал, там тоже отличился – его перевели в более какой-то строгий режим. Но самое интересное, что его потом выпустили, он вернулся к себе на родину в Орловскую губернию и там организовал очередной кружок, и через него прошли несколько людей, в т.ч. госпожа Алавинникова – мы о ней будем говорить, она была народоволкой, т.е. у неё была некая школа, которая вот…. Реакционная школа господина Заичневского. Но он, в общем-то, не успокоился до конца своей жизни. Удивительно, что, я до конца уже прямо так глубоко не копал, но он проповедовал абсолютно народовольческие идеи, но к партии «Народная воля» он не примкнул – наверное, потому что ему было запрещено жить в столицах, а перейти на нелегальное положение он, скорее всего, не мог, потому что, например, был случай, когда он жил, ему вернули все его права, т.е. всё, он жил у себя в этой Орловской губернии, и вдруг он куда-то исчезает в 1876 году. А в этот год, надо сказать, произошла первая революция – ой, господи, революция – первая демонстрация в Петербурге студенческая, и он на ней свалил. Она произошла возле Казанского собора, и именно там впервые был поднят красный флаг Яковом Потаповым, молодым рабочим, причём как поднят – у него у флага не было древка, это был красный флаг с надписью «Земля и воля», поэтому этого человека подкидывали над толпой, чтобы как-то было видно. И в этой связи, чтобы закончить наш разговор, но, опять-таки, всё-таки на более позитивной краеведческой ноте, а не на кроваво-террористической: ну, Казанский собор все себе представляют – это собор с колоннадой, вообще их должно было быть две, Воронихин хотел ещё на той стороне сделать, но не хватило денег. Ну и Павел Первый уже к тому моменту… Соответственно, перед Казанским собором есть такой вот, как это сказать, цветник – не цветник, там фонтан бьёт, сейчас ещё там вообще огородили заборчиком.

Д.Ю. Дорожки, клумбы.

Павел Перец. Дорожки, клумбы – так вот, эти дорожки, клумбы и прочее, это не для красоты, это по распоряжению губернатора Клейгельса, которого, кстати, тоже благополучно застрелили, и мы об этом тоже поговорим, это чтобы скрасть полезную площадь для демонстраций, потому что вот этот пятачок был просто идеален, там собирались все и всегда. Я вот был тут в Пекине, и китайское правительство очень просто решило проблему: Тяньаньмэнь – это самая большая площадь Китая и она из самый крупных в мире, они просто её огородили и теперь пускают туда только днём, только через металлоискатели –и всё, вот простые методы борьбы с выступлениями.

Вот он в этой демонстрации участвовал. В итоге, соответственно, умер своей смертью уже в конце 19 века, но слово было запущено, и вот как раз эта книга Олега Будницкого начинается фразой: «В начале было слово». И это сущая правда – в начале действительно было слово, это прокламация «Молодая Россия», и к чему это слово привело, мы поговорим в следующем выпуске, где я подробно расскажу, во-первых, про кружок Ишутина, которые собирались в заведениях под названием «Крым» и «Ад» на Трубной площади в Москве. Участники этого кружка жили в доме наместника, который теперь синагога на Бронной улице в Москве, ну и естественно, про его покушение в Петербурге на Александра Второго в Летнем саду: где он останавливался, как он это всё произвёл и что за этим последовало – мы об этом всём поговорим в следующем выпуске.

Д.Ю. Синагога в рамках программы государственного антисемитизма была построена, я уверен.

Павел Перец. Безусловно, в рамках программы… Ну вообще, на самом деле, когда-нибудь, когда мы закончим вот эту вот историю, я бы посвятил отдельный выпуск, потому что, ну например, В.В. Путин – ему очень нравится песня «С чего начинается Родина?», и я думаю, не только ему. Я бы рекомендовал нашим зрителям залезть в Википедию и посмотреть, кто автор этой песни – вы откроете для себя много интересного. Я рекомендую посмотреть, кто автор большинства сталинских построек, вот этих всех высоток и прочее, ну и т.д., и т.п.

Д.Ю. Я тебе могу сказать, почему Владимиру Владимировичу нравится эта песня.

Павел Перец. Ну потому что он слышал её в определённом фильме.

Д.Ю. Так точно, да. Остальное нам тогда было …

Павел Перец. Я сейчас делаю один выпуск про Басков переулок, где Путин жил и учился, такой неплохой фидбэк получил, и вот у меня теперь просят: а не сделаете ли вы экскурсию по путинским местам? Ну я думаю, что, наверное, уже это осуществлю. Ну ладно, Дмитрий Юрьевич…

Д.Ю. У … будет явно востребовано. Очень интересно! Ты знаешь, в могзу, как всегда, существует масса всякого, оно живёт, как мозаика: здесь чуть-чуть знаешь, тут чуть-чуть знаешь. А когда складывается в кучу, получается…

Павел Перец. Да-да, вот моя задача – как раз систематизировать, потому что, конечно, есть профессиональные историки: и Анна Гейфман, и тот же самый Будницкий, мной упомянутый, ещё есть историк Кан – он выпустил отличную монографию про «Народную волю» - но они всё-таки, Будницкий в меньшей степени, он как-то старается популяризовать всю эту историю, он участвует в различных передачах и очень интересно рассказывает, но в основном это, конечно, академическая литература, которая рассчитана на специалистов, и самое главное, что для меня обидно – Петербург весь, если посмотреть на карту, я даже потом хочу сделать такую карту реально «Террористический Петербург» - мы увидим, что просто куча мест, где это всё происходило. Этому не уделяется внимания, более того, О. В. Будницкий, я уже 2 раза слышал из его уст, он говорил несколько раз, что Халтурин с Желябовым встречались у магазина «Дациаро» на углу Дворянской и Миллионной. Ну, ему простительно, он москвич, а не петербуржец – мало того, что такого перекрёстка нет в природе, так ещё и магазин «Дациаро» находился на Невском проспекте д.1, о чём я скажу, когда мы будем говорить про взрыв Халтурина. Ну т.е. а я как раз наоборот вот в эту сторону копаю, я вот с точки зрения краеведения, и я ещё раз хочу сказать, что, просмотрев этот курс, длинный, хочу тебе сказать, вы получите очень много именно полезной информации, т.е. вы сможете с этой информацией ходить по городу, по Москве и Петербургу и как-то смотреть не вещи несколько иными глазами.

Д.Ю. Очень интересно, Паша, спасибо.

Павел Перец. Ну, до следующих, так сказать…

Д.Ю. До следующих! Да, спасибо. А на сегодня всё. До новых встреч.