Егор Яковлев. Здравствуйте, меня зовут Егор Яковлев. Мы продолжаем серию бесед об отечественной истории 20 века.
На 2017 год у нас запланировано 20 программ из цикла «Настоящая Игра Престолов», где мы поговорим о событиях, последовавших за Октябрьской революцией, о разгоне Учредительного Собрания, о начале Гражданской войны, о битвах этой войны, о становлении молодой советской дипломатии, о Рапалльском договоре, о таких важных для современного дискурса вопросах, как соотношение политических линий Ленина и Сталина, о том, был ли Сталин преемником Ленина или строил какой-то свой независимый имперский проект, о противоборстве Ленина и Троцкого и последующем противоборстве Сталина и Троцкого, о различных идейных течениях русской эмиграции и многих других интересных темах.
Но прежде чем приступить к продолжению самого цикла, я хотел бы ответить на самые интересные вопросы, заданные мне в комментариях к предыдущим программам, а также прояснить некоторые моменты, которые, возможно, остались непонятными из предшествующих программ. И первым таким вопросом, который необходимо разобрать подробно, стал вопрос о том, почему социалистическая революция произошла в первую очередь именно в России. Многие зрители задают мне разными словами вопрос о том, являлась ли Октябрьская революция национальной, вытекала ли она из всей предшествующей русской истории, или Россия была захвачена какими-то нерусскими, если не в этническом, то в философском, в идейном смысле людьми, имел ли большевизм какое-то отношение к национальным корням или не имел? И вот на все эти вопросы я постараюсь ответить сегодня.
Мне кажется, что причины Октябрьской революции не могут быть поняты вне экономической и идейной истории России 19 века. На мой взгляд, очевидно, что с 1830-ых годов в недрах русской интеллигенции начинает вызревать глобальный проект, альтернативный глобальному капитализму. Как известно, капитализм в России начался крайне поздно, отмена крепостного права совершилась только в 1861 году, а вот в Европе уже в 1830-е годы наблюдаются кризисные явления капитализма, которые, в общем, были очевидны тем русским путешественникам и эмигрантам, которые побывали или долго жили на Западе. Ну, достаточно сказать, что такой резкий критик российских реалий, как Александр Иванович Герцен, которого сейчас в публицистике порой представляют платным британским агентом, как и Ленина, собственно, но никаким платным британским агентом он не был, а был очень интересным русским философом и, может быть, одним из лучших литературных стилистов 19 века. Так вот, А.И. Герцен испытал очень резкое разочарование в Западе, Запад его оттолкнул, оттолкнул именно культом наживы, психологией лавочников, которые там прижились с развитием капитализма. Т.е. мы не ошибёмся, если скажем, что Герцена от Запада оттолкнул именно капитализм.
Пушкин, наш великий поэт, никогда не бывал за рубежом, за границей, но, знакомясь по литературе и публицистике с образом жизни в иностранных государствах, и в первую очередь в США, Пушкин опять же высказал резко критическое отношение к устройству жизни, например, в США. Он написал: «Уважение к сему новому народу (т.е. американцам) и к его уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось. С изумлением увидели демократию в её отвратительном цинизме, в её жестоких предрассудках, в её нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, всё возвышающее душу человечества — подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort)» - такова была оценка Пушкина.
И вот именно в эту эпоху, в николаевскую эпоху, Николая Первого и стало формироваться представление, что Россия иная, она не такая, как Запад, отличная от Европы и Америки. Кстати, многим будет любопытно узнать, что выражение «загнивающий Запад», или «гнилой Запад», как раз в эту эпоху и появилось. Историк литературы славянофил Шевырёв писал в 1841 году: «В наших искренних дружеских тесных отношениях с Западом мы не примечаем, что имеем дело как будто с человеком, носящим в себе злой, заразительный недуг, окружённым атмосферою опасного дыхания. Мы целуемся с ним, обнимаемся, делим трапезу мысли, пьём чашу чувства… и не замечаем скрытого яда в беспечном общении нашем, не чуем в потехе пира будущего трупа, которым он уже пахнет». Как раз в салвянофильской среде, к которой принадлежал Шевырёв, стала формироваться идея о том, что именно Россия сможет преодолеть кризис западной разобщённости, западного цинизма, западного культа наживы.
Но при этом Пушкин, например, первым сформулировал принцип интернационализма – единства всех народов, он мечтал о тех временах, «когда народы, распри позабыв, в единую семью соединятся».
Славянофильская интеллигенция в лице Ивана Киреевского, известного философа этой эпохи, поддерживала ту же мысль: «В будущем человечество, - писал он, - не может быть народом, но может быть только человечеством в его цельности и нераздельности».
Другой славянофил Хомяков отмечал: «История призывает Россию стать во главе всемирного просвещения. Нигде не заклеймённый печатью преступлений и неправедного стяжания, славянский мир несёт в себе если не зародыш, то возможность обновления».
Но в николаевское царствование все эти идеи были очень уязвимы, потому что они никак не соединялись с идеей прогресса, и отказ от этой идеи, отсталость России самым ужасным образом сказалась в ходе Крымской войны – как известно, Российская империя потерпела там поражение, которое окончилось болезненным Парижским миром, в первую очередь болезненным из-за нейтрализации Чёрного моря – России было запрещено держать там свой военный флот, и таким образом, в этой географической точке Россия утратила часть своего суверенитета. Мыслящие люди анализировали, почему Россия проиграла эту войну. Стало понятно, что корневой, глубинной причиной является сохранение крепостного права, которое и по экономическим, и по нравственным причинам было неприемлемым уже в середине 19 века. Но отмена крепостного права означала наступление эпохи капитализма, и вот наступление капитализма оказалось для России, России, которая серьёзно задерживалась в своём развитии по сравнению с западными странами, очень травматично для 2 социальных слоёв российского общества: для рабочих и крестьян и для интеллигенции. Части интеллигенции славянофильского склада и в последующее, александровское царствование после отмены крепостного права была свойственна идея о том, что именно Россия сможет преодолеть вот это западное отчуждение человека от человека. И наибольшим, может быть, выразителем этой идеи был не кто иной, как Ф.М. Достоевский. Достоевский был проповедником, глашатаем этого принципа интернационализма. Наибольшее воплощение этот принцип нашёл в знаменитой речи Достоевского, посвящённой как раз Пушкину. Давайте послушаем:
«…укажите хоть на одного из этих великих гениев, который бы обладал такою способностью всемирной отзывчивости, как наш Пушкин. И эту-то способность, главнейшую способность нашей национальности, он именно разделяет с народом нашим, и тем, главнейше, он и народный поэт. Самые величайшие из европейских поэтов никогда не могли воплотить в себе с такой силой гений чужого, соседнего, может быть, с ними народа, дух его, всю затаенную глубину этого духа и всю тоску его призвания, как мог это проявлять Пушкин. …
О, народы Европы и не знают, как они нам дороги! И впоследствии, я верю в это, мы, то есть, конечно, не мы, а будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить в нее с братскою любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!
Знаю, слишком знаю, что слова мои могут показаться восторженными, преувеличенными и фантастическими. Пусть, но я не раскаиваюсь, что их высказал. Этому надлежало быть высказанным, но особенно теперь, в минуту торжества нашего, в минуту чествования нашего великого гения, эту именно идею в художественной силе своей воплощавшего. Да и высказывалась уже эта мысль не раз, я ничуть не новое говорю.
Главное, все это покажется самонадеянным: “это нам-то, дескать, нашей-то нищей, нашей-то грубой земле такой удел? Это нам-то предназначено в человечестве высказать новое слово?” Что же, разве я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки? Я говорю лишь о братстве людей и о том, что ко всемирному, всечеловечески-братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено, вижу следы сего в нашей истории, в наших даровитых людях, в художественном гении Пушкина. Пусть наша земля нищая, но эту нищую землю “в рабском виде исходил благословляя Христос”.
Почему же нам не вместить последнего слова его? Да и сам он не в яслях ли родился? Повторяю: по крайней мере мы уже можем указать на Пушкина, на всемирность и Всечеловечность его гения. Ведь мог же он вместить чужие гении в душе своей, как родные».
В другом месте, в «Дневнике писателя» Фёдр Михайлович говорит о том же: «Если нации не будут жить высшими, бескорыстными идеями и высшими целями служения человечеству, а только будут служить одним своим "интересам", то погибнут эти нации несомненно, окоченеют, обессилеют и умрут».
Таким образом, как мы видим, идея интернационализма или, как называл это Достоевский, всечеловечности, всемирности, была крайне свойственна русской интеллигенции в лучших её образцах, была свойственна русской литературе, безусловно, и вот именно на этой литературе и на этих образцах и воспитывалось русское общество.
Но вот вопрос: как преодолеть отчуждение человека от человека, как создать вот это всечеловечески братское единение? Возможно ли это при капитализме? Нет, невозможно, потому что капитализм построен как раз на обратном, идея капитализма – это человеческое неравенство, это господство одного человека над другим, в этом сущность капитализма, и по-другому здесь быть не может, поэтому в этом и заключается противоречие многих произведений Достоевского. И вообще, на мой взгляд, известно, что Ленин назвал Льва Толстого «зеркалом русской революции», так вот Фёдор Михайлович – зеркало русской революции совершенно не меньше, чем Лев Толстой, на мой взгляд. В чём это противоречие Достоевского: с одной стороны известно, что Достоевский написал роман «Бесы», в котором разоблачил русских нигилистов Ставрогина и Верховенского. Естественно, многие зрители знают, что роман «Бесы» был написан под впечатлением автора от дела Сергея Нечаева, циничного революционера, который вынашивал идею скреплять ячейки революционеров кровью, и вот пятёрка таких революционеров, подначиваемая Нечаевым и во главе с ним убила совершенно невинного человека просто для того, чтобы их единение было теснее - речь шла о студенте Иванове. Убийцы были разоблачены, и зловещий замысел Нечаева стал широко известен после суда над нечаевцами. Сам Нечаев был посажен в Петропавловскую крепость, где, правда, сумел распропагандировать своих конвоиров и бежал. Неординарный был человек, но чрезвычайно зловещий. И Достоевский, шокированный этими событиями, написал роман «Бесы», очень глубокий, серьёзный и потрясающий до самой глубины души.
Однако Достоевский написал не только «Бесы», и с разоблачением революционного террора в его книгах соседствует откровенно гуманистический и вместе с тем антикапиталистический пафос. Очень важная тема – это образ денег в произведениях Достоевского: у Достоевского часто деньги швыряют, отбрасывают, и образ Настасьи Филипповны в романе «Идиот», которая 100 тысяч рублей швыряет в камин, потому что не ценит она деньги, и нажива, стяжательство для неё ничто, она без них обойдётся – вот этот эпизод для русской революции, на мой взгляд, сделал больше, чем роман «Бесы» для её предотвращения, потому что большая часть молодых, энергичных революционеров 1880-ых годов – это были люди-идеалисты, это были люди, которые шли в революцию ради идеальных целей, и Нечаева они воспринимали, как патологию, а не как образец для революционера.
И поэтому в конце жизни Достоевский возвращается к своей главной теме – возможности или невозможности насилия для достижения идеальных целей. Вроде бы, в романе «Преступление и наказание» он всё уже решил – он совершенно развенчал идею Раскольникова: невозможно достичь счастья ценой жизни, ценой убийства другого человека. «Я не её убил, я себя убил,» - говорил Раскольников Соне Мармеладовой, но, тем не менее, Достоевский приступает к написанию продолжения романа «Братья Карамазовы» и раздумывает, а что же будет с его любимым героем Алёшей Карамазовым, который в первой части, в сохранившейся, дошедшей до нас, выглядит практически святым, это хороший человек, чистый душой? И у Достоевского рождается замысел: сделать Алёшу социалистом, а возможно, социалистом-террористом, который будет участвовать в покушении на царя.
Конечно же, Достоевский был противником террора, но он не мог не видеть, что происходит вокруг него – что очень многие лучшие, чистые душой люди идут в революцию. Почему они туда идут? Потому что, очевидно, происходит нечто вокруг них, что не может быть исправлено, происходят какие-то ужасные события, которые разрушают правду на земле и способствуют воцарению неправды. Что делать в этой ситуации? Достоевский не знает, он, как художественный гений, просто пытается решить это через написание своих произведений, и вот эту проблему он ещё раз ставит и пытается решить через не дошедшее до нас продолжение «Братьев Карамазовых». Конечно, Достоевский не рассуждал с точки зрения марксистко-ленинского анализа, он не называл то зло, которое разрушает правду жизни, капитализмом, но приметы этого мы можем найти в его произведениях, если присмотримся. Русская душа, русские представления о правде были несовместимы с периодом первоначального накопления капитала, который как раз тогда происходил.
Но не только Достоевский мыслил аналогичным образом. Аналогичным образом мыслил другой мыслитель 2-ой половины 19 века – Константин Леонтьев, человек глубоко верующий, такого православного направления. И вот что он писал в 1890 году, это очень интересно:
«Иногда я думаю, … что какой-нибудь русский Царь, - быть может, и недалекого будущего, - станет во главе социалистического движения … и организует его так, как император Константин способствовал организации христианства, вступивши первый на путь Вселенских Соборов. - Но что значит "организация"? Организация, значит принуждение, значит - благоустроенный деспотизм, значит - узаконение хронического, постоянного, искусно и мудро распределенного насилия над личной волей граждан. … И еще соображение: организовать такое сложное, прочное и новое рабство едва ли возможно без помощи мистики. Вот, если после присоединения Царьграда небывалое доселе сосредоточение Православного управления в Соборно-Патриаршей форме (разумеется, без всякой теории "непогрешимости", - которую у нас и не потерпят) совпадёт, с одной стороны, с усилением и усилением того мистического потока, который растёт еще теперь в России, а с другой - с неотвратимыми и разрушительными рабочими движениями и на Западе, и даже у нас …, - то хоть за две основы - религиозную и государственно-экономическую можно будет поручиться надолго».
Т.е. наступление всемирного социализма Леонтьев связывает с торжеством православия, с завоеванием Константинополя и с распространением православной веры на Европу. Но у Леонтьева были сомнения, что такое возможно, поэтому он предполагал и альтернативный вариант, которому не сочувствовал. Посмотрите, в 1889 году он делает такое замечание о возможном будущем России: «Взять в руки крайне революционное движение и, ставши во главе его, стереть с лица земли буржуазную культуру Европы. Недаром построилось и не достроилось ещё это великая государственная машина, которую зовут Россией, нельзя же думать, что она до самой до неизбежной во времени всё-таки до гибели и смерти своей доживёт только как политическая, т.е. механическая сила, без всякого идеального, хотя бы и самого ужасного, но всё-таки идеального влияния на историю». Фактически Леонтьев за 27 лет до Октябрьской революции предсказывает возможность подобного развития событий.
Но конечно, и Леонтьев, и Достоевский не хотели ни революции в том виде, в каком она произошла, ни тем более гражданской войны – они надеялись, что вот этот переворот к социализму произойдёт при помощи православия, при помощи христианской мистики, и при этом ни тот, ни другой глубоко не рассматривали вопрос, как же социализм будет устроен с точки зрения экономики, как это будет всё выглядеть? Им хотелось просто, чтобы всё было хорошо, и всё были счастливы. Но, конечно, и Достоевский, и Леонтьев связывали будущий всемирный социализм с православием, они связывали его с христианской мистикой и надеялись, что он обойдётся без гражданских войн и других кровавых событий.
Однако, слабой стороной их теории было, во-первых, то, что они стояли на сугубо национальной почве, и другими народами вот эта вот идея о том, что Россия несёт свет любви, свет обновления для Европы, воспринималась просто как российский империализм, как стремление к гегемонии именно России, поэтому в национально-державных формах воплотиться эта идея не могла.
Второе слабое место этих идей русских почвенников, русских славянофилов заключается в том, что они были абсолютно не разработанные с точки зрения экономики – ну а как это всё будет выглядеть-то? Вот социализм, да, все братья, братская любовь, нет войн, ну а как обеспечить это с точки зрения государственного устройства и социально-экономической системы? Русские почвенники такой системы не предлагали, в крайнем случае, предлагали такую систему для России, но для Европы нет.
И вот тут появился марксизм. Марксизм был той моделью, которая предлагала научный подход к решению вот этих проблем, которые волновали всю интеллигенцию, марксизм объединял, с одной стороны, давал представление о неком идеальном будущем, т.е. наполнял научным смыслом мистические прозрения русских гениев, а с другой стороны, он сочетался с идеей прогресса, т.е. если, скажем, идея николаевского царствования заключалась в том, что вот у нас самодержавие, православие, народность, мы отгородились от Европы, у нас здесь свой порядок, а у вас там свой, и это привело к отставанию России, то марксизм говорил о другом – марксизм говорил о том, что капитализм уже в скором времени вступит стадию разложения, а социализм – это не регресс, а прогресс. Собственно, поэтому марксизм, на мой взгляд, и прижился на русской почве, потому что хотя он был создан и на Западе, но русская почва была чрезвычайно благотворна для него, она его переработала, приспособила к классическим русским смыслам. Те люди, которые воспитывались на Толстом, на Достоевском, Пушкине, они всё-таки добавляли в эту марксистскую теорию толику своего чувства. И русские большевики, русские социал-демократы, безусловно, были людьми, выращенными в русском культурном мире, тот же Ленин прекрасно знал русскую литературу, много цитировал Некрасова, Тургенева, Тютчева и самого Толстого. У Ленина есть очень глубокие статьи, посвящённые Льву Толстому, и он как раз и отмечает, вот я говорил о Достоевском выше, а сейчас скажу о Толстом – ведь Толстой тоже отметил это неприятие, только уже русским крестьянством, прихода капитализма. Ленин писал следующее о Толстом:
«Его непрестанное, полное самого глубокого чувства и самого пылкого возмущения, обличение капитализма передает весь ужас патриархального крестьянина, на которого стал надвигаться новый, невидимый, непонятный враг, идущий откуда-то из города или откуда-то из-за границы, разрушающий все "устои" деревенского быта, несущий с собою невиданное разорение, нищету, голодную смерть, одичание, проституцию, сифилис - все бедствия "эпохи первоначального накопления", обостренные во сто крат перенесением на русскую почву самоновейших приемов грабежа».
Вот, собственно, из этого и выросла русская революция. К этому следует добавить, что Советы, как органы власти, это, безусловно, порождение русского национального духа, русского народного творчества. Они отражали представление крестьян о правильной власти, в первую очередь из-за принципа сменяемости делегата или депутата, которого можно было в любой момент отозвать и заменить другим, тем, который бы в большей степени отвечал интересам мира, т.е. общины. Именно итак и произошло в середине 1917 года после того, как рабочие в массе своей стояли за разрыв с буржуазными партиями, за формирование единого правительства из социалистических партий или даже за передачу власти Совету в Петрограде, а их ранее избранные депутаты от меньшевиков и эсеров пошли на соглашение с буржуазными партиями и сформировали новое Временное правительство после Корниловского мятежа, в котором были и кадеты, и внефракционные буржуа и представители революционной демократии, т.е. было общекоалиционное правительство, рабочие быстренько заменили своих депутатов на тех, которые стояли на большевистских позициях, т.е. стояли за разрыв с буржуазией. Благодаря этому принципу большевики в Советах и победили. С точки зрения рабочего сознания, которое было крестьянским в первом или втором поколении, это была правильная, справедливая власть, в отличие от власти буржуазной. И опираясь на Советы, Ленин, безусловно, опирался одной ногой на русскую национальную традицию. Другой ногой он опирался на марксизм, но одной ногой он опирался на русскую национальную традицию – это очень важно для понимания, почему вообще появилась такая сила, как Красная Армия, за что народ воевал в Гражданской войне – вот за все эти принципы, о которых мы говорили раньше.
Теперь напоследок хочется сказать немного о национальном вопросе о представлении Ленина и его соратников. У нас будет отдельная передача на эту тему, но хочется уже сейчас сделать некоторые замечания. Я все рекомендую прочесть статью Ленина под названием «Главная задача наших дней», в ней он формулирует следующую мысль: «…если Россия идет теперь — а она бесспорно идет — от "Тильзитского" (т.е. Брестского – Е.Я.) мира к национальному подъему, к великой отечественной войне, то выходом для этого подъема является не выход к буржуазному государству, а выход к международной социалистической революции. Мы оборонцы с 25 октября 1917 г. Мы за "защиту отечества", но та отечественная война, к которой мы идем, является войной за социалистическое отечество, за социализм, как отечество, за Советскую республику, как отряд всемирной армии социализма».
Вот смотрите, это очень важный момент: действительно, в конце Ленин говорит, что борьба идёт за Советскую республику, за социализм, как Отечество, и он возглавляет в нём отряд всемирной армии социализма, но происходит это только в момент национального подъёма. Т.е. русская нация выходит на подъём, и прямо с него переходит во всемирную революцию, этот подъём переходит во всемирную революцию. Без национального подъёма переход во всемирную революцию невозможен – в этом и заключается ленинское совпадение патриотической идеи и интернациональной.
Кстати, замечу, что Ленин проявлял и откровенно революционное славянофильство – в 1919 году, например, он публично произносил такие слова: «Раньше западные народы рассматривали нас и наше революционное движение, как курьёз, они говорили: «Пускай себе побалуется народ, а мы посмотрим, что из этого выйдет. Чудной русский народ». И вот этот «чудной русский народ» показал всему миру, что значит его баловство. В настоящий момент, когда подошло начало немецкой революции, один из иностранных консулов говорил Зиновьеву: «Ещё неизвестно, кто больше использовал Брестский мир – вы или мы». Это он говорил, потому что все говорят то же самое, все увидали, что это только начало всемирной великой революции, и это начало всемирной революции положили мы – отсталый русский чудной народ».
Таким образом, мы видим, что именно Ленин закладывал основы т.н. советского патриотизма. Кстати, надо заметить, что национальные черты, конечно же, не выпячивались, но и отчётливо присутствовали в большевистской политике во время Гражданской войны, например, в «Служебной книжке красноармейца», выпущенной в октябре 1918 года и подписанной в печать, кстати, лично Лениным, были изложены цитаты из легендарной «Науки побеждать» Александра Васильевича Суворова.
Другой известный пример – новая военная форма РККА, включая знаменитую буденовку, или богатырку, она отсылала к древнерусскому военному облачению, т.е. несла в себе подчёркнуто национальные, народные черты. В годы перестройки был создан миф, что это царская форма, которая была подготовлена для парада в Берлине после победы в Первой мировой войне, но никаких документальных подтверждений этой версии нет. Был такой популярный агитплакат 1919 года, который изображал генерала Деникина в образе свиньи, на её пути стоял русский витязь-красноармеец, слоган, придуманный В.В. Маяковским, гласил: «Русь свинье не товарищ!» Кстати, это тоже интересный момент, что из грандов русской литературы пропагандистом Белой армии был Александр Иванович Куприн, а пропагандистом Красной – Владимир Владимирович Маяковский. Ну, я думаю, для всех очевидно, что для пропаганды Маяковский подходил значительно лучше.
Один из самый авторитетных красных командиров – Михаил Васильевич Фрунзе имел все основания сказать красноармейцам на митинге 20 сентября 1919 года:
«Если вы откроете любую белогвардейскую газету, то вы увидите, что Колчак, который говорит, что он защищает единство России, что он идёт за её национальное возрождение, этот Колчак имеет помощь от всех империалистов мира. Вы в такой газете прочтёте торжествующие заметки о том, что на Севере России наступают очень успешно англичане, что они взяли Архангельск и что не сегодня завтра они продвинутся ближе к центру России.
Здесь же вы прочтёте, что Эстляндия и Финляндия бьют большевиков, что завтра будет взят Петроград, что их войска работают очень удачно. На западе также удачно бьют большевиков и наступают польские войска. Точно так же удачно на юге наступают румынские войска; английский и французский флоты действуют очень удачно, бомбардируют черноморские города и тоже бьют большевиков. Дальше вы читаете, что Баку находится в руках англичан, большевистские корабли тоже разбиваются английским флотом. На востоке японские войска тоже бьют большевиков и тоже действуют удачно.
Товарищи, сравните же все эти заявления, которые вы читали, и подумайте, где же здесь русский народ, — везде на этих многочисленных фронтах англичане, французы, японцы, поляки, эстонцы и т. д., а где же русские рабочие и крестьяне? Они здесь, внутри страны, они и есть те большевики, которых бьют все эти японцы, англичане, поляки и прочие.
И я думаю, товарищи, что каждый дурак должен понять, что там, в лагере наших врагов, как раз и не может быть национального возрождения России, что как раз с той стороны и не может быть речи о борьбе за благополучие русского народа. Потому что не из-за прекрасных же глаз все эти французы, англичане помогают Деникину и Колчаку — естественно, что они преследуют свои интересы. Этот факт должен быть достаточно ясен, что России там нет, что Россия у нас, хотя мы имеем в наличии представителей других национальностей, но в основе мы имеем русский трудовой народ».
Ну и как вы думаете, красноармейцы, которые слушали своего заслуженного командира Фрунзе, за что они воевали в этой войне Гражданской? Очевидно, что за Советскую Россию.
А вот Сталин в статье «К военному положению на юге» в 1920 году пишет: «Деникин и Колчак несут с собой не только ярмо помещика и капиталиста, но и ярмо англо-французского капитала. Победа Деникина - Колчака есть потеря самостоятельности России … Советское правительство есть единственно народное и единственно национальное в лучшем смысле этого слова правительство, ибо оно несёт с собой не только освобождение трудящихся от капитала, но и освобождение всей России от ига мирового империализма, превращение России из колонии в самостоятельную свободную страну».
Ну конечно, можно говорить о том, что это пишет Сталин, а не Ленин, но Сталин-то это пишет в официальной большевистской прессе и в статусе ленинского наркома.
Надо сказать, что вот эту идею о совпадении национального интереса великороссов с социалистическим интересом пролетария и переходе во всемирную революцию национального подъёма развивал и Троцкий, и интересно, что писал он довольно убедительно: «Варвар Петр был национальнее всего бородатого и разузоренного прошлого, что противостояло ему. Декабристы национальнее официальной государственности Николая I с ее крепостным мужиком, казенной иконой и штатным тараканом. Большевизм национальнее монархической и иной эмиграции, Буденный национальнее Врангеля, что бы ни говорили идеологи, мистики и поэты национальных экскрементов. Жизнь и движение нации совершаются через противоречия, воплощенные в классах, партиях, группах. В динамике своей национальное совпадает с классовым. Во все критические, т. е. наиболее ответственные, эпохи своего развития нация сламывается на две половины – и национально то, что поднимает народ на более высокую хозяйственную и культурную ступень».
А вот интересное суждение Троцкого о национальных истоках революции: «…каким образом возможен «синтез» России и революции? Разве революция явилась извне или со стороны? Разве революция не есть историческое состояние России? Разве можно отделить, противопоставить Россию революции, а стало быть, и синтезировать их? Это все равно что говорить о синтезе человека с его возрастом, о синтезе женщины с ее родовым процессом. Откуда эта чудовищная комбинация слов и понятий? Да именно из подхода к революции извне, со стороны. Революция для них (т.е. для эмигрантов – Е.Я.) — происшествие гигантское, но неожиданное; Россия — не реальная, с ее прошлым и с тем будущим, которое было в нем заложено, — а та привычная, условная Россия, которая отложилась в их консервативном сознании, она не мирится с революцией, которая на них обрушилась. И этим людям необходимо логическое и психологическое усилие и очень длительное, чтобы «синтезировать» Россию с революцией с наименьшим ущербом для своего душевного хозяйства».
Ну вот эти публичные признания Троцкого тем ценнее, что они исходят от уверенного сторонника перманентной революции.
Ну и в довершение всего нужно добавить, что практическая политика Ленина с самого начала поддерживала национальную культуру. Скажем, уже в первые годы, буквально в первые месяцы советской власти был разработан план монументальной пропаганды, план установления памятников, которые не только должны были прославлять всемирных деятелей революции, но и национальных гениев, например, Андрея Рублёва, который шёл первым номером среди всех художников. Ну какое отношение Андрей Рублёв имели к мировой революции? Понятно, что никакого, но поскольку Ленин неоднократно замечал, что стать коммунистом может только тот, кто усвоит всё, что выработано мировой наукой и культурой за все предшествующие тысячелетия человеческого общества, то естественно, что любой образованный марксист должен был, с этой точки зрения, знать и Рублёва. Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич – друг Ленина, первый управляющий делами Совнаркома свидетельствует, что, когда большевистское правительство переехало в Москву, Ленин попросил его посоветовать какие-то книги по истории Кремля, а сам Бонч-Бруевич был очень крупным историком. И Бонч принёс Ленину фундаментальный труд историка Бартенева, который Ленин очень внимательно изучил и по итогам прочтения принял решение о реставрации фресок Успенского собора и открытии музея в соборе Василия Блаженного. Ну вот, подумаем: зачем Ленину было читать о Кремле, если он ничего не хотел знать, кроме мировой революции? На самом деле, поскольку Ленин был образованным марксистом, хотел быть образованным марксистом, естественно, он не мог отрицать национальное в историческом процессе и был обязан знать историю и культуру того народа, к которому принадлежит он сам и с которым он и совершает эту революцию.
Какой же вывод можно сделать из всего вышесказанного? На мой взгляд, очевидно, что идеи интернационализма, идеи всемирности, всечеловечности были заложены в русский национальный код и сформулированы совершенно отчётливо главными национальными гениями 19 века от Пушкина до Достоевского. Конечно, на излёте Первой мировой войны, когда мировая революция казалась очень близкой, а мировая революция должна нами восприниматься только в тесной связке с мировой войной, Ленин выдвинул идею о мировой революции именно потому, что шла мировая война, а её главным виновником считался капитализм. Ленин, верил в то, что эта бойня настолько скомпрометировала капитализм, что народы добровольно, не желая возобновления вот этих страданий страшных во время войны, народы добровольно отринут капитализм сейчас и перейдут к более высокой ступени хозяйственно-экономического уклада, который позволит исключить рецидивы подобных ужасных событий. Ленин ошибался – как мы знаем, мировой революции не произошло, однако основания так думать у неё были, потом что пацифистское антикапиталистическое движение набирало силу в этот момент во всех странах. Так вот, в ходе мировой войны и раскатов мировой революции, которые были реальны, на первый план выступала интернациональная часть ленинского проекта, но с затиханием раскатов мировой революции сама логика событий изменила пропорцию между национальным и интернациональным в советском дискурсе, поэтому Сталин, который делал Октябрьскую революцию вместе с Лениным, который поддержал заключение Брестского мира, который был членом Военно-революционного центра в октябре 1917 года, во многом грамотно, мудро, дальновидно среагировал на перемены в международной обстановке и выбрал правильную пропорцию между советским и интернациональным уже в 1930-е годы.
Вот на этом сегодня хотелось бы закончить.
Новости
VIP
