Д.Ю. Я вас категорически приветствую. Павел Юрьевич, добрый день.
Павел Перец. Начать хочу...
Д.Ю. Поздоровайся хотя бы со мной.
Павел Перец. Здравствуйте. У меня есть подарок.
Д.Ю. Кто ухо отломал? У нас есть клей, приклеим.
Павел Перец. Люди из Смоленска приезжали на экскурсию, просили передать.
Д.Ю. Спасибо людям из Смоленска.
Павел Перец. Мне навезли всяких медов и прочее.
Д.Ю. Кто у нас сегодня на очереди?
Павел Перец. У нас начинается история, где практически нет положительных героев. Они потом будут, конечно, возникать. Как к народовольцам ни относись, уважаешь этих людей за определенные качества. Теперь у нас начинается история противостояния боевой организации социалистов-революционеров против представителей власти. Что с одной стороны, что с другой стороны... Вроде, как бы, есть, что и хорошее про них сказать. Но есть еще и обратная сторона. Начать нужно с того, что если мы выйдем из станции метро “Китай-город” в Москве, на Славянскую площадь, раньше площадь Ногина, и пойдем направо по улице Забелина, к Ивановской горке, там с левой стороны будет вход в бывшую усадьбу Сумароковых. Перед ним стоит памятник Василию Николаевичу Хитрово. Это человек, который организовал в свое время Палестинское православное общество. Потом оно стало Императорским Палестинским православным обществом. Потому, что его возглавил Великий князь Сергей Александрович. Сергей Александрович возглавлял Палестинское общество... Что это такое? Я про Сергея Александровича буду сегодня рассказывать очень кратко потому, что у меня потом будет отдельная лекция, где мы конкретно коснемся его. Иначе не успеем про сам теракт рассказать.
Был такой замечательный художник Поленов. Автор такого хита, как “Московский дворик”. Я тут показывал церковь Спаса на Песках, которую он изображал. В Арбатских переулках. И он потом два раза отправлялся в Палестину. У него была идея запечатлеть жизненный путь Христа. По картинам его видно, что такое было в то время в тех краях. Потом с этой коллекцией картин очень интересная история случилась. Он договорился о том, чтобы ее экспонировали в США. Очень долго шло оформление документов. Не успела эта коллекция в Европе на корабль. Корабль назывался “Титаник”. Но потом в США она частично была распродана. Я, как обычно, перескакиваю с темы на тему.
Д.Ю. С моей точки зрения, когда масса событий, дат, людей упоминается, если тебе это интересно, то “копать” такие вещи гораздо веселее, чем однообразный прямой рассказ. Получается как куст. Из одной точки вырастает многое.
Павел Перец. Конечно. “...Романов. Генерал-губернатор Москвы. Ко времени его управления столицей относится введение еврейской черты оседлости и кровавая трагедия на Ходынке. Приговорен эсерами к смерти за многочисленные жертвы и приверженность к гомосексуализму”. Вот эта фраза про приверженность к гомосексуализму... Это один из документальных фильмов, которые я нашел в интернете. Там участвует историк Будницкий. Они приглашают историков, делают большое интервью, а потом режут то, что надо и вставляют. Я прошу запомнить фразу, что он был приговорен за приверженность к гомосексуализму. Это, мягко говоря, преувеличение. Про это палестинское общество. Естественно, сейчас, когда вы едете, это комфортная поездка в Израиль. В то время было очень дорого. Во-вторых, куда-то за тридевять земель. А желающих было огромное количество. И Палестинское православное общество помогало этим паломникам. Помощь была практичная. Во-первых, билеты... Они из Москвы ехали до Одессы, там садились на пароход, доплывали, и там дальше добирались.
Д.Ю. То есть, это билеты, проживание в пути, охрана, жратва...
Павел Перец. Да. И там, на месте, подворье. И они всем этим занимались. Билеты стоили дешевле. Было подсчитано, что среднестатистический рабочий может от трети до четверти своей годовой зарплаты потратить на эту поездку. Василий Николаевич Хитрово, который это организовал, он понимал, чтобы этому дать толчок, нужно, чтобы кто-то знаковый возглавил. Дело в том, что в 1881 году Великий князь Сергей Александрович с братом, Павлом Александровичем, это дети Александра II, они под патронатом Великого князя Константина Константиновича... Он погрузил их на корабль, они туда поплыли. Как раз в год убийства их папы. На них это путешествие произвело неизгладимое впечатление. Сергей Александрович согласился возглавить это общество. После революции это общество было упразднено по понятным причинам. А после “перестройки”, по понятным причинам, оно было реабилитировано. Сейчас оно существует. Мне задавали вопрос: “Можно ли туда прийти, попросить помощь?” Я сказал: “Не знаю, мне самому интересно”. Хотите, проведите эксперимент, обратитесь.
Но кто является сейчас председателем этого Императорского Палестинского общества? Это человек, который был заместителем начальника кафедры политической истории КПСС в университете МВД. Затем он был первым директором ФСБ. Это товарищ Степашин. Почему я вижу крайнюю необходимость в этих лекциях, передачах. Это конечно мое мнение. Дело в том, друзья мои, что революционные действия, с какой угодно стороны, это все не столь опасно, как действия всевозможных правых сил. Которые консолидируются вокруг власти. Никакие “навальнята” не причинят столько вреда, сколько, например, причинила “Черная сотня” России до революции. Это те, кто выкопали сами себе могилу. Поэтому один из будущих героев наших выпусков, Петр Аркадьевич Столыпин, отбивался одновременно от двух сил. Он отбивался от террористов слева и от этих, справа. И то, Что сейчас начинает у нас происходить в стране, это... Я человек крещенный, у меня сын крещенный. Я иногда вижу, что действия некоторых людей просто дискредитируют Русскую православную церковь. Личность Сергея Александровича в настоящий момент начинает становиться краеугольным камнем во всей этой проблеме. Потому, что, во-первых, это Палестинское общество. Во-вторых, недавно поставили крест в Кремле на месте теракта. Видел я пару документальных фильмов.
Д.Ю. Это граждане, на которых нам теперь надо держать равнение.
Павел Перец. Держать равнение. Сейчас мы сняли клип про Поклонскую и Милонова. Потому, что я вижу гораздо большую опасность с этой стороны, чем со стороны Навального. Потому, что Навальный, все эти креативные дети придут, поскачут, у себя напишут. Если кого-то заметут, это вообще огонь. У меня была потрясающая история. У меня была экскурсия. Это было в прошлом или позапрошлом году. Пришел один, мы с ним беседовали, он говорил: “У вас уже все есть, а у меня нет”. - “Ну, так я в твои годы не знал, что буду кушать завтра. Это были “прекрасные“ 90-е“.
Д.Ю. Одни штаны на два года, макароны. Зато свобода была вообще...
Павел Перец. Мы закончили в прошлый раз на убийстве Плеве. Сразу же закроем один вопрос. Дело в том, что Сергей Александрович действительно считался и считается одним из главных геев дореволюционной России. Явных улик нет. На что ссылается ряд людей. Во-первых, он женился на принцессе... Она приняла имя Елизаветы Федоровны. И у них не было секса в семейных отношениях.
Д.Ю. Как узнали?
Павел Перец. А они этого и не скрывали. Они дали обет жить такой жизнью. Есть объяснение почему на это могла пойти Елизавета Федоровна. Потому, что она знала, что является носителем гена гемофилии. Потому, что ее младшая сестра вышла замуж за Николая II. Обратите внимание, я никоим образом не защищаю Николая II, но он был окружен прекрасными дядьями своими. Представьте Сергея Александровича. Мало того, что он его дядя, он еще женат на старшей сестре его супруги. Ее оправдывают этим, а чем руководствовался Сергей Александрович – неизвестно. Он действительно был глубоко верующим человеком. Второе. У петербургских гидов есть “мем“, называется он Ротиков. Это научный сотрудник музея городской скульптуры. Книжка называется “Другой Петербург”. Написана с глубоким знанием дела. Если выкинуть там кое-какие моменты, книжка отличная. Особенно мне понравилось как он “троллит”, так называемых, “пушкинистов”. Даже этот Ротиков приводит свидетельства Великого князя Александра Михайловича. Сандро его звали в семье. Пишет Александр Михайлович: “Упрямый, дерзкий, неприятный. Бравировал своими недостатками, точно бросая всем вызов. Давая, таким образом, врагам пищу для клеветы и злословия. Некоторые генералы, которые как-то постели офицерское собрание лейб-гвардии Преображенского полка остолбенели от изумления, услыхав любимый романс Великого князя в исполнении молодых офицеров. Сам августейший командир полка иллюстрировал этот романс, откинув назад тело и обводя всех взглядом”. Он приводит только это. Баханов, упоминаемый мною историк достаточно монархического склада, он записывает Сергея Александровича в главные геи. Историк монархического толка, его книжка про Александра III, это сплошной панегирик.
Д.Ю. Тут вопрос. А почему главный? У них была какая-то организация?
Павел Перец. Имеется в виду, что он покрывал многие вещи в дворянской аристократической среде.
Д.Ю. Я не сильно глубоко в предмете, но, по-моему, в дворянской аристократической среде это абсолютно нормальное явление.
Павел Перец. При этом это был грех.
Д.Ю. Если учесть, что они верующие.
Павел Перец. Да. Это был грех. И была даже статья за это дело, если я не ошибаюсь.
Д.Ю. Она везде была. Я любитель про тюрьмы почитать. Вот тюрьма Алькатрас в США, возле города Сан-Франциско. Среди первых заехавших, у кого срок 25 лет... Это, по-моему, 1923 год. Это за гомосексуализм. А теперь эти люди запрещают нам ковыряться в носу. Сам факт, что общество проходит некие ступени развития. Была уголовная статья. А теперь нет. Вот нельзя было женщинам быть священниками, а теперь, говорят, в Европе есть. Гомосеков нельзя было пускать в священники, а теперь говорят: “Нужно. Обозначьте, какой процент гомосеков у вас среди священников”. Я думаю, они скоро и педофилов уже оправдают. Это в русле, так сказать, всей этой политики.
Павел Перец. В общем, был Сергей Александрович геем или нет... Чтобы кто-то в воспоминаниях написал - такого нет.
Д.Ю. Про Петра Ильича Чайковского. Все эти рассказы: “Чайковский-то... Вы в курсе?” Что-то я аналогично ничего найти не смог. Кроме там...
Павел Перец. Письма. Оригиналы не сохранились. Сохранились то ли фотокопии...
Д.Ю. Да. Какое-то шевеление бровями: “Ну, вы поняли”. Нет, не поняли.
Павел Перец. Неудачный брак у Чайковского был, ходил в реку Москву топиться. Чего вы хотите от творческих людей? По поводу брака без секса. У поэта Александра Блока с его супругой, которая была в девичестве Менделеева, тоже секса не было. Блок рассматривал ее как некую прекрасную даму. При этом Блок был абсолютно не из этих. Ей конечно было приятно, что она прекрасная дама, но она выходила замуж не только за поэта. Отсюда бурный роман с другом Блока Андреем Белым. Это, опять-таки отдельная история. Эта история с браком без сексуальных отношений, она не была какой-то уникальной для того времени. Это, что касается данного вопроса. Ну, а теперь мостик к предыдущему выпуску. Плеве убит. Во всей стране праздник, ликование. Приезжает Савинков... Я, кстати, сегодня принес. Вот этот прекрасный человек. Евно Азеф.
Д.Ю. Кто он по национальности?
Павел Перец. Еврей. Это глава боевой организации эсеров. И параллельно агент Охранного отделения. Про Азефа будет отдельная история. Ну, и на волне успеха было решено продолжить. Потрясающая деталь, как они пересекали границу. Приехал Савинков с товарищами в Европу. Переводил его через границу Нехи Нейерман, который встретил его как старого знакомого. “В ту же ночь мы перешли в сопровождении солдата пограничной стражи границу”.
Д.Ю. С Российской стороны?
Павел Перец. С Российской стороны. “А наутро были уже в поезде немецкой железной дороги. В ста верстах от Эйдкунена, на станции Инстербург, к нам подошел немецкий жандарм“. Он стал их спрашивать: “Куда вы едете?” - “В Берлин”. - “Есть у вас документы?” У них не было документов. У Савинкова была только зеленая мещанская книжка. Это документ для внутреннего пользования в Росси. Он пишет о том, что был уверен, что его арестуют, но он сказал: “Да. Вот, пожалуйста”. Немецкий полицейский извинился, сказал, что всякие тут ездят. Вот он пишет: “В Женеве, по случаю убийства Плеве, царило радостное оживление. Партия сразу выросла в глазах правительства и стала сознавать свою силу. В боевую организацию поступали многочисленные денежные пожертвования, являлись люди с предложением своих услуг”.
Как отреагировало правительство на это событие? Убили уже второго министра внутренних дел. Правительство назначило нового министра внутренних дел князя Святополк-Мирского. Либерально настроенного. То есть, оно пошло на уступки. К какому эффекту это привело в партии? Савинков пишет: ”Было ясно, что убийство Плеве уже сыграло крупную роль: правительство поколебалось, и общество заговорило смелее. Этот успех в нас, членах боевой организации, вселил уверенность в своих силах”.
Д.Ю. Правильно. Результат достигнут. Усилить накал, убить следующего.
Павел Перец. В этот момент был разработан устав боевой организации. Я не собираюсь его зачитывать, он долгий. Сам же Савинков пишет потом, что в принципе этот устав они никогда и не соблюдали. Там была потрясающая ремарка: ”В случае объявления центральным комитетом полного или временного, по политическим соображениям, прекращения террористической борьбы, боевая организация оставляет за собой право довести до конца свои предприятия, если таковые ею были начаты до означенного объявления центрального комитета, какового права боевая организация может быть лишена лишь специальным постановлением общего съезда партии”. Боевая организация становилась совершенно автономной. То есть, она не зависела вообще ни от кого. По идее есть партия, есть центральный комитет, которые отдают приказания. Но по факту это было не так. В партии на тот момент прекрасно понимали, что боевая организация социалистов-революционеров является их тараном. Тем, что приносит им славу, деньги и все остальное. Поэтому, в основном, ее холили и лелеяли. Зачастую в ущерб другим направлениям деятельности партии. О чем писал не только Савинков, но и Чернов в своей книге.
В Париже, чтобы не терять времени даром, был устроен тренировочный лагерь. Человек по фамилии Швейцер, о котором мы еще будем говорить потому, что его постигла судьба Покотилова. Покотилов взорвался в гостинице “Северная”, напротив нынешнего Московского вокзала. Швейцер последует его примеру только на Исаакиевской площади. “В Париже устраивалась динамитная мастерская. Швейцер, под именем торговца сливками, греческого подданного Давужогро, снял квартиру в квартале Гренель, на улице Грамм. Он поселился в ней вместе с Дорой Бриллиант и младшим братом Азефа, Владимиром, по образованию химиком. В той мастерской изготовлялся динамит для будущих покушений, в ней же была и школа для занятий по химии взрывчатых веществ и по снаряжению динамитных снарядов. Каляев, Дулебов, Боришанский, Моисеенко и я поочередно обучались у Швейцера технике динамитного дела. Работая в этой мастерской, Швейцер в то же время занимался изучением новых открытий по химии и электротехнике”.
Д.Ю. Кузница кадров.
Павел Перец. Самая настоящая. Дальше происходит интересный диалог между Савинковым и Швейцером. Швейцер сидит с газетой в парижском кафе, пьют кофе. И тут Швейцер говорит: “А министерство накануне падения“. Я удивленно обернулся к нему: “Какое министерство?“ - “Французское, конечно“. - “Французское? Так не все ли равно?“ - “Как все равно? Радикалы будут у власти“. - “Ну?“ - “Я же вам говорю: радикалы будут у власти“. Савинков: “Какая же разница — Мелин, Комб или Клемансо?“ - “Какая разница? Вы не понимаете? Значит, вы вообще против парламента?“ Савинков: “Я сказал, что действительно, не придаю большого значения борьбе партии в современных парламентах и не вижу победы трудящихся масс в замене Мелина Комбом или Комба Клемансо“. Швейцер: “Значит, вы анархист?“ - “Нет. Это значит только то, что я сказал: я не придаю большого значения парламенту“. - “С вашими взглядами я бы не был в партии социалистов-революционеров“. То есть, Савинков в своих воспоминаниях пишет, что ему, по большому счету, было плевать на политическое устройство страны, которая тогда рассматривалась как одна из передовых стран мира. Дальше он пишет: “Такими “анархистами“, как я, были и Каляев, и Моисеенко, и Дулебов, и Боришанский, и Бриллиант. Мы все сходились на том, что парламентская борьба бессильна улучшить положение трудящихся классов, мы все стояли за action directe (непосредственное действие) и были одинаково далеки как от тактики Жореса, так и от тактики Вальяна”.
Д.Ю. Правильно говорит. Тут спорить невозможно. Вся это говорильня никаких проблем не решает.
Павел Перец. Это были приверженцы террористической деятельности. Дальше у них был разговор с Каляевым, который говорил: “Я верю в террор больше, чем во все парламенты в мире. Я не брошу бомбу в cafe, но и не мне судить Равашоля“. Тогда была популярной тема бросать бомбы в кафе потому, что там буржуи сидят. Это к вопросу про вот эти все идеи анархизма Петра Кропоткина. Идеи идеями, а действия действиями. Кропоткин присел в городе Лионе в тюрьму за свои воззрения.
Д.Ю. А этот динамит они каким-нибудь поражающим элементом снабжали?
Павел Перец. Конечно.
Д.Ю. А что клали?
Павел Перец. Я не знаю, как изготовлялись те бомбы, которые там производились. Было несколько моделей. Одни из них назывались “македонки”, это с поражающими элементами. А наши террорюги делали все по принципу Кибальчича. Это сам динамит, который взрывается посредством воздействия на него гремучего студня.
Д.Ю. И как часто бросали в кафе?
Павел Перец. Можно по пальцам перечислить. Но разгул терроризма анархического тогда был достаточно широкий. И в США, и в Европе. Все смотрели на партию “Народная воля“, как на некий эталон. Эта волна терроризма поражала все общество. Почему французское правительство зачастую шло навстречу нашему правительству. Иногда не шло. Это все зависело от контекста, от того, как была устроена пиар кампания. К сожалению, пиар кампания, устраиваемая террористами, всегда была лучше, чем та, которую пыталось инициировать Российское правительство. Они собрались и решили, что теперь они устроят три покушения. В трех ключевых городах. В Петербурге, Москве и Киеве. В Петербурге они должны были убить губернатора Трепова. В Москве – на Великого князя Сергея Александровича. В Киеве Клейгельса, если не ошибаюсь, который перед этим был и Петербургским градоначальником.
Вот здесь есть... Швейцер и Савинков ехали как англичане. Причем по реальным паспортам на имя Джемса Галлея и Артура Мак-Куллона. “Впоследствии, после смерти Швейцера, — в Лондоне состоялся суд над Мак-Куллоном и посредником между ними и нами — Бредсфордом по обвинению их в незаконной передаче паспортов русским революционерам. Оба англичанина были приговорены к денежному штрафу по 100 фунтов каждый, и штраф этот был внесен боевой организацией. В то время боевая организация обладала значительными денежными средствами: пожертвования после убийства Плеве исчислялись многими десятками тысяч рублей. Часть этих денег отдавали партии на общепартийные дела“. Боевая организация – кормилица.
Вот они приезжают в Москву. Они даже не знали, где конкретно Сергей Александрович живет. Известно, что есть дом градоначальника, но был еще дворец в Кремле. Были еще всевозможные загородные резиденции. Тогда они были загородными, а сейчас это практически центр Москвы. Что они сделали? “Моисеенко разрешил эту задачу. Он поднялся на колокольню Ивана Великого и начал расспрашивать сопровождавшего его сторожа о достопримечательностях Москвы. В разговоре он попросил указать ему дворец генерал-губернатора. Сторож указал на Тверскую площадь и сообщил, что великий князь живет именно там. Таким образом, мы узнали нужный нам адрес“. В то время, в отсутствие современных коммуникаций, информацию добывали подобным образом.
Моисеенко и Каляев стали извозчиками. Они купили себе каждый по пролетке, по саням, по лошади. Денег это стоило много. Что Моисеенко, что Калаяев были не из крестьян, но они настолько мастерски изображали из себя извозчиков, что на Извозчичьем дворе, где они жили, их никто не заподозрил. Причем они оба вели себя по-разному. Для встречи с ними Савинков использовал самые оживленные места. Например, он пишет: “Каляев по воскресеньям приходил ко мне в трактир Бакастова у Сухаревой башни”. Сухарева башня так выглядела, сейчас ее нет. Это знаковое место не только для Москвы. Каляев рассказал про такой случай. Он себе сделал паспорт на имя подольского крестьянина Осипа Коваля. “Хохла, чтобы объяснить мой польский акцент. И ведь бывает такое несчастье. Вечером спрашивает дворник: ты какой, говорит, губернии? Я говорю, дальний, подольский я. Ну, — говорит, — земляки будем… Я сам, мол, подольский. А какого уезда? Я говорю: я ушицкий. Обрадовался дворник: вот так раз, говорит, и я ведь тоже ушицкий. Стал он меня расспрашивать, какой волости, какого села, слыхал ли про ярмарку в Голодаевке, знаешь ли деревню Нееловку? Ну, да ведь меня не поймаешь. Я раньше, чем паспорт писать, зашел в Румянцевскую библиотеку, прочитал про Ушицкий уезд, — смеюсь. Как не знать, говорю, бывали, — а ты, говорю, в городе-то бывал, в Ушице-то есть собор, говорю, видел? Еще оказалось, что я лучше дворника родину знаю“.
Д.Ю. Откуда у него акцент польский был?
Павел Перец. Он из Польши. Он наполовину поляк. Они учились вместе с Савинковым. Они стали наблюдать. Наблюдение в роли извозчиков, это достаточно сложное мероприятие. Во-первых, если тебя нанимают, ты должен ехать. Все это сопряжено с тем, что ты не можешь долго стоять на одном месте. Но они вычислили карету Великого князя. “Отличительными чертами великокняжеской кареты были белые вожжи и белые, яркие, ацетиленовые огни фонарей. Таких огней больше ни у кого в Москве не было. Только великий князь и его жена, великая княгиня Елизавета, ездили с таким освещением“. Надо сказать пару слов про Сергея Александровича. До Сергея Александровича ни один из Романовых не был губернатором. Это был первый случай. До этого там 25 лет был человек по фамилии Долгоруков. И там было как в одесском дворе, все свои. Все по-домашнему, просто. Всем было удобно. Было удобно купцам-старообрядцам. Долгоруков послабление сделал евреям. Поставили Сергея Александровича губернатором, и он сразу вошел в конфликт с московской верхушкой, с московским бизнесом. Был там такой эпизод. Тогда главой был Алексеев, один из талантливых, как бы сейчас сказали, мэров Москвы. Тоже убитый в результате теракта, но бытового, его сумасшедший застрелил. Причем он-то первую психиатрическую больницу в Москве и открыл.
Д.Ю. Дураки отблагодарили.
Павел Перец. Да. Он, например, пришел на первую встречу, он опоздал, это ерунда как бы, ладно. Когда он пришел, он демонстративно никому не подавал руки. Это на самом деле всех сильно оскорбило. Он приказал Алексееву, чтобы тот перегородил все улицы во время его выезда. Тот говорит: “У нас никогда такого не было. Долгоруков перемещался как-то”. Он говорит: “Я в Петербурге ездил и здесь буду тоже ездить”. Нужно понимать, что Петербург на тот момент был город современный, он строился в XVIII веке. А Москва... И Тверская уже, чем сейчас была. Поэтому это не такая простая задача была перегородить эти улицы. Его как-то сразу не приняли. Причем те люди, с которыми, если бы он был грамотным политиком, он должен был установить прямой контакт. Поэтому он был в обществе крайне непопулярным.
Конечно же... Одним из моментов... Он в этом впрямую, конечно же, не виноват, но из песни слов не выкинешь, это Ходынская катастрофа. Коронация Николая II. Это звездный час Гиляровского, который первым об этом написал. Потрясающий был комментарий, когда претензии к Сергею Александровичу были не столько, что Ходынская катастрофа произошла, а то, что потом должны были быть праздничные балы. Бал должен был быть во французском посольстве. Николай II хотел его отменить, но Сергей Александрович настоял, чтобы он этого не делал. Мне один человек написал: “А почему он должен был отменять? Потому, что в русской традиции любой траур, это безделье и вообще?” Я сначала в ступор впал. Говорю: “Вы бы объяснили это простым людям”. Потому, что простые люди назвали Сергея Александровича “князем Ходынским“. А народная молва, она прилипчивая. “Князь Ходынский“ с верхушкой московской в ссоре. А это вся Москва, эти купцы старообрядческие. И я читал характеристику, которую ему Сандро дал. Он был надменный, чопорный. На людях он был холодный петербургский сноб.
Еще один момент, о котором нужно сказать, это гонения на евреев. Там был такой Поляков, один из богатейших людей России, по национальности еврей, купец. Он, как бы, евреев прижал очень сильно, была высылка при нем. Он, с одной стороны, действовал в рамках закона. Им было позволительно нанимать определенное количество людей в лавку из членов своего семейства. Естественно, это количество превышало допустимое. Поэтому он всех поотсылал. Художник Левитан тогда под раздачу попал.
Соответственно, они вычислили эту карету. Не хватало людей. Дора Бриллиант в Петербурге играла любовницу Савинкова, английского тогда инженера, торговца велосипедами. Здесь она точно также занималась динамитом. Но хранила она его не в Москве. Хранила она его преимущественно в Нижнем Новгороде. Еще интересная подробность. Что такое партия? У партии есть филиалы, отделения. Московское отделение партии эсеров вообще ничего не знало про всю эту историю. Настолько была глубокая конспирация. Савинкову надо отдать должное в этом плане. В этом плане он понимал.
Д.Ю. Да он во всех планах понимал.
Павел Перец. Как мне один написал: “То есть, они знали свое дело”. Если бы они не знали свое дело, они бы Плеве не убили.
Д.Ю. Я больше скажу. Когда большевики их начали стрелять как собак бешеных, они тоже знали, что эти люди свое дело знают.
Павел Перец. Про теракты после революции мы тоже сделает 1-2 передачи. Помимо известного убийства Мирбаха был еще знаменитый взрыв в здании, где сейчас находится посольство Украины. Там барельеф, который, к сожалению, сейчас не видно потому, что они отгородились ото всех. Обязательно там осенью проведу экскурсию. Савинков съездил в Баку. Там ему должны были дать одного из террористов, но его не нашлось. Поэтому он взял вот этого, по фамилии Куликовский. Куликовский приехал в Москву и стал еще одним участником этого отряда. Савинков ему объяснял, что это сложно, он его несколько раз отговаривал. Но Куликовский настоял на своем. Пятого и шестого декабря в Москве происходят студенческие волнения. По поводу которых московское отделение, московский комитет партии социалистов-революционеров, выпустил следующее заявление: “Московский комитет партии социалистов-революционеров считает нужным предупредить, что если назначенная на 5 и 6 декабря политическая демонстрация будет сопровождаться такой же зверской расправой со стороны властей и полиции, как это было еще на днях в Петербурге, то вся ответственность за зверства падет на головы генерал-губернатора Сергея и полицмейстера Трепова. Комитет не остановится перед тем, чтобы казнить их”.
Савинков схватился за голову. Потому, что он понимал, что подобное воззвание может Сергея спугнуть. Что и произошло на самом деле. Сергей переселился из дома губернатора, он на Тверской улице находится. Он действительно оттуда свалил. Они стали думать, где он теперь живет. Он живет в Николаевском дворце. Николаевский дворец, это дворец в Кремле. Этот дворец потом был снесен. Это была резиденция Романовых. Там жил Сергей Александрович. Они вычислили, что он ездит через Замоскворечье. Там такие улицы: Пятницкая, Ордынка, Якиманка. Они выяснили, что в основном он через Якиманку ездит или через Большую Полянку. И начали его там пасти. Деньги тем временем подходят к концу. Савинков написал Азефу с просьбой прислать денег. Азеф не отвечает.
У Савинкова был приятель Жданов. И он знал, что этот Жданов в приятельских отношениях с присяжным поверенным Малянтовичем. Малянтович, это будущий министр юстиции Временного правительства. Это человек, который несколько раз издавал приказы об аресте Ленина. При этом его долгое время щадили потому, что в начале XX века он оказал партии РСДРП... Он долго выбирал к кому примкнуть, к большевикам, к меньшевикам. Там была известная история. Савва Морозов, у него была любовь всей его жизни, это актриса Андреев. А та в свое время была любовницей Горького. Когда Савва Морозов узнал, для него это была трагедия. Потому, что он деньги дал на театр в Камергерском переулке фактически под Андрееву. Она была его главным стимулом. Он с ней порвал в какой-то момент, а потом у нее случилось то ли воспаление легких... Опять жену бросил, примчался к ней в больницу. И для того, чтобы как-то обеспечить ее будущее он застраховал свою жизнь на сто тысяч рублей и отдал это ей. Потом, когда Савва Морозов, по распространенной версии, покончил с собой, а по другой версии его застрелили в Ницце. Остался этот страховой полис, который наследники Морозова пытались оспорить в суде. Защищал интересы большевиков в суде Малянтович. Он выиграл этот процесс, он этот полис отоварил и передал эти деньги Красину.
Д.Ю. В честь которого назван ледокол.
Павел Перец. Да. Мы сделаем отдельный выпуск, посвященный терроризму большевиков. Во-вторых, в конторе Малянтовича служили два человека. Это Керенский и Вышинский. Вышинский потом подпишет приказ о расстреле Малянтовича.
Д.Ю. И немножко арестует Ленина.
Павел Перец. Потомки Малянтовича пострадали в советское время, но не все. У него был внук, который стал известным мультипликатором. “Незнайка на Луне”, “Волшебник Изумрудного города”, это он режиссер этих мультфильмов.
Д.Ю. Родственники, поди, к чему-то причастны были?
Павел Перец. Я не изучал этот вопрос. Всего не изучишь.
Д.Ю. А то я помню, у нас один сын раскулаченного, репрессированного, пострадавшего внезапно стал президентом Российской Федерации. Я непрерывно наблюдаю ужасы советских репрессий. Чем они закончились для многих.
Павел Перец. Готовятся они к этом покушению. Выпускают листовку...
Д.Ю. А Вышинский, это про которого наши либеральные “друзья” непрерывно лгут, что “признание – царица доказательств”. Вышинский говорил прямо противоположное. Что признание, если есть, это хорошо. Но доказательная база, это совершенно другое. Любят все переврать. Точно так же, как про Ленина, где у него кухарки государством управляют.
Павел Перец. Так вот. Закончились деньги. Савинков приходит к Малянтовичу. Опять нравы той эпохи. Я рассказал, как люди переходили границу. Совершенно немыслимая вещь для нас. Я когда летел в Нью-Йорк, я сделал себе Шенгенскую визу. Я не рассчитал. Я прилетал, она у меня начинала действовать с ночи следующего дня. Я с каменным лицом пошел, отдал паспорт, меня пустили. Когда я возвращался, меня “пропалили”, заставили написать какое-то заявление. Я сказал: “Я думал, все правильно”. Потом мне пограничник говорит: “Самое смешное, что как раз теперь вы можете официально поехать в Амстердам”.
Д.Ю. Я бы вдогонку сказал, что когда он показал мещанскую книжку, многим покажется какая-то херня про Европу. Где на самом деле все устроено не так. Законопослушность граждан выражается в том, что гражданин всегда имеет при себе документ. Что гражданин законопослушный не потому, что он законопослушный, а потому, что он построен, обучен, выполняет специфические требования. Когда человек вынул книжечку на русском языке, а полицейскому и смотреть ее не надо. У тебя же есть документ.
Павел Перец. Вот приходит Савинков. Он естественно не говорит, что он Савинков. Они даже внутри организации назывались только конспиративными именами. Он говорит: “Я близкий приятель Жданова, мне нужно 200 рублей”. Малянтович говорит: “Ну, так попросите у Жданова”. - “Если бы Жданов был здесь, я бы к вам не пришел”. Тот на него посмотрел: “Сейчас у меня их нет”. Потому, что 200 рублей тогда, это огромные деньги. Действительно Савинков пришел, Малянтович отдал ему эти деньги в долг. Потом этот Малянтович защищал Савинкова в Севастополе, где Савинкова должны были казнить. И он рассказывал, какое впечатление на него произвел этот визит, какие-то были у него подозрения. Когда приехал Азеф и привез деньги, Савинков эти деньги Малянтовичу отдал. Еще такой интересный штрих про нравы той эпохи. Очень интересная деталь.
Савинков в итоге вышел на московский комитет и договорился с ними встретиться. Встретились они, представлял их Зензинов. И Савинков сказал: “Вы тоже готовите покушение?” - “Да”. - “Немедленно прекратите потому, что идет параллельно работа”. И буквально через несколько дней этот Зензинов был арестован. Савинков пишет о том, насколько было важно не соприкасаться с представителями партии даже здесь. Эта боевая организация была законспирирована даже в своей собственной среде. Мы иногда говорим, что царская охранка плохо работала. Да, плохо работали. Ну, так и террористы хорошо работали.
Д.Ю. Больше сказу. Внутри современного МВД существуют секретные подразделения.
Павел Перец. Все это происходило на фоне Кровавого воскресенья. В Петербурге Кровавое воскресенье. Этому придется отдельную передачу посвятить. Потому, что попа Гапона потом убили, это тоже был теракт. Я в свое время читал книжку, Кавторин ее написал. Это, мне кажется, одна из самых вменяемых книг на эту тему. Что это такое было? Как получилось, что войска стреляли в рабочих, которых охраняли полицейские? Сергей Александрович на самом деле имеет к этому отношение потому, что тогда происходило формирование, так называемых, профсоюзов под управлением Зубатова. Сергей Александрович этому покровительствовал. Они выяснили, что Сергей Александрович живет в Кремле, в Николаевском дворце. А как в Кремле наблюдать? Сложно. Но Моисеенко приехал, встал у Царь-пушки и стоял. И к нему никто не подошел, ничего не спросил.
Д.Ю. На режимном объекте.
Павел Перец. С тех пор он приезжал и наблюдал. Вы можете представить? В Кремле, на режимном объекте. Городовые и филеры не обратили на него никакого внимания. В общем, они выяснили, что он ездит, в основном, через Никольские ворота. “Поездки эти бывали в разные дни, но в те же часы, что и раньше: не ранее двух и не позже пяти. Мы стали наблюдать у Иверской и очень быстро установили, куда ездит великий князь: он ездил в свою канцелярию в дом генерал-губернатора на Тверской“. Тем временем Рутенберг явился к Савинкову, рассказал, что в Петербурге восстание. Савинков приехал в Петербург, поговорил со Швейцером. Швейцер сказал, что: “Да, здесь восстание, расстрел”. Но Швейцер высказал сомнение, что это выльется во что-то перспективное. Савинков в этом убедился и вернулся. В то время в Петербурге действовал отдельный отряд, во главе с Швейцером. Среди этого отряда была некая Татьяна Леонтьева. Это дочь якутского губернатора, которая должна была стать фрейлиной. И она предложила свои услуги организации социалистов-революционеров. План был таков, что во время придворного бала она должна была разносить цветы. И когда она бы подошла с предложением цветка к царю, она его должна была пристрелить.
Д.Ю. Средь шумного бала случайно.
Павел Перец. Но был один маленький нюанс. “Вопрос о цареубийстве еще не подымался тогда в центральном комитете, и боевая организация не имела в этом отношении никаких полномочий. Швейцер, давая свое согласие Леонтьевой, несомненно нарушал партийную дисциплину. Он спрашивал меня, как я смотрю на его согласие, и дал ли бы я такое же. Я ответил, что для меня, как и для Каляева, Моисеенко и Бриллиант, вопрос об убийстве царя решен давно, что для нас это вопрос не политики, а боевой техники, и что мы могли бы только приветствовать его соглашение с Леонтьевой, видя в этом полную солидарность их с нами. Я сказал также, что, по моему мнению, царя следует убить даже при формальном запрещении центрального комитета“.
И вот в этой книжке Герасимова, “На лезвии с террористами”, описывается эта ситуация только с другого конца. Он как раз описывает группу террористов, которая готовила покушение. Он мало что знал. Он только приехал в Петербург, его назначили из Харькова. У него ни агентуры своей, ничего. В итоге там появились определенные ниточки. “Наблюдения наши, предпринятые на основании сообщений Татарова, навели нас на дальнейшие, изумительные следы: одно из подозрительных лиц принесло таинственный чемодан на квартиру некоего высокопоставленного лица, вращавшегося в знатном обществе при дворе, и оставило там этот чемодан для передачи племяннице этого лица, молодой девушке Татьяне Леонтьевой. Я не знал содержимого чемодана, — в нем могли быть и невинные вещи, — но я должен был сам в этом убедиться. Полицейский офицер, которого я туда отправил с поручением исследовать содержимое чемодана, вернулся с пустыми руками. Высокопоставленный хозяин квартиры возмущенно возражал против полицейского обыска в его квартире; мой офицер был обескуражен и вынужден уйти. Мною овладело подлинное возмущение. Мы преследуем опасную террористическую группу, а тут сановная особа становится на пути нашего расследования. Я посылаю вторично офицера, даю в его распоряжение несколько полицейских чиновников и уведомляю, что настаиваю на непременной выдаче чемодана. Если он не будет выдан добровольно, я возьму его силой, На этот раз офицер проявил решительность; он получил чемодан, открыл и нашел его до краев наполненным динамитом и составными частями бомб”.
Высокопоставленное лицо. Он не называет его по определенным причинам. Где скрываться царю и министрам, если свои же хранят чемоданы с динамитом? Печальная была кончина у Леонтьевой. Она не осуществила свой замысел только потому, что из-за Кровавого воскресенья все балы были отменены. Ее арестовали и посадили в Петропавловскую крепость. Семье удалось добиться ее освобождения потому, что она заболела. И ее перевезли в Швейцарию, там она обратилась в боевую организацию социалистов-революционеров. Савинков с ней встречался и сказал: ”Родная, подлечись”. Она восприняла это как оскорбление. И тут же примкнула к крылу социалистов-максималистов.
“Татьяна Леонтьева поселилась в Интерлакене в отеле Юнгфрау, где проживал в качестве курортного гостя некий семидесятилетний Мюллер. Она одевалась очень элегантно, свободно прогуливалась по салонам отеля и ежедневно ела за табльдотом, в одном зале с Мюллером. Наблюдая в течении нескольких дней Мюллера вблизи, 1-го сентября 1906 года она попросила накрыть для себя отдельный столик поблизости от старого Мюллера, во время обеда встала из-за своего стола, подошла вплотную к Мюллеру и сделала несколько выстрелов из браунинга в этого одинокого и ничего не предполагавшего старца. Уже от первого выстрела он упал, остальные она выпустила уже в хрипевшего, лежащего на полу человека. Через несколько минут он был мертв. Шарль Мюллер, рантье из Парижа, крупный миллионер, в течении долгих лет приезжал каждое пето в Интерлакен для лечения. Татьяна Леонтьева застрелила его, ложно принимая за бывшего русского министра внутренних дел Дурново. Мюллер имел несчастье не только походить лицом на Дурново, но к тому же носить то самое имя, которым обычно пользовался Дурново в своих заграничных поездках. В марте 1907 года Татьяна Леонтьева были приговорена Тунским судом к многолетнему тюремному заключению... В первый, но не в последний раз мне пришлось увидеть рожденную для счастья молодую жизнь, обреченную на вечную муку из-за причастности к революции“.
Д.Ю. Вот она, сельская самодеятельность. Жесть.
Павел Перец. Посвятим отдельный выпуск женскому терроризму. Соответственно, вернулся Савинков в Москву. Швейцер, когда был в Париже, сказал: “Мы тут, наблюдая за Треповым, неожиданно установили выезды министра юстиции Муравьева”. Это тот самый Николай Валерианович Муравьев, который был главным обвинителем на процессе “первомартовцев”. Потом он рос и вырос в министра юстиции. Швейцер спрашивал совета. Опять-таки, не было санкции центрального комитета, как быть? В тот момент были представители центрального комитета Тютчев и Ивановская. Они не дали своего одобрения. “Ивановская решительно высказалась против убийства министра юстиции. Она доказывала, что смерть его не может иметь серьезного влияния на ход общей политики, и что боевая организация не должна тратить силы на такие, второстепенной важности, акты. Швейцер на свой страх не решился убить Муравьева, и 12 января министр, не потревоженный никем, по обыкновению проехал в Царское Село к царю. Я и до сих пор думаю, что этот совет Ивановской и Тютчева был ошибкой. Я думаю, что убийство Муравьева и само по себе могло иметь значение большое, непосредственно же после 9 января оно приобретало особую важность“. Он приезжает и говорит: “Если есть случай убить Муравьева, то нельзя не воспользоваться им уже потому, что неизвестно, будут ли удачны покушения, на Трепова и великого князя Сергея. Швейцер согласился со мной”.
Д.Ю. Разумно.
Павел Перец. “19 января состоялось покушение на Муравьева, но оно окончилось неудачей. Метальщиками были упомянутые выше “Саша Белостоцкий“ и Я.Загородний. Первый накануне покушения скрылся, сославшись на то, что за ним якобы следят. Второй встретил Муравьева, но не мог бросить бомбы, ибо карету министра загородили от него ломовые извозчики. А через несколько дней Муравьев вышел в отставку, и покушение на него, действительно, потеряло смысл“.
Д.Ю. В целом, это результат полнейшей безнаказанности. Никто против них не работал. Царские спецслужбы, это предмет отдельной песни. Доигрались.
Павел Перец. Тем временем, благодаря Герасимову, накрыли эту группу. Накрыли их, в основном, в Сестрорецке. И Савинков спрашивает у Ивановской нет ли кого-то еще в Москве, кто помог бы в покушении на Великого князя. “Ивановская указала мне князя N.N. Она предложила мне зайти к писателю Леониду Андрееву, который знал князя лично и мог меня познакомить с ним. В один из ближайших дней я отправился в Грузины, к Андрееву. Ивановская не успела предупредить его о моем приходе, и он был очень удивлен моей просьбой. Я ему назвал мою фамилию, и только тогда он решился познакомить меня с N.N. Мы должны были встретиться с последним в ресторане ”Эрмитаж”, где N.N. мог узнать меня по условленным признакам: на моем столе лежало ”Новое Время” и букет цветов”. Вот это Трубная площадь, рынок, бульвар. Вот здесь этот ресторан ”Эрмитаж”, на углу Трубной и Неглинной располагался. Савинков описывает, что когда князь вошел с опаской, озирался, аккуратно к нему подсел, сказал: ”Меня тут многие знают. Может быть, мы встретимся у меня?” Савинков хотел ему сказать, что он выбирает самый небезопасный вариант. Он пришел к нему. Там N.N. обещал помочь. Но так и не помог. Характерный штрих. Сначала он сказал: “Конечно, я понимаю всю важность, как нужно убить Великого князя”. Представляете, какие настроения были тогда в обществе?
“В Москве у нас все шло по-старому. По-старому Каляев, Моисеенко и Куликовский наблюдали за кремлевским дворцом. ...С конца января мы стали готовиться к покушению. Каляев продал сани и лошадь и уехал в Харьков, чтобы скрыть следы своей извозчичьей жизни и переменить паспорт. Вот что он писал от 22 января Вере Глебовне С. (жена Савинкова, урожденная Успенская): “Вокруг меня, со мной и во мне сегодня ласковое сияющее солнце. Точно я оттаял от снега и льда, холодного уныния, унижения, тоски по несовершенном и горечи от совершающегося. Сегодня мне хочется только тихо сверкающего неба, немножко тепла и безотчетной хотя бы радости изголодавшейся душе“.
И тут выясняется, что 2 февраля должен состояться в Большом театре спектакль, который посвящен работе Красного креста. То есть, будет благотворительный спектакль. Поскольку покровительницей этого Красного креста была Елизавета Федоровна, супруга Сергея Александровича, было понятно, что они там точно будут. И они решили действовать. “Дора Бриллиант незадолго перед этим уехала в Юрьев и там хранила динамит. Я съездил за ней, и к февралю вся организация была в сборе в Москве, считая, в том числе, и Моисеенко, остававшегося все время извозчиком“. Где поселилась Дора Бриллиант?
“Дора Бриллиант остановилась на Никольской в гостинице “Славянский Базар“. Здесь, днем, 2 февраля, она приготовила две бомбы: одну для Каляева, другую для Куликовского. Было неизвестно, в котором часу великий князь поедет в театр. Мы решили, поэтому, ждать его от начала спектакля, т.е. приблизительно с 8 часов вечера. В 7 часов я пришел на Никольскую к «Славянскому Базару», и в ту же минуту из подъезда показалась Дора Бриллиант, имея в руках завернутые в плед бомбы. Мы свернули с нею в Богоявленский переулок, развязали плед и положили бомбы в бывший со мной портфель. В большом Черкасском переулке нас ожидал Моисеенко. Я сел к нему в сани, и на Ильинке встретил Каляева. Я передал ему его бомбу и поехал к Куликовскому, ожидавшему меня на Варварке. В 7.30 вечера обе бомбы были переданы, и с 8 часов вечера Каляев стал на Воскресенской площади, у здания городской думы, а Куликовский в проезде Александровского сада. Таким образом, от Никольских ворот великому князю было только два пути в Большой театр — либо на Каляева, либо на Куликовского“.
И вот тут происходит характерный эпизод. Выезжает карета, едет на Каляева. Каляев подбегает к ней, но видит, что в карете, помимо Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны, едут их приемные дети. Надо сказать, что у них не было детей, но у них были приемные дети. Один из них, Дмитрий Павлович, это будущий участник убийства Распутина. Почему они воспитывались в семье Сергея Александровича? Дело в том, что младший брат, Павел Александрович, он женился вторым браком на женщине, которая была ему не ровня. Ему запретили это делать, он все равно это сделал. За это ему запретили возвращаться в Россию. И вот дети были переданы на воспитание Сергею Александровичу и Елизавете Федоровне. Они там воспитывались. Она относилась к ним, как к родным детям. Соответственно, Каляев видит, что они сидят в карете и он не решился бросить бомбу. Карета проехала. А Савинков сидел в Александровском саду. Карета проехала, подбегает Куликовский. Каляев сказал, что принял такое решение. И все одобрили. Они решили подождать, что, может быть, из театра Сергей Александрович поедет один. Но из театра они опять отправились вместе. Пришлось опять отдавать бомбы на разрядку Доре Бриллиант. Когда Савинков спросил Дору Бриллиант, правильно ли поступил Каляев, она сказала: ”Поэт поступил как нужно”. Она опять разрядила бомбы и опять уехала.
Что Каляев, что Моисеенко были одеты под крестьян, в поддевках. Всю свою одежду они хранили на вокзале. Уже позднее время. На вокзал возвращаться поздно, уезжать тем более поздно, поселить он их никуда не может. Еще такой эпизод. Они гуляли, все это обсуждали, вышли на берег Москвы реки и тут Савинков говорит, что... Оборачивается, и Куликовский вдруг начинает оседать и говорит: ”Возьмите бомбу, я сейчас ее уроню”. Савинков взял у него эту бомбу. И вот они с этими бомбами... Он отдал бомбы сначала Доре Бриллиант, а потому они пошли в ресторан ”Альпийская роза”. Не смотря на то, что они были одеты под крестьян, он уговорил метрдотеля, чтобы их пустили, им отвели отдельный номер. Там они просидели до четырех утра. И под утро они все разъехались. Савинков пошел к себе в отель. Был назначен следующий день для покушения.
В этот день покушения они приехали, и Моисеенко говорит Савинкову: ”Вы видели Куликовского?” - ”Нет. Я видел только Каляева”. - ”Куликовский очень плох. Скорее всего, он не будет участвовать в покушении”. Действительно, Куликовский сообщил, что он не готов к этому и отказался. Савинков остается с одним бомбометальщиком. Забегая вперед, этот Куликовский, тем не менее, был арестован, сидел в полицейском доме на Пречистенском, бежал оттуда. И потом пришел в этот дом. Этот дом раньше располагался на Тверском бульваре. Там, где сейчас находится новое здание МХАТ, похожее на крематорий. Он пришел в этот дом и застрелил тогдашнего градоначальника Павла Павловича Шувалова. Его судили, не казнили. После революции он был освобожден. В Сибири он участвовал в революционных событиях, против большевиков. Такая богатая биография у человека.
Д.Ю. Обалдеть.
Павел Перец. Он участвовал в покушении на Сергея Александровича, он был арестован, он бежал, он убил другого градоначальника. Пережил революцию.
Д.Ю. Большевики-то его хоть застрелили?
Павел Перец. Слушай, по-моему, он умер своей смертью. Большевики перестреляли всех террористок. Потому, что никаких иллюзий по их поводу никто не строил.
Д.Ю. Я подозреваю, там не столько иллюзии, сколько они так и не угомонились.
Павел Перец. Говорят, что мужчина взрослеет либо сразу, либо никогда. Про этот контингент также можно сказать. Самый яркий пример – Савинков. Все равно. Против царизма? Давайте против царизма. Против большевизма? Давайте против большевизма. Большевики тебя приняли и: ”Простите, был неправ, давайте буду работать на вас”. Встает дилемма перед Савинковым. Если участвует в качестве метальщика Моисеенко... Они все понимали, что шансов уцелеть там практически ноль. Соответственно, вычислят, что он извозчик, будут вскрыты методы их наблюдения. Если участвует Савинков, то он подставит второго англичанина, который давал ему паспорт. Он был склонен к тому, чтобы опять все перенести. Опять отдать бомбы. Каляев сказал: ”Ни в коем случае. Я справлюсь один. Не хочу подвергать Дору никакому лишнему риску”. Он отдал ему бомбу. И Каляев, на самом деле он сначала стоял у иконы Иверской Божьей Матери. Он вычислил, что там напротив есть такая доска под стеклом с объявлениями, хорошо просматривается выезд. В нужный момент он подгадал, прошел внутрь Кремля. Когда Великий князь Сергей Александрович поехал, он с расстояния четырех шагов, как он потом писал, кинул эту бомбу. Великого князя разорвало на части.
Д.Ю. Внутрь бросал?
Павел Перец. Может быть внутрь, не знаю. Но сам он уцелел. Он был в крови весь. В первые несколько секунд была полнейшая тишина, никакой реакции. Но он понимал, что все равно не скрыться потому, что открытое пространство, вся одежда опалена, вся в щепках от этой кареты. Его схватили. Он вспоминал, что реакция людей... Выскочила Елизавета Федоровна. Можно представить себе состояние женщины, когда ты выскакиваешь, а там по частям все лежит. А вокруг стоят нахмуренные мужики и никто шапки не снимает. Она к ним бросилась: ”Как вам не стыдно?” Или какие-то полицейские чины сказали снять шапки. Никто не шевельнулся. Это тоже о многом говорит. Каляева посадили в пролетку, повезли, он начал по дороге кричать: ”Да здравствует партия социалистов-революционеров! Долой царя!” Его привезли в полицейскую Якиманскую часть. Я думаю, что те, кто работает в нынешнем министерстве внутренних дел, даже не догадываются, что их здание стоит на том самом месте, где раньше стояла Якиманская полицейская часть. Каляев писал потом, что: ”Я вошел твердыми шагами. Было страшно противно среди этих жалких трусишек. Я был дерзок, издевался над ними. Меня привезли в Якиманскую часть, я заснул крепким сном”.
Д.Ю. Крепок.
Павел Перец. Был еще один пострадавший, но не смертельно. Это кучер по фамилии Рудинкин. И вот, опять-таки, насколько ненавидели Великого князя, что родился такой стишок:
Удручен былым примером,
Кучер важного лица
Обращается к эсерам
И стучится в их сердца:
”Досточтимые эсеры!
Пью за ваше торжество.
Но молю: примите меры
Для спасенья моего.
Я исполнен беспокойства
За грядущий мой удел…
Нет ли бомб такого свойства,
Чтоб остался кучер цел?”
Такой достаточно циничный стишок. Далее Елизавета Федоровна приходит в камеру к Каляеву. И он пишет: ”Мы смотрели друг на друга, не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых. Я — случайно, она — по воле организации, по моей воле, так как организация и я обдуманно стремились избежать излишнего кровопролития”. Сюжетец. Она ему подарила иконку, сказала, что будет молиться за него. У них состоялся разговор. Но впоследствии монархически настроенная печать передала их встречу в искаженном виде. Как будто Каляев чуть ли не каялся перед ней, чуть ли не кидался ей в ноги. Его это крайне возмутило. Он не знал, что не она тому причиной. Он написал ей такое вежливое, но жесткое письмо. И все это закончилось тем, чем должно было закончиться. Каляева судили. Его перевезли в Петербург, в Шлиссельбургскую крепость. И там, в ночь с 9 на 10 мая, его казнили. Повесили. Соответственно, там же и похоронили. У нас долгое время была улица Каляева. Не смотря на то, что большинство эсеров были вычеркнуты из советской истории, но этих людей помнили и даже улицу в Петербурге назвали его именем. Он прекрасно знал, что он умрет. Савинков в своих воспоминаниях пишет, что он, предчувствуя близкий конец, находился в нервном возбуждении. Он понимал, что скорее всего не выживет. На суде он очень твердо держался. Во время казни он твердо держался.
Д.Ю. Джигит.
Павел Перец. Да. Это убийство стало вторым крупным терактом в партии социалистов-революционеров. Очень печальная участь была у Елизаветы Федоровны. Она после этого убийства присмотрела участок в Замоскворечье, купила этот участок и построила там Марфо-Мариинскую обитель. Это был не монастырь в чистом виде. Там были курсы обучения для медсестер, там был приют для девочек. Целый благотворительный комплекс. Там есть красивый собор. Это одно из тихих и уютных мест. Там можно пройти за собор, там никого нет, там зелень, можно спокойно посидеть. А собор этот построил Щусев, будущий автор мавзолея. Ну, а саму Елизавету Федоровну вместе с несколькими Великими князьями скинули в шахту в Алапаевске. Закидали гранатами. Когда пришли белые и подняли их, было видно, что у одного из сыновей Великого князя Константина Константиновича рука перевязана ее платком. То есть, она, испуская дух, тем не менее, его перевязала.
Ну, а партия социалистов-революционеров... У них был один, извините за цинизм, хит. Это вот второй. Но он же оказался последним. Потому, что Герасимов взял Азефа под свой контроль. До этого он сидел под Рачковским. Азеф утвердил себя в партии, он стал одной из центральных фигур. Дальше у них началась подготовка к следующим покушениям. Но она уже проходила с неким треском. Но об этом мы с вами поговорим в следующих выпусках. Параллельно надо будет рассказать про Кровавое воскресенье, социалистов-максималистов, боевой центр большевиков. Хочу напомнить, что провожу экскурсии. Будет в Петербурге у меня отдельный маршрут. И я набрал практически одну группу в Париж на октябрь. Если есть желание поехать в ноябре, декабре, январе, пишите. Если наберется группа, поедем.
Д.Ю. Сурово. Обращаю внимание, что смешно уже перестало быть.
Павел Перец. Дальше станет еще менее смешно. Я еще раз хочу сказать, что эта история с 1917 годом, это не один или два фактора. Одни педалируют какое-то внешнее воздействие. Это комплекс факторов.
Д.Ю. Сказки про то, что Россия исчерпала лимит революций. Такое чувство, что эти революции кто-то по щелчку устраивает, а не в обществе происходят определенные события, которые к этому приводят.
Павел Перец. Как раз про Кровавое воскресенье, это из этой оперы. Где некий план вдруг перестал быть планом, началась некая стихийная история, которую было невозможно контролировать. Точнее, ее можно было контролировать, если бы у руля власти стояли люди вменяемые. А там стоял в Петербурге этот человек, о котором мы тоже будем говорить отдельно. Великий князь Владимир Александрович. Он был директором академии художеств, а параллельно был начальником Петербургского военного округа. Ответственность за события 1905 года очень сильно ложатся и на его плечи. Царя тупо подставили. Он, конечно, сам был такой. Этим воспользовались, и после этого он стал Николай ”Кровавый”. Я с этого начну в следующий раз. Два события. Первое, это десакрализация власти 1 марта 1881 года, когда выяснилось, что царя можно убить. Второе, это 9 января 1905 года, когда выяснилось, что оказывается царь не за нас. Но это отдельный сюжет.
Д.Ю. Ждем следующего. Спасибо, Павел Юрьевич. Очень интересно. А на сегодня все. До новых встреч.
Новости
VIP
