27.10.19

01:50:26 | 363895 просмотров | текст | аудиоверсия | скачать

Ждёшь новых лекций Клима Жукова? Поддержи проект!
Блог Реми Майснера
Николай Крыленко - За пять лет 1918 - 1922 гг.

Реми Майснер. Мы продолжаем Солженицынские чтения, у нас в гостях Клим Жуков. Клим Саныч, здрасьте!

Клим Жуков. Привет, Реми! Давно не виделись.

Реми Майснер. Ну что продолжим?

Клим Жуков. Продолжим. Восьмая глава у нас по счёту.

Реми Майснер. Восьмая глава, да. Вот тут будет интересно, товарищи зрители, будет очень интересно. Поехали сразу с цитаток, что ли, для начала?

Клим Жуков. Да, давай. Тут у нас такая цитатка: «Мы — всё забываем. Мы помним не быль, не историю, — а только тот штампованный пунктир, который и хотели в нашей памяти пробить непрестанным долблением» - это Солженицын, видимо, пишет строго про себя.

Реми Майснер. Я думал, что ты по ошибке седьмую главу начал, там же то же самое было, что мы помним только то, что нам вдолбили.

Клим Жуков. «Я не знаю, свойство ли это всего человечества, но нашего народа — да. Обидное свойство. Может быть, оно и от доброты, а — обидное. Оно отдаёт нас на добычу лжецам». Причём, написано «оно отдаёт нас на добычею лжецам» - очень интересный оборотик.

Реми Майснер. Там таких много.

Клим Жуков. «Так, если не надо, чтобы мы помнили даже гласные судебные процессы, – то мы их и не помним. Вслух делалось, в газетах писалось, но не вдолбили нам ямкой в мозгу – и мы не помним. Не о молодёжи говорю, она, конечно, не знает, но – о современниках тех процессов. Попросите среднего человека перечислить, какие были громкие гласные суды, – вспомнит бухаринский, зиновьевский. Ещё поднаморщась – Промпартию. Всё, больше не было гласных процессов. А они начались тотчас же после Октября. Они в 1918 году уже обильно шли, во многих трибуналах. Они шли, когда не было ещё ни законов, ни кодексов, и сверяться могли судьи только с нуждами рабоче-крестьянской власти. Они открывали собой, как думалось тогда, стезю бесстрашной законности. Их подробная история ещё когда-нибудь кем-нибудь напишется, а нам и мериться нечего вместить её в наше исследование. Однако, без малого обзора не обойтись. Какие-то обугленные развалины мы всё ж обязаны расщупать и в том утреннем розовом нежном тумане».

Реми Майснер. Угу.

Клим Жуков. Как его в «Новый мир» пустили, я не понимаю! «Как этот господин служил в очистке?»

Реми Майснер. Он в 7-ой главе всё жалуется на отсутствие гласности, теперь оказывается, что гласность началась сразу и так и попёрла. Да ещё когда там он жаловался на отсутствие гласности, всё вспоминалось: да ладно, ну хорош – и кино снимали, и в газетах только про это писали. Куда ещё-то больше гласности-то?

Клим Жуков. Там имеется в виду гласность, что должны были писать не только про большие открытые суды, но и вообще про всё.

Реми Майснер. Ну тогда, я не знаю, это надо было Союз писателей загрузить, там же столько делов-то.

Клим Жуков. И сейчас-то у нас вроде как со времён Горбачёва объявлена гласность, а что-то далеко не про всё пишут. Почему?

Реми Майснер. Да, и что-то порядка как-то стало сильно меньше.

Клим Жуков. Порядка стало меньше, а пишут по-прежнему не про всё, или там в кино снимают.

Реми Майснер. Ну да, так а как оно может по-другому-то быть? Существует такая вещь, как тайна, например – гостайна, тайна следствия, военная тайна. Это же дело такое…

Клим Жуков. Ну как-то да, не принято про всё скопом писать.

Реми Майснер. Ну да. Про того же Тухачевского как ты будешь писать, когда он там столько фамилий называл? Так и написали бы потом, я так думаю.

Клим Жуков. Ну, потом был Хрущёв, стало не до того.

Реми Майснер. Ну нет, потом стали просто писать, стали огульно сразу рассказывать, что все были просто скопом невиновны. Там фишка-то в чём была: невиновные-то они были… Я, кстати, понял, откуда Солж эти ужастики-то свои про пытки выковырял, что избивают, и проч. – это я прочитал результаты прокурорских проверок по тем же 1920-ым, по 1930-ым – там чего только нет, да: и бьют, и дела фальсифицируют, там вплоть… и даже фальсифицируют очные ставки натурально вот с такими делами, как в прошлой главе он говорил, что прямо предварительно поработали, сказали: «Говоришь вот так вот, строго по сценарию, шаг вправо, шаг влево – вообще в камере убьют». Там пресс-хаты были, прямо как сегодня – это когда выбивают из тебя твои сокамерники все эти признания. Но только это результаты прокурорских проверок, те. по этим случаям уголовные дела заводили, этих следователей сажали, кто там любил бить-пытать, в пресс-хату кидать, и чаще всего это делали вообще прямые заговорщики, которые как раз, собственно, больше всех под режим и подкапывались. А нам, значит, все вот эти дела изобразили, во-первых, как норму, а какая это норма, если они вынуждены признания-то выбивать как раз для чего – для того, чтобы свою жопу закрыть. От кого, опять же, закрыть-то – понятно, от прокуратуры. От прокуратуры и закрыть, когда прокуратура это раскапывала, вот, получалось очень плохо. Нет, и понятное дело, что там реабилитировали тех, кто вот так вот залетел туда ни за что, но, понятное дело, опять, что реабилитировали не всех, потому что некоторых, например, там могли так зашугать, что они потом в лагере сидели, боялись даже писать кассацию, настолько их качественно шуганули. И действительно, это ужасно, потому что это совершенно справедливая ненависть к людям, которые нас хотели в рабство к буржуям возвратить, она вот обрушивалась на невиновного человека, который ничего такого не хотел и был не при делах, а терпел всё, что вот эти враги терпели, абсолютно незаслуженно – это вот как раз я тогда говорил: у Шаламова рассказик хороший есть про дело юристов.

Клим Жуков. Да, Шаламова мы разбирали как-то раз, если вы не смотрели – можете посмотреть.

Реми Майснер. Как их неделю там чморят-чморят-чморят, что «ах вы фашисты, ах вы негодяи, там, туда-сюда», а когда начинаешь огрызаться, тебе чуть ли не: «я тебя вообще зарежу, давай молчи». А потом через неделю выясняется, что всё, этот следователь, который из них, собственно говоря, ИГИЛ-овскую ячейку комплектовал, сам сел за фальсификации – и всё, извините, граждане, идите по домам. Опаньки! Ну так вот, понятное дело, что нужно находить, грубо говоря, вот этих несчастных невиновных, понятно, разыскивать, и все дела, но вот для этого дела говорить, что все там были невиновные, так же вредно, как говорить, что все были виновные поголовно, для дела именно восстановления справедливости.

Клим Жуков. Не, ну это списочное оправдание имеет такую же юридическую силу, как списочное обвинение – это ерунда совершенно.

Реми Майснер. Именно так. Так только тяжелее найти действительно несправедливо осужденных, каковых было достаточное количество.

Клим Жуков. Ну просто тут же нужно вспомнить два момента важных, которые почему-то ни Солженицын не вспоминает, ни его современные наследники, потому что, во-первых, первая амнистия и первое расследование перегибов на местах и прямого вредительства было предпринято прямо немедленно Берией.

Реми Майснер. Ну да.

Клим Жуков. Там и двух лет-то не успело пройти этого т.н. «большого террора», как появился Берия, который принялся всё это в меридиан приводить незамедлительно, во-первых. Во-вторых, как-то так оказалось, что вот сейчас, например, есть люди, которые совершают должностные преступления, вот, например, полковник знаменитый Захарченко, у которого 9 кубометров денег нашли дома…

Реми Майснер. Да, или эти славные спецназзовцы, которые на вымогательстве и грабежах там спалились, например.

Клим Жуков. Так точно! Или вот, например…

Реми Майснер. Или, да, эксперт вот этот замечательный, который мальчику, погибшему в автокатастрофе, бахнул спирта, якобы, случайно в анализы.

Клим Жуков. Да. Плюс у нас же замечательный…

Реми Майснер. Не, вот, кстати, что характерно: если вспомнить кровавого Берию, там такая была практика, что если следователь спалился на фальсификациях или на чём-то подобном, то там мало того, что его сажают, короче, перерасследуют все его дела, по-моему…

Клим Жуков. За год, что ли?

Реми Майснер. …да, за ближайшие пару лет. А вот этого эксперта, когда его там за халатность выгнали, хотя нормальная такая халатность, да?

Клим Жуков. Ничего себе!

Реми Майснер. Т.е. подозревать, что там какое-то мздоимство было, конечно, даже глупо, господи…

Клим Жуков. Вообще-то это уголовное преступление – то, что он совершил.

Реми Майснер. Да, и вообще-то я уверен, что он не только по этим погибшим мальчикам-то экспертизы делал, вот интересно – там перерасследовали, сколько народу по его экспертизам там закрыли? А то, может, и убийц делал из людей или ещё кого там похуже?

Клим Жуков. Так вот смысл-то в том, что сейчас вроде как выявляют нехороших людей и даже их наказывают иногда разными способами, но больше никого, потому что 9 кубометров денег у полковника Захарченко на квартире и сколько-то там ещё на банковских счетах – это же значит, что у него там подельники есть.

Реми Майснер. Нет, а я так и не понял, кстати говоря, что это были за деньги-то?

Клим Жуков. А никто тебе и не скажет.

Реми Майснер. Да, т.е. никто и не говорил?

Клим Жуков. Никто и не говорил.

Реми Майснер. Я мало следил, я думал – может, я пропустил?

Клим Жуков. Нет, я внимательно следил буквально…

Реми Майснер. Т.е. там так и не выяснили?

Клим Жуков. Нет, его самого вроде как наказали, но теперь у него апелляция, и он даже, более того, говорит: «Знаете, что – а т.к. вы не доказали, что я виноват, деньги-то верните».

Реми Майснер. Не, ну логично, чего, если они не преступным путём получены, значит, честные деньги. Где записано у нас, в каком законе, что нельзя дома хранить…

Клим Жуков. 9 кубометров денег.

Реми Майснер. 9 кубометров? Да хоть 100 кубометров – нигде не оговаривается.

Клим Жуков. Так вот, при товарище Сталине если такая ерунда происходила с человеком в погонах, это дело начинали разматывать к его родственникам, его сослуживцам, что важно – его начальству, потому что, прошу прощения, набрать взяток на 9 миллиардов рублей так, чтобы об этом не знало начальство, невозможно, а значит, оно было в курсе. Кстати говоря, ещё же есть…

Реми Майснер. И вообще это не взятки, а чьи-то общаки там лежали.

Клим Жуков. Другой вариант: может, это в самом деле не взятки – кто полковнику 9 миллиардов надаёт взяток? Что это за полковник такой?

Реми Майснер. Не, а тут ещё интереснее вопрос: это что это за люди у нас такими деньгами ворочают и у полковников у полицейских их хранят? Зачем им столько налика, для начала, для каких таких хороших законных дел им нужно столько денег наликом?

Клим Жуков. И вот у нас при товарище Сталине это всегда в обязательном порядке начинали разматывать. Я не говорю, что всегда получалось, но разматывать пытались всегда, и как правило, это всё-таки получалось. Там какие дела замечательные есть: когда начали раскапывать должностные преступления в армии, докопались до Тухачевского в итоге и только потом пот ушанкой протирали, до каких там, оказывается, глубин наше армейское начальство нырнуло. А вот сейчас нет, понимаете, почему-то, потому что вот есть человек Захарченко, который, не знаю, видимо, не поделился вовремя или оборзел как-то не на того, вот его…

Реми Майснер. Или вообще он там ключник просто, приходит – получил-выдал.

Клим Жуков. Да, отпирает-запирает.

Реми Майснер. Протокол, роспись, сдал-принял.

Клим Жуков. Ну и вот, короче говоря, в виде стрелочника он попался, и больше никто. Я прошу прощения, вот при товарище Сталине, при котором справедливости, как известно, не было, вот всё начальство товарища Захарченко незамедлительно поехало бы вслед за Захарченко в очень отдалённые места убирать снег в Сибири, его там много. А, опять же, вот эти наши абсолютно жуткие истории про то, что взяли журналиста «Медузы», этого Голунова несчастного, вроде как нашли у него наркотики.

Реми Майснер. А потом не нашли.

Клим Жуков. А потом не нашли, т.е. это получается, что вы сами признались, что вы ему подбросили, что ли?

Реми Майснер. Да!

Клим Жуков. Т.е. так получается?

Реми Майснер. Нет, как бы, это и так ни для кого был не секрет, господи, да все уже давно знают, что куда тебя на допрос вызывают – карманы зашей, когда идёшь, чтобы у тебя что-нибудь там «левое» не обнаружилось. Но просто фишка в том, что теперь вы сами, значит, признаёте, что так оно и есть? Не, ну ладно, а вы разбирали дела вот этих ребят, которые лихо так подбрасывают?

Клим Жуков. Так самое главное, что…

Реми Майснер. Может, за два года посмотреть, сколько они там народу? За два года они, наверное, целый лагерь вдвоём укомплектовали.

Клим Жуков. Так это, подбрасывание улик – это уголовное преступление, которое прописано в УК РФ, за которое полагается конкретный срок вообще-то, если что, и вот у нас оказывается, что после того, как всё-таки сказали, что «не-не-не, ерунда какая-то получилась, этого отпустить», уволили двух человек.

Реми Майснер. Не, и что значит «уволили»? Нихрена себе! Это у них такая вот мера наказания за преступление очень нехреновое? Ничего себе – человек по 228 чуть не уехал!

Клим Жуков. Вот, взяли, уволили двух человек – собственно, всё на этом, как бы.

Реми Майснер. Нет, если они ни в чём не виноваты, зачем вы их тогда уволили? Если они виноваты…

Клим Жуков. Так их сажать надо вообще-то.

Реми Майснер. …то их сажать тогда надо, да, а не увольнять.

Клим Жуков. Судить, сажать. Кстати, опять же, нужно выяснять, а вот эти люди, которые этим занимаются, у них начальство об их раскрываемости не в курсе? Ну вот что у них такие палочки замечательные непрерывно растут.

Реми Майснер. Я читал, да, что они вообще на хорошем счету там оба были, вроде как. Ну, насколько я… я слабо следил. Мы что-то далеко ушли от нашего Солжа.

Клим Жуков. Нет, это не далеко, это вполне конкретный бытовой пример: вот у нас есть одна система, которая работает, как говорит Солженицын, несправедливо, есть другая система, которая вроде бы работает – что, справедливо что ли? Вот сравните две системы, которые в одной и той же стране при помощи людей с очень похожими фамилиями, генотипом, фенотипом производятся, однако какие-то совершенно разные результаты.

Реми Майснер. Да, почувствуйте разницу. Ну впечатление, что там вот конкретно пытаются порядок навести с переменным успехом, а здесь вот впечатление такое, что всё это расследуется только для того, чтобы ну какой-то шум был, какие-то движения надо предпринимать, чтобы не сказали, что вообще ничего не делается.

Клим Жуков. Потуги какие-то. А вот по поводу…

Реми Майснер. Нет, между прочим, вот по этому поводу интересный момент: вот в буржуазной полиции дохрена того же самого происходит – и бьют, и фальсифицируют, и туда, и сюда, но почему-то вот когда об этом говорят, ну максимум к выводам, каким мог… некоторые, как Солженицын, вообще говорят, что и правильно бьют, и, там, кого надо, кого не надо – не побьют, у них только в отношении СССР этот принцип не работает. Ну максимум, до чего могут договориться – что надо как-то реформировать полицию. А когда то же самое в СССР происходит, тут это, значит, сразу показатель, что весь строй никуда не годится, не имеет права на существование, и надо его срочно сворачивать, почему – непонятно. Ну если у вас проблемы с НКВД, ну значит, надо и реформировать как-то НКВД, причём тут всё остальное-то? Не знаю, почему-то таких обобщений не делают.

Клим Жуков. А это всё потому что – вот тут следующая цитата отличная: «Был официальный термин тогда: «внесудебная расправа». Не потому, что не было судов, а потому, что была ЧК. (Этого птенца с твердеющим клювом своим отогревал Троцкий: «Устрашение является могущественным средством политики, и надо быть ханжой, чтобы этого не понимать». И Зиновьев ликовал, ещё не предвидя своего конца: «Буквы ГПУ, как и буквы ВЧК, самые популярные в мировом масштабе»).»

Реми Майснер. Нет, что характерно – прославились быстро, на самом деле молодцы.

Клим Жуков. Молодцы!

Реми Майснер. С ходу прямо, с начала создания начать воевать на равных со спецслужбами вообще всех ведущих мировых тогдашних держав, и ещё воевать так, что они, которые уже здесь расслабились и думали, что здесь натуральный бантустан, что здесь они как с папуасами будут работать, когда у них боевики там, грубо говоря, сидели в ресторане, в открытую бухали, кричали, что всё, завтра на Кремль пойдём, т.е. вообще не стеснялись ничего – и так по шапке получили. Нормально, что ж! Это он к чему там говорит-то опять?

Клим Жуков. По поводу того, что внесудебная расправа, потому что есть суды, но ещё есть ЧК, которая больше судов.

Реми Майснер. Нет, там не то, внесудебная расправа – это когда, грубо говоря, застают целую бригаду террористов: какие-нибудь там эти, отбитые ветераны Первой мировой с гранатами, с пистолетами, с ружбайками, ну и как бы взять живьём не получается – вот так пишут: «внесудебная расправа».

Клим Жуков. Нет, у нас, например, пожалуйста, вот над Салманом Радуевым устроили внесудебную расправу или над Шамилем Басаевым устроили тоже типичную внесудебную… Почему их не судили-то? Где приговор? Что за фигня? Т.е. у нас сейчас, я так подозреваю, кровавый режим Путина должен тоже каяться.

Реми Майснер. Нет, в Америке целый жанр фильмов есть…

Клим Жуков. Про внесудебную расправу.

Реми Майснер. …про то, как бригада американцев куда-то ещё в другую страну едет и там устраивает внесудебную расправу. Нет, базара нет: если вас при Союзе это возмущает, если вы последовательный гуманист, вы должны тогда по поводу везде этим возмущаться, а то когда вы в одни ворота всё время возмущаетесь, как-то странно и непонятно получается.

Клим Жуков. Просто тут же момент такой, что если вы о тройках говорите или о революционных трибуналах, так что значит «внесудебная расправа»? Это судебная расправа, это просто чрезвычайная форма суда. Это же люди не просто какие-то.

Реми Майснер. Нет, он там говорит про конкретный термин – ну тогда писали, вот когда, грубо говоря, их постреляли, тогда писали, что заговор ликвидирован в порядке внесудебной расправы.

Клим Жуков. Ну потому что это и есть внесудебная расправа. Почему-то, например…

Реми Майснер. Да, тогда фишка в чём: тогда, значит, оставили всё лицемерие наши товарищи, которые юстицией занимались, и начали писать всё, как есть, т.е. если это внесудебная расправа, так и писали: «внесудебная расправа». А сейчас как это называется? Как они сейчас пишут – ликвидировали просто террористов.

Клим Жуков. «Ликвидация террористов» - ну как-то так.

Реми Майснер. Да, просто «ликвидация», «устранение» – там они всё-таки нейтральные термины ещё подбирают. «Нейтрализация».

Клим Жуков. Просто почему-то вот израильским спецслужбам из Моссада никто не мешает террористов по всему миру вылавливать, причём натурально по всему миру вылавливать и устранять.

Реми Майснер. Нет, возмущайтесь тогда этим тоже.

Клим Жуков. Вот когда была дикая петрушка с Олимпиадой в Мюнхене, когда…

Реми Майснер. Очень непонятная, да.

Клим Жуков. …когда захватили эти самые палестинские террористы израильскую сборную и там покрошили всех…

Реми Майснер. Что характерно: когда палестинцам, которые по всем пирогам, все в мире им сочувствовали, все их считали жертвами, но им вдруг захотелось сделать что-то такое, после чего их начнут считать отморозками, которых убить мало.

Клим Жуков. Ну это отдельная история, я к тому, что израильский-то Моссад потом почти всех нашёл и, что характерно, почти всех перебил.

Реми Майснер. В порядке внесудебной расправы.

Клим Жуков. Кто этих террористов судил, скажите, пожалуйста, какие-то обвинения им выдвигали? Где адвокат у них? Были у них адвокат?

Реми Майснер. Что-то сомневаюсь.

Клим Жуков. Как-то я очень сомневаюсь. Нашли и замочили, правда, я не помню, всех ли, но много кого.

Реми Майснер. Солженицын возмущался, кстати говоря? Вот он как раз там тогда сидел.

Клим Жуков. Так, 1978 же год.

Реми Майснер. Он чего – там кричал: что за сталинистские методы, почему внесудебная расправа?

Клим Жуков. Да, что за судоплатовщина?

Реми Майснер. Да, где?! Что-то не припомню такого.

Клим Жуков. Я просто ничего такого особенного-то не вижу во внесудебной расправе: и в самом явлении, и в термине.

Реми Майснер. Это инструмент, хорошо это или плохо, зависит от того, в чьих это руках, и кто с кем расправляется.

Клим Жуков. Так точно. А права-то, как ты понимаешь, у нас в РСФСР не было совсем…

Реми Майснер. Да-да-да, он там об этом как раз дальше пишет.

Клим Жуков. …потому что «суды действовали, само собой, ещё с ноября 1917 г. При всём недосуге издали для них в 1919 г. «Руководящие начала уголовного права РСФСР» (мы их не читали, достать не могли, а знаем, что было там «лишение свободы на неопределенный срок», то есть – до особого распоряжения)» - в смысле: как это они их не читали – а что проблема, что ли?

Реми Майснер. Не знаю, у нас вон проблем нет. Восстанавливаем пробелы, короче, можем их прочитать.

Клим Жуков. Да: «25) В соответствии с задачей ограждения порядка общественного строя от нарушения, с одной стороны, и с необходимостью (выделим) наибольшего сокращения личных страданий преступника, - с другой, наказание должно разнообразиться в зависимости от особенностей каждого отдельного случая и от личности преступника».

Реми Майснер. Т.е. как раз противоположное вот тому, что Солженицын говорит.

Клим Жуков. «Примерные виды наказания: а) внушение, б) выражение общественного порицания, в) принуждение к действию, не представляющему физического лишения (напр., пройти известный курс обучения), г) объявление под бойкотом, д) исключение из объединения на время или навсегда, е) восстановление, а при невозможности его, возмещение причинённого ущерба, ж) отрешение от должности, з) воспрещение занимать ту или другую должность, или исполнять ту или другую работу, и) конфискация всего или части имущества, к) лишение политических прав, л) объявление врагом революции или народа, м) принудительные работы без помещения в места лишения свободы, н) лишение свободы на определённый срок или на неопределённый срок до наступления известного события, о) объявление вне закона, п) расстрел, р) сочетание вышеназванных видов наказания.

Примечание. Народные Суды не применяют смертной казни».

Реми Майснер. Да, а выше там, кстати, сказано, но в цитату не попало, что это не обязательные к выполнению нормы, что это, так сказать, советы общие, что это больше про то, как в целом, в каком направлении работать.

Клим Жуков. Ну так это же не Уголовный кодекс, а руководящие начала, т.е. рекомендации.

Реми Майснер. Ну да, т.е. это вообще, это рекомендации, да, я не знаю, и чего он оттуда выбрал самое-самое кровожадное, что там есть? Мы потом будем разбирать: там, да, вот например, ревтрибунал, что характерно там 1919-1920 года в основном дела, будем дальше их разбирать, так там очень часто приговаривают, например, к заключению, например, до победы над Врангелем – вот что имеется в виду.

Клим Жуков. Т.е. до наступления определённого события.

Реми Майснер. Да, до наступления… до победы над Юденичем, до разгрома Деникина, до победы над Врангелем.

Клим Жуков. Т.е. событие определённое, потому что его конкретно определяют, т.е. вот такое-то событие – и всё, гуляй на свободу.

Реми Майснер. Там в основном это связано с тем, что как бы человека признают, что во время Гражданской войны он опасный, поэтому вот приговариваем к изоляции, но не на определённый срок, а просто до конца Гражданской войны, как закончится – может выходить.

Клим Жуков. Кстати, я не понял: «неопределённый до особого распоряжения» - а пожизненное типа, лучше?

Реми Майснер. Не знаю, очевидно, лучше.

Клим Жуков. До наступления определённого события – смерти заключённого, например, очень хорошо! По поводу Крыленко тут интересно Солженицын выдаёт…

Реми Майснер. Дальше вот он переходит как раз к интересненькому.

Клим Жуков. Да: «Попал к нам от доброхотов экземпляр книги обвинительных речей неистового революционера, первого рабоче-крестьянского наркомвоена, Главковерха, потом – зачинателя Отдела Исключительных Судов Наркомюста, славного обвинителя величайших процессов, а потом разоблаченного врага народа Н. В. Крыленко. И если всё-таки хотим мы провести наш краткий обзор гласных процессов, если затягивает нас искус глотнуть судебного воздуха первых послереволюционных лет – нам надо суметь прочесть эту книгу. Другого не дано. А недостающее всё, а провинциальное всё надо восполнить мысленно. Разумеется, предпочли бы мы увидеть стенограммы тех процессов, услышать загробно-драматические голоса тех первых подсудимых и тех первых адвокатов, когда ещё никто не мог предвидеть, в каком неумолимом череду будет всё это проглатываться – и с этими ревтрибунальцами вместе. Однако, объясняет Крыленко, издать стенограммы «было неудобно по ряду технических соображений», удобно же только его обвинительные речи да приговоры трибуналов, уже тогда вполне совпадавшие с требованиями обвинителя».

Реми Майснер. А, кстати вот, запомните эту фразу: «совпадавшие с требованиями обвинителя» - да-да-да, каждый приговор прямо будем удивляться, насколько оно совпадает.

Клим Жуков. Что-то, на самом деле, я читал довольно много источников того времени – что-то в прессе регулярно прописывалось, просто самым регулярным образом.

Реми Майснер. Нет, опять же, вот к нему там чудом попал неуничтоженный экземпляр книги Крыленко. К нам тоже он…

Клим Жуков. Ко мне он тоже попал чудом.

Реми Майснер. Тоже попал, да, причём вот тот экземпляр, который ко мне попал, он из Ленинской библиотеки, так что я так думаю, что он неуничтоженный там так и лежал с тех времён.

Клим Жуков. А там враги народа сидят до сих пор, в Ленинке.

Реми Майснер. Да, просто его потом переиздавали в 1960-е, но оттуда очень много интересного почему-то вырезали – дело финских коммунистов, там, про самоубийство инженера Ольденборгера… Так что мы нашли прямо вот именно ту самую книжечку.

Клим Жуков. Я Крыленко книжку брал в своё время, когда мне было интересно, в Публичке питерской – что-то он там тоже был, причём было старое издание.

Реми Майснер. Да, неуничтоженный. И чего его уничтожать-то, господи?! На самом деле, мы просто удивимся, какой, оказывается, был у нас травоядный Ревтрибунал. Нет просто на самом деле удивление, у меня был лёгкий разрыв шаблона, потому что я думал, что Ревтрибунал на то и трибунал, что раз ты туда попал, то, скорее всего, там если обвинят, то, значит, вперёд ногами выйдешь. Но будем посмотреть.

Клим Жуков. Просто, опять же, я вот воспитан был всегда на славных примерах Великой Французской революции – вот там ревтрибунал, между прочим, буржуазный ревтрибурнал – вот это, я понимаю, был настоящий ревтрибунал, там… Какие там они были, во-первых, решительные, а во-вторых, какие иногда выдумщики! Это же они не сразу гильотину-то установили, например, ревтрибунал там у них практиковал такой замечательный вид социальной защиты, как привязывание к пушке, например, или связывание всех обвиняемых разом, ну там несколько человек обвиняется, их спинами друг к другу ставят, связывают проволокой и скидывают в Сену, потому что зачем стрелять-то – они же сами утопнут?

Реми Майснер. После таких ужасов капитализм просто не имеет права на существование.

Клим Жуков. Конечно, не имеет.

Реми Майснер. Ну если у него в его корне такая кровища лежит, мне кажется, всё, нет, надо распускать его как можно скорее.

Клим Жуков. Ну как минимум, Франция не имеет права на существование, уж точно совершенно.

Реми Майснер. Однозначно!

Клим Жуков. Как минимум.

Реми Майснер. Только Парижская коммуна.

Клим Жуков. Да. Нет, ну просто Французская страна должна быть расчленена на… вот смотри: там на юге Франции…

Реми Майснер. Париж как раз расчленяли же недавно, вот можно…

Клим Жуков. Во-первых, свободу Вандее – это во-первых однозначно совершенно, свободу Вандее. Как так-то?

Реми Майснер. Да, бедных крестьян, практически как Тухачевский в тамбовских лесах, вот так и там они.

Клим Жуков. Десять лет их мучили, десять лет, понимаешь!

Реми Майснер. Это ужасно – вся эта ихняя Республика построена на крови, всё, и любой человек доброй воли скажет, что нельзя такому кровавому государству существовать в принципе.

Клим Жуков. Не, ну и конечно, нужно Гасконь отделить всю – там же другие люди живут, не французы, собственно, а почему они мучаются-то во Французском государстве, гасконцы-то несчастные?

Реми Майснер. Которые ещё так угнетаемы – вон Д’Артаньяна чуть не замучили сколько раз, я сам читал – ужасно!

Клим Жуков. Да. Вот у нас, например, «Русские ведомости» нам говорят не о Д’Артаньяне, а об одном из…

Реми Майснер. А это пошли мы дела трибунальские разбирать.

Клим Жуков. …ранних судов 1918 года. «Дело «Русских Ведомостей». Этот суд, из самых первых и ранних, - суд над словом. 24 марта 1918 года эта известная «профессорская» газета напечатала статью Савинкова «С дороги».»

Реми Майснер. Всего ничего – подумаешь!

Клим Жуков. Да. «Охотнее схватили бы самого Савинкова, но дорога проклятая, где его искать? Так закрыли газету и приволокли на скамью подсудимых престарелого редактора П.В. Егорова, предложили ему объяснить: как посмел? ведь 4 месяца уже Новой Эры, пора привыкнуть! Егоров оправдывается, что статья – «видного политического деятеля, мнения которого имеют общий интерес, независимо от того, разделяются ли редакцией». Далее: он не увидел клеветы в утверждении Савинкова «не забудем что Ленин, Натансон и Кo приехали в Россию через Берлин, т.е. что немецкие власти оказали им содействие при возвращении на родину» - потому что на самом деле так и было, воюющая кайзеровская Германия помогла т. Ленину вернуться.

Восклицает Крыленко, что он и не будет вести обвинения по клевете, газету судят за попытку воздействия на умы! Не ставится в обвинение газете и фраза Савинкова: «надо быть безумцем-преступником, чтобы серьезно утверждать, что международный пролетариат нас поддержит» - потому что он ведь нас еще поддержит...

За попытку же воздействия на умы приговор: газету, издаваемую с 1864 г., перенесшую все немыслимые реакции – Лорис-Меликова, Победоносцева, Столыпина, Кассо и кого там еще – закрыть навсегда! А редактору Егорову... стыдно сказать, как в какой-то Греции... три месяца одиночки. (Не так стыдно, если подумать: ведь это только 18-й год! ведь если выживет старик – опять же посадят, и сколько раз еще посадят!)»

Реми Майснер. Да, ну вот тут Солженицын, видишь, уже не фантазирует, а прост берёт реальное дело и излагает очень, так сказать, тенденциозно. Т.е. это нормально было, да, в 1918 году Савинкова, который на Дону там с генералами войска собирает, теракты устраивает, нормально его статью ставить? Что там во врангелевском Крыму-то было со свободой слова? Там не заморачивались – трибуналы какие-то, суды какие-то устраивать, там Верховный главнокомандующий писал указ: «Газету закрыть».

Клим Жуков. Так и было.

Реми Майснер. Всё, и на этом всё заканчивалось. А один редактор, когда его в контрразведку повезли, этого «Донского вестника», он же застрелиться пытался по дороге – так ему не хотелось в контрразведку.

Клим Жуков. Ну потому что все были наслышаны, как там здорово, в контрразведке.

Реми Майснер. Да-да, что он матросика какого-то попросил: «Принеси мне ствол, братан, не хочу…» Да, вот действительно, а тут что-то они развели какое-то – судят, разбираются… А между прочим, статейка-то непростая, а видишь, там Солженицын одну фразу припомнил – про то, что они через Германию ехали, и что, мол, клеветы в этом редактор не увидел – так там это же и развивалось, эта фраза-то, просто Солженицын её оборвал почему-то на самом интересном месте, потому что дальше-то Савинков делает вывод, что значит, какие-то услуги они обещали оказывать, потому что кто же вас без услуг-то пропустит? И это клевета – какие услуги нужны были от Ленина кайзеру-то? Им нужно было, чтобы против войны Ленин агитировал, а он против войны агитировал до того, как война ещё началась.

Клим Жуков. Именно так.

Реми Майснер. И между прочим, там всё время войны он беспрерывно срался со всеми соратниками, которые вдруг начинали агитировать за войну. Любой, кто там начинал, что нет, давайте Отечество защищать, он сразу всё – он оппортунист. И об этой позиции Ленина было известно, ну да, поэтому его пропустили через Германию. Точно так же те, кто за войну агитировал, их через Германию, понятно, не пропустили, а там было ещё изрядное количество эмигрантов, которые были политэмигранты, и даже социалисты, но при этом были за войну, так они въезжали – кто через Англию, кто ещё через что-нибудь. А что – их сразу всех в английские шпионы записать тогда?

Клим Жуков. Не, ну во-первых, конечно, в английские, потому что нам товарищ Стариков не даст соврать, что все, кто в Лондоне живёт, все живут не просто так, потому что просто так в Лондоне ничего не происходит.

Реми Майснер. Да, вот Солженицын тасовался по тем местам – это явно какой-то нездоровый…

Клим Жуков. По поводу Ленина – ну сейчас-то уже стыдно обо всём этом говорить, господи, потому что немцы-то куда Ленина пропускали – они его в Швецию пропускали. Куда он поедет после Швеции – ну это же конкретно ему в голову не заглянешь. Вот есть нейтральная страна Швейцария, есть нейтральная страна Швеция – проезжай.

Реми Майснер. Нет, ну они как бы понимали – там разговор-то был, что «может, мы вам ещё денег дадим», потому что все понимали, куда кто едет, их это устраивало. Не, ну почему – все знали, что он против войны, значит, он приедет… ну как бы, единственное, что их интересовало: не поменял он свою позицию, не начнёт он там теперь за войну до победного конца кричать? А, нет – ну пусть едет, конечно. И что тут такого? Ну, объективно в этот момент вся страна хочет войну заканчивать, и немцам как раз того же самого охота, ну так получилось – совпали интересы временно, на секундочку. У других интересы были, чтобы Россия дальше воевала, у них объективные интересы совпадали с английскими, с французскими буржуями. Т.е. чем, собственно говоря, английские и французские буржуи лучше немецких, не сильно понятно?

Клим Жуков. Ну только в том смысле, что они были нам, якобы, тогда союзники.

Реми Майснер. Да, замечательные союзники, которые сразу после февраля начали конференции АНТАНТовские без представителя России проводить. Что характерно, им тоже было, действительно, неловко – они там уже делили на сферы влияния своего союзника, и как-то это делать прямо в присутствии представителя…

Клим Жуков. …союзника, ещё и приглашать туда.

Реми Майснер. Нет, они же очень уважали наших зарубежных партнёров, так что он бы и сидел, пожалуй, и кивал бы ещё. Они и возмущались-то, кстати говоря, больше тем, что «а чего нас туда не пускают? Мы, может, что-нибудь хорошее подсказали бы». Так что кто там чей шпион… Нет, факт в том, что во врангелевском Крыму, представь, в какой-нибудь газете напечатали бы статью Ленина.

Клим Жуков. Да, кстати, а почему нет? Гласность же.

Реми Майснер. А когда спросили, почему, сказать: «А необязательно же мнение редакции разделяется. Ленин же – крупный политический деятель, вот мы думаем, что нашему читателю будет интересна его позицию узнать – про то, что вы все французские шпионы, агенты империализма все».

Клим Жуков. Ну Врангель-то вообще на английском мега-линкоре приехал, он-то точно английский шпион, по такой логике, потому что ведь это же…

Реми Майснер. Да, странно… Нет, если бы они его в вагоне закрытом прислали – это да.

Клим Жуков. Это не немцы же его пропустили через свою территорию, а прямо из Константинополя на «Императоре Индии» прикатил.

Реми Майснер. Между прочим, они вон Дроздовского знаменитого пропустили, немцы как раз, у него там, по-моему, в дневничке его даже: «Да, на пути немцы встретились: «Мы большевиков идём бить» - они: «О,я-я, давайте, проходите тогда, по такому случаю».» - это немцы их впустили бить своих шпионов собственных? Какие-то неразумные немцы.

Так, чего там ещё-то с этим редактором там Солж-то ляпнул? Я уже забыл, что там ещё вкусненького?

Клим Жуков. Ну, его посадили на три месяца «одиночки».

Реми Майснер. Да-да, газету закрыли. Ой, пережила она там все страшные реакции, да, эта буржуазная газета – как странно, ой-ой-ой! Какая тогда была свобода! Как будто рядом с ней там «Искра» точно так же легально выходила.

Клим Жуков. О да, конечно, «Искра» там тоже пережила все реакции.

Реми Майснер. Интересно, а когда «Правду» громили летом 1917-го?

Клим Жуков. Это можно.

Реми Майснер. Не заморачивались, кстати говоря, с судом-то, там сначала пришли и разгромили всё, а потом уже там начали в розыск объявлять, и туда, и сюда… Ленин, между прочим, это им припоминал в 1918-ом-то, что «ребята, вы очень быстро забыли, как вы тем же самым занимались всего год назад. Вы что же это? А теперь, когда то же самое по отношению к вам, вы как в том анекдоте: «А нас-то за что?» Вот за то как раз – вы против нашего класса боретесь, вот вам за это. Как вы думали?».

Это очень хороший, я не помню, старый фильм – «Депутат Балтики», что ли? Там вот момент – там тоже какую-то газету буржуйскую пришли закрывать за эти, за выпады, как раз вот про то, что там написали – что Ленин шпион, а там объясняют, что «вот, ребята, там ошибка просто, опечатка, там в заголовке должно быть: «Ленин шпион?» (вопросительный знак), а вот ошиблись…»

Клим Жуков. И набрали восклицательный.

Реми Майснер. …«и получилось, да, вот так». Им хороший вопрос там задают товарищи: «Ребята, хорошо, ошиблись – а у вас когда-нибудь были опечатки в пользу советской власти? Чего у вас как ни опечатка, то обязательно против советской власти?» Вот так и тут. Крыленко, кстати, хороший вопрос задаёт: «А вы, значит, вообще на страницах своей газеты всем даёте, да, слово, крупным политическим деятелям? Вот Савинков у вас – а Ленина у вас когда там чего было в последний раз целых две полосы статья?» И Солженицын почему-то пишет, что за клевету им не предъявляют – им предъявляют за клевету, как раз им предъявляют, именно что нашли вот в этих фразах клевету. Мало того – ему и «одиночку» дали как раз, вот эти три месяца, именно потому что там клевета была, а не за сам факт, что статью напечатали. За то, что статью напечатали, там газету закрыли, а за то, что клевета, вот посиди – будешь знать, как распространять. Вы же, блин, если вы такие все буржуазные законники, так вы же должны знать, что пока Ленина судом не осудят, за шпионаж, его нельзя в газете называть шпионом. Вы же кричите, что вот это у вас основной принцип, что так должно быть по-честному – ну чего же у вас честность-то вся в одну сторону?

Клим Жуков. А Ленина, что характерно, осудить не смогли при Временном правительстве, хотя на дело бросили очень толковые кадры.

Реми Майснер. Толковые кадры, не толковые, а если ничего нет, то ничего ты и не найдёшь, какая бы у тебя там лупа ни была огромная. Что они там нашли – вон единственное, что пара провокаторов какую-то дичь дикую несли про то, что им там в лагере немецкая разведка рассказывала, что у нас тут агент Ленин, и Парвус со своей коммерцией, где просто...

Клим Жуков. С замечательной коммерцией.

Реми Майснер. Да, из чего там вытекает, что там о каких-то подпольных делах речь идёт, непонятно? Что получается: взял настоящее дело, извратил полностью суть, т.е. какие-то странные недомолвки… О чём он говорит – что нужно было печатать что ли статью Савинкова?

Клим Жуков. Не, ну воздействие на умы – это правда, это же в самом деле, это пропаганда, вражеская пропаганда прямая.

Реми Майснер. Просто фишка то в чём – что они вот эту свою попытку очень односторонне повлиять на умы пытаются выдавать, что «мы за свободу слова», на что вот опять же Крыленко отлично и сказал, что печатайте тогда и Ленина – полоса Савинкова, полоса Ленина. А то что же это вы?

Клим Жуков. Какая-то у вас односторонняя свобода слова.

Реми Майснер. Да, односторонняя свобода слова-то – непонятно, почему это надо так? Ну и всё, да, пора эти буржуазные газеты закрывать. Собственно говоря, вон и так 1918-ый год уже.

Клим Жуков. Это же начало войны уже фактически, Гражданской.

Реми Майснер. Савинков да, Савинкова сейчас чего искать, он скоро сам найдётся как раз через несколько месяцев в Ярославле, когда он там совместно с черносотенными боевичками вырежет весь Совет, к чёртовой матери. И вот такого человека, конечно, надо печатать его рассуждения про то, какой Ленин немецкий шпион. Ну ладно, поехали дальше.

Клим Жуков. А вот там интересное «дело трех следователей московского ревтрибунала. (апрель 1918 г.)».

Реми Майснер. Да, и Солженицын, кстати, очень странно перетасовал вот эти дела, они у него не в том порядке идут, в каком они в книжке, а в каком-то произвольном, причём по какому принципу – я не очень понял. Т.е. вот это вот «трое из трибунала» - это предпоследнее там дело, на самом деле, по книжке, а у него идёт вторым почему-то.

Клим Жуков. «В этом процессе интересно, что все свидетели, начиная со злополучной жены, стараются давать показания в пользу подсудимых и смазывать обвинение (что невозможно на процессе политическом!)».

Реми Майснер. А, там начала, что ли, нет – там суть-то дела в том, что попались три следователя ревтрибунала на взяточничестве, вымогательстве и должностных всяческих нехороших преступлениях. Уж чего тут Солженицыну не нравится, непонятно, он как раз всё рассказывал нам в позапрошлой, по-моему, главе, что всё раз ты там в системе, значит, ты неподсудный, и никто тебя не тронет, туда-сюда – тут, оказывается, вон ещё как трогают!

Клим Жуков. Да, причём прямо уже в 1918-ом.

Реми Майснер. Да, и вот Крыленко обращает внимание, что свидетели побаиваются показания давать.

Клим Жуков. «Крыленко объясняет так: это из обывательских соображений, они чувствуют себя чужими нашему Революционному Трибуналу. (Мы же осмелимся обывательски предположить: а не научились ли свидетели бояться за полгода диктатуры пролетариата? Ведь большая дерзость нужна – топить следователей ревтрибунала. А – что потом с тобой?..)»

Реми Майснер. Ну так Крыленко об этом и сказал, собственно говоря, что свидетели побаиваются давать показания, они не понимают, насколько вообще этот ревтрибунал серьёзен. Может, сейчас их возьмут и отпустят, действительно. Они ещё, собственно, не видели, как ревтрибунал со своими поступает – вот там увидят.

Клим Жуков. «Интересна и аргументация обвинителя. Ведь месяц назад подсудимые были его сподвижники, это были люди, безраздельно преданные Революции, а один из них, Лейст, был даже «суровым обвинителем, способным метать громы и молнии на всякого, кто посягнет на основы»…»

Реми Майснер. Да, что характерно: там в тексте-то Крыленко говорит, что адвокат пытается представить вот этого гражданина, как его…

Клим Жуков. Лейста.

Реми Майснер. …метателем…

Клим Жуков. …громомолний.

Реми Майснер. …да, громов и молний во врагов революции, но мы-то, типа вот, знаем, что это не так.

Клим Жуков. «И откуда искать порочащее? (ибо взятка сама по себе порочит недостаточно). А понятно, откуда: прошлое! анкета! «Если присмотреться» к этому Лейсту, то «найдутся чрезвычайно любопытные сведения». Мы заинтригованы: это давний авантюрист? Нет, но – сын профессора Московского университета! А профессор-то не простой, а такой, что за двадцать лет уцелел черезо все реакции из-за безразличия к политике! (Да ведь несмотря на реакцию и у Крыленки тоже экстерном принимали...) Удивляться ли, что сын его – двурушник? А Подгайский…»

Реми Майснер. Не, ну а собственно говоря, и что? По-моему, совершенно никчёмная ирония. Как говорили, что все эти ребята, профессорские детки, эта вся золотая молодёжь времён Российской империи и тогдашние чиновники – мы, конечно, вынуждены прибегать пока к их помощи, пока свои кадры-то не вырастили, у нас ещё все, кто 100%-но нашенские, они крестиком расписываются – что делать, вот так образование было поставлено. Приходится прибегать к их помощи, но постоянно говоря, что люди это ненадёжные, и за ними надо следить. Вот Крыленко и показывает, что вот «да, вот смотрите, как мы говорим – вот профессорский сынок, да, ну и что он там, много он принёс в наше дело благородства, честности? Чего он притащил?»

Клим Жуков. Не, ну при этом Ленин тоже почти такой же, Ленин же тоже был практически профессорский сынок.

Реми Майснер. Профессорский сынок, но Ленин-то нашенский был изначально.

Клим Жуков. Нет, я к тому, что это же ничего не значит совершенно, т.е. …

Реми Майснер. А ты знаешь, получается, как-то значит – вот что с этим, в 1930-е когда пароход «Советский Азербайджан» погиб, и выяснилось, что там вот эти благородные господа обсели всё Каспийское пароходство от и до, кого ни возьми: там начальник вооружённой охраны – бывший офицер, начальник пожарной охраны – тоже, я не помню, ну короче, много их там – и что они хорошо себя проявляют как-то? Да нет, выясняется, что вот они главные взяточники, главные раздолбаи там, ничего хорошего от них нет. Ну вот тут Крыленко тоже самое отметил – что вот профессорский сынок, мы говорили, что за ними надо следить – вот, пожалуйста…

Клим Жуков. Надо!

Реми Майснер. Вот не уследили. Нет, а что, собственно говоря, не так? Он смотрел же на начальство дореволюционное – да там напрямую любой начальник свою должность как кормушку воспринимал, так с чего бы, сколько лет-то новый строй-то у нас, с чего бы к другому-то привыкнуть? Все сразу так и думали, что «иду, чтобы там чего-то навариться».

Клим Жуков. Это же тем более, что не 1938 год, а 1918-ый.

Реми Майснер. Я и говорю – 1918-ый, да.

Клим Жуков. Это же вот год всего, там люди все буквально те же, которые напрямую вот прямо сейчас на Дону устраивают против тебя вооружённое выступление, а это их вроде как классово близкие элементы

Реми Майснер. Да, они все друг дружку знают там через одного или все друг дружке родня.

Клим Жуков. Ну учитывая, что этого классово близкого элемента было очень мало в Российской империи, они все очень тесно были переплетены.

Реми Майснер. Да, так они все и знакомы. Там простор для конспирологов – они: «О, Ленин с Керенским в одной гимназии учились!» - ёлы-палы, там была одна гимназия на очень большое количество территории, конечно, все там учились, кто рядом жил.

Клим Жуков. Не, ну так-то у нас Маннергейм с Карбышевым учились в одном училище.

Реми Майснер. Ну вот, пожалуйста, тоже.

Клим Жуков. А нет, вру, в разных – Карбышев же был инженер, а Маннергейм кавалерист, они в разных учились.

Реми Майснер. А с кем он там учился-то?

Клим Жуков. Ну обязательно с кем-нибудь учился.

Реми Майснер. Ну по-любому, однозначно. Так, чего там дальше? Вот он дальше там описывает…

Клим Жуков. «А Подгайский – сын судейского чиновника, безусловно – черносотенца, иначе как бы отец двадцать лет служил царю?» Да как можно – легко! Даже не будучи черносотенцем, вообще-то. «А сынишка тоже готовился к судебной деятельности. Но случилась революция – и шнырнул в ревтрибунал» - шнырнул!

Реми Майснер. Ну кстати, Крыленко-то так не говорил. Блин, он говорил, что после революции всех вот этих благородных расстреляли сразу же, на другой день…

Клим Жуков. А некоторых не по одному разу.

Реми Майснер. …а тут оказалось, что они в трибунале сидели.

Клим Жуков. Да, потом удивляются, как так получилось, что нужно было в 1937-ом это всё потом вычищать, если ты сам пишешь, что он же ж… так и было.

Реми Майснер. Что там с самого начала, вот да, сидела натурально всякая погань, которые притворялись нашенскими, что характерно, я же не думаю, что они там свои взгляды открыто излагали, да, в учреждении?

Клим Жуков. Ну они же, видимо, никуда их и не дели, свои эти взгляды, в большой части своей. Да: «Шнырнул в ревтрибунал. Еще вчера это рисовалось благородно, но теперь это отвратительно!»

Реми Майснер. Так я ещё говорю: не рисовался благородным, там сразу и говорили, что за ними надо следить, желательно вообще комиссара к каждому приставить, чтобы вообще за каждым шагом пас.

Клим Жуков. Ну опять же, это не мы придумали, это мы собезьянничали очень, абсолютно правильную меру с французов, которые именно комиссаров и именно приставляли ко всем бывшим.

Реми Майснер. Собственно, они название и придумали.

Клим Жуков. Именно это их и практика, и название, и термин, и всё, что угодно.

«Гнуснее же их обоих, конечно, - Гугель. Он был издателем – и что же предлагал рабочим и крестьянам в качестве умственной пищи? – он «питал широкие массы недоброкачественной литературой», не Марксом, а книгами буржуазных профессоров с мировыми именами (тех профессоров мы тоже вскоре встретим на скамье подсудимых).

Гневается и диву даётся Крыленко – что за людишки пролезли в трибунал? (Недоумеваем и мы: из кого ж состоят рабоче-крестьянские трибуналы? почему пролетариат поручил разить своих врагов именно такой публике?)

А уж адвокат Грин, «свой человек» в следственной комиссии, который кого угодно может освободить – это «типичный представитель той разновидности человеческой породы, которую Маркс назвал пиявками капиталистического строя» и куда входят кроме всех адвокатов еще все жандармы, священники и... нотариусы...»

Реми Майснер. Да, смеётся Солженицын, что нотариусы… типа, нотариусы не пиявки, на самом деле.

Клим Жуков. Нет, конечно.

Реми Майснер. Они безумно, безумно нужные! Безумно нужно каждое, любое своё движение сразу идти и за 2-3 рубля оформлять. Человек сидит там, подписи ставит – как хорошо! Ни разу не пиявка, вот его убрать, сразу… он очень важная, на самом деле, деталь организма, как почка или какая-нибудь печёнка, сразу всё зачахнет.

Клим Жуков. Нотариус – это отличная профессия, кстати говоря. Ну там единственное, конечно, что в буржуазных условиях на нотариусе ответственность большая, потому что ему: вот тебе два документа, вот сверь до буквы – точно всё одинаково? Ну раз точно, тогда шлёпай печать, вот тебе 2 рубля или, там, 3.

Реми Майснер. Нет, вот тебе 2 рубля, клиент тебе даст, на самом деле.

Клим Жуков. Ну клиент и даст, конечно.

Реми Майснер. Клиент и даст, вот – а там это и имелось в виду, что мало того, что тебя буржуй напарил, блин… У Маркса-то: мало того, что тебя буржуй напарил с зарплатой – ты за день на 100 рублей наточил болтов, а получил 10 рублей всего, так и мало того – ещё на 10 рублей там столько претендентов: сразу домовладельцу дай, юристу дай, нотариусу дай, тому дай тому дай – короче, блин, так деньги и кончились последние.

Гугель – это адвокат… это, нет, издатель Гугель. Вот смотри, в те времена ещё Гугель некачественной пищей питал…

Клим Жуков. Гугл – да, кстати.

Реми Майснер. …умы молодёжи – традиции.

Клим Жуков. Традиции!

Реми Майснер. Да, стабильность – признак качества. Да, непонятно, что там, собственно, Солжу в данном конкретном деле не нравилось? Там конкретно три очень нехороших человека, по ходу, себе на постоянную основу поставили, у них адвокат Грин, ну как, собственно, оно и сейчас делается: приставляют своего адвоката, говорит: «Неси деньги, и всё уладят тебе».

Клим Жуков. Хорошая кормушка.

Реми Майснер. Да, нормальная кормушка, вот они там и кормились с неё, пока не спалились. Спалились – там, насколько я помню, грузинского спекулянта какого-то взяли, начали с жены тянуть аж 600 тысяч.

Клим Жуков. Ух!

Реми Майснер. Да, потом, правда, скинули – что хрен с ним, 250, ну хрен с ним – неси 60. Типа, в оконцовке она 60 согласилась нести, но побоялась этого адвоката, он, видать, такой был шельмец явный, и она своего адвоката взяла, ему это дело поручила – вот он, по ходу, всех-то и спалил.

Клим Жуков. Да?

Реми Майснер. И вот они спалились, да, и что там ещё что-нибудь пишет про них Солж-то?

Клим Жуков. Нет, всё.

Реми Майснер. Всё? А тогда я, значит, так расскажу: им трибунал по оконцовке выписал что-то совершенно какой-то смешной срок – по полгода тюрьмы и, типа 5 лет запрета занимать ответственные должности.

Клим Жуков. А, т.е. через 5 лет нормально, можно?

Реми Майснер. Да, через 5 лет можно, и полгода тюрьмы, что просто смешно, притом, что Крыленко, если я не ошибаюсь, просил расстрела – это к вопросу о том, как там замечательно совпадают, как он же говорил, что там совпадает всегда приговор с тем, что прокурор требует: прокурор требует расстрел, эти дают… Нет, можно сказать, что это своим, но вот Крыленко включил принципиальность реально, опротестовал приговор, и им в оконцовке дали по «десяточке» на душу населения – очень хорошо! И адвокату Грину чуть-чуть поменьше.

Клим Жуков. Ну вообще-то, конечно, это же не просто преступление уголовное, хотя, конечно, и оно тоже, а вот в тех условиях это прямой подрыв революционной законности и вообще революционного авторитета.

Реми Майснер. А об этом Крыленко говорит. Тебе надо было обвинителем там быть, на ревтрибунале. Крыленко именно это и говорит, что «вы, гады, хуже вообще всех негодяев-буржуёв, помещиков и генералов».

Клим Жуков. Эти – прямые враги…

Реми Майснер. Да, «потому что вы подрываете самое основное – доверие населения к советской власти. И мне рассказывают, что это дело не политическое – взятка, а в данной ситуации оно пипец, какое политическое.

Клим Жуков. У нас потом была такая 58-ая статья, которая очень точно описывала, какой круг преступлений она считает контрреволюционными. Туда внезапно оказалась включена масса уголовных преступлений, которые, да, это же в самом деле контрреволюция, подумаешь, что ты уголовное преступление совершил, не имея в виду никакой политики – а действовал-то ты в политическом поле, поэтому будь добр на особых условиях в суд поступить.

Реми Майснер. Да, ну в общем, вот тут принципиальный Крыленко, Солж почему-то над этой его принципиальностью глумится.

Клим Жуков. Хотя непонятно – вроде там всё по базе, даже исходя из изложенного Солженицыным

Реми Майснер. Я вообще не знаю, он должен быть доволен, как бы: нехорошие сатрапы и душители свободы спалились, с ними всё чётко сделали. Пошло всё нечётко, но тут прокурор вступился и всё сделал нормально. Ну что, им по «десятке» всё-таки дали, а не расстрел.

Клим Жуков. Странно очень.

Реми Майснер. Ну это странно, пока ты не почитаешь дело какого-нибудь Тактического центра или Главтопа по вредителям, по взяточникам и инженерам – ну просто после таких приговоров, которые там, потом своим давать расстрел – какой-то лютый перебор. Но расстрел будет по следующему как раз делу, потому что дальше Солж…

Клим Жуков. Дело Косарева.

Реми Майснер. …да, поставил дело Косарева – это тоже взяточник и коррупционер, но уже из ЧК, причём не просто из ЧК, а из контрольно-ревизионной комиссии в ЧК, которая могла там расследовать всех кроме Президиума, т.е. кроме Дзержинского самого, ко всем остальным могли с ноги двери открывать. И выяснилось, что и там тоже окопались нехорошие ребята. Прошу.

Клим Жуков. «…создалась на трибунале такая обстановка, что Дзержинский вынужден был сказать: «У меня на секунду возникла мысль, не падает ли гражданин Косырев жертвой политических страстей, которые в последнее время разгорелись вокруг Чрезвычайной Комиссии?»

Реми Майснер. А Феликс Эдмундович что имел в виду: тогда как раз шла дискуссия по поводу того, нужна ещё ЧК-то или пора что-нибудь уже сделать менее чрезвычайное из неё? Нет, как бы понятно было, что делать это надо рано или поздно, но весь вопрос стоял в том – прямо сейчас это делать или немного погодя, и он имел в виду, что да, не связано это с дискуссиями-то, не поэтому вы топите-то так? Потому что что-то я не понял, по какой причине Дзержинский к этому Косыреву испытывал сочувствие, как минимум. А то, что он там в качестве свидетеля на процессе, и Солженицын пишет, что он там расписывал, мол, замечательные качества этого Косырева, я думал: «Врёт, собака» - но нет, смотрю, у Крыленки прямо сказано, что сколько бы Дзержинский тут товарищ не расписывал, какой хороший парень этот Косырев, т.е. он на полном серьёзе за него вписался, притом что он такой персонаж явно неприятный, даже по тому, как он пытался от ответственности увильнуть, понятно. Ну, читай, товарищ.

Клим Жуков. «Спохватился Крыленко: «Я не хочу и никогда не хотел, чтобы настоящий процесс стал процессом не Косырева и Успенской, а процессом над ЧК. Этого я не только не могу хотеть, я должен всеми силами бороться против этого!» - «Во главе Чрезвычайной Комиссии были поставлены наиболее ответственные, наиболее честные и выдержанные товарищи, которые брали на себя тяжелый долг разить, хотя бы с риском совершить ошибку... За это Революция обязана сказать своё спасибо... Я подчеркиваю эту сторону для того, чтобы мне... никто не мог потом сказать: «он оказался орудием политической измены».»

Реми Майснер. Почему-то Солженицын опять же над этим моментом очень активно стебётся и как-то изображает дело так, как будто там суть в том, что Крыленко адски перепугался, что, видишь, его Дзержинский там так застращал.

Клим Жуков. Заругал.

Реми Майснер. Да, и что он, значит, поспешно включил заднюю. Ну так, опять же, это простая политкорректность – обязательно надо сказать. Когда в буржуазном государстве процессы идут над полицейскими, очень часто там такой оборот, что мы знаем, какая у нас хорошая полиция, какая она нужная, какие они все герои, как они ночи не спят, чтобы мы спокойно спали, но… - и дальше идёт, что вот данный конкретный гражданин наоборот ряды позорит, о чём Крыленко и говорит. Далее.

Клим Жуков. «Диалектика, куда ни ткни! И вырывается у Крыленки: «Ревтрибунал призывается стать на смену чрезвычайным комиссиям». Он, впрочем, «должен быть... не менее страшным в смысле осуществления системы устрашения, террора и угрозы, чем была Чрезвычайная Комиссия». Была?.. Да он её уже похоронил?!.. Позвольте, вы – на смену, а куда же чекистам? Грозные дни! Поспешишь и свидетелем в длинной до пят шинели».

Реми Майснер. Т.е. из вот этих вот дискуссий о продлении полномочий ЧК делается неизвестно что. Понятное дело, что на смену ЧК должно было…

Клим Жуков. Она же Чрезвычайная.

Реми Майснер. ЧК – да, у неё в названии прямо написано, что она чрезвычайная. Т.е. у нас только вопрос: всё, у нас чрезвычайное положение в стране закончилось уже или нет? И причём тут процесс этого взяточника, непонятно.

Клим Жуков. Непонятно.

Реми Майснер. Да, с этого взяточника насколько я, опять же, понял, потому что я думаю: если бы Дзержинский что-то по сути говорил помимо того, что это хороший парень, то Крыленко уж непременно это упомянул бы в своей речи, но поскольку не упомянул. видимо других аргументов у Ф.Э. не было. Насколько я понимаю, он только и сказал, что я его, мол, знаю – никакой он там не враг, будьте с ним помягче. Т.е. видимо, на личном это и было завязано, а тут изображают, что вот, что ревтрибунал на смену… Ну понятно, на смену. А куда чекистам? Ну, в ГПУ, или как там назовут.

Клим Жуков. Или ты вечный чекист, что ли, теперь? Это как Временное правительство – оно же временное, потому что оно на время. Точно так же и ЧК.

Реми Майснер. Ну да, из названия, как бы, следует.

Клим Жуков. «…разбирательство осложнялось тем, что отвратительно вела себя негодница Успенская».

Реми Майснер. А это вот момент: Успенская – да, ураганная мадама, внештатный, типа, сотрудник ЧК. Ну по ходу, у них, как у этих ревтрибунальцев, была своя бригада такая дружная, сколоченная: пара заседателей, адвокат, пара нотариусов, ну чтобы всё по зелёной делать. Вот тут, значит, у этого Косырева и компании была вот эта гражданка Успенская, очень, насколько я понимаю, симпатичная мадам, при этом ещё очень наглая, дерзкая, натуральная такая шантажистка-мошенница, прямо в лучших традициях, Сонька Золотая Ручка. Ну т.е. просто даже там эпизод описывается: она случайно там какого-то купца в трамвае встречает, случайно он там заикается, что у какого-то знакомого проблемы, что опломбировали магазин, как бы пломбы снять – и она ему так красиво рассказала, что она порешает вопрос, что он ей тысячу рублей прямо там в трамвае и дал, и потом ещё занёс, по-моему, раза три по столько же. Т.е. ты вот так первому встречному выдашь?

Клим Жуков. Я – вряд ли.

Реми Майснер. Ну вот я и говорю, а тут купец – тоже, знаешь, не полный же лох. Я думаю, что приболтать могла мадама, очень страшная и опасная мадама. И вот там дальше рассказывает Солж.

Клим Жуков. Да: «…отвратительно вела себя негодница Успенская. Даже со скамьи подсудимых она «забросала грязью» и других видных чекистов, не затронутых процессом, и даже самого товарища Петерса! (Оказывается, она использовала его имя в своих шантажных операциях; она уже запросто сиживала у Петерса в кабинете при его разговорах с другими разведчиками.) Теперь она намекает на какое-то тёмное дореволюционное прошлое т. Петерса в Риге. Вот какая змея выросла из неё за 8 месяцев…»

Реми Майснер. Она не намекала, что характерно, она там ляпнула в том духе, что вот «как-то видела я, что у товарища Петерса там сидел какой-то другой товарищ, англичанин, и они говорили про то, что они до революции вместе служили в «охранке»» - ну т.е. хрен его знает, кто там где служил, но мне что-то сдаётся, что не стал бы Петерс это обсуждать при малознакомых гражданках, какие бы они там ни были агенты, уж точно не стал бы он рассказывать, что он там в «охранке» делал. Ну т.е. это просто натурально попытка оклеветать человека была. Нехорошая эта Успенская, действительно.

Клим Жуков. «Тут Крыленко вполне сомкнулся с мнением чекистов: «пока не установится прочный строй, а до этого еще далеко... в интересах Революции... – нет и не может быть никакого другого приговора для гражданки Успенской, кроме уничтожения её. Не расстрела, так и сказал: уничтожения! да ведь девчонка-то молоденькая, гражданин Крыленко! Ну, дайте ей десятку, ну – четвертную, к тому-то времени строй уже будет прочный? Увы: «Другого ответа нет и не может быть в интересах общества и Революции -- и иначе нельзя ставить вопроса. Никакое изолирование в данном случае не принесет плодов!» Вот насолила... Значит, знает много...»

Реми Майснер. Причём тут, что она много знает? Вот я говорю: как будто Солженицын другую какую-то книжечку читал, с другими какими-то делами. Там про Успенскую Крыленко долго раскидывает, что это профессиональная уголовница, ей всего 22 года, но она, по ходу…

Клим Жуков. А уже такая прошаренная.

Реми Майснер. …но по жизни она определилась уже надёжно, что вы гляньте – она уже в партии состоит, она не только в ЧК пролезла, у неё уже партбилет. И он ей, как я понял, её там по теории погонял немножечко на суде: «Ну что, какая ты коммунистка? Ну-ка расскажи нам три источника и три составные части…» Она говорит: «Не знаю, что это такое». Ну т.е. он говорит: «Я ей простейшие политические вопросы задавал, и стало совершенно понятно, что она в политике не разбирается вообще – а зачем она тогда пошла в партию?»

Клим Жуков. Понятно, зачем.

Реми Майснер. Понятно, зачем – заниматься вымогательством. И спрашивается: а на работу она пойдёт? Вот она пойдёт куда-нибудь на зарплату в 500 рублей, если она может вот так вот – поговорила разок в трамвае, и раз – тысяча на руки. Зачем ей работать, граждане? И исправляться она, насколько я понимаю, не собирается, она в суде никаких признаков даже раскаяния не выказывает. И да, Крыленко много так шумел, у него на всех процессах там: «Расстрелять, уничтожить, туда-сюда…» Ну там же приговоры-то пишутся в конце, т.е. Солженицын должен был прочитать, что ни «десятку» ей дали, не «четвертную» - ей дали 5 лет.

Клим Жуков. Всего!

Реми Майснер. Да, т.е. меньше, чем он ей там предлагает. А он, опять же ты же помнишь, он в начале нам сказал, что там приговоры обычно совпадали с тем, что требует обвинитель.

Клим Жуков. Конечно-конечно! Удивительно совпадают.

Реми Майснер. Т.е. он нам пытается сказать, что её расстреляли, причём ещё как хитро: он прямо не говорит, чтобы если что – его не поймали на вранье, но мы как бы должны это понять, если что – мы и виноваты: «Кто виноват, если ты неправильно меня понял?»

Клим Жуков. Ну да, потому что за «четвертной», а Солженицын явно намекает, что «четвертной» ей не дали, а дали что-то другое, вот за «четвертной» возможен только расстрел.

Реми Майснер. Нет, ну он и говорит: «Хотя бы 25, ну что же сразу расстрел-то?»

Клим Жуков. Я же и говорю, т.е. дальше можно уже прямым текстом не писать – и так всё ясно. Дальше у нас «дело церковников».

Реми Майснер. А да, про Косырева-то надо закончить – что Косыреву… тоже его там… ну короче, включил принципиальность с Косыревым Крыленко до упора, добился расстрела, т.е. это вот его расстреляли. Он кассацию написал, но расстреляли всё равно. Успенской дали «пятёрочку». Ну там могу… очень, судя по всему, мрачный тип…

Клим Жуков. Ну Косырева-то правильно расстреляли, откровенно говоря.

Реми Майснер. …судимый до революции, прямо как студент Раскольников, за убийство старушки с целью грабежа.

Клим Жуков. Ничего себе.

Реми Майснер. Да, т.е. такой. Это, как бы, показатель, что вот… как в прошлой там сказали, что не авантюрист, а профессорский сынок, типа, вон что натворил у нас – а тут вот, видишь, выясняется, что авантюрист тоже ничего хорошего, короче. В том обществе что авантюристы, что профессорские сынки – все…

Клим Жуков. Одно и то же.

Реми Майснер. …на одно заточены, да. Но там интересно что: интересно, что этот Косырев сблокировался со своими этими братьями по разуму, единомышленниками, которые тоже хотели очень сильно от революции – красивые кареты, чтобы девочек там полный салон и шампанского ящик.

Клим Жуков. Не, ну в конце концов оборотистый человек и при революции устроится, чего уж там.

Реми Майснер. Ну вот-вот, базара нет, вы устраивайтесь, но они-то устроились в контрольно-ревизионной комиссии ВЧК – это вообще выше практически некуда, выше только вот прямо в кресло Феликса сесть, вот будет выше. Т.е. ничего себе, какие ребята. И судя по всему, видишь, какой обаяшка, если Ф.Э. аж, который вообще своей проницательностью был славен, ну он его пытался всячески, по крайней мере, от расстрела отмазать. Это что ж там такое было-то? Мне даже любопытно стало, вот тут мне самому захотелось почитать, что ж там такое Феликс говорил-то – откуда он его вообще знает и какие у них были общие дела? Потому что пересекаться они так-то особо не могли – тот вообще в ЧК не так давно был, сначала по продовольствию, там наворовал…

Клим Жуков. Хорошее место – на хлеборезке-то.

Реми Майснер. Да, там сначала хлебушек, потом сахарок, потом лекарства – как у Корейко, короче, и везде он в шоколаде, только Корейко – частная инициатива, а он ещё от имени партии.

Клим Жуков. С использованием государственных средств, партийных.

Реми Майснер. Да. Нехороший, короче, нехороший человек, правильно расстреляли. Но что сказал Феликс – вот загадка века. Может, когда-нибудь прочитаем, где-нибудь найдём. Ладно, поехали дальше – следующее дельце.

Клим Жуков. Дело «церковников» - 11-16 января 1920 г. «Дело «церковников» займет по мнению Крыленки «соответствующее место в анналах русской революции». То-то Косырева за один день свернули, а этих мыкали пять дней.

Вот основные подсудимые: А. Д. Самарин (известное в России лицо, бывший обер-прокурор Синода, старатель освобождения церкви от царской власти, враг Распутина…»

Реми Майснер. Как-как? Старатель?

Клим Жуков. «Старатель освобождения церкви от царской власти».

Реми Майснер. Опять придумывает словечко Солженицын, да. Блин, это не так работает, прямо ему объяснить. Вот Достоевский придумал словечко «стушеваться», и оно прижилось. Почему оно прижилось – да потому что там это одно словечко, которое целую ситуацию описывает – что ты пришёл на бодрячках, потом тебе причёску сбили, и ты незаметно постарался исчезнуть. Где ещё у нас было одно слово, которое столько событий сразу описывает? А тут – «старатель», блин. Это он просто берёт нормальное слово и какой-то ему ищет…

Клим Жуков. Новый смысл.

Реми Майснер. …да, дебильный синоним: вместо «сторонник», или что тут надо было сказать по контексту обычное, нормальное…

Клим Жуков. Старатель!

Реми Майснер. «Ревнитель», например. Т.е. фишка в чём: есть куча слов, которые можно заместо употребить, они лучше подойдут, поэтому оно не работает. Про Самарина, кстати, забыли ещё сказать, что он ещё и крупный помещик, между прочим.

Клим Жуков. Да, конечно.

Реми Майснер. Там Крыленко-то озвучивает: десять тысяч десятин угодья-то.

Клим Жуков. Ого!

Реми Майснер. Да-да-да.

Клим Жуков. Итак: «…старатель освобождения церкви от царской власти, враг Распутина и вышиблен им с поста; Кузнецов, профессор церковного права МГУ; московские протоиереи Успенский и Цветков. (О Цветкове сам же обвинитель: «крупный общественный деятель, быть может лучший из тех, кого могло дать духовенство, филантроп»)».

Реми Майснер. Да, и обрезал цитату, блин, там дальше на фразе: «…деятельность которого закончилась кровью». Да, ну это неважно.

Клим Жуков. «А вот их вина: они создали "Московский Совет Объединенных Приходов", а тот создал (из верующих сорока-восьмидесяти лет) добровольную охрану патриарха (конечно, безоружную), учредив в его подворье…»

Реми Майснер. Почему, кстати, написано у Солжа: «конечно, безоружную», если Крыленко говорит – вооружённую охрану?

Клим Жуков. Ну, видимо, Солженицыну виднее.

Реми Майснер. Ну, ему, видимо, виднее, но хоть бы сказал, что Крыленко говорит так, но, типа, откуда у них оружие? А то впечатление, что они изначально были – ну бригада, господи, дедушки-бабушки верующие, ой, что они вообще могут кому-либо сделать?

Клим Жуков. Не, ну в 80-то уже сложно, а в 40 – очень даже.

Реми Майснер. Зато если у тебя будут 80-летние, ты их можешь показывать любой комиссии сразу и говорить: «Да что вы, да какая банда?»

Клим Жуков. «Посмотрите на них».

Реми Майснер. «Вы на них, да, посмотрите – мы их кашкой с ложечки кормим». Что они на процессе-то и говорили – что это просто бабушки и дедушки, ребята, они просто хотели с Патриархом чаи погонять, и ему тоже вот весело, и заодно безопасность.

Клим Жуков. Да: «…учредив в его подворье постоянные дежурства с такой задачей: при опасности патриарху от властей – собирать народ набатом и по телефону, и всей толпой потом идти за патриархом, куда его повезут, и просить (вот она, контрреволюция!) Совнарком отпустить патриарха! Какая древнерусская, святорусская затея! -- по набату собраться и валить толпой с челобитьем!..» - ой, в самом деле очень скрепно.

Реми Майснер. Древнерусская – я помню: постоянно в царской России как политического судят, там толпа с челобитьем валит… Я помню, толпа с челобитьем к царю-батюшке валила…

Клим Жуков. 9 января как раз, 1905 года.

Реми Майснер. 9 января, да. Святая древнерусская какая затея, да – собрались, хоругви взяли и пошли.

Клим Жуков. С челобитьем.

Реми Майснер. Ай-ай-ай, да.

Клим Жуков. Им там чело-то и набили.

Реми Майснер. Да, я что-то не помню, чтобы их судили. Адвокат выступал перед тем, как их стрелять начали?

Клим Жуков. Нет, а чего это?

Реми Майснер. Да, прокурора тоже не припомню.

Клим Жуков. Нет, просто расстреляли. Там был и судья, и адвокат, и прокурор – был такой тогда будущий полковник Минц, вот он был, проверенный человек. Там же, опять же, был известный батальон Семёновского полка, который потом по Москве ураганил.

Реми Майснер. Демократичный.

Клим Жуков. Весьма демократичный. Вот там у них заодно и присяжные.

Реми Майснер. Кстати, под руководством сынишки того самого Трепова, которого Верочка Засулич уконтрапупила, а тут и его сыночек тоже оказался такой же замечательный человек: «патронов не жалеть», вся фигня… Вот он прямо там написал, что «если тут древнерусская какая затея затеется – толпой куда-то валить, то у меня приказ: патронов не жалеть и холостых залпов не давать! Т.е. холостые вам были вон на 9 января, там стрельнули разок холостыми – всё, больше… без предупреждения теперь стреляем.

Нет, и самое главное: если бы Солженицын, опять же, в духе эсеров начинал говорить, что вот, что царские сатрапы творили, то и эти творят – а то же он натурально про то пишет, что там была чуть ли не демократия у нас, просто монархия называлась по недоразумению, а было уже демократичнее всех демократов. А тут почему-то его то же самое возмущает. Ну так ладно, и что там они с челобитьем, значит хотели идти?

Клим Жуков. Кстати, по поводу древнерусской традиции ходить с челобитьем – давайте-ка вспомним соляной бунт…

Реми Майснер. А, да-да, кстати, тоже челобитье.

Клим Жуков. …где они с челобитьем ходили.

Реми Майснер. Медный, чумной, да-да-да, давайте вообще…

Клим Жуков. Там так челобитнули, что ой-ой-ой!

Реми Майснер. Там вообще да, у нас на Руси на самом деле власть очень нервно, агрессивно реагировала, когда какая-то неучтённая толпа куда-то с чем-то валит, если только это не крестный ход, но и крестный ход ещё тоже остановили бы и спросили: «У вас точно крестный ход? Вы точно не челобитную несёте?»

Клим Жуков. «А вот вторая вина подсудимых. По всей стране идёт опись и реквизиция церковного имущества (это уже – сверх закрытия монастырей, сверх отнятых земель и угодий, это уже о блюдах, чашах и паникадилах речь) – Совет же приходов распространял воззвание к мирянам: сопротивляться и реквизициям, бья в набат. (Да ведь естественно! Да ведь и от татар защищали храмы так же!)»

Реми Майснер. Помогало?

Клим Жуков. Нет, конечно.

Реми Майснер. Нет? И тут не помогло. Какой-то дурацкий способ – со времён татар его используют-используют, и хоть бы раз кому помогло.

Клим Жуков. Не работает и не работает.

Реми Майснер. Нет, оно, на самом деле, работало, тут Солженицын же говорит про набат, но он не говорит, что там Крыленко в одном месте говорит: 138 убитых советских работников, а в другом – 139, так что сколько там точно, я так и не понял. Ну так или иначе, короче, десятки и десятки людей были убиты в результате вот этих вот древнерусских затей с набатом, потому что по набату собирается агрессивная толпа с дрекольем, монахи там сзади подначивают, что они, мол, кощуники…

Клим Жуков. «Отстоим Православную церков!»

Реми Майснер. Они только что там в алтаре плюнули, или там туда-сюда, и в общем, в результате – вот. Их почему судят-то?

Клим Жуков. Так за подстрекательство судят, конечно же.

Реми Майснер. За подстрекательство, причём не просто вот голое подстрекательство – там уже кровь пролилась конкретная.

Клим Жуков. Подстрекательство с итогами готовыми.

Реми Майснер. Там больше ста трупов и ещё почти 70 человек – Крыленко в другом месте говорит – расстреляли вот этих зачинщиков крестьянских бунтов. Понимаешь? Там фишка была в том, что все вот эти вот пафосные Самарины, Кузнецовы, а у них там и князьёв, там, графьёв было изрядное количество в этом Совете объединённых приходов. Они как бы хитрую позицию заняли: у них там если всю эту организацию взять, то вот каждого в отдельности вроде как не за что судить: «я там где-то статейку написал», «а я просто где-то двери открыл», «а я просто где-то верёвку дёрнул – в колокол позвонил» - и вроде судить никого не за что, но, блин, 138 трупов – куда их-то девать? За них кто-то должен ответить? Он говорит: «Вот, ребята, вы действовали как банда – вы и ответите по совокупности».

Клим Жуков. Как банда.

Реми Майснер. «…по совокупности ваших действий. Т.е. вот, вы отвечать будете за эти трупы сейчас. Понятно, что вы сами булыжники не кидали». Кстати, к вопросу о булыжниках и вот этой добровольной охране из 80-летних старушек: не помню, говорил или нет, когда Шаламова обсуждали – он же тащился с этого Введенского, который глава Обновленческой церкви-то был, и он говорит: у этого Введенского было на лбу две дыры натуральные, два шрама нехреновых – это ему, значит, оба раза запустила верующая старушечка, божий одуванчик.

Клим Жуков. Ничего себе!

Реми Майснер. Взяла, да, и кинула булыжником, а он просто выходил с какой-то очередной дискуссии – ему: «Ах ты, антихрист! На!» Он залечил, ещё раз выходит – другая бабушка...

Клим Жуков. Ещё раз.

Реми Майснер. «На тебе ещё раз!»

Клим Жуков. Было бы смешно, если бы та же.

Реми Майснер. Т.е. это недооценивать… их просто тогда, я говорю не научились ещё, конечно, этих бабушек заматывать в динамит. Но, я говорю, бабушка, видишь, она и с булыжником…

Клим Жуков. Справляется.

Реми Майснер. Булыжник – оружие пролетариата, нормально, там сгодится.

Клим Жуков. Это же мы ещё не забываем, зачем эти реквизиции производились паникадил, чаш – это же всё для помощи голодающими в Поволжье и вообще для ликвидации разрухи послевоенной. Но, конечно, паникадило-то дороже, это же хуже татар, получается. Что это такое: собственную страну и собственный народ защищать от голодной смерти и восстанавливать – на это, конечно, паникадило нельзя пожертвовать, ни в коем случае.

Реми Майснер. Нет, вот что характерно – они только что ещё писали этому Временному правительству, что война – святое дело, если для войны нашей до победного конца-то понадобится, то мы и утварь всю отдадим, и кадила отдадим, да хоть золото с куполов обдерите! Вера-то наша не в паникадилах, не в куполах и не в золоте, она у нас в душе. А тут вдруг резко: нет, стоять!

Клим Жуков. Всё-таки в паникадиле.

Реми Майснер. Всё-таки в паникадиле. Нет, она в душе, но паникадило тоже не трогайте. Что характерно, это Ленин ещё писал, что, конечно, попы молодцы, такой нам козырь прямо дали в пропаганде! Что же у них ни у кого мозгов реально не хватило, чтобы подумать, что не очень сейчас хороший момент-то?

Клим Жуков. Дёргаться так-то?

Реми Майснер. Именно вот этой нашей конкретной инициативе сопротивляться. Да собственно говоря, мы уже всё – их юрлица-то всё равно лишили, у них права собственности-то нет, так что это было не лишение никакое никого никакой собственности. Да, ну так или иначе вот представь, что соберётся толпа, там каких-нибудь бедолаг из квартиры будут выкидывать пристава, а тут толпа соберётся – не троньте! Соберётся по набату – ну мне что-то сдаётся, что тоже ничего хорошего с этой толпой-то не произойдёт.

Клим Жуков. Так нет, ну это же в любом случае дойдёт до стрельбы, в толпе обязательно у кого-нибудь обрез найдётся или что-нибудь такое.

Реми Майснер. Если и не дойдёт, вообще – это какое государство позволит гражданам вот такие призывы, что сопротивляйтесь выполнению государственной воли? Ну тогда, значит, государство … если оно в себе очень неуверенное и в подвешенном состоянии, как бы, находится, а так я не знаю, кто это будет терпеть.

Клим Жуков. Ну у нас вот совсем недавно в известном городе Екатеринбурге протестовали против постройки храма, вот так вот просто люди собрались, им не понравилось это, они стали протестовать.

Реми Майснер. Это в свою очередь, да, начальству не понравилась древнерусская эта затея-то.

Клим Жуков. Да, с набатом.

Реми Майснер. Они сбежались как раз и где-то сидели, очень по-древнерусски. И по-древнерусски, кстати, с применением даже черносотенцев, насколько я помню.

Клим Жуков. Вот-вот-вот, черносотенцы были, причём такие матёрые, как надо.

Реми Майснер. Ну, хорошие, все в масках, все один к одному, здоровые – мясом кормленные, видать. Эх, хорошо, как заживём! Давай дальше.

Клим Жуков. «Были и другие подсудимые, пристёгнутые к процессу…»

Реми Майснер. Пристёгнутые!

Клим Жуков. «…пристёгнутые, чтоб хоть немного иметь обвинения: монахи и учителя Звенигорода, обвинённые по звенигородскому делу 1918 года, но почему-то полтора года не сужденные (а может быть уже разок и сужденные…)»

Реми Майснер. Господи, ему долго судят – плохо, мало судят – тоже плохо. На тебя не угодишь, Александр Исаевич! Я не знаю, как надо судить-то?

Клим Жуков. «В то лето в звенигородский монастырь явились совработники к игумену Ионе, велели выдать хранимые мощи преподобного Саввы. Совработники при этом не только курили в храме (очевидно, и в алтаре) и уж конечно не снимали шапок, но тот, который взял в руки череп Саввы, стал в него плевать, подчеркивая мнимость святости. Были и другие кощунства. Это и привело к набату, народному мятежу и убийству кого-то из совработников».

Реми Майснер. А, всё-таки упомянул. «Кого-то» - ну кого-то, господи, одного-двух…

Клим Жуков. «Остальные потом отпёрлись, что не кощунствовали и не плевали, и Крыленке достаточно их заявления. Так вот теперь судили и... этих совработников? Нет, - этих монахов».

Реми Майснер. А, т.е. совработникам, которые пришли декрет выполнять государственный и получили по голове – их ещё и надо было осудить до кучи?

Клим Жуков. Видимо, да.

Реми Майснер. Да, между прочим, касаемо этих святых черепов, в которые плевали – вот за это как раз эти учителя-то с монахом, между прочим, они там под судом-то и были, там выяснилось, что они подговаривали детишек-алтарников давать показания про плевание, про курение. А все другие свидетели показывают, что комиссия вела себя корректно.

Клим Жуков. Ну это же было в ходе кампании по вскрытию всех этих мощей.

Реми Майснер. Нет, Крыленко говорит там: ну тут получается слово против слова – эти говорят: плевали, те говорят – не плевали. А зачем им плевать-то, граждане? Они уже вытащили череп, т.е. само появление черепа вместо…

Клим Жуков. Нетленных мощей.

Реми Майснер. Да, вместо нетленных мощей, потому что церковники всем рассказывали, что нетленные мощи – они в натуре нетленные, что он, как манекен, там лежит, как Ленин в мавзолее, а тут оказалось, что там черепушка. Зачем в неё плевать-то, я не пойму?

Клим Жуков. Не, ну это же было бы нормально для деятеля другой религиозной конфессии, который хочет обидеть таким образом эту религиозную конфессию, но это же были атеисты-коммунисты, им-то зачем на это плевать, скажите, пожалуйста? Это во-первых, а во-вторых…

Реми Майснер. Они и так понимают, что ничего это не святое.

Клим Жуков. Во-вторых, плевание в алтаре на предметы культа – это то конкретно, за что бы по головке не погладили, т.е. это обвинение, а вот обвинение нужно доказывать, это не им нужно оправдываться, что «мы не плевали», этот нужно доказать, что плевали, потому что это, собственно, исходя даже из норм буржуазного права, так положено себя вести.

Реми Майснер. А доказательства у них какие: показания этих мальчиков, а мальчики на повторном допросе от показаний отказались.

Клим Жуков. Ну и всё, значит.

Реми Майснер. Да, и у них получился просто вечный шах, ну потому что те говорят: «Нет, они в первый раз правду говорили, а это вы их напугали на втором допросе». А те говорят: «Нет, это вы их на первом напугали, а тут они в себя пришли».

Клим Жуков. А мальчики-то были натурально мальчики, т.е. несовершеннолетние?

Реми Майснер. Да, там дети были.

Клим Жуков. Ну они не имеют права давать никаких показаний вообще, точнее, они показать-то могут что угодно – их показания не имеют юр.силы.

Реми Майснер. Ну фиг его знает, как оно там… тогда законов-то ещё не было толком, их ещё писали. Так или иначе это признали клеветой – плевание и прочую фигню, за что там и поплатились пара человек отдельно ещё. Что там ещё про них пишут хорошего?

Клим Жуков. А собственно, всё.

Реми Майснер. А собственно, и всё. А, ну да, т.е. вот Солженицын изложил суть дела, просто вытащил оттуда 138 трупов или 139 и получилось, что да, страшное дело: просто люди хотели собраться толпой и попросить. Он говорит: вы что дети малые, вы не знаете, какая толпа собирается по набату? Они вообще не настроены кого-то о чём-то просить. Нет, ну ладно, хорошо: совработники приехали к храму, там стоит толпа – им что, развернуться и уйти? «Мы декрет советской власти выполнять не будем, всё, вы нас уговорили,» - им сказать, или что? Или им продолжить? А если они продолжат, что толпа будет делать вот эта, уже разгорячённая, которая к тому же всякие ваши эти провокаторы бегают там в задних рядах, рассказывают, что там плевали туда, сюда, тырлы-пырлы? «Вот, - говорит, - ребята, овечек из себя не стройте, 138 трупов у вас, мы с вас за них спросим». Ну и спросили: Самарину Кузнецову расстрел, ну Крыленко опять: расстрел, расстрелять, вот прямо расстрелять-расстрелять! Ну потом взяли, заменили на заключение в лагерь до конца Гражданской войны, а это у нас 1920-ый год…

Клим Жуков. Да, ну, два года осталось.

Реми Майснер. …т.е. годик им, да, остался сидеть. Ну и что: этим, по-моему, вот как раз провокаторам, которые врали про плевание, им ещё там врезали по «пятнашке», но скостили по амнистии по пять лет, т.е. дали по десять.

Клим Жуков. Парни очень легко отделались, за подстрекательство к таким безобразиям.

Реми Майснер. Это, кстати, к вопросу о том, что как-то особо по-пристрастному к Православной церкви относились – у нас примерно в это же время католиков группу судили, и они-то не отделались нифига заменой расстрела на лагерь, там именно что вот того, кто подстрекал, что выходите, не отдавайте, туда-сюда, расстреляли.

Клим Жуков. Ну, откровенно, всё-таки народ тогда был тёмный, всё это были или действующие, или прямо вчерашние крестьяне, которые провели всю жизнь вообще под сенью этой самой Церкви, будучи абсолютно уверенными в том, что всё, что батюшка скажет, всё правильно, просто потому что он там единственный образованный человек во всём селе.

Реми Майснер. И больше спросить-то не у кого, на самом деле.

Клим Жуков. Именно так.

Реми Майснер. Были тёмные, вот натурально. Не, ну как вон, грубо говоря, эти… когда злокозненные персы Грибоедова уконтрапупили…

Клим Жуков. В Тегеране.

Реми Майснер. Та же схема: собрали толпу у церкви, муфтии тамошние накрутили её, сказали: «Всё, бегом «мочить»!» - всё, толпа побежала. Они тоже, кстати, потом объясняли: «Ой, а мы ничего там и не хотели, но толпа собралась – знаете, как бывает, когда толпа собирается?» Вот, что Крыленко и говорил: вот так и бывает, когда толпа собирается.

Клим Жуков. «Это же не мы…»

Реми Майснер. И не надо, вы не мальчики маленькие, вы должны были понимать, к чему такие вещи приведут. Ну и я считаю, спросили за 139 трупов…

Клим Жуков. Что-то очень слабо с них спросили. Очень слабо!

Реми Майснер. Вот, и это вот, что характерно, у него постоянно, только с чекистов проштрафившихся спрашивают по-серьёзному, а так мы ещё до сих пор ни одного расстрела-то так и не увидели кого-либо, кроме вот этого чекиста Косырева.

Клим Жуков. Да и как-то вообще, много просмотрев дел вот тех самых, 1918-1920 гг. – когда мне про какой-то «красный террор» рассказывают, я… Нет, конечно, он был, вопросов никаких и нет, просто его масштабы мне кажутся как-то очень сильно преувеличенными, потому что смотришь: там человек – ну прямо вражина, это же просто видно из всего, даже без материалов дела, ты просто смотришь, да чёрт возьми, на того же Петра Краснова – ну его под честное слово отпускают. Это взяли бы, поймали какого-нибудь Гейнца Гудериана и отпустили бы его обратно к Гитлеру, сказав: «Ты нам честное слово дай, что ты воевать не будешь».

Реми Майснер. Нет, это мне интересно, если бы в белогвардейскую контрразведку Дзержинский бы попал, например…

Клим Жуков. Вот, Дзержинский или Будённый.

Реми Майснер. …его отпустили бы под честное слово? Будённого, да, кого-нибудь в этом духе? Потому что вот врангелевский начальник контрразведки Климович, между прочим, как раз под ревтрибунал попал…

Клим Жуков. И работал в Госбанке потом.

Реми Майснер. Да, и потом в Госбанке работал – это притом, что он же был главный столичный… даже вообще начальником департамента полиции был одно время. Что-то не помню…

Клим Жуков. Ну в общем, известный сатрап.

Реми Майснер. Короче, это крупный полицейский чиновник.

Клим Жуков. От которого настрадались буквально за всё время.

Реми Майснер. Да, и с него даже не спросить – ничего себе: на все четыре стороны иди! Так, ещё у нас остался Тактический центр.

Клим Жуков. Так точно, Солженицын пишет следующее: «Голосом, еще не охрипшим в начале страстной речи, весь осветлённый классовым анализом, поведывает нам верховный обвинитель, что кроме помещиков и капиталистов «существовал и продолжает существовать еще один общественный слой, над социальным бытием которого давно задумываются представители революционного социализма. Этот слой – так называемой интеллигенции... В этом процессе мы будем иметь дело с судом истории над деятельностью русской интеллигенции» и с судом революции над ней» - это такая у них цитата, у Солженицына

Реми Майснер. Ну да. То, что там имеется в виду либеральная интеллигенция – это как бы неважно, просто интеллигенция.

Клим Жуков. Вся интеллигенция.

Реми Майснер. Вся интеллигенция, да. Ленин, например, видный интеллигент.

Клим Жуков. Например.

Реми Майснер. Да, вот его сразу…

Клим Жуков. Или, кстати, Луначарский – ещё один видный интеллигент.

Реми Майснер. Луначарский, да полно вообще.

Клим Жуков. Крупская.

Реми Майснер. Да, всех разогнать, все интеллигенты! Это любимая же тема у него, у него же это сквозное идёт – что хотели уничтожить интеллигенцию.

Клим Жуков. Странно, почему не уничтожили, потому что большевики…

Реми Майснер. Потому что наши большевики – они же тупые коммуняки, у них руки кривые, они за что ни возьмутся, всё криво, даже интеллигентов уничтожить не могут нормально.

Клим Жуков. Просто обычно, если судить по словам Солженицына, большевики всё делали плохо, но если всерьёз собирались кого-то извести, ну там вот, например, у нас же крестьянства вообще не осталось, 15 миллионов мужиков полноводной рекой…

Реми Майснер. Утекло между пальцев.

Клим Жуков. …утекло в Сибирь, и естественно, все умерли. А интеллигентов гораздо меньше было, чем 15 миллионов, чего их там было не извести?

Реми Майснер. Ну вот изводили. Вот почитаем, как изводили.

Клим Жуков. «Специальная узость нашего исследования не даёт возможности охватить, как же именно ЗАДУМЫВАЛИСЬ представители революционного социализма над судьбой так называемой интеллигенции и что же именно они для неё надумали? Однако, нас утешает, что материалы эти опубликованы, всем доступны и могут быть собраны с подробностью. Поэтому лишь для ясности в Республике напомним мнение Председателя Совета Народных Комиссаров, когда все эти трибунальские заседания происходят.

В письме Горькому 15 сентября 1919 г. Владимир Ильич отвечает на хлопоты Горького по поводу арестов интеллигенции и об основной массе тогдашней русской интеллигенции («околокадетской») пишет: «на деле это не мозг нации, а говно».» - опять это всплывает, вообще. «В другой раз он говорит Горькому: «это её (интеллигенции) будет вина, если мы разобьём слишком много горшков». Если она ищет справедливости – почему она не идет к нам?.. «Мне от интеллигенции и попала пуля» (это он о Каплан.)

При таком ощущении он выражался об интеллигенции недоверчиво, враждебно: гнило-либеральная; «благочестивая»; «разгильдяйство, столь обычное у «образованных» людей»; считал, что она всегда недомысливает, что она изменила рабочему делу.

Эту насмешку над интеллигенцией, это презрение к ней потом уверенно перехватили публицисты 20-х годов, и газеты 20-х годов, и быт, и наконец – сами интеллигенты, проклявшие свое вечное недомыслие, вечную двойственность, вечную беспозвоночность, и безнадежное отставание от эпохи.

И справедливо! Вот рокочет под сводами Верхтриба голос Обвинительной Власти и возвращает нас на скамью:

«Этот общественный слой... подвергся за эти годы испытанию всеобщей переоценки». Да-да, переоценки, так часто говорилось тогда. И как же прошла переоценка? А вот: «Русская интеллигенция, войдя в горнило Революции с лозунгами народовластия, вышла из неё союзником черных (даже не белых!) генералов, наёмным и послушным агентом европейского империализма. Интеллигенция попрала свои знамёна и забросала их грязью».»

Реми Майснер. Да, ну имеется в виду, опять же, либеральная интеллигенция – ну это вариант с профессором Преображенским такой, когда они до революции кричали, что надо демократию, что надо людям и слово давать, и ласково с ними обращаться. А когда: «Ах, тебе право голоса дали, а ты теперь, значит, им для чего воспользовался?»

Клим Жуков. Говорить, что ли?

Реми Майснер. «Ты же вместо того, чтобы меня хвалить, ты у меня какую-то комнату ещё требуешь, и пропиши ещё тебя там?! Ах ты негодяй, да я тебя подушкой задушу!» Вот, так тут и получилось, т.е. сначала мы были за демократию, все дела, там, ура-ура, Республика, а теперь мы союзники какого-нибудь Врангеля, например, или Деникина. Там ещё интересно: Солженицын всё это вымарал, а там Крыленко говорит интересные вещи – у него там несколько организаций в этот Тактический центр объединялись… пытались объединиться, и одна организация – помещики, и он говорит: «Вот к ним прошу отнестись со снисхождением, потому что это помещики». Ну честно говоря, ну ребята, ну что ещё может хотеть помещик, кроме как своё поместье назад. Это что, нам надо удивляться, что ли, что они такие? Т.е. такой разрыв шаблона, да. А хуже всего меньшевики там попали – вот это, говорит, вот самые гнусные и опасные как раз и есть. И по интеллигенции: интеллигенцию он там больше стыдит, что «вы, ребята, фрондировали так безопасненько при царе, всё за Республику кричали, за свободу, а теперь…» Он, опять же, ещё говорит: «Мы всё, что подсудимые делали, у них там их вредительская деятельность с 1918 года начинается, но мы им… Я принципиально считаю, что им в виду не надо ставить их действия до 1919 года, потому что в 1918 году – делаем скидку – могли ещё не разобраться, что к чему, но если в 1919 году после того, что Колчак там в Сибири творил, после того, что Деникин творил, после того, что Юденич творил, если после этого вы не разобрались, ну ребята, вы либо дураки, но на дураков вы не похожи, значит, всё вы понимали, и не нужна вам никакая свобода, вам нужно…» Вот это, опять же, как булгаковский персонаж из «Белой гвардии», сосед этих замечательных офицеров…

Клим Жуков. Турбиных.

Реми Майснер. Говорит: «Я был либерал, но я уже понял теперь, что как плохо-то, что диктатура нужна, и чем ядрёнее, тем лучше».

Клим Жуков. Ну, опять же, как Преображенский у нас кричал у того же Булгакова, что «городовой!»

Реми Майснер. Да, каждому. Только что говорил, что террор – это херня, и тут же: нет, надо к каждому, кто петь захочет, чтобы стоял городовой и сразу, как запоёт, дубинкой – бах! Причём сам любил попеть, что характерно, на него не распространяется, ему не надо бить дубинкой.

Клим Жуков. Нет-нет-нет. «Неважно, - говорит, - будет он в красном кепи или в каске, городовой – чтобы умерить эти вокальные порывы».

Реми Майснер. Да, «я буду петь, а эти быдла пусть трамвайные пути чистят».

Клим Жуков. И чистят сараи, в чём их прямое предназначение, заметьте: предназначение!

Реми Майснер. Конечно, родился человек, чтобы сараи чистить, всё правильно. Нэпман родился, чтобы деньги зарабатывать…

Клим Жуков. Это же фашист.

Реми Майснер. …а профессор Преображенский родился, чтобы, значит, нэпманским любовницам аборты делать за деньги.

Клим Жуков. Да, в т.ч. и несовершеннолетним.

Реми Майснер. А в Большом театре пусть поют.

Клим Жуков. Пусть поют, и никакой революции.

Реми Майснер. И так пусть вербуют…

Клим Жуков. Что характерно, вот когда мы только что прочитали это, вспомнили Булгакова – надо же стразу посмотреть на то, что от либерала, буржуазного либерала, естественно, до фашиста очень маленькая дистанция, я бы сказал – исчезающе маленькая, хотя, казалось бы, где идеи либерализма, а где идеи фашизма? Нет, они рядом, потому что они однокоренные, у них один корень.

Ну что, наверное, заканчивать на сегодня будем? У нас сейчас скоро флешка выйдет, судя по всему.

Реми Майснер. Да, ну тогда просто в двух словах, чем этот Тактический центр закончился: в общем, там то же самое, как с церковниками – Солженицын преподносит дело так, что профессора, интеллигенты просто собирались и обсуждали всякое, это же свойство…

Клим Жуков. Интеллигенции.

Реми Майснер. …настоящего интеллигента – посидеть и поговорить. А там по делу выясняется, что к ним на вот эти сейшны научные «просто поговорить» заезжал, например, инкогнито начальник деникинской контрразведки.

Клим Жуков. А он тоже интеллигент.

Реми Майснер. Да, парочка шпионов – английских интеллигентов, ещё какие-то непонятные ребята, которые по ходу, там вообще работают на любую разведку, которая деньги даёт. Что они там составляли программы, как сказать, писали о будущем...

Клим Жуков. Устройстве.

Реми Майснер. …устройстве, да – как у нас без большевиков государство будет устроено, как это… И при этом ещё в Москве мятеж готовили три генерала, у них военная организация была – ну, наукомплектовали ветеранов, как всегда, господи, они каждую неделю такую творили – так эти генералы, выяснилось, тоже на эти сейшны научные приходят, тоже, видимо… Крыленко говорит: «Ну вы настаиваете, что вы там просто чай пили и разговаривали, а мы вот что-то вам не верим, ну что-то как-то кажется, что нет, нифига, что вы о чём-то плохом разговариваете. Ну и тем более, о чём вам сговариваться?» Ну и Солженицын большой упор делает на том, что это учёные с мировыми именами…

Клим Жуков. А это как будто индульгенция какая-то?

Реми Майснер. А это да, очевидно, вот он считает, что, если ты учёный с мировым именем, ну т.е., грубо, если тебе зарубежные буржуи выдали патент, то ты, значит, у себя становишься на родине, очевидно, вообще неподсудным, тебя вообще трогать нельзя, чего бы ты там ни мутил. И он очень переживает, что вот как этих интеллигентов загнобят-загнобят, и опять не пишет по приговору, что там прямо основные фигуранты, за которых он больше всего переживал – за Котляревского, он вообще 5 условно получил.

Клим Жуков. Вообще отделался лёгким испугом.

Реми Майснер. Да. Другого – переживал он за Кондратьева, ну Кондратьева посадили до конца Гражданской войны.

Клим Жуков. Ну т.е. опять же на два, там, на год?

Реми Майснер. Опять же там год-два. Серьёзные срока там получили те, кто, как было доказано, делились с этими шпионами – деникинскими контрразведчиками всякой информацией.

Клим Жуков. Ну т.е. прямое сотрудничество.

Реми Майснер. Да прямое сотрудничество, причём если человек работал в советском учреждении и сам при этом сдавал информацию деникинцам – ну извините, «десяточку» тогда. Кто с военными мятежниками полоскался, тоже, короче, сели, а основных всех отпустили. Ещё Крыленко стыдит их чем – что «что ж вы, ребята, вот советская власть, вы говорите: «Буду наукой заниматься» - и советская власть: «Всё, дорогой товарищ профессор, на тебе институт и давай только науку нам поднимай». И что ты делаешь в этом институте? Ты немедленно, значит, пару комнат там уделил, чтобы у тебя всякие диверсанты там тасовались, всякий генералитет и прочие».

Что характерно, я примерно такие же чувства, как товарищ Крыленко, испытывал, когда Шульгина читал мемуары, и он пишет, как он в Одессе там жил на подпольном положении.

Клим Жуков. О, да-да-да!

Реми Майснер. И вот он пишет, что знакомой мадаме, она сказала, что будет учить детей балету, ей тут же дали дополнительную комнату. И дальше саркастично так: «Большевики – покровители искусств».

Клим Жуков. «Ха-ха-ха!»

Реми Майснер. А что не покровители, что ли? Ты сам сказал – комнату дали. Что у белых-то можно было сказать, что «я детей учу балету», комнату бы тебе выдали?

Клим Жуков. Можно, только комнату бы тебе не дали, пришлось бы тебе её арендовать.

Реми Майснер. Да, вот именно – только за деньги. И что, опять же, делает эта мадам, которой дали комнату?

Клим Жуков. Она селит там Шульгина.

Реми Майснер. Шульгина с этими там…

Клим Жуков. Известного балеруна.

Реми Майснер. …с товарищами, да – такой балет офиегнный! И эти товарищи не просто же там сидят, они конкретно вот думают, как бы тут подкопаться, как бы тут их сковырнуть, понимаешь? Ну и что?

Клим Жуков. Нет, это всё понятно.

Реми Майснер. Вот за это, собственно, Крыленко и стыдит интеллигенцию, говорит: «Вы все профессора Преображенские – вот что я вам скажу, граждане интеллигенты! Идите вы в пень, и не дай бог, вы где-то заикнётесь, что «мы за свободу боремся». Несправедливо».

Клим Жуков. Ну, за свободу они для себя борются, естественно, они же не просто за свободу.

Реми Майснер. А он так и сказал, кстати говоря. То же самое, кстати, по церковникам. Крыленко вообще, мы ещё когда ближе к 1930-ым перейдём, расскажем, как он испортился, однако, он хорошо им заметил, блин, когда там, знаешь: «Мы за свободу слова!» - этот церковник Самарин начал там рассказывать: «Я с Распутиным боролся! Я за свободу слова!» Он говорит: «Так, во-первых, ты за свободу слова вот этой своей группировочки, и только её, а во-вторых, хорош ты рассказывать уже, как ты боролся с Распутиным, для советской власти что ты, что Распутин – это вообще однохренственно. Ну ты бы его победил – для нас бы ничего не поменялось. Борцы за свободу!»

Ну вот таким образом на Тактическом центре Солж заканчивает главку и оставшегося Крыленку разбирает в следующей главе. Ну, значит, в следующий раз поговорим.

Клим Жуков. Ну и мы разберём тогда в следующий раз. Ну что, резюмируя: Солженицын опять или врёт напрямую, или в собственной обычной манере цитаты обрывает вовремя, или неправильно цитирует.

Реми Майснер. Ну тут особенно это заметно, когда он наконец-то не истории какие-то из головы сочиняет полностью, а взялся за конкретные дела – да он так их обкорнал, ёлы-палы. Не, если так вот то, что он излагает, там, действительно, получается жуть какая-то: абсолютно невинные люди, ой, божечки! Там одну посадили в Тактическом центре за то, что ставила самовар там на собраниях. Опять же, дело не так: она на собраниях, когда её спросили: «Что ты там делала?» - она сказала, да: «Ставила самовар», чем даже вызвала смех в зале, но когда начали выяснять, в курсе она была, что это за организация собралась, что они тут за разговоры разговаривают, выяснилось, что в курсе, и выяснилось, что квартира-то тоже её, и она под эти собрания квартиру предоставляла, за что и получила три года.

Клим Жуков. Всего.

Реми Майснер. А нам преподносят, что она самовар туда занесла и вышла, и за это её посадили. Ну ёлы-палы, так не делается!

Клим Жуков. Вот, т.е. передёргивания и давление на эмоции.

Реми Майснер. Да-да. «Ну она, конечно, молодая, ну что же вы?»

Клим Жуков. 22 года всего. Или учёный с мировым именем – как вы имеете право его осуждать? Видимо, хотите уничтожить науку всю?

Реми Майснер. Да, конечно. Нет, ну Ленин же сказал, что интеллигенция – говно.

Клим Жуков. Говно, да-да. Ленин-то тоже имел в виду вполне конкретную интеллигенцию.

Реми Майснер. Ну а зачем мы об этом будем рассказывать?

Клим Жуков. Выдернутая из контекста цитата, конечно ужасно звучит.

Реми Майснер. Да, ещё, кстати, надо добавить, что Ленин-то это вообще в частном письме писал.

Клим Жуков. Именно так, которое не было предназначено для публикации.

Реми Майснер. Это не декларация и ничего, это он Горькому пишет, что «ты меня уже задолбал, вот ты жалуешься, блин, или кричишь, что нам надо мозги нации сохранять – они себя сами провозгласили мозгами-то. Ты сам раскинь своим мозгом большим – какие они мозги? Они другая субстанция». Ну и почему бы… блин, это давние друзья, господи, они могут себе позволить.

Клим Жуков. Слышали бы вы, как, например, я общаюсь с давними друзьями – слово «говно» там самое приличное.

Реми Майснер. Вот именно. Бывало, и пожёстче выражаются, господи, если уж наших современных деятелей взять, как они изъясняются, то там Ленин-то, даже если бы он всем писал про говно, своим этим корреспондентам, всё равно бы до такого не дошло.

Клим Жуков. Ну тем более, в любом случае, частное письмо – оно не публичное. Ну что, разобрались мы тогда с этой главой, будем ждать следующего разбора, готовиться. И вы готовьтесь. Спасибо.

Реми Майснер. Да, в следующий раз добьём Крыленку.

Клим Жуков. Всё, муки за вас принимаем, пошли домой. Всем пока!