23.01.20

Д.Ю. Я вас категорически приветствую! Уильям.

Уильям Хэккет-Джонс. Привет.

Д.Ю. Привет. Представься, пожалуйста.

Уильям Хэккет-Джонс. Ну, Уильям, англичанин. Живу в Питере уже, не знаю, 15-16 лет, по-моему. Переводчик, преподаватель.

Д.Ю. В какую сторону переводишь?

Уильям Хэккет-Джонс. Как положено – на свой родной.

Д.Ю. Сразу вопрос тебе задам: вот переводчик, который переводит, он на свой родной должен переводить или может куда угодно?

Уильям Хэккет-Джонс. Да он может куда угодно, если ему насрать на качество. А вот если не насрать, то ему нужно на свой родной. Конечно, есть тоже ряд таких моментов, что переводчик хороший редко работает один, не должен работать один, ему нужен помощник, потому что, слушай, я 15-16 лет здесь живу, и вот мы только сидели беседовали, ты что-то там выкинул про «в валенках об пол» - что-то, я не помню…

Д.Ю. «Сапогами по полу катать», да.

Уильям Хэккет-Джонс. Вот – впервые слышу, сижу такой: «О, чего? Повтори, пожалуйста». А если ты переводишь, не знаю, кино, полно такого, особенно в комедии.

Д.Ю. Полно, да.

Уильям Хэккет-Джонс. И естественно, я могу, конечно, сидеть там полчаса подумать, а можно просто хорошо работать с кем-то в паре, который носитель исходника, он тебе скажет: «Так это же ты тупишь, это значит…» - и вы вместе придумаете, как это лучше подобрать.

Д.Ю. А ещё нужен, по уму, я из собственного опыта тебе так скажу, что сначала, когда переводчик переводит, а за ним нужен т.н. литературный редактор, тоже переводчик, но у которого стаж работы гораздо больше, и это всегда так – когда ты берёшь чужой текст: «Кто же так пишет?!» - и начинаешь исправлять. Своё так исправить невозможно вообще: ты сразу делаешь гениально, там нечего исправлять, а вот когда за тобой редактор – это тоже сильно добавляет. Но такого практически… В СССР у нас так было, но всё поломали, теперь такого нет.

Уильям Хэккет-Джонс. Быстрее и дешевле потому что.

Д.Ю. Да-да.

Уильям Хэккет-Джонс. Нет, вообще как компания мы работаем с трёхступенчатой: переводчик, редактор и корректор. Редактор отвечает за аккуратность… нет, за правильность – правильность понимания, правильность фактов, и т.д., а корректор отвечает за красоту текста, так чтобы не было ощущения, что он переведён. Это наша система. То, что я говорил про работу в паре с кем-то – это мы иногда заменяем редактора на то, что мы называем ревьюер, это носитель, опять же, исходного языка, который не переводит сам, он не редактирует, он просто указывает на ошибки, говорит: «Так это не об этом говорится, там смешно, а тебя-то – фиг!» Вот это мы используем для креативных переводов, типа книг, сценарии, субтитры.

Д.Ю. Т.е. у тебя целая контора, занятая переводом?

Уильям Хэккет-Джонс. Да.

Д.Ю. Не только ты один?

Уильям Хэккет-Джонс. Нет-нет, не мог бы один и тем более… про объём, и тем более качество один не потянешь. Нужно с кем-то работать. Соответственно, если мы субтитрируем фильмы, субтитрируем очень много русских фильмов, серий, и т.д., то над фильмом работает человек пять: транскрибер с хорошими ушами, потом раскладчик, который субтитры на правильных местах расставит предварительно, переводчик, потом ревьюер, потом редактор и иногда потом последняя такая проверка.

Д.Ю. Серьёзный подход! Я когда-то давно, в 1980-ых годах жил в Средней Азии и работал там в геологической партии, мы бурили дырки на минеральную воду, и ежемесячно…

Уильям Хэккет-Джонс. Тебя это – ссылали, что ли, куда подальше?

Д.Ю. Да, сталинский режим!

Уильям Хэккет-Джонс. Во-во-во!

Д.Ю. И ежемесячно писали отчёты в Москву о том, где мы там каких дырок набурили, чего там какие… ну там наука сплошная – какие исследования, какие слои прошли, с какой скоростью оттуда вода течёт, там всякое такое…

Уильям Хэккет-Джонс. Ты что – инженер?

Д.Ю. Техник-гидрогеолог. Вот, ну и этот отчёт, соответственно, их машинистки печатали, компьютеров не было, надо было прочитать, выявить ошибки. И мне когда первый раз дали, я крайне сообразительный был, я пошёл, прочитал, всё исправил, отнёс главному гидрогеологу обратно. Он спрашивает: «Уже всё?» Я говорю: «Да». – «И ты все ошибки нашёл?» Я говорю: «Все». Он говорит: «Давай на твою зарплату поспорим, что я вот сейчас, прямо сейчас я тебе найду ошибок». Я говорю: «Ищи!» - гордо сказал я. Он их тут же нашёл.

Уильям Хэккет-Джонс. Конечно.

Д.Ю. Ну в общем, посмеялись, но потом вот уже, поскольку процесс отлажен был, мы впятером тоже, всё время впятером проверяли, все неглупые, все грамотные, и пятый всё равно находил ошибки за четырьмя предыдущими, поэтому коллективный труд – он прекрасен!

Уильям Хэккет-Джонс. И каждый этап имеет свой смысл. Переводчик, конечно… ну, в идеале переводчик всё отлично пропереводит, да, но в субтитрах особенно там есть ряд технических моментов, которые ограничивают то, что ты можешь писать. Естественно, то, что сказано на такой скорости, не помещается на экране, человек не успеет прочитать, и… ну хорошо, хорошо перевёл, идеоматично, всё остальное, но там будет скорость чтения превыше того, что человек может сидеть комфортно читать – надо перефразировать, надо редактировать, надо резать, а переводчик не будет это делать. Не то, что не будет, а это не его навык, он же пытался всё впихнуть. Это навык редактора, который должен выбрать, что убрать.

Д.Ю. Я замечу: тебе ещё проще получается, потому что русский язык длиннее, чем английский всё время, процентов на 25 каждое предложение.

Уильям Хэккет-Джонс. А местами – вот был один субтитр у нас в фильме «Левиафан», например: «Обиделся» - реплика. Ну это одно слово на русском, длинное, да, но «upset» ты не скажешь на английском…

Д.Ю. Что это?

Уильям Хэккет-Джонс. …потому что нужно, чтобы какой-то «he», потом «был» или «есть», или «будет», потому что у вас «обиделся» - это уже всё. «He is upset», «he was upset», «he got upset», « he is very upset» - и сразу 3-4-5 слов.

Д.Ю. Непросто, да.

Уильям Хэккет-Джонс. Не-не-не, не всегда короче на английском, часто даже больше получается, если смотреть на обычные тексты, не субтитры, которые надо сами по себе резать, а обычные тексты бывают на 30% больше. Вот книгу переводим сейчас, юридическую книгу, огромный такой труд – уже видим на этапе редактирования, что он примерно на 30% длиннее.

Д.Ю. Ого!

Уильям Хэккет-Джонс. Тридцать! Да, а что поделаешь?

Д.Ю. Книги, наверное, невыгодно переводить? Мне предлагали, я с расценками ознакомился – отказался сразу. Книги как-то: объём гигантский, усилия нечеловеческие – тяжело.

Уильям Хэккет-Джонс. Да-да. Мы, слава Богу, как компания мы немного такие небольшие, очень на качество упор делаем, соответственно, те книги, которые до нас доходят и проходят через наш ценовой барьер – это потому что там кто-то специально спонсирует, и им это важно – чтобы было… А просто так книги, конечно, нет.

Д.Ю. А вот ты, когда смотришь наши фильмы, точнее в нашем прокате фильмы, так скажем… Я тут у тебя ролик смотрел про последние «Звёздные войны», где «Люк Скайуокер. Восход», где ты поясняешь…

Уильям Хэккет-Джонс. Точка где-то там, запятая где, да.

Д.Ю. …да-да-да, что к чему – вот у тебя там про тонкости, а есть же и не тонкости. Ты вот когда кино смотришь, переведённое на русский язык – как вообще?

Уильям Хэккет-Джонс. Я 15 примерно лет назад, когда узнал про тебя и был этот наш журнал, я очень обрадовался, потому что я понял, что, как минимум, есть человек в России, который не стесняется материться и переводить мат, как он есть. Есть такое почему-то странное понятие в России, что вот у нас специальный мат. Вот у нас если ругаться матом, то…

Д.Ю. Нет страшнее, да.

Уильям Хэккет-Джонс. …нет ничего страшнее, а у них там «факи» на каждом шагу, и т.д. – подожди, я перед своей матерью не ругался, перед отцом не ругаюсь, перед бабушкой с дедушкой даже «блин» или эквивалент – «sugar»

Д.Ю. То же самое, да.

Уильям Хэккет-Джонс. Нет, это тоже у нас, просто в культуре киношной почему-то стало нормально материться на нашем, а почему-то в России всё ещё нет.

Д.Ю. Ну у нас коммунизм был, при коммунизме было нельзя, а теперь свобода, и можно, в общем-то.

Уильям Хэккет-Джонс. Ну, уже пошло, конечно.

Д.Ю. Никто не мешает. Там, оно же получается как: русское слово из трёх букв, это чудовищное слово…

Уильям Хэккет-Джонс. Это ты про какое?

Д.Ю. Ну, про половой орган.

Уильям Хэккет-Джонс. Плохо знаю.

Д.Ю. А вот если английское слово из четырёх букв – это просто дурацкое сочетание звуков, которое не может быть ни обидным, ничего вообще, и я в кино видел – они так говорят. Глупость какая-то вообще! Когда пытаешься объяснить, что что у нас, что в Британии… в Британии очень хорошие уголовники, хотя бы из кино это видно – там очень хорошие уголовники, что вот среди уголовников тебя за такие слова просто зарежут, что в России, что в Британии – без разницы.

Уильям Хэккет-Джонс. Да-да-да, это всё одно и то же.

Д.Ю. Как это вы так считаете, что ничего подобного нет?

Уильям Хэккет-Джонс. Ты знаешь, наверное – труппа «Монти Пайтон»?

Д.Ю. Да!

Уильям Хэккет-Джонс. Это один из моих любимых там проявлений британской эксцентричности. Один из них – Грэм Чапмен умер рано, в 1980 году, по-моему, и там на телевидении показывали его похороны, ну он был большая звезда тогда. Ты видел это, нет?

Д.Ю. Нет.

Уильям Хэккет-Джонс. Отлично, надо загуглить и… заютубить и посмотреть, до сих пор найдёшь – там Джон Клиз выступал с речью, его там вспомнить, и т.д. И там такая бомба – он говорит, что несколько лет назад Грэм был очень рад быть первым человеком на британском телевидении, сказавшим слово «shit». Ну он в церкви это говорит, понимаешь? Это серьёзно. Ну, у них была такая конкуренция, он немножко стебётся на него, потом говорит: «Слава Богу, он умер, потому что теперь я могу шагом выше, я буду первым человеком, который скажет на живом британском телевидении слово «fuck», и он меня никак не сможет перебить».

Д.Ю. Ха-ха-ха!

Уильям Хэккет-Джонс. Это просто нереально. Но ты понимаешь, смелость это сделать – только они могли, только они. И с этого, может быть, пошло, что да, мы можем показать, как люди на самом деле говорят, матерятся, используют эти слова.

Д.Ю. Ну в общем-то, как-то… для меня всегда как-то странно: это же речь про свободу, в первую очередь: вот ты творец, вот ты написал сценарий…

Уильям Хэккет-Джонс. Пока не написал, но ладно.

Д.Ю. Это нетрудно, да. Как у Стэнли Кубрика в «Full Metal Jacket», где там позвали настоящего сержанта сыграть сержанта, ну и сержант рот открыл, как понёс! Ну это же казарма, да, там солдаты, сержанты, офицеры, там всё время все ругаются… они не ругаются, они так разговаривают, вот речь такая. Если ты, как творец, считаешь, что они у тебя в твоём произведении должны говорить вот так, это же образец в итоге-то – вот то, как сержант в этом фильме говорит, это вообще образец, копируют в фильмах, в книжках, в компьютерных играх – везде, это вот образец. Ну, может, правильно сделал Кубрик, что такое заснял? Да, нехорошие слова – а дальше что? Поставь возрастной ценз, что это не для детей. Ну, наверное, детям такое смотреть нельзя – а взрослым можно, нет? Моё любимое: в 18 лет призвали в армию, дали автомат, научили убивать людей, а в 53 сказали: «Нет, вот матом ругаться нехорошо». Спасибо, ай спасибо! Я не знал, да.

Уильям Хэккет-Джонс. Да-да-да, нельзя, наши ушки могут пострадать. Так ты служил, получается, да?

Д.Ю. Да, конечно. В СССР все…

Уильям Хэккет-Джонс. Ну, ты слышал, как… в СССР тоже, наверное…?

Д.Ю. Конечно, да.

Уильям Хэккет-Джонс. …так же разговаривали?

Д.Ю. Это же теперь рассказывают всё время, что это вот мерзкие американские фильмы – это они разлагают нашу молодёжь. Я родился в советском военном городке, папа у меня был военный, городок был военный, вокруг меня жили только военные, и все они, как ты понимаешь, были коммунистами, все. Коммунист – это высокое звание, это крайне приличные люди были, но к четырём годам я почему-то все слова уже знал. Во дворе, никаких американских фильмов, ничего не было, а слова я уже почему-то знал. И на психику-то как-нибудь повлияло, нет? Может, я каким уродом вырос? Тут вопрос спорный, конечно, но в целом странно.

Так ты когда смотришь вот переводы с английского на русский, как у тебя общее впечатление – хорошо ли переводят?

Уильям Хэккет-Джонс. Я буду честен с тобой – я почти не смотрю.

Д.Ю. И это правильно.

Уильям Хэккет-Джонс. Сейчас стало лучше, ты, наверное, сам заметил – стало лучше.

Д.Ю. Конечно, да.

Уильям Хэккет-Джонс. Не то, что мне нравится, но стало лучше, но всё равно делать усилия понять, на самом деле о чём речь, какие отсылки, какие шутки, почему-то лень. Либо лень, либо… ну я не могу верить, что там тупые люди работают – значит, лень. Нет?

Д.Ю. Шутки, вот на мой взгляд, шутки – это очень важно.

Уильям Хэккет-Джонс. Конечно, даже в трагикомедиях – это там, чтобы ты чувствовал и ужасы, и смех, и ты не знал, как реагировать.

Д.Ю. Это вот помнишь мультик «Шрек»? «Шрек» – это же с немецкого, если я правильно понял.

Уильям Хэккет-Джонс. Schrecklich.

Д.Ю. «Schrecklich», да – это «ужасный», как наш Иван Грозный, так он примерно такой. Начать с того, что, например, в этом самом «Шреке» сам Шрек – он же как шотландец говорит, да?

Уильям Хэккет-Джонс. Угу. Не просто шотландец, заметим.

Д.Ю. А какой?

Уильям Хэккет-Джонс. Шотландец с западного побережья, Глазго, например.

Д.Ю. Ага. А чем отличается восточное побережье?

Уильям Хэккет-Джонс. А восточное – это Эдинбург, там всё красивое, там пытаются делать вид (частично), что они англичане, типа, культурные, а западные – они…

Д.Ю. Настоящие?

Уильям Хэккет-Джонс. Islanders.

Д.Ю. Настоящие шотландцы?

Уильям Хэккет-Джонс. Вот, они дикие, они виски там на завтрак пьют, и т.д. – это образно, и соответственно, у него акцент такой … у него акцент такого, оттуда. Это ладно – человек из Небраски не скажет, с какого побережья, но это всё голливудские стереотипы, которые нарастают, подают нам с детства в этом кино, ты начинаешь понимать, что вот это значит, что он такой-то.

Д.Ю. А ты сразу слышишь: восточное побережье, западное шотландское?

Уильям Хэккет-Джонс. Ну я-то – да, я учился в Глазго, поэтому… Ни слова не понимал 6 месяцев. Я такой: «Чего?! (Я с юго-востока Англии.) Ещё раз повтори. Запишите, пожалуйста, я вас не понимаю» - дыщ! Своеобразно было.

Д.Ю. Суровые парни!

Уильям Хэккет-Джонс. Да-да-да.

Д.Ю. У него есть друган-осёл. Осёл – американский негр.

Уильям Хэккет-Джонс. Да.

Д.Ю. Это же тоже сразу слышно, вот сразу: и манера говорить, и шутки, и туда-сюда… жизнерадостный. Т.е. это смешно само по себе: маленькие видят зелёного огра. Огр – это же, кстати, людоед, они его все боятся, потому что он людоед, а у нас его переводят как «великан». Великан – он большой, но людоед – это совсем другое.

Уильям Хэккет-Джонс. Великан не больше огра?

Д.Ю. А я не знаю.

Уильям Хэккет-Джонс. Наверное.

Д.Ю. У нас, ты знаешь, у нас когда показывали мультики про мишек Гамми… какие-то Гамми, ну Гамми…

Уильям Хэккет-Джонс. Слушай, я в детстве это смотрел!

Д.Ю. Да – резиновые медвежата Гамми, они как резиновые. Вот, и там злодей из леса всё время приводил огров, а у злодея был помощник-гоблин. Гоблин был маленький и мерзкий, как положено, а огры здоровые, сильные, но наш переводчик их почему-то перевёл как «гоблинов», и у русских гоблин – это что-то огромное, физически очень сильное, тупое, агрессивное. Не знаю, но у русских вот так, поэтому, как ты понимаешь, это бойцы ОМОНа – гоблины, десантники – гоблины, и вообще всё здоровое и агрессивное – это гоблины. Чушь собачья!

Осёл и другие герои, и вот, например – это я издалека зашёл – и вот, например, помнишь, там был Gingerbread Man?

Уильям Хэккет-Джонс. Да. О, классно!

Д.Ю. Это русский аналог Колобка. Т.е., как мне кажется, сказка «Колобок» оттуда или скопирована, или это одинаково так получается, я не знаю, но он, короче: «Run, run as fast as you can», а Колобок: «Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл». Колобок катается, а этот бегает на ногах.

Уильям Хэккет-Джонс. Если их не съели.

Д.Ю. Да, и у него какие-то глазурные пуговки, которыми он в мультике всё время гордится, что у него глазурные пуговки. И вот злодей его хочет пытать, отломал ему ноги: «Run, run as fast as you can» - я там ловки прилепил «Нас не догонят», песня «Тату». А человечек ему в ответ кричит: «Eat me!» Всем взрослым смешно, что я перевёл как: «Обсоси меня!» - ну, вроде и по смыслу похоже, и понятно – это же шутка. В ответ на что все наши эксперты мне дружно сказали: «Ну этот-то, вот этот, пошлятину везде какую-нибудь вставит». Какая же пошлятина? Это шутка.

Уильям Хэккет-Джонс. Нет-нет, ты полностью прав, и я с самого детства помню такой момент, когда я… у меня был старший друг, на 4 года старше меня, и лет в шесть я провёл там, я не знаю, месяц с ними, пока родители куда-то уехали, а помимо того, что он с отцом постоянно мне лапшу на уши, просто постоянно, какую-то хрень придумывали, я во всё поверил, пошёл в школу, объясню детям, как есть на самом деле. Ужасно! Мы смотрели с ними «Джеймс Бонд» фильмы. Ну естественно, как ребёнок, я ничего не понимал, кроме драмы, экшн, а все эти шутки, которых полно у Бонда, связанные в основном с сексом, но не только, конечно – фьють! И это безопасно, можно детям это показать, потому что они никак не поймут.

Д.Ю. Конечно, не поймут, да.

Уильям Хэккет-Джонс. И только потом, только когда ты потом сам смешно… т.е. это несколько уровней языка, он… важно, чтобы в два раза больше людей могли смотреть, чтобы взрослые хотели пойти в кино с детьми. Ну и им, естественно, гораздо интереснее так, а чего это – отломать при переводе, оторвать?

Д.Ю. А мне кажется, что они просто не понимают, что вот это вот смешно, они просто не понимают.

Уильям Хэккет-Джонс. Так у них и ревьюера нет.

Д.Ю. Да-да-да, а это сложно. А вот там отрицательного персонажа в «Шреке» зовут «Lord Faquaad» - оно же тоже двояко как-то звучит, нет?

Уильям Хэккет-Джонс. Здесь, да, здесь тоже несколько пунктиков. Это очень похоже на настоящую фамилию, которая почти исключительно связана с аристократией, и да, в Англии, конечно, аристократы не были расстреляны в 1917 году, но всё равно при правильной подаче он всё равно получится ужасным, т.е. ты не можешь его любить никак, и фамилия подсказывает об этом. Тоже, конечно, акцент его, который, как ты, наверное, знаешь, американцы решили давным-давно, что если он злодей, то у него какой акцент? Аристократический британский акцент.

Д.Ю. Это должен быть злодей, да, очевидно?

Уильям Хэккет-Джонс. Должен быть злодей, всё. Простой – нет, с севера Англии – нет, он тупой, из Шотландии – он дикий, но аристократический британский акцент значит, что он скорее всего злодей. Это и в «Крепком орешке», и в мультиках. Я, на самом деле, имел огромную честь играть пару ролей озвучки в «Смешариках», фильмах – поверишь, не поверишь? И один из моих ролей был как раз – говорить на posh English accent, потому что он был злодеем, и они изучили этот вопрос с Голливудом, поняли, что у нас есть свой местный актёр, который может…

Д.Ю. Злодей типичный, да? Ха-ха-ха!

Уильям Хэккет-Джонс. Вот-вот! Смешно, но так.

Д.Ю. Помнишь, мультик был «Освободите Джимми», когда внезапно оказалось, что режиссёр – твой друган?

Уильям Хэккет-Джонс. Да.

Д.Ю. С ума сойти! Как тесен мир, оказывается!

Уильям Хэккет-Джонс. Очень, очень.

Д.Ю. У нас в мультиках так не получается, вот ты знаешь, если их там поделить как-то по акцентам, ну как это на российскую почву… это же важнейший элемент – кто как говорит! Т.е. если один говорит, там, с прибалтийским акцентом, другой – с еврейским, третий – с азиатским, там, ещё каким-то, если переводить так, ну по идее, надо, а нельзя. Я вот, например, там кот, когда кот появился во второй серии, которого Бандерас озвучил, вот испанец – как? А я не знаю, какой испанский акцент на русском…

Уильям Хэккет-Джонс. Слушай, сложно, конечно.

Д.Ю. …если испанец говорит по-русски. Непонятно. У нас только немцев знают, и всё: «Ты есть русский партизан», а других – нет.

Уильям Хэккет-Джонс. Я не знаю, был какой-то хороший пример такого, когда взяли: вот у него шотландский акцент – сделаем, там, эстонский, не знаю?..

Д.Ю. Нет, это у нас… ну, жлоб, т.е. он жадный, Шрек жадный, скупой такой: «Это моё», вообще никого… Т.е. это в нашей русской советской культуре это западный украинец такой, вот он жлоб типичный. Но если его сделать украинцем, то для нас мультик зазвучит совершенно по-другому, да, это вообще другое получится.

Уильям Хэккет-Джонс. Да, опасно?

Д.Ю. Ну, не опасно…

Уильям Хэккет-Джонс. Нет, я имею в виду…

Д.Ю. Смысл изменится.

Уильям Хэккет-Джонс. В этом смысле.

Д.Ю. Людоед, с Украины – как-то не ясно. С шутками, в общем, всегда проблема. Шуток они не понимают, а ведь это самая печаль, и кстати, непонятно, почему. Я вот когда кино переводил, то из Америки тебе к каждому фильму для переводчика присылают специальный текст.

Уильям Хэккет-Джонс. А его читать надо, что ли?

Д.Ю. Конечно! Это невыполнимая задача.

Уильям Хэккет-Джонс. Мы просто…

Д.Ю. Ну там везде написано, что вот это шутка, здесь должно быть смешно, это смешная фамилия, её надо обыграть как-то в переводе на русский язык – ничего не делают вообще. Может, такие «умные», действительно?

Уильям Хэккет-Джонс. Нет, их главная отговорка, конечно – это липсинг, это самое важное…

Д.Ю. Никогда их не слушай.

Уильям Хэккет-Джонс. …чтобы вот так вот…

Д.Ю. Я тебе как специалист скажу: вот никогда не слушай. Они всё время сообщают: «Нам надо попасть в артикуляцию». У меня сразу вопрос: вы в курсе, что в английском языке артикуляция вообще другая, она ничего общего с русской не имеет. У вас даже морщины мимические не такие, как у нас, потому что другие звуки, аппарат работает не так.

Уильям Хэккет-Джонс. Ты попробуй научить англичанина сказать «ы».

Д.Ю. Это… ни в коем случае! И как я, у меня опыт есть, как я это вижу, ваша задача – фразу наговорить так, чтобы она начиналась вот здесь и заканчивалась вот тут. Открыл и закрыл рот – вот это должно совпадать, это раз. Второе: в кино не так много крупных планов, где человек говорит, а те, где говорят издалека, за кадром и вообще – их гораздо больше, не надо мне тут сочинять, что там вы во что-то попадаете, ещё чего-то… Чушь вообще!

Уильям Хэккет-Джонс. Серьёзно, они думают, что люди сидят, и для человека, зрителя самое важное, чтобы он попадал – да нет, важен смысл: это шутка, это драма, это эмоции, это отсылки – всё это важнее, чем что там с губами делает человек.

Д.Ю. Ну конечно, если рот закрыл, а он продолжает говорить – так не надо.

Уильям Хэккет-Джонс. Это идиотизм, да, это не надо, но… Нет, я рад, что мы согласны по этому поводу.

Д.Ю. Бывают сложные вещи – вот в компьютерных игрушках, например, там же специальный движок внутри игры, engine т.н., вот там вот бывает, да: вот фраза должна быть 1,37 сек., вот она такая должна быть, иначе она туда просто не встаёт, вот такой длины файл по времени, и по-другому… ну там, да, там можно понять, а в кино – нет.

Уильям Хэккет-Джонс. Ну, перефразирование – это одно, а просто вырезать шутки, это всё, потому что он сказал что-то, которое требовало вот так, а у тебя слово, которое требует вот так – ну зачем? Это бессмысленно. Ну ладно, перефразируй, чтобы было короче.

Д.Ю. Ну мне так кажется, ты знаешь, это вот… ну мы все же от советской власти, там англоязычного продукта было очень мало, т.е. там дай бог один-два фильма в год появятся, очень редко и очень мало, а сейчас, когда границ нет, плюс появился интернет, и такое количество контента, начиная, там, от какой-нибудь, я не знаю, «National Geographic» и заканчивая худ.фильмами, а тут сериалы, здесь вот это, тут вот то, и очень много специалистов надо, а оно же требует, во-первых, чтобы тебя специально обучили, а потом ты бы ещё потренировался где-нибудь лет пять хотя бы, и только тогда из тебя что-то получаться начнёт, а таких просто нет, ну мне так кажется, специалистов не хватает.

Уильям Хэккет-Джонс. Ну вот прямо специалистов – это да. Надо… мы когда берём людей, приходится обучать.

Д.Ю. А они потом убегают, нет?

Уильям Хэккет-Джонс. Конечно. Бывало, что убежали и с клиентом.

Д.Ю. Это перво-наперво, да – клиента с собой надо уводить! Получается, ты кузница кадров? Готовишь для других.

Уильям Хэккет-Джонс. Что поделаешь?

Д.Ю. Это неизбежность, да.

Уильям Хэккет-Джонс. Но зато вот преподаю тоже, и очень интересный процесс, ты сам, наверное, заметил: когда ты кого-то обучаешь чему-то, ты начинаешь сам ещё глубже понимать то, что тебе казалось…

Д.Ю. Раз объяснил, два объяснил, три, уже сам понял…

Уильям Хэккет-Джонс. Ха-ха-ха! Ах, так надо, оказывается? Нет, интересный феномен.

Д.Ю. А ты с какого уровня учишь примерно?

Уильям Хэккет-Джонс. Два основных фактора: должны быть крепкие основы языка, понимание языка, понимание в основном, но владение – тоже неплохо, и должна быть обучаемость. Казалось бы, это очевидно: казалось бы, у всех есть обучаемость, ну у всех есть, просто бывает, что есть ещё и эго, которое мешает. Обучаемость очень просто проверить: ты даёшь тест, они выполняют – конечно, там есть ошибки, потому что ты и в тест заложил ошибки заранее, сложные такие моменты, и тогда отправляешь им с комментариями: «А почему так? А почему это? Объясните это решение». Бывает, что не отвечают – слава богу, бывает, что отвечают с защитой…

Д.Ю. «Ты кто такой», да?

Уильям Хэккет-Джонс. …или обидой, да, а бывает, что: «О, действительно! Класс! Спасибо» - вот этих надо брать, потому что они готовы понять, что есть что-то, которое они ещё не знают, к которому можно стремиться.

Д.Ю. А сколько лет надо? Вот с твоей точки зрения, сколько лет надо для того, чтобы человека обучить языку? Вот вокруг масса курсов, где тебя за месяц научат: «Разговорный английский за месяц» - я всегда повизгиваю прямо: как это у вас так получается? Вот в университетах по пять лет, и выпускают идиотов, а вы тут за месяц учите. Сколько надо?

Уильям Хэккет-Джонс. Сколько надо? Смотри: я с языками всю жизнь почти связан, как положено в английской семье, меня отправили учиться в интернат с 8 лет, т.е. я с 8 лет, считай, не жил дома, ну, каникулы – понятно, но…

Д.Ю. Сурово! А это был элитный интернат?

Уильям Хэккет-Джонс. Наверное, можно так сказать, да. Ну мне очень везло: у нас денег нет, поскольку у меня с языками… я дружил с языками, то меня взяли на основании спецпризнака.

Д.Ю. А там – дай вопрос задам – а там как в казарме живут, в смысле, оно на армию похоже, не похоже?

Уильям Хэккет-Джонс. Нет.

Д.Ю. А режим суровый, воспитатели? Я тоже в интернате учился – интересно.

Уильям Хэккет-Джонс. Т.е. это был …, сейчас это был 1987 год, по 1993-ий – это младшая школа, потом с 1993-го по 1998-ой high school. Я могу с уверенностью сказать: все те ужасы, которые были до 1970-ых готов, уже нас не касались.

Д.Ю. А какие ужасы были? Расскажи, что за ужасы.

Уильям Хэккет-Джонс. Ну вот эти католические проблемы, которые были последние два десятилетия в Католической Церкви, все эти открытия…

Д.Ю. А! А ты католик?

Уильям Хэккет-Джонс. Нет. Ты что – я англичанин, у нас протестанты! Католиков мы оставили там в Ирландии. В общем-то, была какая-то часть, где дети страдали от взрослых…

Д.Ю. Угу. Физические наказания?

Уильям Хэккет-Джонс. И не только – половые такие, физические тоже были, но что-то изменилось, не знаю, я не изучал этот вопрос – может, это была какая-то политика государственная, может, это просто времена изменились, и… у нас такого ничего не было, никакого там… ничего. Я не знаю слово это по-русски.

Д.Ю. Мне это всегда напоминает рассказы про сталинские репрессии: «Вокруг всех убили, всё залито кровью». – «А у тебя как?» - «А у меня всё хорошо». Это вот меня всегда настораживает.

Уильям Хэккет-Джонс. Понятно.

Д.Ю. А физические наказания какие? Т.е. это там в каком-то школьном уставе прописано, что тебя можно лупить по заднице, по рукам – как?

Уильям Хэккет-Джонс. Да-да, и по рукам, и по заднице. Это было, у меня есть… как это называется – сводный брат, наверное, лет на 6 старше меня. Кто-то из учителей его трогал, и не один раз, и он страдает от этого до сих пор он немножко…

Д.Ю. Ничего себе.

Уильям Хэккет-Джонс. Т.е. конечно, это везде есть, бывает, просто раньше – в 1960-ых, 1950-ых и т.д. все эти фильмы… Ты смотрел «Корона» сериал?

Д.Ю. Нет.

Уильям Хэккет-Джонс. Там показывают, как принц Чарльз пошёл в школу в Шотландии, в такой же интернат – там дедовщина была такая лихая.

Д.Ю. Естественно!

Уильям Хэккет-Джонс. И там, наверное, не показывали, но было принято указание всех бить палкой, как это называется – cane. В общем, ты мог получить…

Д.Ю. Угу, трость.

Уильям Хэккет-Джонс. Да, трость. Мог получить, там, три удара тростью, например, за что-то. В мои времена это совершенно всё… ну, не было.

Д.Ю. А как ты считаешь, это вообще на пользу шло или нет?

Уильям Хэккет-Джонс. Нет. Нет.

Д.Ю. А ты общаешься с теми, с кем учился в интернате?

Уильям Хэккет-Джонс. Ну, мой отец, например – он получил по заднице. И все…

Д.Ю. Нет, в смысле – вот у тебя были…

Уильям Хэккет-Джонс. А, друзья?

Д.Ю. …одноклассники. Одноклассник как называется - old boy, или как?

Уильям Хэккет-Джонс. Оld boy, да.

Д.Ю. А вот х/ф «Оldboy» - это «Одноклассник» по-русски, да?

Уильям Хэккет-Джонс. Ну он же японский фильм, да?

Д.Ю. Корейский.

Уильям Хэккет-Джонс. Корейский, да.

Д.Ю. Непонятно, к чему назван.

Уильям Хэккет-Джонс. Теоретически, «Одноклассник»… ну да, наверное. Это не прямой перевод, естественно. Мне очень везло в этой школе, у нас есть круг друзей, с которыми…

Д.Ю. Общаешься, да?

Уильям Хэккет-Джонс. …да, дружим до сих пор.

Д.Ю. Я в шести школах учился, а дружбу дружу только с теми, с кем в интернате учился, остальные… Это вообще не такое заведение, и такой дружбы в детстве не получалось. В интернате – да, когда на соседней кровати спишь, за одной партой сидишь, это совсем другое – всё время вместе. А тебя на выходные домой отпускали, в субботу-воскресенье, или нет?

Уильям Хэккет-Джонс. Можно было первый год, по-моему, да – ну, родители выбирали, и чуть дешевле, ты там в выходные нет. А потом – нет.

Д.Ю. Круто!

Уильям Хэккет-Джонс. Ну я про языки начал…

Д.Ю. Это же и безо всяких взрослых, это же очень тяжело вообще – вот ребёнка так из семьи отдать.

Уильям Хэккет-Джонс. Вот я не помню такого, я реально… я пытался: читаешь книги, смотришь фильмы – всем плохо: «Ой, мамы нет…», там… Я чисто помню, как родители уехали в Китай, мне было где-то шесть, они тоже в Индию уехали, года в четыре, оставили нас дома. Помню, как мама возвращалась, ну естественно, как любая мама, очень обрадовалась, что увиделись. Я, конечно, занимаюсь своими, я, наверное, по уши в грязи, какого-то врага гоняю палкой, и она спрашивает: «Did you miss me?» - «Скучал ли ты?» Я такой: «Что?!» И третий раз спрашивает – я такой: «С чего? Мне было классно!»

Д.Ю. Что хорошо, да.

Уильям Хэккет-Джонс. Ну, может, я, конечно, эмоциональный какой-то фрик, но…

Д.Ю. Настоящий западный человек!

Уильям Хэккет-Джонс. Я это не очень понял, соответственно, идти в интернат учиться было круто: ты со своими друзьями, да, есть взрослые, конечно, были наказания, не физические, а просто дурацкие. Если ты бежал внутри здания, и кто-то тебя уловил на том, что ты бегаешь, тебя могли послать – «came back in …» «иди обратно дотуда, откуда я тебя видел, как ты бегал…"

Д.Ю. «Пройди как положено».

Уильям Хэккет-Джонс. «…и пройди ещё раз как положено». Если ботинки не были чистенькие, блестели, тебя не пускали на обед, ты должен был вернуться, чистить, руки мыть, надо было показать руки. Ну, от этого не страдаешь, ты просто человеком становишься.

Д.Ю. Это да! Так и как тебя там к языкам…?

Уильям Хэккет-Джонс. А, так вопрос: сколько выучить язык – меня в 12 лет отправили… каким-то образом я разругался в первом классе с преподавательницей, и меня повысили, я ушёл в другую группу, так что я учился с детьми старше меня, и когда мне было 12, им всем было 13, они ушли в старшую школу, а мне было рано. Сказали: «Ну учись ещё раз в этом шестом классе». Фиг! Мама сказала: «Фиг вам – спалит всю школу!» - маленький хулиган был, и вместо того меня направили во Францию на 6 месяцев учиться, жить с французской семьёй – католики.

Д.Ю. О! Это важно вообще?

Уильям Хэккет-Джонс. Что они католики или что французы?

Д.Ю. Мы не религиозные, мы вообще ничего не понимаем в религиях: это важно, что они католики? Тебя это как-то…

Уильям Хэккет-Джонс. Ну, как это сказывается: во-первых, много детей – я был седьмой ребёнок в этой семье. Ну у них был замок, так что нам место было. Но тоже означало, что мой прямой обменный… exchange… мальчик, с которым… мы не очень сдружились – он был компьютерщик и такой… ну, хороший, но не мой. А у него был старший брат и младший брат, с которыми мы очень так хорошо сдружились. Так что полно, опять же, детей, с которыми можно дружить, и жил я среди этих французов в Нормандии, в средине нигде, 6 месяцев. Вот там, поскольку среда, французы по-английски не очень…

Д.Ю. Я удивился: я когда первый раз попал в Париж…

Уильям Хэккет-Джонс. Ну так и есть.

Д.Ю....побежал в Лувр – всё на французском, ни одной надписи на английском. Я понял – они вас не любят. И вы их тоже, по всей видимости.

Уильям Хэккет-Джонс. Да-да-да.

Д.Ю. Т.е. это вот, на мой взгляд, это совершенно продуманный, осмысленный шаг…

Уильям Хэккет-Джонс. Конечно.

Д.Ю. …- нет, ничего нет вообще. А я не знаю французского – что ж это такое? По-английски-то все знают, ну условно, гораздо больше, чем французский – а вот так. Странно!

Уильям Хэккет-Джонс. Не-не, они… это чёткая намеренная политика – что «мы не будем портить наш язык этим английским». Я, собственно, ходил в школу с ними каждый день, учил латынь по-французски – пипец! Просто взрыв мозга! Немецкий по-французски учил, потому что – потом расскажу. И из-за того, что 12 лет, уже была база на французском, но из-за возраста ты просто впитываешь язык, так что 6 месяцев в этой среде было вполне достаточно. После где-то 4 месяцев при первой встрече всем казалось, что ты французский мальчик. Естественно, у меня не был весь словарный запас…

Д.Ю. А как «р» получалось?

Уильям Хэккет-Джонс. Беспроблемно. Без проблем.

Д.Ю. У меня папу когда-то… у меня папа был военный, папу готовили в шпионы, тогда СССР, там, Алжир воевал, там, и всякое такое, поэтому папу учили французскому языку, ну а папа там с магнитофоном, всё время слушал, слушал, и я сбоку тоже, я маленький был, я тоже всякого понаслушался, буква «р» - это я умею!

Уильям Хэккет-Джонс. Ну это настоящий француз.

Д.Ю. Да.

Уильям Хэккет-Джонс. Вот, и вышло нормально, т.е. в таком возрасте, и, как оказывается потом, мозг меняется лет в 13, кому в 12, кому в 14, но где-то лет в 13 мозг перестаёт впитывать язык так активно, тогда уже надо учить язык.

Д.Ю. Да, логически.

Уильям Хэккет-Джонс. Я потратил эти 6 месяцев в Нормандии, уехал домой на 2 недели, потом в Австрию поехал, также жил с семьёй – не католики, чёрт его знает, что они были. Хорошие люди.

Д.Ю. Проклятые атеисты!

Уильям Хэккет-Джонс. Наверное. Учился с ними в школе. Жена тоже, моя жена сейчас, знает немецкий, но из другой части, с севера. По мне, австрийский, которому я научился, вполне немецкий – она смеётся над моим акцентом, говорит: «Ты говоришь, как деревенщина». Смешно. Вот, но выучил так же за 6 месяцев.

Д.Ю. Там странно как-то: мы вот в прошлом-позапрошлом году в Австрию ездили – там как-то… ну типа, если «солнце» - «зонне», то там «сонне», какая-то разница есть. Я не сильно… я тоже немецкий знаю.

Уильям Хэккет-Джонс. «Ди зонне», да.

Д.Ю. Да-да, ну там слышно, что они как-то не так говорят. Но в целом понятно.

Уильям Хэккет-Джонс. Я в Германии никогда не учился, поэтому я как-то не слышал, но да, южный народ для немцев.

Д.Ю. Так, там ты немецкий подучил, да?

Уильям Хэккет-Джонс. Там я немецкий подучил, потом 3 месяца в Испании – испанский подучил, и только потом…

Д.Ю. Ты человек мира, прямо вообще!

Уильям Хэккет-Джонс. Ну, у меня выбора не было, понимаешь, меня отправили… Но потом пошёл в школу в другую, и там был русский язык. Очень странно: редко, где есть преподаватели, и прямо такой… И три другие языка, которые я знал. Ну я, естественно подумал: чего я буду сидеть с Томасом и Питером, которые учатся сказать: «Je m'appelle Thomas …», может, что-то другое сделать?

Д.Ю. Есть русская шутка: «Же мапель Таня, же мапель Света». – «Так вы что – сёстры Жемапели?»

Уильям Хэккет-Джонс. Конечно, потому что фамилии сначала. Жемапели – это грузины? Вот, класс. Я решил учить русский.

Д.Ю. А зачем он тебе, вот по жизни – зачем в Европе русский язык? Он полезный какой-то?

Уильям Хэккет-Джонс. Экзотики хотелось. Реально: ну зачем мне сидеть с этими детьми и говорить на начальном немецком? Я уже знал это всё. И здесь большая лажа, потому что мне уже было 14, мозг изменился, мне не сообщил об этом…

Д.Ю. И всё пошло не так уже, да?

Уильям Хэккет-Джонс. И я сидел, я думал: ну вот сейчас пойдёт, как пойдёт – и ничего. И списки слов, и над выучить, и грамматика ваша, извини. И я как-то не понял, я… Родители поняли: всё, отправляем. Меня сюда отправили на месяц: 1994 год, жил с семьёй на Парке Победы, ни слова не говорил – не знал, алфавит еле читал, но как-то что-то впитывал и… Я к чему – ответ на твой вопрос: жить надо в стране.

Д.Ю. Невозможно, вот без этого, на мой взгляд, невозможно. Мне всё время, ну достаточно долго, казалось, что ну как: здесь я прочитал, тут я посмотрел, здесь послушал, ещё чего-то, а оказалось – нет. Вот когда читаешь эти пояснения к фильму, что это про это, про это, про это – мама родная! Ты же там не родился, детские книжки не читал… Это у меня любимый пример: есть такой фильм «Who framed Roger Rabbit».

Уильям Хэккет-Джонс. Класс, ага.

Д.Ю. У нас его переводят всегда: «Кто подставил Кролика Роджера», а ведь это «Кто подставил Роджера Кролика», и Rabbit – это у него фамилия, Роджер его зовут…

Уильям Хэккет-Джонс. Кроликов.

Д.Ю. Кроликов, да. И вот там весь фильм какие-то герои мультиков американских 50-60-ых.. ну там, наверное, 40-50-ых годов.

Уильям Хэккет-Джонс. Да-да-да, он такой странный.

Д.Ю. Какая-то там эта Бетти Дейвис или как?

Уильям Хэккет-Джонс. Бетти Дейвис была, да.

Д.Ю. Да, «Bette Davis Eyes» - там эти глаза, я вообще не знаю, кто это такая, вообще непонятно! Ну то, что она там курит…

Уильям Хэккет-Джонс. Ну там целая песня про её глаза.

Д.Ю. Да-да, то, что она там курит какую-то…

Уильям Хэккет-Джонс. «She’s got Bette Davis eyes…»

Д.Ю. Да-да. То, что она сигару курит – ну смешно, что мультяшный персонаж там, да, с одной стороны, с другой стороны, вообще непонятно, кто это. И вот весь мультфильм – он же вроде… весь фильм – про шутки на эту тему, а ничего не понятно. Это с детства надо знать.

Уильям Хэккет-Джонс. Да-да-да.

Д.Ю. А вот русский язык… вот американцы говорят, что русский язык, когда его слушаешь, похож, как будто бы плёнку задом наперёд крутят. Похож?

Уильям Хэккет-Джонс. Да.

Д.Ю. А из-за чего – из-за интонации?

Уильям Хэккет-Джонс. У вас звуки, которые мы не делаем. «Ж».

Д.Ю. Ну, кроме «ы».

Уильям Хэккет-Джонс. «Ыыыы»! «Ы», «ж» и ещё комбинации.

Д.Ю. А вот какой Збигнев Бжезинский – он как?

Уильям Хэккет-Джонс. Вот я только что хотел сказать: как можно просто человек в здравом уме складывать эти буквы вместе и надеяться на результат? Ну это, понимаешь…

Д.Ю. Это ты армянского ещё не слышал – там есть такой Мкртчан.

Уильям Хэккет-Джонс. Круто!

Д.Ю. Там одна гласная.

Уильям Хэккет-Джонс. Всего?!

Д.Ю. Ну, «я». «Мкртч» – это всё согласные идут подряд.

Уильям Хэккет-Джонс. Круто! Вот как раз поэтому, скорее всего.

Д.Ю. Для нас странно.

Уильям Хэккет-Джонс. И ещё у вас интонации – ё-моё! Ударения, например, не интонации, а ударения – покажи мне… я сколько лет здесь, покажи мне новое слово, и я, сколько ни постараюсь правильно угадать ударение… т.е. я на него посмотрю, и автоматически я хочу его ставить здесь – зная, что это ловушка, я специально вот здесь поставлю или там. Тоже, блять…

Д.Ю. Я тебе скажу страшное: я, вроде русский язык родной – у меня с ударениями совсем плохо, т.е. ну многое я знаю, но в некоторых местах я вообще не понимаю, почему оно тут стоит, и как это вы так придумали?

Но с английским языком тоже непросто! Я, имея большой опыт, т.е. примерно из 10 слов 8 я знаю, как произносятся, 2 не угадаю никогда – почему так? Плюс у американцев как-то непонятно: по-английски «шедьюл», у них какой-то «скеджул» - откуда берётся «скеджул»? Что это такое вообще, как так получается? А американцы…

Уильям Хэккет-Джонс. Они были далеко от нас – лодки, телефона не было, понимаешь?

Д.Ю. Они там морально разлагались бесконтрольно, да?

Уильям Хэккет-Джонс. Ну мы не любим это говорить…

Д.Ю. Ну а если не жить, можно ли хорошо выучить? Вот тебя принимали за французского ребёнка, а вот взрослый человек – его могут принять за французского дяденьку или английского?

Уильям Хэккет-Джонс. Ну, манеры, конечно, тоже часть… Нет, слушай, сейчас, конечно, гораздо легче выучить любой язык просто из-за, слава богу, интернета – ты можешь поднимать кучи культуры этой страны: YouTube, Википедия – прочитать, послушать, понять, работать с этими материалами. Вот преподаю в Питерской высшей школе перевода перевод на английский, и самый первой урок, кстати, сегодня был, и в первом уроке я всегда начинаю с части юмора. Сегодня как раз второй раз упоминаем Монти Пайтон – показал им скетч с попугаем, «Dead Parrot Sketch». Классный момент, чем это помогает – ты сразу… Во-первых, это смешно, поэтому хочется ещё смотреть. Если ещё хочется что-то делать, и это связано с языком – ну естественно, это на пользу. Во-вторых, особенно Монти Пайтон, но не только, конечно, много юмора связано с языком. В этом «Dead Parrot Sketch» есть, мы их расписали на экран – там штук 15, наверное, синонимов про мёртвого попугая: … - там всё это было. Классно! Т.е. одним смешным роликом ты можешь и понять немножко про культуру, и кучу слов на запас себе захватить, акцентов наслышать – в общем, классно. Так что используя такие вещи, ещё и подкасты, гораздо легче, конечно, работать над пониманием. Ну, речь – найди себе собеседника, тоже через интернет можно.

Д.Ю. Ну в целом получается, что это всё равно работа.

Уильям Хэккет-Джонс. Это работа, да. Самый простой способ без работы – это приехать в страну. Но тоже я-то приехал сюда, и я помню первый мой бизнес – это журнал был, с которым мы впервые связались, и я понимаю, я учил русский в школе и в вузе, но на таком среднем уровне, скажем. Приехал, открыл бизнес, и в какой-то момент присылают мне контракт, не помню, на распространение или рекламу, или что-то. Контракт на русском, четыре страницы всего лишь. Я сижу и читаю, и я понимаю… ну не читаю, я даже сижу и просто смотрю на это, и я понимаю, что я должен подписаться…

Д.Ю. Неведомо под чем.

Уильям Хэккет-Джонс. …а я не знаю, что тут написано! Я не знаю этот язык, я не знаю этой формулировки… Я, в общем-то, сидел, читал муторно очень, мучился и решил, что нет, всё, приходится…

Д.Ю. Вынужден.

Уильям Хэккет-Джонс. Вынужден нормально усвоить язык, чтобы работать, иначе что ты здесь сделаешь просто?

Д.Ю. А женщины, общение с женщинами помогает быстрее усваивать, нет? Ну так обычно говорят: заведи себе подругу, и она тебя всему научит. Конечно, потому что ты… ну, либо куча собеседников-друзей, либо подругу.

Д.Ю. А мне кажется, что наоборот – она вот к тебе привыкнет по-быстрому, как ты говоришь, не лично ты, а вообще, она привыкнет, ей нормально – она всё понимает, что ты говоришь.

Уильям Хэккет-Джонс. И не исправляет.

Д.Ю. И не будет тебя поправлять, да. А если она тебя любит, то ей вообще прикольно, как ты говоришь – интересный иностранец какой! Говори, говори!

Уильям Хэккет-Джонс. Такие смешные ошибки делает, да?

Д.Ю. Помнишь такое – «A Fish Called Wanda»? Помнишь такой, да?

Уильям Хэккет-Джонс. Да, ох классно!

Д.Ю. «Говори, скажи что-нибудь по-русски». – Там: «Вааа!»

Уильям Хэккет-Джонс. Да, Джон Клиз.

Д.Ю. Да-да-да. Прекрасен вообще! Такой фильм отличный!

Уильям Хэккет-Джонс. Да, это один из первых раз, когда я что-то смотрел и понял, что… ну я же учился немецкому, ты понимаешь, и французскому, мы вынуждены, как англичане, их ненавидеть. Я их люблю, но официальный статус: ненавижу французов – ну естественно. А смотришь этот фильм и понимаешь, что можно действительно любить звук языка. С немецкого такого не бывает, с немецким.

Д.Ю. Он очень суровый, очень суровый! Как у Тарантино «Бесславных ублюдков» смотрел?

Уильям Хэккет-Джонс. Да.

Д.Ю. Помнишь, там Брэд Питт якобы по-итальянски говорил, а немец угорал: «Скажите ещё раз! Насладиться этими звуками речи!»

Уильям Хэккет-Джонс. Класс, надо пересмотреть, не помню.

Д.Ю. Очень смешно!

Уильям Хэккет-Джонс. Отлично.

Д.Ю. И вот я у тебя посмотрел, как ты трейлеры разбираешь, т.е. вот он, трейлер, в оригинале, а вот трейлер, вот как на русский перевели, и что там, скажем так, не совсем точно.

Уильям Хэккет-Джонс. Ну, есть неточности, скажем так.

Д.Ю. Да, некоторые попадаются.

Уильям Хэккет-Джонс. Мы, смотри, мы… как я тебе и говорю, я еле смотрю фильмы на русском из-за того – ну сколько потеряно просто…

Д.Ю. Смысла нет, вот с моей точки зрения. Меня всё время спрашивают: «А ты вот видел, как там перевели?» А в чём смысл смотреть, как вы там перевели, если можно посмотреть, как оно на самом деле, или потратить в два раза больше времени – а где его взять, вообще непонятно? А самое главное – зачем? Деньги мне за это не платят, за то, что буду там ваши переводы разглядывать и говорить: здесь так, здесь не так. Я с другой стороны зашёл: давайте я вам сам переведу, как я считаю правильным, нужным. Вот давайте я переведу, вот, посмотрите – у меня получилось вот так. Ну, там масса начинает орать: «Да кто ты такой?», туда-сюда…

Уильям Хэккет-Джонс. Конечно.

Д.Ю. Да, ну вот такой.

Уильям Хэккет-Джонс. Гении всякие. А где их…?

Д.Ю. Где ваши, да?

Уильям Хэккет-Джонс. Где их переводы?

Д.Ю. Покажи, как надо. Так, кстати, этого не добиться вообще. Не нравится – сделай лучше. Ну я про себя: ну вот, я сделал вот так, на мой взгляд, лучше. Но по-русски «лучший» это не значит «хороший», это значит «другие ещё хуже» - но так на любом языке, в общем-то.

Уильям Хэккет-Джонс. Да. Нет, я, в общем-то, немножко смотрел твою работу, оценил.

Д.Ю. И как?

Уильям Хэккет-Джонс. Во-первых, просто… самое главное – гораздо живее, гораздо более насыщенный информацией. В сценарии, когда пишут сценарий, там не просто один человек сел на два дня и какое-то говно набросал, он, наверное, два года поработал.

Д.Ю. Если не три, да!

Уильям Хэккет-Джонс. Если не три, а потом редактор поработал, а потом целая комната, writer's room, сидели, разбирали, втюхали везде шутки, которые только могли. Там столько работы там столько мозгов, там столько всего! Как вы смеете?!

Д.Ю. А потом наняли одного дурака за 200 баксов, и он вам его – раз!

Уильям Хэккет-Джонс. Ну дорого же – тысячу кто платить будет? Я за двести и за три дня сделаю, всё, перевод будет.

Д.Ю. Ого, тысяча – ты сказанул, да!

Уильям Хэккет-Джонс. Нет, поэтому я очень рад, что ты есть, что ты это делаешь. Ты гораздо больше включаешь туда. Но я надеюсь, что у нас будет интересный проект, где мы смотрим, над чем ты работаешь, если что – подсказываем.

Д.Ю. А вот есть, например, такой х/ф «Большой Лебовски» - ты случайно не смотрел?

Уильям Хэккет-Джонс. Ask! Конечно, смотрел – классика.

Д.Ю. Он тоже есть дублированный. Ты знаешь, я первый раз, я его не видел, т.е. я не большой киноман вообще по жизни, массу фильмов я просто не смотрел. И значит, вот мы у меня на сайте что-то там с парнями обсуждаем, вдруг, значит, всплыл этот «Большой Лебовски»: «А ты смотрел?» Я говорю: «Не, не смотрел». – «Дима, это редкий случай, ты знаешь, вот это очень редкий случай, когда дубляж лучше, чем оригинал». Я аж застыл: не может быть!

Уильям Хэккет-Джонс. Офигеть!

Д.Ю. «Я тебе сейчас…» Тогда интернет был совсем плохой. «Я тебе пришлю диск, ты сам посмотришь и убедишься, что такое бывает. Наши актёры, ну как известно, гораздо лучше, чем эти балбесы американские и, естественно, режиссёр озвучки поумнее, чем братья Коэны, да – что они там режиссируют? Вот наши – это да!»

Прислал диск. Я первый раз включил, сел смотреть – я даже не улыбнулся ни разу, ты знаешь, не то, что не засмеялся – не улыбнулся. Только в конце, когда, значит, они пошли пепел высыпать из урны, и этот Собчак, Уолтер этот, высыпал – и всё на этого, и он там весь в пепле с каменной мордой. Там я заржал, потому что это смешно безо всего.

Уильям Хэккет-Джонс. Без слов, да.

Д.Ю. Тут я, как обычно, задумался: наверное, со мной что-то не так. «Internet Movie Database», где там quotations – сейчас посмотрим. Обычно цитаты из фильмов занимают, там я не знаю, полстранички, там, полэкрана, тут экранов на пять, наверное, т.е. такое чувство, что весь фильм процитирован. Ну я принялся читать – ну во-первых, там ругаются со страшной силой, в этом «Лебовски», во-вторых, там всё смешно, вообще всё смешно, от начала до конца. Какой дурак это делал, вообще? Т.е. понять даже невозможно. Как у вас так получается? И оказывается, есть люди, которым это нравится – это какой-то тихий ужас.

Вот, было бы интересно, чтобы ты зорким глазом посмотрел в этого самого «Лебовского», и шутки обсудить: где там пошутили, про что.

Уильям Хэккет-Джонс. Давай.

Д.Ю. Мне было бы исключительно интересно! Я уверен, дорогим зрителям тоже не менее интересно. У нас нет людей-носителей языка, которые бы объяснили, где надо смеяться, я где не надо.

Уильям Хэккет-Джонс. Слушай, блин, сколько раз я сижу в кино, мы иногда ходим на субтитрированные на русский фильмы, где звучит английский – у меня бывает громкий смех. Там такой момент: я ржу на весь зал, все остальные тихо сидят. Я такой: ё-моё, бедные! Там шутка-то отличная была.

Д.Ю. Да-да-да. А я тебе гораздо лучше случай могу рассказать: как-то раз… у нас есть конторы, ну т.е. вот западное кино – его, как это теперь можно говорить, дистрибутируют в России.

Уильям Хэккет-Джонс. Дистрибутируют тоже?

Д.Ю. Да-да-да, и вот контора, которая занимается прокатом про России, вот худ.фильм, не буду говорить название, а то все поймут, что за контора. Ну, там маленький зал, специально сели – это люди, которые ответственные за прокат по России. Ну сели, там человек 15 собралось, запустили кино.

Уильям Хэккет-Джонс. Это предпросмотр?

Д.Ю. Да, ещё в прокат не попало, новое-новое абсолютно. Ну, местами шутки, местами отличные шутки, я, значит, ржу, а за мной сидит кто-то, я их не всех знаю, за мной сидит, и он с запозданием всё время смеётся, типа, я засмеялся, и он засмеялся. Ну, думаю, сволочь – имитирует познания. А остальные вообще сидят, вот просто гробовая тишина, а я про себя думаю: вот людей… кино-то уже, наверное, как надоело, что для них это вот… Мне развлечение, а для людей это какая-то унылая работа, рутина.

Уильям Хэккет-Джонс. Он что – думают, что у тебя со вкусом что-то не так?

Д.Ю. Всё оказалось гораздо лучше – когда кино закончилось, где-то оно там, я уже не помню, почти три часа: «Ну как?» Ну, мнения, там, я туда-сюда, туда-сюда, и вдруг я понял, что они вообще не понимают, о чём там говорят, т.е. вот никто английского языка не знает, даже на каком-то базовом уровне. Шок натурально был! И вы там какие-то судьбы, так сказать, решаете – как это делать. Вот вам его переведут, вот вы его там задублируете, ещё чего-то – вы же даже оценить не можете, что вам там напереводили, как задублировали, и проч. Вот поэтому так и получается, собственно говоря.

Уильям Хэккет-Джонс. Вот что! Теперь я знаю.

Д.Ю. Да. Я предлагаю попробовать потыкать палкой и посмотреть, как на самом деле. А ты какие фильмы любишь вообще? Вот что у тебя? Надеюсь, «Звёздные войны» не любишь?

Уильям Хэккет-Джонс. Я с теми же людьми, с которыми я остановился, я тогда и смотрел первые три, и с тех пор…

Д.Ю. Первые три были, на фоне того, что делается сейчас, первые три были гениальные просто!

Уильям Хэккет-Джонс. И особенно когда тебе 6 лет.

Д.Ю. Да!

Уильям Хэккет-Джонс. Тогда я их смотрел, это было классно, а попробовал один из современных смотреть, уже довольно давно, и я такой просто…

Д.Ю. Вообще ни о чём.

Уильям Хэккет-Джонс. Я не мог досмотреть.

Д.Ю. Те были – хорошие детские фильмы, вот просто хорошие, фантастика со сказкой пополам.

Уильям Хэккет-Джонс. Не, я сейчас … да.

Д.Ю. Это непонятно. А какие ты любишь?

Уильям Хэккет-Джонс. Да, наверное, вот как раз такие эксцентричные, как «Лебовски», «Фага» класный, есть такой отличный английский фильм, культовый совсем – «Withnail & I» называется. Я сомневаюсь, что ты хоть слышал.

Д.Ю. Ты мне когда-то советовал какой-то «Нейлз», по-моему, что-то про гвозди было, я помню.

Уильям Хэккет-Джонс. Может, этот же – «Withnail & I»?

Д.Ю. Точно, да. Я так и не посмотрел.

Уильям Хэккет-Джонс. Пошлю тебе ссылку.

Д.Ю. Давай.

Уильям Хэккет-Джонс. Мне довелось встретиться с главным героем этого фильма, он снимался в рекламе у нас дома. Когда мне сказали, что он придёт, ты понимаешь, я смотрел этот фильм 20 раз, я такой… И мы сидели, у меня фотка есть, сидели вместе в библиотеке нашей, и поболтали – он очень милый человек, оказывается. Класс.

Такие эксцентричные. Ну понятно, там такие: «Амели», «Шоколад» - тоже немножко… Прямо художественное кино я с трудом, и мозговое… дрянь – тоже не очень. Посмотрел пару этих «Торов» и т.д., они были интересные первые два - «Iron Man», как его…

Д.Ю. «Железный Человек».

Уильям Хэккет-Джонс. Да-да-да. Это был классный, первый, второй тоже, а потом…

Д.Ю. «А где твой папа?» - «Папа ушёл проверять лотерейный билет и не вернулся – выиграл, наверное». Отлично! Были шутки хорошие, да.

Уильям Хэккет-Джонс. Да-да-да, отличные шутки! Вот. Очень люблю, если есть над чем смеяться.

Д.Ю. Ну, начнём с «Лебовского», возможно, спросим уважаемую публику, что бы им было интересно, чтобы ты показал на конкретных примерах, где не так.

Уильям Хэккет-Джонс. Хорошо.

Д.Ю. Возможно, даже сможешь объяснить, как надо, что там имеется в виду, и вообще.

Уильям Хэккет-Джонс. Постараюсь.

Д.Ю. Очень интересно, да. С нетерпением ждём! Пока, кому интересно, ссылка под роликом на канал Уильяма, где трейлеры разбирают. С нетерпением. Спасибо, Уильям.

Уильям Хэккет-Джонс. Тебе спасибо.

Д.Ю. А на сегодня всё.