- Так тот персонаж, который по фильму зарезал героя Миронова, — не профессиональный актер?
- Он не актер, он был нормальный уголовник. Зэк. Я очень легко отличал сидевших людей — у них какая-то другая кожа. Авитаминозная. И запах тюрьмы. Я к нему подошел и спросил: «Вас как зовут?» — «Жора». — «Вы не сердитесь на меня, я кинорежиссер, мне нужно знать — вы в тюрьме случайно не сидели?» — «А как же! 11 лет». — «За что?» — «Во-первых, по статье за воровство, а там еще убийство подкатило». — «А у меня не можете сняться?» Он захотел. Стали мы с ним работать, и он нам очень много показывал — как надо, как не надо. Я его спрашивал: «А как с бабами в тюрьме?» Он говорил: «Ну как — вообще, грелка, ее из камеры в камеру передают. Процарапаешь — тебя убьют. А у меня на лесоповале была киргизка. Такая умная! Ты ей хлеба дашь — она сразу хвост в сторону». Я решил, он говорит о киргизской женщине, и только потом начал понимать, что он говорит о лошади. Думаю, я сейчас сблюю, а он бежит за мной и кричит: «Алексей, поверь, лошадь — гораздо лучше бабы! Кто пробовал лошадь, к бабе больше не полезет».
Как его боялся Миронов! Что-то было в глазах у этого Жоры Помогаева, от чего Миронов стекленел от ужаса. Он умолял: «Что хочешь делай! Пусть меня лучше шесть человек зарежут! Пусть собаки съедят — только не он!» А тот ему: «Дяденька, дяденька, ты что?»
Всё как положено советскому интеллигенту: оказывается, на самом деле всё не так, как в книгах!
Не видел, не слышал, не знаю — но мнение имею.
Трёхметровые трупы, танковые дивизии МГБ, чифир из авторучки, татуировки на половых органах.
Сморозь любую чушь — и творец доверчиво отводит хвост в сторону.
Ментов ненавижу, героев презираю, над болезнями смеюсь.
Иногда по пьянке избиваю людей и пьяный бегаю с пистолетом.
А потом папа меня через ментов отмазывает.
После неформальной встречи группы писателей с Владимиром Путиным я давал короткое интервью радиостанции «Эхо Москвы» и сказал там следующее: «... Я призвал бы людей не раздувать истерику вокруг коррупции. Потому что последний год это перешло уже все разумные рамки. Не коррупция, а истерика вокруг коррупции.
Коррупция есть везде. Она есть и в Китае, хотя за это там расстреливают, она есть и в Америке, только она другого уровня... Коррупционные скандалы в Америке возникают ровно тогда, когда это нужно определенным людям... Я точно так же, начиная с какого-то времени, когда пошло большое количество информации про коррупцию... точно так же кипел и бурлил от негодования и думал – как же так? Потом я увидел одну очень опасную вещь. Я увидел, что это негодование начинает раздуваться, начинает превращаться в определенную истерию, следствием которой дальше может быть тот хаос, который сейчас мы видим в Египте, который мы видим в Ливии. Потому что если вы думаете, что геополитика куда-то исчезла, если вы думаете, что исчезло желание одних стран доминировать над другими и устанавливать свои правила игры, это не так, и это все существует. И то, что на эти кнопки начинают давить, а мы, как лохи, на это ведемся и начинаем тоже кричать: «Давайте сейчас выйдем с транспарантами, долой, победим коррупцию»... Ее никто не победит.
В худшем случае, если это случится, мы победим до конца только свою собственную страну... Пока есть что пилить, пока есть нефтяные деньги, пока есть эта халява... С этим ничего не сделаешь, к сожалению... Кого куда ни поставьте, все равно это будет происходить, потому что за всеми не уследишь.
Е. АФАНАСЬЕВА: А почему наши люди не хотят покупать? Потому что пиратские легче скачать, даже если это качество плохое? Или почему?
Р. ПЕТРЕНКО: Ну, как правило, легче скачать. Более того, сейчас, например, на дни рождения друг другу могут подарить накопитель на половину террабайта или на террабайт со своими любимыми фильмами, например, или сериалами. И у человека на ближайший год уже нет потребности ходить в магазин или где-то чего-то скачивать. Пиратство достигло какого-то тотального апогея, и здесь когда пиратский контент находится на расстоянии вытянутой руки просто доставать из кармана кредитную карточку или идти в QIWI-терминал платить – просто этих усилий люди не готовы совершать, потому что бесплатно и, вот, он здесь рядом всегда.
Деградация, разрушение телевизионного пространства так называемого, происходит медленно, как таяние тех пресловутых ледников, но оно происходит. Вот, мы видим сейчас, что кино – это уже один из первых таких пострадавших, потому что раньше DVD-прокат давал где-то от полумиллиона до миллиона долларов в зависимости от калибра фильма, сейчас мы видим, что DVD-прокат не дает никаких денег вообще. Многие фильмы не выходят просто на DVD, потому что, ну, там нет денег сейчас, DVD почти никто не покупает. И поэтому сейчас кинобизнес – он либо поддерживается государством и это вообще отдельная какая-то история, либо до сих пор есть небольшое количество меценатов, которые ради реализации своих каких-то творческих амбиций вкладывают в заведомо убыточный бизнес деньги. Телевидение пока приносит деньги, но я подозреваю, что через 5 лет, если продолжится пиратство так, как есть, то у телевидения не будет тех денег для того, чтобы делать какие-то программы или сериалы, которые сейчас услаждают зрителей.
– Известно, что вы не жалуете прессу, а с телевидением вовсе не имеете дела, так что мы вас боимся.
– Правильно боитесь, но это у меня не каприз и не прихоть, а реакция на цензуру. У меня был телевизионный опыт, когда интервью записывали полтора часа и говорил я о том, что меня больше всего волнует: вот мы постоянно вспоминаем войну, но почему не сделать для ее участников несколько простых и давно необходимых вещей? Почему не приравнять к Герою Советского Союза, например, человека с тремя медалями «За отвагу»?
У меня в молодости был друг с тремя такими медалями, а сколько было таких людей всего – единицы, потому что «За отвагу» – это ведь медаль пехотная, вручаемая рядовым, чернорабочим войны, которые почти не выживали. Тот мой друг, мальчишка в сущности, одну получил за «языка», а вторую за то, что подорвал два танка. Ни денежных, ни иных льгот эта медаль не предполагала и сейчас не дает, как и большинство прочих солдатских наград. Вот об этом я говорил, а оставили от этого разговора полторы минуты ерунды. Если это сознательная цензура, то давайте возвращать Советский Союз в целом, со всем – пусть немногим – пристойным, что там было.
Вообще, мне кажется, это сознательная линия на торжество идиотизма, а точней – на повальную депрофессионализацию, потому что в своем профессиональном качестве я телевидению ни разу не понадобился. Один раз меня позвали спеть песенку в «Нашу гавань», и я при всем почтении к Успенскому не пошел, потому что занимаюсь не пением; в другой раз мною заинтересовался Малахов, но этот интерес не взаимен. В собственном качестве мы никому не нужны: в любом, но – только в чужом! Я смотрю «Культуру», все больше напоминающую резервацию, а в национальной политике, направленной на создание стада, участвовать не хочу.
– В окопах желание обостряется до неимоверности, потому что постоянное соседство смерти вообще компенсируется дикой сосредоточенностью на любви. И там есть у нас ключевой момент – девочке этой на день рождения дарят баню. В грязи же все – им тяжело, а ей каково? Нагревают воду, устраивают бочку... И вот пока она там, на третьем этаже, в бочке, и все знают, что она там голая, они тут всемером внизу. Без единого эротического момента хочу это снять, без голого тела вообще, но чтобы страшное напряжение. И где мне взять эту девушку – ума не приложу: нужно, чтобы была сложившаяся актриса и чтобы ей было семнадцать лет, во всяком случае, не старше двадцати.
В минувшее десятилетие общественная мысль нашей страны находилась в состоянии полудремы. Высокие цены на энергоносители прикрывали нарастающие проблемы, как свежий пушистый снег, непривлекательную помойку. Из клювов олигархов, таскавших журавлиными клиньями капиталы туда, за бугор, выпадало кое-что на родную землю. Интеллигенция, ползая на карачках, выискивала эти крошки в пожухлой траве и особо не возникала. Капали, как скупая слеза, добавки к пенсиям и зарплатам, которые, правда, тут же съедали инфляция и неуклонно растущие тарифы тех же олигархов-монополистов. Трубадуры режима убаюкивали страну: «Россия встает с колен».
Но вот снег подтаял, и население обнаружило, что помойка-то не уменьшилась, а разрослась, стала принимать угрожающие размеры. Кремлевская власть пустила коту под хвост целое десятилетие.
И вопрос, откуда взялась такая невежественная власть, потерявший было первоначальную остроту, вновь приобрел актуальность. Почему недоверчивый, мнительный Ельцин открыл табакерку для того, а не для иного наследника? На каких тайных опорах держится преемственность власти Семьи и в целом Олигархата? Началось сопоставление давних, фактов, восстановление хронологий событий. Словом, пошел процесс возвращения к анализу косвенных признаков. И в этом анализе журналистов все чаще стала всплывать история с убийством Льва Рохлина.
Вспомните рассказ Коржакова, как Ельцин заказывал ему уничтожение Хасбулатова, Руцкого и Лужкова. Александр Васильевич поручение не выполнил и объяснял корреспонденту «МК»: «Убить легко. Но потом надо убить того человека, который убил. Потом… убить того человека, который убил того человека, который убил…» У них там в КГБ (затем — в ФСБ) устанавливали четкий порядок и очередность изготовления жмуриков.