– Как вы оцениваете современное состояние российской фотографии – подъем или упадок?
– В русской фотографии, если говорить о творческой составляющей, сейчас мощный подъём, который определяется сразу несколькими факторами. Во-первых, мощный толчок к развитию дали цифровые камеры. С появлением цифровых камер из фотографии ушла технология, ушла тёмная комната, ушли гидрохинон, бура, бромистый калий, а с ними ушли аллергии и экземы. Привело это к двум вещам. В фотографию пришли женщины (раньше она их отпугивала). Женщины, они… я много раз говорил, что женщины снимают лучше, чем мужики. В среднем. Второе – интернет дал трибуну. Раньше в городе был фотоклуб и там было 30 безумцев, которые приходили, показывали друг другу фотографии и ругались страшно. Сейчас есть возможность показать фотографии миллиону людей – это тоже очень мощный стимул. Третье, как следствие первых двух, резко возрос спрос на образование. Всё это привело к тому, что сейчас мы переживаем бум такой фотографический. То есть я думаю, что сейчас фотография заняла то место, которое поэзия занимала в шестидесятых.
С другой стороны, парадокс: желающих заниматься документальной фотографией всё больше и больше, а работы всё меньше и меньше. Мы сейчас испытываем системный кризис журнала как медиа. Основным плательщиком за документальную фотографию был журнал. Журнал умирает как жанр. Началось это, наверное, в 80-е годы. 60–70-е годы – расцвет журналистики. В России это было не так, а на Западе это была столь же романтичная профессия, как космонавт, полярник…
Оказывается, c фашистами — весело!
А вот со сталинистами — ужас, ужас.
Смерть журналов и будущее документальной фотографии «Парк культуры» обсудил с фотожурналистом Сергеем Максимишиным, призером World Press Photo, сотрудничающим с The Wall Street Journal, Newsweek, Stern, «Огоньком» и другими изданиями по всему миру.
– Как вы оцениваете современное состояние российской фотографии – подъем или упадок?
– В русской фотографии, если говорить о творческой составляющей, сейчас мощный подъём, который определяется сразу несколькими факторами. Во-первых, мощный толчок к развитию дали цифровые камеры. С появлением цифровых камер из фотографии ушла технология, ушла тёмная комната, ушли гидрохинон, бура, бромистый калий, а с ними ушли аллергии и экземы. Привело это к двум вещам. В фотографию пришли женщины (раньше она их отпугивала). Женщины, они… я много раз говорил, что женщины снимают лучше, чем мужики. В среднем. Второе – интернет дал трибуну. Раньше в городе был фотоклуб и там было 30 безумцев, которые приходили, показывали друг другу фотографии и ругались страшно. Сейчас есть возможность показать фотографии миллиону людей – это тоже очень мощный стимул. Третье, как следствие первых двух, резко возрос спрос на образование. Всё это привело к тому, что сейчас мы переживаем бум такой фотографический. То есть я думаю, что сейчас фотография заняла то место, которое поэзия занимала в шестидесятых.
С другой стороны, парадокс: желающих заниматься документальной фотографией всё больше и больше, а работы всё меньше и меньше. Мы сейчас испытываем системный кризис журнала как медиа. Основным плательщиком за документальную фотографию был журнал. Журнал умирает как жанр. Началось это, наверное, в 80-е годы. 60–70-е годы – расцвет журналистики. В России это было не так, а на Западе это была столь же романтичная профессия, как космонавт, полярник…
– И что случилось в 70-х?
– Из фотографии ушло самое главное: фотография перестала быть средством массовой информации. Происходит то же самое, с моей точки зрения, что происходило с художниками в начале 19 века. Зададим себе вопрос: откуда люди в Европе знали, как выглядит крокодил? Знали потому, что были художники, которые ездили в экспедиции, делали гравюры, и критерием профессиональной состоятельности художника была степень адекватности нарисованного крокодила настоящему. Искусство было важно, безусловно, но ещё важнее была медийная роль художника. Художник был средством массовой информации. Потом появилась фотография, и эта функция живописи, рисовальщиков оказалась не нужна почти. Художники с маленькой буквы вымерли как класс, остались только художники с большой буквы. Фотограф был нотариусом, потому что событие – это то, что было сфотографировано. Последним всплеском была вьетнамская война – её люди знали по фотографиям. А потом телевидение научилось передавать картинку из любой точки мира в режиме реального времени, а видео более информативно. Плюс у видео гигантский бюджет, поскольку телевизор смотрят миллиарды, а следовательно, очень дорогая реклама. Видео стало выигрывать у нас в оперативности, потому что у них есть вертолёты – у нас нет вертолётов, они могут попадать в какие-то точки, куда мы не можем попадать. Новости по телевизору люди смотрят вечером, газеты выходят утром, журнал выходит в понедельник.
Соответственно роль фотографии как носителя информации практически сведена к нулю. А это на самом деле было самое главное. Потому что потребность в новостях есть физиологическая потребность, а потребность в искусстве – это уже потребность другого порядка. За искусство люди платят тогда, когда у них есть всё остальное.
Сейчас такой переходный период: журналов становится всё меньше, это значит, что рекламы там становится меньше, а в интернете рекламы ещё нет в таком количестве и стоит она не так дорого, чтобы оплатить работу фотожурналиста. Мы на таком перепутье сейчас, и это очень важный момент: если научатся люди приделывать кассовый аппарат к интернету, мы будем жить. Если не научатся, то мы будем каким-то таким искусством типа чеканки или батика, без которых люди запросто могут обойтись.
– Артем Чернов считает, что это произойдёт в течение двух-трех лет.
«Интересные темы можно искать только самому»
О современной репортажной фотографии, конкуренции с блогерами и о том, чем сегодня заниматься и где зарабатывать профессионалам фотожурналистики, «Парк культуры» поговорил с Артёмом Черновым – фотожурналистом,...
– Дай бог, чтобы он был прав, иначе мы все умрём. Характерный пример: три года назад я девять месяцев проводил в путешествиях, три месяца сидел дома. Сейчас я три месяца провожу в путешествиях, девять месяцев сижу дома. Если полгода назад преподавание было для меня развлечением, потому что каждый фотограф любит показывать людям свои фотографии и рассказывать другим, почему их фотографии плохие, это приятно (смеётся), то сейчас я бы не смог содержать семью без этих вещей образовательных. Всем плохо. Причём я не в худшем состоянии – есть люди, которым сильно хуже. Если говорить о мире, то везде удивительные вещи происходят. Мне рассказывали, что в Америке идёт передел свадебного рынка фотографии. Потому что люди, которые снимали войну и какие-то такие вещи, остались без работы, и куда им идти? Они пошли либо в колледж преподавать, либо свадьбы снимать. Естественно, эти ребята снимают свадьбы лучше, чем звёзды свадебной фотографии. И там всё посыпалось.
– Вы сейчас не ищете себе истории и не организуете себе поездки?
– Наоборот, я сейчас делаю это гораздо интенсивнее, чем прежде, потому что есть хочется.
Конечно я ищу истории, предлагаю их журналам и прошу денег под эти истории. Скорее, обратного стало меньше – когда журналы ищут меня. Наверное, все обращали внимание, что какой-нибудь журнал один месяц выходит толстый, другой – тонкий. Потому что у нас есть закон, по которому площадь рекламных публикаций должна составлять не более 40% площади журнала. Естественно, никто не хочет переводить бумагу. Поэтому сначала собирается реклама, а потом делается так, чтобы она составляла 40% журнала. Мало собрали рекламы – тонкий журнал, много собрали – толстый журнал. Обратите внимание, сейчас все журналы стали в два раза тоньше, чем они были 5 лет назад.
– Как вы выбираете истории?
– Если это заказ журнала, ни о каком выборе речь не идёт. Если я делаю свою историю, то я выбираю то, что мне интересно. Но очень часто на самом деле происходит некая промежуточная история, когда я выбираю историю, которая интересна мне, и нахожу журналы, которым это интересно тоже. И таким образом получаю финансирование под историю.
– Что является критерием? Снять что-то, с чем вы ещё не сталкивались?
– Ну, не знаю. Я просто любопытен. Есть истории, которые мне кажутся интересными. Никогда не знал, никогда не слышал, мне интересно посмотреть, как это. Ездил с ребятами в Кению, у меня 11 студентов было. Каждый студент делает свою тему. Причём Кения – страна сложная, поэтому, прежде чем поехать, я должен найти темы для всех. Я, конечно, приветствую, если студенты сами найдут темы, но не верю, что они, не обладая журналистским опытом, успеют найти что-либо интересное за 10 дней мастер-класса, поэтому сажусь за неделю и начинаю всё – просто всё-всё-всё – читать про Кению. И нахожу темы, которые, мне кажется, будут интересны.
Например, там в трущобах есть очень популярные школы классического балета. Или нахожу историю, что там жуткая волна изнасилований, причем люди стали насиловать пожилых женщин, потому что считается, что вероятность заразиться СПИДом в этом случае меньше. Поэтому пожилые женщины организовали школу самообороны, и старые негритянки в трущобах изучают каратэ. Классная тема! Вот такие темы я нахожу, но я не вижу, что мне это нравится.
И вдруг я нахожу тему: люди из нефтяных бочек делают вообще всё… История о преломлении Запада в Востоке. Бывший редактор «Гео» Володя Потапов говорил: «Снимаешь на Востоке – ищи Запад, снимаешь на Западе – ищи Восток». Люди устроили конвейер по переработке нефтяных бочек. Этими бочками завален русский север, а в Африке это страшный дефицит. Они буквально голыми руками разрывают эти бочки и делают всё – от сковородок до высокого искусства, которое продают в Европу. Это всё сосредоточено в маленьком районе: на территории двух квадратных километров работают 4 тысячи полуголых негров, которые стучат молотками по 10 часов в день. Такая кузня Саурона просто. Когда я прочитал эту историю – понял: это «моё». Не отдам её студентам, сам буду снимать. И эта история – она снималась в мае, имела успех, уже два журнала собрались её публиковать, моё агентство отправило её на фестиваль – значит, попал. Так бывает. Я люблю эти выездные мастер-классы: там бывают сильные фотографы, а я же не могу снять хуже, чем мои студенты. Поэтому меня это подстёгивает.
– Сейчас по дороге пересматривала вашу книжку. Вы снимали самые разные вещи, в том числе то, к чему невозможно относиться непредвзято, например нацистов. Как вы выстаиваете отношения с героями, если вам нужно снять то, что вам несимпатично?
– С фашистами всё было просто. Это было задание журнала Time, статья называлась «Из России с ненавистью». Мне нужно было найти не просто фашистов, а фашистов определённой группировки, и самым сложным было их найти. Я написал в блоге: может, кто-то о них знает. Позвонил своим студентам, и через четверых человек я вышел на этих людей. Позвонил им и сказал, что я фотограф, у меня есть заказ от журнала Time – снять о вас историю. Они сказали: «Хорошо будут писать?» – «Не знаю, но думаю, что плохо». – «Ну, давай встретимся». Встретились, потом говорю: «Знаете, ребята, а я вообще еврей. Вы как?» Они говорят: «Что, совсем еврей?» – «Наполовину». – «Ха! Кто ж из нас наполовину не еврей…» (смеётся). Иногда бывают большие проблемы, но это нечасто. Сейчас я всё-таки имею возможность выбирать. Но в прошлом году я делал две истории огромных, для Stern и для «Русского репортёра», одну о Ленине, другую о Сталине. И, когда общался с фанами Сталина, у меня было ощущение, что едет крыша. Ну, тяжело…
– Не кажется ли вам, что русская фотографическая среда сама как-то излишне неспокойна, агрессивна?
– Вообще русское общество излишне неспокойно и агрессивно. То, что в России просто разлита агрессия в обществе, для меня совершенно очевидно, и в том, что это плохо кончится, я почти уверен.
После пяти лет, которые я проработал в Эрмитаже, я не люблю всяких искусствоведов (честно!), художников… И очень люблю всяких сантехников, физиков, то есть людей, у которых есть формальные критерии успешности деятельности. Физик либо умеет решать такие задачи, либо он не умеет решать такие задачи, и очень чётко выстраивается иерархия в комьюнити. В фотографии такого нет, и в искусствоведении такого нет, потому что отсутствуют формальные критерии успешности, безусловные авторитеты. А поскольку здесь все больные на голову (потому что фотография – это заболевание), постоянно идёт это выяснение отношений. Плюс всё-таки фотограф – человек, который постоянно находится в конкурентной среде, потому что, если не ты делаешь этот заказ, я делаю этот заказ. Это не командная игра. Фоторедакторы, например, все дружат. Им выгоднее быть в куче: они друг другу помогают, спрашивают друг друга о чём-то… А фотографы всё время собачатся.
– А на Западе не так в сообществе фотографов?
– Ещё хуже. Честно. Там потому что ещё жёстче конкуренция. Сколько я наслушался историй про то, как... Бывают вещи, которые не вписываются ни в какие нормы. Когда два фотографа работают вместе в Армении, а потом они проезжают азербайджанский блокпост, и один фотограф шепчет офицеру, что вот этот человек – засланный. Этот фотограф проезжает, а тот две недели сидит в зиндане… Я много знаю таких историй. Бывает, фотографа заносит… это же известный анекдот, когда фотограф идёт по пляжу, он устал и еле ноги волочет, добраться бы до гостиницы, а за ним бежит мальчик и кричит: «Мама тонет, мама тонет!» Фотограф оборачивается, разводит руками: «Брат, извини, плёнка кончилась». Бывают фотографы, которые за картинку маму родную продадут. Про одного известного фотографа ходит байка, что его друг, какой-то африканский царёк, по просьбе фотографа расстрелял целую деревню. Я не очень верю в эту сплетню, но сам факт, что такие рассказы появляются, уже говорит о многом. В общем, фотограф – это удивительная работа, и иногда встречаются удивительные люди… К сожалению, так бывает, но не надо думать, что все фотографы – подонки. Я знаю и множество других историй, например про то, как один фотограф другого, сильно заболевшего, буквально на руках вывозил из Афганистана.
– Как получить хороший кадр, не опускаясь до таких вещей?
– Самый частый вопрос, который задают на всяких лекциях, это «часто ли вас бьют». Нечасто меня бьют, потому что на самом деле людям нравится, когда они кому-то интересны. Людям нравится, когда ты проявляешь к ним внимание. А бьют тех фотографов, которым лень рассказать, что они делают. То есть, если вы пришли на рынок, где стоят азербайджанцы и торгуют своей петрушкой и помидорами, надо хорошо понимать, что мысль, что вы пришли заниматься искусством, – это последняя мысль, которая придёт этим азербайджанцам в голову. Они сначала подумают, что вы из какой-нибудь миграционной службы, ещё что-то, ещё… И у всех этих людей есть совершенно очевидное право не попасть к вам в камеру. И у них есть много разных соображений, почему они не хотят попасть к вам в камеру. Кто-то живёт без регистрации, кто-то сказал жене, что поехал космонавтом работать в Россию, кто-то ещё что-то, поэтому вы это право должны уважать, и если вы пришли на рынок… Как минимум я себя буду долго показывать, чтобы те люди, которые хотят уйти, ушли. Потом я точно буду – если хочу здесь снимать долго (если мне надо нажать один раз, я приду с мыльничкой), действительно здесь работать – то я сразу подойду к первому попавшемуся, объясню, что я делаю, и спрошу, у кого мне спросить разрешение. В каждом комьюнити есть формальный или неформальный лидер. Так же как, если вы снимаете цыганский табор, полная глупость – снимать сразу. Первый вопрос, который вы должны задать, – где найти барона. И, когда вы объясните барону, что вы делаете, вы сможете делать что угодно. Агрессия на фотографа в 90% случаев идет от непонимания того, что он делает.
– А оружие приходилось в руках держать?
– Ну нет. Есть в каждой профессии такие… табу. Если баскетболист попой на мячик сядет, его из зала выгонят. И если штангист будет перешагивать через гриф. Журналист не должен брать в руки оружие. И, когда я смотрю на этих идиотских наших молодых щенков-телевизионщиков, которые начинают фотографироваться с автоматами, это вызывает у меня брезгливость.
– Не знаю, как лучше сформулировать: вы снимали столько всего жёсткого…
– Жуткого?
– Жуткого, жёсткого, печального…
– Ну нет. Я не такой фотограф. Я же не Юра Козырев, который с войны на войну идёт. На войне жуть. Я снимал, может быть, грустные какие-то истории, но назвать их жуткими…
– Я именно про военные фотографии, про Чечню.
– Я точно не военный фотограф, даже и говорить об этом не хочу. Военные фотографы – это люди, которые живут на войне. Я полтора раза краешком коснулся войны, и это были чисто пацанские дела. Инициация такая: ты не пацан, если не был…
– Я хотела свернуть к месту искусства в том, чем вы занимаетесь.
– Искусством я не занимаюсь. Разница между фотохудожником и фотожурналистом такая же, как между писателем и публицистом. Для художника картинка – цель, для меня – средство. Играет такую же роль, как красноречие для адвоката. Мне нужна художественность, я должен делать художественные картинки, но только потому, что люди не смотрят нехудожественные. Нехудожественные скучны. Так же как, если человек рассказывает анекдоты не смешно, его просто не слушают. То есть художественность мне нужна с совершенно определённой целью, чтобы рассказывать истории. Другое дело, что потом, когда фотографии сделаны, приходят специальные люди и, рассматривая их, говорят, что, может быть, это искусство. Ну, отлично. Пусть они, эти люди, другим людям потом объясняют, почему это искусство. Я не ставлю перед собой цели «изготовление произведения искусства».
– А вы формулируете для себя «рассказать историю, чтобы…»?
– Ну, если даже просто развлечь – это тоже неплохо. Мой любимый жанр – застольная байка. Я очень люблю собраться с друзьями, выпивать и рассказывать какие-то застольные истории. Их рассказываю за столом словами, а в журналах – карточками. Вот я не ставлю задачу иначе. Это такие маленькие истории – иногда грустные, иногда они весёлые. Иногда бывает так, что эти истории кому-то помогают, но у меня нет мессианских задач. Я хорошо понимаю, что фотографии больше не меняют мир, поэтому не ставлю перед собой мессианских задач.
>>Бывают фотографы, которые за картинку маму родную продадут. Про одного известного фотографа ходит байка, что его друг, какой-то африканский царёк, по просьбе фотографа расстрелял целую деревню. Я не очень верю в эту сплетню, но сам факт, что такие рассказы появляются, уже говорит о многом.
> я не люблю всяких искусствоведов (честно!), художников… И очень люблю всяких сантехников, физиков, то есть людей, у которых есть формальные критерии успешности деятельности. Физик либо умеет решать такие задачи, либо он не умеет решать такие задачи, и очень чётко выстраивается иерархия в комьюнити.
Интересно, насколько глубоко фотограф знаком с деятельностью физиков, что думает, будто они строем ходят и выстраиваются в аккуратные иерархии?
Тогда должен понимать, что дело не в формальных критериях, а в организации труда. В любом виде деятельности есть и формальные критерии, и неформальная борьба. Вопрос - кто и как этим делом управляет.
Ну и эта - почему ж он в фотографы-то ушел, если в физике все так хорошо и иерархично, а в фотографии полный бардак?
> Тогда должен понимать, что дело не в формальных критериях, а в организации труда.
Причём тут "организация труда"?
Для специалиста в той или иной области уровень другого учёного легко определяется.
У одного собственная школа, другой творчески перерабатывает созданное коллегами.
Есть ещё индексы цитирования, публикации в илитных журналах и т.п.
А вот у артистов больших и малых академических театров с этим беда - там в порядке вещей "я играю гениально, текст слабый, труппа говно".
> Ну и эта - почему ж он в фотографы-то ушел, если в физике все так хорошо и иерархично, а в фотографии полный бардак?
Может, решил, что хороший фотограф лучше плохого физика.
> С другой стороны, парадокс: желающих заниматься документальной фотографией всё больше и больше, а работы всё меньше и меньше.
В чём же парадокс? Наоборот, всё логично. Кто станет нанимать фотографа, если каждый дурак может сфотографировать свою свадьбу,пьянку или первое совокупление с приличным качеством самостоятельно?
"Если оценивать меня по финансовой шкале, то я нахожусь где-то в нижней части среднего класса. На самом деле довольно легко посчитать, сколько получает журналист моего уровня. Съемочный день в хорошем журнале — типа Stern или Time — стоит $500. Больше 10–15 таких дней в месяц не бывает. Так что $7500 в месяц — это потолок." - http://newtimes.ru/articles/detail/5178/ - ИЗ его другого интервью. Вроде, нижний сегмент среднего класса начинается с 2000$, но скромность украшает !!!
> Тогда должен понимать, что дело не в формальных критериях, а в организации труда. В любом виде деятельности есть и формальные критерии, и неформальная борьба. Вопрос - кто и как этим делом управляет.
>
> Ну и эта - почему ж он в фотографы-то ушел, если в физике все так хорошо и иерархично, а в фотографии полный бардак?
Ты меня то об этом зачем спрашиваешь? Есть документальный фильм про Максимишина, есть его многочисленные интервью, как в печатных, так и в теле СМИ, есть ЖЖ в конце концов (ссылку на него я давал чуть выше).
> С другой стороны, парадокс: желающих заниматься документальной фотографией всё больше и больше, а работы всё меньше и меньше.
>
> В чём же парадокс? Наоборот, всё логично.
Судя по другим интервью, где поднимался подобный вопрос, он о том, что периодичные издания с большей охотой используют фотографии и видеоролики сделанные очевидцами на телефон (соответственно работы для профессионалов все меньше), но желающих заниматься репортажной фотографией на профессиональной основе, тратя время и деньги на обучение все больше.
> Причём тут "организация труда"?
> Для специалиста в той или иной области уровень другого учёного легко определяется.
> У одного собственная школа, другой творчески перерабатывает созданное коллегами.
> Есть ещё индексы цитирования, публикации в илитных журналах и т.п.
Однако, за этими формальными индексами может быть очень неприятная неформальная обратная сторона.
> А вот у артистов больших и малых академических театров с этим беда - там в порядке вещей "я играю гениально, текст слабый, труппа говно".
А критерий качества тот же самый - оценка профессионального сообщества.
> Камрад, я понимаю что обратный перевод это мегазло, но не настолько же! К тому же и в оригинальной статье это все есть
А сам то Максимишин на польском интерьвю давал? Вот выдержка из русского варианта «Сибирь, там был когда-то ГУЛАГ (так в тексте, поляки называют ГУЛАГом также отдельные лагеря — прим. перев.)», то есть любой лагерь для поляков это ГУЛАГ, где гарантии того, что поляки не «причесали» все интервью на свой вкус? Не кажется тебе странным, что при многочисленных интервью именно польское просто сочится русофобией?
Что до ЖЖ, то он давал ссылку и на само интервью, и на форум где его (интервью) обсуждали в стиле «а удачно творец раскрылся!». От разоблачений в стиле «я этого не говорил» отказался, ИМХО правильно сделал.
Нормальное "псевдоинтеллектуальное" интервью, ничего особенного. Вообще, у творческой интеллигенции политвзгляды чаще всего перекошены в ту или иную сторону, ничего нового как бы.
Хотя, разговор интересный. Бытие отдельно взятого фотокорра очень хорошо отражает. Насчет смерти фотожурналистики, конечно, можно поспорить. В интернете у профессиональной фотографии очень большое будущее, я считаю, и от недоедания хорошие фотографы точно не помрут. "Бумажные" СМИ уступают электронным, но это, скорее, не смерть, а вторая жизнь для фотографии.
> Прибыльное это дело нынче - Родину говном мазать.
За фотографа говорят его работы, Максимишин один из немногих известных мне отечественных фотографов с мировым именем, который не мажет в фотографиях дерьмом свою Родину. Для примера сравни фотографии Калиона из сборника «Русские» снятые в советский период и «Русские-2» снятые в последнее десятилетие: первый сделан с любовью к стране и людям, во втором, что ни портрет, то печать послеродовой травмы на лице. Ну и способ получения заграничных грантов (сними бухающих и совокупляющихся бомжей, подпиши «Российский быт» и твои фото в британской галерее) не многим оставляет выбор. Что до Максимишина, то посмотри какие из его фотографий занимали первые места в международных конкурсах.
> За фотографа говорят его работы, Максимишин один из немногих известных мне отечественных фотографов с мировым именем, который не мажет в фотографиях дерьмом свою Родину.
> Весьма печально, когда талантливый человек использует свой талант для унижения собственной страны.
>
> это норма жизни советского интеллигента
Не только советского. Все это Было типично и для русской - той самой, из РКМП - интеллигенции тоже. Об этом хорошо сказано в воспоминаниях Г.В.Чиченина
Это его портфолио, первая страница - про Россию. Вот если это называется - не мазать дерьмом, то я даже не знаю, что сказать. Подача материала - под вполне определенным углом, для вполне определенных заказчиков.
> ты пробовал прочесть новость, прежде чем что-то писать?
Да, спасибо, прочитал еще раз.
> и почему же работы так востребованы на Западе?
Если «работы», это фотографии, то потому, что из одной фотографии можно сделать совершенно разные истории, либо кадрированием, либо просто меняя описание, не говоря уже о серии отобранных фотографий.
> и почему же работы так востребованы на Западе?
>
> Если «работы», это фотографии
я не знаю, конечно
может, он ещё танцует, снимает на видео и продаёт?
это прошло мимо меня, извините
> то потому, что из одной фотографии можно сделать совершенно разные истории, либо кадрированием, либо просто меняя описание, не говоря уже о серии отобранных фотографий.
> Взгляды автора присущи 90% сограждан.
>
Ну так соответствующая обработка мозгов граждан, начиная с 56 года, не могла не дать всходов. Это не может быть оправданием очередному смешиванию с грязью своей страны.
По моему скромному мнению, доля постобработки в придании зловещести образу больше 50%. Мёртвенные руки, верхняя часть лица, красная нижняя часть лица - практически кровь с клыков капает. С душой творец подошел к созданию образа. Интересно было бы на неправленый вариант глянуть.
Так это общая тенденция, я имею ввиду демонизация Путина среди западных изданий. То, что он (Максимишин) увидел как падает свет и сделал снимок (еще не зная, что получится) характеризует его как фотографа, а вот то, что отдал для публикации конкретно эту фотографию главы своего государства характеризует его уже как гражданина и характеристика эта, на мой взгляд не самая лестная, увы. И он еще один из лучших. Я давал вверху ссылку на снимки мертвой девочки, видно что тело переворачивали для усиления драматического эффекта, а фотография самих фотографов вообще атас.
> Так это общая тенденция, я имею ввиду демонизация Путина среди западных изданий.
как-то у тебя плохо с пониманием, камрад
они хотят покупать вот это - для них снимают именно это
понятно ли?
> То, что он (Максимишин) увидел как падает свет и сделал снимок (еще не зная, что получится)
это ты не знаешь, что получится
а он знает
в данном случае он не одинок - точно такой же снимок сделал ещё один человек
> характеризует его уже как гражданина и характеристика эта, на мой взгляд не самая лестная, увы. И он еще один из лучших.
ну что делать - вот такая у нас интеллигенция
> Я давал вверху ссылку на снимки мертвой девочки, видно что тело переворачивали для усиления драматического эффекта, а фотография самих фотографов вообще атас.
как говорится, на погосте живучи - по всем не наплачешься
но они себя позиционируют чуть ли не совестью нации, а это гнусно
> они хотят покупать вот это - для них снимают именно это
>
> понятно ли?
давно понятно. Я не зря упоминал съемку бомжей с подписью «Россия», вполне реальный факт: один фотограф снял квартиру, привел туда бомжей обоих полов, сделал «репортаж» всего их непотребства, продал фото западному изданию и получил денег с напутствием: «снимай еще, да побольше». И если я не ошибаюсь, одна из работ автора (не из этой серии) есть у тебя в картинках, то есть человек как фотограф действительно талантлив.
> это ты не знаешь, что получится
>
> а он знает
Я имел ввиду выражение лица, а не свето-теневой рисунок и общий посыл фото в целом (хотя за него трудно, да и нельзя говорить), и когда снимаешь репортаж не думаешь о каждой фотографии, а ловишь очередной момент. А вот то, что фото прошло стадию отбора это уже показательно.
> но они себя позиционируют чуть ли не совестью нации, а это гнусно
Ты бы знал, Дмитрий, с каким количеством этой «совести нации» приходится общаться. И объяснить что-либо трудно, и послать нельзя, потому как среди них есть близкие люди. Легче головой стену пробить.
> Вот если это называется - не мазать дерьмом, то я даже не знаю, что сказать.
Я пропёрся.
Вокруг всё засрано и разъёбано, стены ободраны, но с иконами.
Дауны, страшные тётки, мерзкие хари, симпатий не вызывают даже дети. Илита - натуральные скоты.
Специально для борцунов против меха - ободранные на польты тушки.
Я может неисправимый оптимист или смотрю не туда, но то что Максимишин показывает, лично мне встречается реже, чем нормальные люди, чистые улицы, веселые дети и так далее.
[протирает розовые очки]
> где гарантии того, что поляки не «причесали» все интервью на свой вкус? Не кажется тебе странным, что при многочисленных интервью именно польское просто сочится русофобией?
Дяденька уже взрослый и сам работал в журналистике, наверное он догадывался, что и как могут извратить польские коллеги. Если он не оттаскал их потом за волосья, значит согласен с напечатанным либо ему такая реклама (антиреклама) выгодна, что тоже характеризует.
Фотка Невского впечатлила. Становится понятно отношение мироощущение человека. С того же места, но при другом освещении, в другое время года снятые кадры производят совсем другое впечатление. И то, что в портфолио выложен именно этот снимок- очень показательно.
Новости
VIP
