Банды Нью-Йорка, часть 3: пожарные команды, закон об анатомии

Джон Александрович, когда меняете контекст, переключаясь между странами и историческими периодами - это очень тяжело для восприятия. "Тут у нас", "Тут мы", "Наш", "У нас" - и тут, внезапно, контекст переносится в Европу/Россию/Китай/Кмабоджу/Японию итд с исторической справкой - и там опять продолжается "У нас", "мы", "Наш", "У нас". И тут внезапный возврат обратно в предыдущий контекст.

Стихотворение про падшую женщину, которое цитирует Джон Александрович в самом начале, на самом деле ещё смешнее. Там главный герой хоть подробно и не описывается, но подразумевается, что он представитель творческой интеллигенции: поэт, писатель или художник. И вот этот малолетний дебил своим безусловно гениальным творчеством умудрился довести себя, свою юную жену и младенца до грани смерти от голода и холода. Нет бы пойти вагоны с углём разгружать, но он просто сидит в углу, страдает от равнодушия всякого тупого быдла и смотрит, как его ребёнок с последним тихим всхлипом отдаёт богу душу. После чего продолжает сидеть и страдать. Между тем жена достаёт из загашников приличное платье (то есть это был не край нищеты, когда дома есть что продать) и отправляется зарабатывать на похороны и ужин своему кормильцу чем умеет. А тот продолжает сидеть в углу, добавив к списку своих обид на окружающий мир ещё растленных баб.

Помнится, когда мы проходили данных стих в 9 классе, учительница по очереди спрашивала у наших девочек-отличниц, что они думают о поведении героини. И те никак не могли догадаться, откуда та взяла деньги. И наивно гадали под смех мужской половины класса, что то ли она милостыню просила, то ли к родителям на поклон ходила... Было весело. Хотя стих очень на самом деле очень тяжелый.

Кому: kvr, #1

Ну а кому тут у нас сейчас легко? :)