Клим Жуков. Всем привет. Я все еще в режиме ограниченной функциональности. Очередную серию Ливонской войны мы запишем соло. Мы, то есть, я. К сожалению, у нас получился небольшой сбой в хронологии. Мы с Николаем Смирновым записали серию о сражении на реке Уле, 1564 года. Раньше, чем этот ролик. А надо бы наоборот. И вышел он раньше, а надо бы наоборот. Так или иначе, у нас сегодня последняя серия первой части Ливонской войны. Собственно Ливонской войны, то есть, войны Московского царства, России, во главе с Иваном Грозным, против Ливонского ландмайстерства Германского ордена, которая продолжалась до 1560 года. Возможно, немного выйдя в 1561 год. Летняя кампания 1560 года началась как обычно. Как мы помним из прошлой серии, русские рати взяли Мариенбург, Ливонский Мариенбург, не путать с Прусским Мариенбургом. Взяли его неожиданно легко. Крепость была очень сильная. Если бы ливонцы решили сопротивляться, это бы стоило штурмующим очень большой крови и потери времени. Но почему-то ливонцы решили довольно быстро сопротивление прекратить. Остался не взятым главный, оставшийся на тот момент город Ливонии, это Феллин. Очень мощная крепость. Там находилась орденская казна, там находился Великий магистр Готхард Кеттлер. Кроме Феллина были другие города, но это была главная крепость.
И вот началось все, как обычно, с набегов. 1560-й год, лето. “Того же лета (от сотворения мира 7068) ходили торонщики в Немецкую землю, и много воевали земли, и полону и животины гоняли из земли много, а иных немцы побивали...” Это Псковская летопись нам говорит. Ливонский хронист Реннер сообщает как отряды русских торонщиков, то есть, людей, которые ходили в набег, вторгались на территорию Ордена, Рижского Архиепископства, грабили, подвергали опустошению. Тут источники сходятся. А вот Московская летопись писала несколько об ином потому, что, видимо, в столице мало волновали набеговые операции, которые чаще всего предпринимались по частной инициативе. Это нечто мелкое, что не волновало Разрядный приказ. А интересовались там совсем другим. Интересовались там большой политикой. Большая политика складывалась вокруг Ливонии самая непростая. И, к сожалению для России, наша агентурная разведка, в общем, эту ситуацию проспала. Потому, что сначала мы или не смогли вскрыть существование соглашений между Литвой и Ливонским Орденом, или не смогли вскрыть их суть. И мы не смогли вскрыть суть отношения Литвы к данному конфликту. Напомню, для Ивана Грозного конфликт в Ливонии был конфликтом строго второстепенным. Он был важным, но не важнейшим. Поэтому силы на этом направлении долгое время задействовались далеко не самые представительные. Хотя и вполне заслуживающие внимания, но это не главное направление.
А вот для литовцев вдруг оказалось это направление чрезвычайно важным, жизненно важным. Поэтому Сигизмунд II Август, Великий князь Литовский, он же король Польский предпринимал серьезнейшие дипломатические усилия для того, чтобы эту ситуацию развернуть в свою пользу. И к описываемым событиям между Ливонским Орденом и Великим княжеством Литовским существовала тайная договоренность о военном союзе и взаимопомощи, о защите Ливонии войсками Великого княжества Литовского. Впрочем, каковое соглашение Сигизмунд II Август не спешил выполнять, не смотря на все призывы Великого магистра. В это время Литва, так или иначе, затягивала разрешение вопроса с Москвой при помощи разных посольств, разных дипломатических усилий. К январю 1560 года в Москву прибывает литовский гонец, Мартын Володков. В грамоте написано: “Ифлянская земля здавна от цесарства хрестьянского есть поддана предком нашим во оборону отчинному панству нашему, Великому князству Литовскому, чого поновляючи весь тот закон, со всею землею сами нам утвердили, то пусть Иван подданным нашого панованья всей земли Ифлянской покой дал бы еси и войска своего в ту землю не всылал, валки и неприязни через присягу свою до урочных лет и до выштья перемирья на тое панство не подносил“. Впервые было объявлено, что Ливонская земля находится во владении Литвы. Является чем-то вроде отчины Литовской, которая по взаимному соглашению отдана во власть Великого князя Литовского и Иван Грозный не может больше посылать туда свои войска, а нужно договориться о перемирии. Далее следует вполне нормальная для того времени дипломатическая формула, что если абонент нарушит эту просьбу, тогда Господь его накажет. Потому, что, по мысли Сигизмунда II Августа, именно по вине Ивана Грозного продолжает литься христианская кровь.
Угроза была прямая, это был именно ультиматум. В Москве к ней отнеслись совершенно серьезно. Иван Грозный не только не собрался мириться с Сигизмундом и признавать его власть над Ливонией, но, наоборот, чтобы переговоры шли как можно более легко и успешно, он предпринял поход в Ливонию. Фон переговоров, это был нормальный фон переговоров между Польшей и Россией, Ливонией и Россией, Литвой и Россией, Данией и Россией, Швецией и Россией. Потому, что послы находились постоянно или в дороге, или при чьем-то дворе. И чтобы этих послов настроить на нужный лад, нужно было послать в спорные земли серьезную армию. Это будет с одной стороны показательной акцией. А с другой стороны это показывает то, что противник не может защищать спорные земли, на которые претендует. Послы послами, а эта набеговая война продолжалась.
Надо сказать, что у нас продолжалась и война с Крымским ханством. Пусть в этот момент она не была сверхнапряженной, какой она будет в конце 1560-х, в начале 1570-х годов, но это была вполне полноценная война. Именно из Крыма исходила основная угроза. Держать одновременно мощные рати и против Крыма, на Окском рубеже, и мощные рати на северо-западном рубеже, было бы слишком для Московского государства. Повторяю, Иван Грозный не собирался соглашаться с Сигизмундом. Он собирался покончить с Ливонией одним ударом, чтобы Сигизмунду было нечего требовать себе. Такое “разминочное” войско, это было всего четыре полка. Плюс гарнизон, который находился в Юрьеве Ливонском, в Дерпте. Возглавлял его князь Андрей Михайлович Курбский. Тот самый наш будущий диссидент. Также с ним шел специалист по набеговой войне Шах Али, он же Шагалей в русских летописях. А Курбский описал эту историю в своей книжке “История о Великом князе Московском”, он выставил себя, конечно, главным организатором, главным действующим лицом этой операции. К этому источнику нужно относиться предельно осторожно, тем не менее, он очень яркий. Курбский намекает на то, что против царя Крымского приходилось использовать лучших воевод. А в Ливонскую землю посылать кого попало. И тогда не только более крупные войска ливонцев громили мелкие отряды русских, но и наоборот, мелкие отряды ливонцев громили большие отряды русских. Он намекает на то, что пока Курбский там не появился и все исправил.
Я, кстати, не очень понимаю, о чем была речь. Конечно, несколько поражений от ливонцев мы потерпели, но в основном кампания складывалась для Ивана Грозного вполне удачно. Ни о каких грозных симптомах со стороны ливонцев говорить не приходилось. Там, как мы знаем, к концу 1559, началу 1560 всех войск, которые набирал Фюрстенберг, а потом Кеттлер, может, было 1500-2000 человек. По крайней мере, в одном месте. Понятно, что во всей Ливонии их было побольше. Возможно, с силами обеспечения 3 тысячи. Но это совершенно не те силы, которые могли хотя бы напугать русские войска. Мы там оперировали 7-тысячными, 10-тысячными, иногда 12-тысячными контингентами. Курбский вкладывает в уста царя такие слова: “Или я сам должен идти, или тебя, любимого моего воеводу послать”.
Хоть и было небольшое войско, четыре полка, плюс пятый полк, сформированный из Дерптского гарнизона... Это получается у нас Большой полк, Полк правой руки, Полк левой руки, Передовой полк. Это минимальный контингент, который вообще ходил в поход при таком тактическом членении. Если бы это был один полк, это походом бы нельзя было назвать, это был бы набег. Но у него были хотя и легкие силы, но вполне опытные. Потому, что чаще всего этим направлением занимались служилые люди северо-запада. То есть, псковичи, новгородцы, великолукцы, ржевцы... Люди, которые постоянно находились на границе с Ливонским Орденом, терпели от него неприятности, начиная с XIII века. Они были специалистами по этому направлению. То есть, не напрягая основные Московские силы, этот будущий Новгородский разряд устремляется очередной раз в набег. И, конечно, приданные татары Шаха Али. Возможно из Казани, возможно из Касимова. Татар очень любили употреблять. Во-первых, им можно дать пограбить. Таким образом, еще сильнее привязать к Московскому государству. Потому, что под Московским царем хорошо, дают грабить. Они умели грабить. Это была великолепная легкая конница, которая была создана самой природой для ведения рейдовых операций.
Рейд Курбского начался примерно после 2 июня 1560 года. Псковская летопись говорит, что после праздника Троицы. Реннер датирует вторжение 27 мая. Где-то, в общем, конец мая, начало июня. Курбский говорил, что на протяжении месяца дважды ходил по Ливонии. “Первый раз от Дерпта на 17 миль, до богатых волостей“. Где он якобы побил четыре конные и пять пеших рот во главе с самим магистром. Это, конечно, вранье. Потому, что магистр, начиная с апреля 1560 года, находился в Ревеле. В мае он уже находился в Риге, где он собирал войска, собирал налоги. Короче говоря, пытался хоть как-то трепыхаться. Хроника Реннера нам сообщает, что 12 июня под Оберпаленом четыре роты ландскнехтов уничтожили русский отряд, положив на месте 20 всадников. О чем Курбский не пишет. Надо полагать, что немцы хорошо помнили свои победы, возможно, несколько их преувеличивая. А Курбский помнил свои. Он тоже, возможно, убил 20 немцев. Но это превратилось в конные и пешие роты. Впрочем это неважно, это фон любой средневековой войны. Если мы внимательно почитаем местные документы, местные хроники любого затяжного военного конфликта в Европе, начиная со Столетней войны, мы увидим очень мало больших сражений, и десятки, если не сотни, маленьких стычек, которые были чреваты гибелью 10-20 человек. Собственно это и была война. Сражение войной не считалось, это было чем-то из ряда вон выходящим.
Может быть, кто-то не слышал ролик о битве на Уле, если в русской летописи написано слово “война”, это означает набег и мелкие стычки. Курбский сообщает, что побил магистра и пошел вглубь Ливонии. На этот раз к самому Феллину. Реннер датирует этот поход 23-24 июня. Напомним, что крепостью Феллин командовал старый магистр Фюрстенберг. Который не совсем был убран со службы, его перевели как опытного человека с понижением должности в самую значимую крепость Ливонского Ордена. И, якобы, Курбский бьет там Фюрстенберга и возвращается в Дерпт. А всего Курбский пишет, что семь или восемь раз вступал в битвы большие и малые, и везде побеждал. Кстати говоря, хотя Курбский и сильно хвастается, я, в основном, ему верю. Что такое пять полков, даже небольших? Это 3-4 тысячи человек. Возможно, 5 тысяч человек с силами обеспечения и приданными татарами. Это очень немного, но это в 2-3 раза больше того, что ливонцы могли выставить в одном направлении. Конечно, они были обречены терпеть поражения. Возможно, кроме каких-то мелких стычек, где решала не тактика, не численность, а личная удаль.
Тут нам сильно помогает летописание наше русское. Потому, что в этот момент оно перестает быть нарративным и часто формируется исходя из знакомства с разрядными документами. То есть, с документами Разрядного приказа. Вот, что нам сообщает летопись: “Того же месяца отпустил государь в немцы войною и с большим нарядом бояр своих и воевод за их, ливонцев, многие неправды“. То есть, летопись к этому времени точно знала, что ливонцы за спиной у царя договорились с литовцами. Хотя царь неоднократно намекал, что они из-за неуплаты юрьевой дани являются его, государя, должниками. Но они за спиной государя сдавали многие городки и замки, которые принадлежат по праву Ивану Васильевичу. И еще имеют наглость нанимать из-за моря наемников. Ну, и стандартная формула, что убивают христиан, сжигают святые образа. Это стандартная формулировка, она к реальности отношения фактические не имеет.
Ну, и следующий поход был совершенно другой. Собирался он с мая 1560 года. Тут шли полки: Большой, Правой руки, Левой руки, Передовой и Сторожевой. Но состав воевод был другой. Обычно на пять полков, это десять воевод. Большой и малый воевода на полк. Непосредственный начальник полка и его заместитель. А вот тут пошло 17 воевод. Еще двое воевод возглавляли орудийный наряд. Мы видим, что это уже не набеговая операция, а операция с решительными стратегическими целями. То есть, при пушках шли двое воевод. И еще двое воевод возглавляли татарский корпус. То есть, 21 воевода шел с пятью полками. Под их начало шло 70 сотенных голов. Это только при коннице. Я выдаю только рамочные численные ограничения, чтобы было от чего ориентироваться. Сотня, это, в среднем, возможно, где-то около 150 человек. В крайнем случае, 200 человек. То есть, 70 сотенных голов, это от 7 тысяч до 11 тысяч всадников. Не считая татар, не считая пушечного наряда. С пехотой, то есть, со стрельцами. С казаками, с татарами можно увеличить до 14 тысяч. Это очень представительный корпус. Мы тут не считаем посошную рать, не считаем обозных. Это то, что сражалось в первой линии.
Курбский, как обычно, соврал, что в поход вышло 30 тысяч конных и 10 тысяч стрельцов. У нас не было в это время столько стрельцов. Реннер в своей хронике вообще не стесняется: “Под Феллин ушло 150 тысяч человек”. Магистр Кеттлер сообщал, что при осаде Феллина со стороны русских было 100 пушек больших и малых. Реннер говорит, какие конкретно пушки находились в составе Большого царева наряда. Это 15 “огненных мортир”, 24 тяжелые пушки, картауны и полукартауны, и полевые орудия. Трудно сказать, откуда Реннер почерпнул такие подробности. Но мы видим, что источники общие цифры передают верно. Курбский говорит, что было больших пушек 40 и прочих полсотни. Кстати, важно сказать, что поход под Феллин возглавил князь Мстиславский. Одно это говорит, что поход был серьезный. Потому, что Мстиславский, это, вместе с Бельскими, один из главнейших воевод в местническом поле Московской Руси. Мстиславский, это человек, с которым почти невозможно местничаться. Такого человека могли послать только для очень важного предприятия. То есть, местнические споры в походи и сражении возникнуть просто не смогут.
Англичанин Флетчер, который побывал в Москве с торговыми делами, писал, что вместе с Мстиславским ехал на четырех лошадях помост, на котором был большой барабан. В который постоянно били 8 барабанщиков. Таким образом, подбадривая и самого князя и окружающие его войска. Если это было, то выглядело очень впечатляюще. Интересно, что боярин князь Бельский в это время с пятью полками и 46 сотенными головами стоял в Туле, прикрывая Москву от возможной реакции Крымского царя. И еще семь воевод в трех полках стояли непосредственно в поле. То есть, если Бельский был резервом, то эти три полка, это был легкий заслон в поле, то есть, за Окой. Возглавлял Михаил Иванович Воротынский, будущий герой битвы при Молодях, спаситель Москвы. В списке воевод, которые сражались против Ливонского Ордена, мы находим Петра Ивановича Шуйского, которому будет суждено сложить голову на реке Уле в 1564 году. Там же Алексей Басманов. Среди воевод имеется сам Курбский, Алексей и Даниил Адашевы. То есть, мы видим лучших воевод, которые собраны вместе под руководством князя Мстиславского.
22 апреля 1560 года члены совета Ревеля получили информацию, что от Дерпта и от Нарвы русские готовят вторжение. 30 апреля получили известия о том, что в Дерпт пришло 6 тысяч русских. И что русские мостят мосты через реку Эмбах, она же река Омовжа. А Ливонская конфедерация сама по себе оказалась к такому удару совершенно не готова. Форстер, такой историограф, писал: “Борьба партий достигла в Ливонии крайних пределов. Об общих действиях мало кто думал. И летописец ливонский прав, когда говорил, что не знает, кого считать за друга, а кого за врага”. Потому, что Рижский архиепископ совершенно не спешил выступать на помощь непосредственно Кеттлеру. Бывший магистр Фюрстенберг находился, с понижением в должности, в Феллине и не спешил оттуда выступать. С другой стороны, с какими бы силами он выступал? Но Феллинская земля не была разорена настолько, насколько центральная Ливония. Он мог бы собрать наемников и, по крайней мере, попытаться помочь магистру Кеттлеру. Кеттлер в это время пытается действовать, в основном, затягивая время в ожидании помощи из Литвы. Сама Ливония не могла сопротивляться.
Дела ливонские заметно осложнялись появлением там короля шведского Магнуса, который ссорился то с Ливонией, то с Ригой, то с Ревелем, то со всеми тремя сразу. А Кеттлер обращался к Польше, к подвластной в то время Польше Пруссии и непосредственно к Германскому императору, чтобы он как-то ему помог. Но Германский император ничем не мог помочь своему, возможно, вассалу. Потому, что 1560-е годы, это огромное напряжение во всей Европе. Германия к тому времени была измучена затяжными Итальянскими войнами, которые продолжались с 1495 года. Она была измучена крестьянской войной, которая в несколько этапов прокатилась по немецким землям. Наконец, Германия была измучена религиозной войной. Западной Европе было не до возни на далеком Восточном фронте. Поэтому ни Пруссия, ни кто-нибудь другой помочь Ливонии не могли. А Литовцы могли, но не спешили помогать, ожидая пока Иван Грозный поставит за них ливонцев в наиболее удобную позицию. Из которой потом их можно будет благородно спасти, и они будут максимально податливы при переговорах, которые определят статус Ливонии уже в составе Великого княжества Литовского.
Кстати, если военной помощи Германский император Кеттлеру оказать и не мог, то он мог наложить на Россию санкции. По старой доброй западной традиции. И наложил. Но там, где накладывает санкции один, помогает другой. Потому, что в это время Россия имеет широкие торговые отношения с Англией, что помогало эти санкции если не полностью, то частично парировать. Сигизмунд же на помощь Кеттлеру не спешил, хотя ограниченный контингент литовских войск оказался в Ливонии. То есть, 550 всадников и 500 пехотинцев. Непонятно, он их точно ввел, или это желаемое за действительное, транслируя букву договора. Тем не менее, договор был и какие-то роты вошли в некоторые городки и замки Ливонского ордена. Возьмем такое рамочное ограничение, всадников и пеших вместе около 1000 человек, возможно, несколько больше.
Ливонский хронист Хеннинг сообщает нам, что старый магистр Фюрстенберг, находясь в Феллине, располагал ротой ландскнехтов до 250 человек, и каким-то количеством конных рыцарей. Кроме того, у него была орденская артиллерия, тяжелая и легкая. А средства на содержание двора он черпал со своих земель. Средства хотя и были, но, видимо, они не были исчерпывающими. Потому, что и ландскнехтам, и рейтарам надо было регулярно платить. Причем эти проблемы возникали не только у Фюрстенберга, но и вообще у всего Ливонского Ордена. Потому, что часть замков, земель и городов они уже успели заложить, получить за них деньги. Это всего лишь разовая акция. Ландскнехты, некоторое время не получая зарплату, пожали плечами и разошлись, поскольку посчитали контракт нарушенным со стороны нанимателя. Как пишет Хеннинг: “Вернув знамена, разбрелись в разные стороны. Добавляя несчастий и бедствий окружившим отечество”. Это, в самом деле, была большая проблема. Если ландскнехты и рейтары, оказавшись на территории Ливонии, с целью эту Ливонию оборонять, не получают денег, они моментально считают окружающую территорию враждебной и начинают ее грабить. Несчастную Ливонию с одной стороны грабили русские и татары, с другой стороны наемники.
После 20 июля псковский летописец нам сообщает, что: “Пришли воеводы, князь Иван Мстиславский, князь Петр Шуйский. И шли они к Феллину с нарядом. Впереди себя Мстиславский отправил трехполковую легкую рать“. Командовал ею Барбашин, там было 500-600 человек. Наказ у него был осадить город Феллин, разбить там некий осадный лагерь, совершать набеговые операции вокруг и не выпускать никого из города. То есть, легкая рать должна была прибыть раньше основных сил и попытаться заблокировать город. Курбский говорит при этом, что решение Мстиславского было обусловлено тем, что Фюрстенберг хотел спасти городскую казну и осадную артиллерию. Если верить ливонский хронистам, то Барбашин пришел под Феллин в ночь на 22 июля. То есть, передвижение было очень стремительное, что говорит о том, что это была, в самом деле, легкая конная рать. 80-90 верст в сутки он должен был проходить. Фюрстенберг отписывал в Ревель, что русские грабят, жгут и убивают в окрестностях Феллина. А Фюрстенберг покинуть свою резиденцию и не успел.
Основные силы двигались к Ревелю очень неспешно. Это понятно. Потому, что рать была отягощена Великим нарядом. То есть, тяжелыми осадными пушками, которые могли двигаться в пределах 5 километров в сутки. Возможно, по хорошим дорогам скорость могла быть и больше, 10 километров в сутки. Самая медленная пушка определяет скорость перемещение всего войска. При этом Курбский пишет, что рать двигалась несколькими дорогами. Это по поводу логистики очень важно понимать. Потому, что 12-14 тысяч человек, которые находились под рукой Мстиславского, это настолько гигантские силы. Особенно, если учесть, что большинство из них, это конница, каждый боец из которой имеет двух коней. Это получается, как минимум, 24 тысячи коней. Не считая коней при обозе. Не считая коней при наряде. Это просто гигантских размеров орда, которая просто так по дорогам двигаться не может, ее надо рассылать разными корпусами. То, о чем говорили в конце XVIII, в начале XIX века: “Идти порознь, драться вместе”.
Когда стало ясно, что русские силы очень близко от Феллина, легкая рать двинулась на юг, прикрывая Феллин от возможного подхода подкреплений. И 2 августа князь Барбашин отличился в более-менее крупном полевом сражении в первой части Ливонской войны. Реннер это событие называл “Великое падение Ордена”. Орденский маршал, то есть, военный глава, Шалль фон Белль приближался с последними полевыми силами к Феллину. Был у него отряд из орденских земель и из Риги. То есть, люди, которые пошли спасать своих. Или, возможно, это были последние наемники, для которых нашлись деньги. Курбский говорит, что было около 500 всадников и около 500 пехотинцев. А Реннер почти подтверждает, говоря, что было около 300 коней, то есть, всадников, и около 400 пеших. Фон Белль отправился к замку Эрмис и в стычке 2 августа немецкие дозоры взяли русских пленных. Которые сообщили, что русских всего 500-600 человек. То есть, нечто, что вполне сопоставимо по силам с отрядом фон Белля. И маршал решил перейти в наступление. Как писал Курбский, фон Белль сконцентрировал удар на неком отряде русских, который отбился от основных сил и здорово побил его. Но это была всего лишь часть. Пока немцы били эту самую часть, развернулась основная сила легкой рати, которая добралась до немцев. Согласно Реннеру, около 500 немцев было убито или взято в плен. То, что мы знаем объективно, среди убитых оказался фогт замка Кандау, второй контур замка Гольдинген и два гауптмана, то есть, начальника рот, ландскнехтов. В плен попали сам маршал Ливонского Ордена фон Белль и его брат, контур Гольдингена.
Впечатление было гнетущим. Ливонцам в Феллине стало понятно, что никто к ним на помощь не придет. Потому, что главный военачальник Ливонского Ордена разбит и взят в плен. Силы в Ливонском Ордене еще оставались. Были неизрасходованные войска, которые можно было сосредоточить на решительном направлении удара. Нанять новых можно было. Но воля к сопротивлению пропала. Кстати, фон Белль был казнен в Москве. Потому, что его обвинили в нарушении перемирия. А он, видимо, как раз был одним из тех людей, которые проповедовали войну до победного конца. Начавшаяся 22 июля 1560 года осада Феллина продолжалась довольно вяло. Никаких решительных действий наши не предпринимали. Только после того, как выяснилось, что под Эрмисом разбиты последние полевые силы Ливонского Ордена... Как говорит Курбский, опамятовались: “Что мы так долго стоим?” Построили шанцы, подвели их к городу, принялись бить по стенам из всех стволов осадной артиллерии. А что такое пушки? Пушки находились под защитой стрельцов и городовых казаков. А дворянская конница занималась излюбленным делом. Занималась рейдами вокруг города с опорой на базу осадного лагеря. И грабили все, что могли грабить при этом.
Кеттлер, который в это время находился в Риге, жаловался, что некоторые отряды доходят от Феллина аж до самой Риги. Собственно Псковская летопись это подтверждает: “Как стояли воеводы у Феллина. В то время посылали воеводы князя Андрея Курбского и иных воевод по рижской стороне”. Курбский, как обычно, за словом в карман не лезет, рассказывает, что доходил он до Вендена. Имел там три сражения с ливонцами, во всех победил. Разгромил нового ливонского маршала. Кроме того, разбил еще неких литовских ротмистров, которых возглавлял гетман Ходкевич. Понятно, что Курбский, скорее всего, врет, описывая свои небывалые успехи. Но сам факт столкновения русских и литовских войск в ходе Ливонского конфликта между Ливонским орденом и Московским царством очень показательный. Это значит, что литовцы точно были на Ливонской земле. Ну, а столкновение с войсками Великого княжества Литовского, это уже практически объявление войны. И Сигизмунд II Август писал Ивану Грозному в августе 1560 года: “Некоторые охочие литовские люди под войско твое приходили”. Сигизмунд говорит о том, что это добровольцы. Это не им посланные войска. Он пока еще не готов немедленно рвать перемирие и вступать в бой.
Реннер говорит, что... Кстати говоря, это были лидские татары. То есть, польские татары. То есть, понятно, что татары из Литвы, из Лиды. Псковская летопись говорит, что это был на самом деле не Ходкевич, а Полубенский. А хроника Матея Стрыйковского, хроника с той стороны, хроника Польско-Литовская говорит, что это Полубенский разбил Московскую стражу Ивана Мещерского под Венденом. Понятно, что и Курбский может врать. Но что мешает Матею Стрыйковскому врать? Это точно такой же нарративный, полухудожественный текст в первую очередь, а не документ.
Ну, а осада продолжалась. Продолжалась она, в первую очередь, за счет постоянной бомбардировки. В ночь на 18 августа в городе начался сильный пожар. Если после сообщения из под Эрмиса прошли хотя бы сутки, значит, бомбардировать начали числа четвертого. Обстрел длился 14 дней. Две недели пушки грохотали под Феллином. Странно, что пожар начался так поздно. Как нам пишет летопись, огненное ядро, мы как-то раз описывали, что это такое было... Скорее всего, было некое ядро, обмотанное паклевыми канатами, пропитанными какими-то нефтяными фракциями или маслом. Или в виде шара корзина, наполненная паклей, пропитанной нефтью. Ударилось о шпиль церкви и скатилось вниз. Также, как о другие шпили бились другие огненные ядра. Все это падало вниз, и начался пожар. Псковская летопись далеко не так прагматична, она говорит, что в Феллине начался пожар потому, что в лагерь осаждающих прибыл игумен Псково-Печерского монастыря Феоктист. И по молитве игумена в Феллине начался пожар. Удивительно, но предместья Феллина не спешили тушить. Непонятно с чем это было связано. С характером самого пожара, который был к тому времени уже слишком силен. Или, возможно, с применением секретных огненных ядер, в которые монтировались стволы пистолетов, запаянные с двух сторон, уже заряженные порохом и пулями. То есть, ядро падало, начинало гореть, к нему подбегали тушить, а в это время стволы нагревались достаточно, чтобы начать стрелять во все стороны пулями. Было непонятно, это горящее ядро, это просто ядро или ядро с сюрпризом. Поэтому тушить их не спешили.
Тем не менее, предместья сгорели. Как писал Реннер: “Осталось всего шесть домов”. Ливонцы пишут по этому поводу, что виноваты во всем были не жители Феллина, а наемные ландскнехты. Они могли быть в этом виноваты, не факт, что были. Ландскнехтам не платили жалование, а чтобы как-то улучшить свое материальное положение, они, якобы, отказались повиноваться магистру. И сначала ограбили предместья, а потом вступили в переговоры с русскими, выговорив себе свободный выход. По сообщению ливонской хроники, перед тем, как уйти ландскнехты, ко всему прочему, разграбили сокровищницу магистра. Ливонские хронисты говорят, что выговорить себе свободный выход ландскнехты выговорили, но московиты коварно нарушили договор и в свою очередь ограбили ландскнехтов. Это все крайне недостоверные сведения. Потому, что зачем их было грабить, выговаривая свободный выход, когда скоро они бы все оказались в руках осаждающих, не выдержав осады. Хотя по дороге кто-нибудь мог ограбить. Не очень понятно, было в самом деле такое или не было. Ландскнехты, как наемники, могли оказать серьезную помощь в полевом бою. Но к долгой осаде они были не приспособлены вообще. Потому, что ландскнехт, особенно во вторую половину XVI века, это в первую очередь наемник, который идет зарабатывать. Умирать за абсолютно непонятные ему цели, за незнакомого человека, который еще и жалование задерживает, никакого желания не было.
По сообщения Псковской летописи 21 августа, 22 августа, согласно сообщениям хроники Хеннинга, Феллин капитулировал. И самая мощная крепость Ливонского Ордена была взята. Как Курбский говорит, что когда вошли в город, там оказалось еще три укрепления внутри города, каждое из которых было каменным и имело свой ров в каменной облицовке. Кстати, ров в каменной облицовке, это очень важно. Потому, что прежде чем взойти на стену, нужно оказаться во рву. Потому, что рвы в это время невероятно широкие. Оказавшись во рву, стены которого выложены камнем, без специального снаряжения изо рва уже не выбраться. По земляному рву можно просто цепляясь пальцами вылезти. Из каменного рва так вылезти не получится. Поэтому нужно будет ров или целиком засыпать фашинами. Что под огнем артиллерии и ружей со стены не так просто. Или брать лестницы и другие штурмовые средства с расчетом, чтобы можно было доставать до стены со дна рва. Или специальные лестницы, чтобы можно было вылезать изо рва. Поэтому Курбский с некоторым удивлением пишет, что: “Мы никогда не видели настолько мощной крепости”. Но без желания гарнизона сопротивляться не спасут никакие стены. Вспомните судьбу Мальты и мальтийских рыцарей, когда туда прибыл флот Наполеона Бонапарта в конце XVIII века. Они совсем не сопротивлялись. Мощнейшая, считавшаяся неприступной крепость просто была отдана в руки французам.
Согласно ливонской хронике Реннера, там располагались остатки главных артиллерийских запасов Ордена. Взяли три картауны, две полукартауны, две большие пушки, две огненные мортиры, шесть полевых орудий. Курбский исчисляет артиллерийские трофеи в 18 осадных орудий и множество средних и малых пушек, которые находились в городе. Ну, и порох, пули, ядра. Это было очень важно потому, что эти пушки сначала распределили по гарнизонам Ливонии, но когда дела пошли плохо и войной на нас пошел Стефан Баторий с новым войском, все эти пушки оказались под Псковом. Именно насыщенность первоклассной артиллерией Псковских стен не позволила Баторию взять этот важнейший форпост северо-запада Руси.
30 августа к Ивану Грозному прибыли гонцы. А конкретно сын боярский Василий Сабуров и стрелецкий голова Григорий Ковтырев, тот самый, который участвовал в Ливонской войне буквально с самых первых ее дней. В грамоте было написано: “В грамоте той писали, что Божьим милосердием, великим приступом и пушечными боем и огнем город Феллин со всем пушечным нарядом и в городе магистра Фюрстенберга взяли. И к царю и Великому князю послали с Неклюдом Дмитриевым, сыном Бутурлина”. То есть, захватили еще старого магистра Фюрстенберга. Неклюд Бутурлин доставил Фюрстенберга 9 сентября 1560 года в Москву. Это, вместе с маршалом фон Беллем, второй столп Ливонского Ордена. С Фюрстенбергом, возможно, пытались вести какие-то переговоры, имея в виду, что Фюрстенберг может возглавить новое, подвластное Ивану Грозному, государство на Ливонских землях. Но пока это была почетная ссылка. Потому, что идея хорошая, но до ее реализации оставалось много времени. Поэтому ему дали в кормление небольшой городок. А маршала казнили усекновением головы. А 29 августа, за день до прибытия Сабурова в Москву, Мстиславский и Шуйский послали в Ревель гонца с “приятельным словом”, где предложили горожанам доброй волей бить челом Ивану Грозному, то есть, перейти в подданство России. Собственно такие же грамоты были направлены во все основные крепости Ливонского Ордена.
Чтобы ни у кого не возникало никаких сомнений в том, что русские здесь собираются остаться всерьез и надолго, с опорой на Феллин русские рати продолжали набеговые операции. В частности, в направлении Оберпалена, к Пернову. Взятие Феллина полностью развязало руки Мстиславскому. Потому, что он находился буквально в самом центре Ливонской земли, в стенах мощнейшей крепости, с большим припасом, с мощнейшим войском. 3 сентября князь Федор Троекуров сжег замок Руин. Василий Ростовский взял Тарваст. Князь Мещерский опустошил окрестности Пернова. Русские отряды появлялись под Габселем. У ливонцев дела шли тухло. Потому, что 11 сентября передовой отряд русских дошел почти до самого Ревеля. Ревельский гарнизон пошел на вылазку, атаковал русских и отбил добычу, которую они взяли, опустошая его окрестности. Реннер пишет, что было побито 600 московитов. Псковская летопись говорит, что такое столкновение имело место, но погибло всего 15 детей боярских. Кто-то, как правило, очень сильно врет. В данном случае конечно Псковской летописи можно верить потому, что она могла опираться на конкретные документы. В первую очередь на разрядные документы. Псковский хронист имел точные данные о том, сколько не вернулось из похода, из конкретного боевого столкновения.
После победы в стычке к ревельцам пришло понимание, что дела их не хороши. Потому, что “пришел воевода Яковлев со всеми людьми, немцев побили, и мало их ушло немецких тех людей“. Псковский летописец пишет, что убили 300 конных, 400 пеших. Ливонские хронисты гораздо скромнее оценивают поражение, говоря, что потеряли всего 60 убитыми. Правда, потеряли при этом две легкие пушки. Рюссов очень интересно пишет, что: “Ревельцы или безумны, или пьяны, если с такой малостью народа сопротивляются большому войску и осмеливаются отнимать добычу”. Дело осложнялось тем, что в районе Хариена вспыхнуло крестьянское восстание. Потому, что крестьяне были измучены тем, что с одной стороны с них постоянно дерут налоги, а с другой стороны никак не могут защитить. Уже непонятно конкретно кто их будет защищать. Потому, что их грабят ландскнехты, которых привели их собственные господа. Их грабят русские, на войну с которыми господа собирают налоги. И вообще непонятно зачем такие господа нужны, если от них одни неприятности. А все эти стычки, набеги, грабежи, они, конечно, были весьма прибыльны для русской стороны, но никак не решали того, что требовалось. А именно не приближали взятия Ревеля. А Ревель требовалось брать. Потому, что Феллин, это мощнейшая крепость в материковой части Ливонии, но нужен выход к морю. А это собственно и был Ревель, главная цель операции войск Мстиславского. То есть, Феллин в данном случае выступал ключом к Ревелю.
Но с Ревелем получилось все не слишком хорошо. Потому, что непосредственно на операционной линии находился Вайсенштайн, или Пайде. Нужно было ее взять, чтобы спокойно перевозить припасы, подкрепления под Ревель из Феллина, не опасаясь атаки со стороны гарнизона Вайсенштайна. Хотели взять Вайсенштайн быстро. Как писал Псковский летописец: “Хотели взять мимоходом, своим хотением”. Первые отряды оказались в начале сентября 1560 года под Вайсенштайном. Как отписывала немецкая разведка из Данцига, до 9 тысяч человек. Но комендант Вайсенштайна, фон Ольденбокум, это был человек серьезный, который отказался сдаваться и не терял времени даром, серьезно подготовил крепость к обороне. Как говорил псковский летописец, вокруг Пайде болото, и приступать можно только с одной стороны, ведя небольшое количество людей в одну шеренгу. Наша артиллерия, как обычно, сработала наилучшим образом. Было разрушено около 15-18 метров стены. Но Ольденбокум возглавил оборону пролома и держался там крепко. “Бились добре жестоко и сидели насмерть”. По ночам занимаясь восстановлением того, что разрушено и возведением временных укреплений позади проломов.
Тут-то Мстиславского ждал сюрприз. Окрестности Пайде бы были уже изрядно ограблены. И легкой ратью, которая выступала перед осаждающим корпусом на Феллин, и во время осады Феллина. То есть, войска Мстиславского негде было фуражировать. Была угроза голода. Как писал летописец: “Людей потеряли много, посохи, а иные разбегались”. Причем набрать новых посошных ратников из Пскова было никак нельзя, слишком много вынули рабочих рук из крестьянских хозяйств. Пришлось обратиться за посошной ратью не в Псков, а в Новгород. Посоху пришлось срочно нанимать вместе с лошадьми и телегами под Новгородом. Посошная рать, это очень важно. Когда мы считаем сабли, луки, мы не должны забывать, что без инженерного обеспечения все эти сабли, луки, вряд ли могли сыграть какую-то стратегическую роль. Потому, что только посошная рать делала возможным реальный штурм и осаду крепостей. И вот 15 октября началась вторая бомбардировка замка Вайсенштайн. И к десяти утра на следующий день наши силы пошли на приступ. По сообщения Реннера, кстати, весьма правдоподобному, Ольденбокум перед началом обстрела увел людей из посада и вывел артиллерию с передовых стен.
Когда наши пушки сокрушили стены посада и люди Мстиславского пошли на приступ, посад превратился в огневой мешок. Все улицы были пристреляны, конкретные места были пристреляны из цитадели. Когда в проломы ворвались стрельцы, казаки, возможно, дети боярские, начался прицельный огонь из пушек и ружей. Бой был очень жестокий. Мстиславский пытался удержаться два дня в посаде, но 18 числа вынужден был отступить. Потому, что потерял очень много людей во время боя в пригородах. Пришлось из-под Вайсенштайна отступать в Юрьев, вывозить наряд в Юрьев, откуда доставлять его в Псков. То есть, из-под Вайсенштайна пришлось уносить ноги. И увозить пушки аж в Псков. Правильно летописец написал, что слишком несерьезно подошли к взятию пусть небольшой, но хорошо укрепленной крепости.
Несмотря на то, что не удалось взять Пайде и принудить Ревель к сдаче, Ливонская конфедерация находилась после кампании лета-осени 1560 года при смерти. И под конец Ливонской войны происходит Тарвастский инцидент или инцидент при Тарвасте. Как мы уже говорили, в дела ливонские постоянно вторгались посторонние интересанты. Помимо Литвы и Польши, Дания и Швеция. Швеция претендовала на Ревель. Так же, как Дания претендовала на Ревель. Потому, что Ревель, это была старая датская территория, которая в XIV веке перешла в руки Тевтонского Ордена, его Ливонского ландмайстерства. И вот датский король Фредерик II понял, что у него не выходит стать гарантом в урегулировании конфликта с извлечением для себя неких выгод. И он решил отхватить кусок ливонских земель по своей воле. Он вступил в соглашение с епископами Эзеля и Вика, это острова в Балтийском море. А соглашение было простое, о покупке островов у епископства, что и было сделано. В апреле 1560 года туда прибыл младший брат Фредерика II Магнус, который стал владеть Эзелем и Виком. Он попытался прибрать к рукам и Ревель, чтобы не останавливаться на достигнутом. Для этого наглого действия имелись некоторые основания. Потому, что ревельский епископ, Морис Врангель, он был, видимо, родственник датчан. И по примеру своего эзельского коллеги собрался Магнусу свое епископство передать за денежки. Но тут у Магнуса произошла осечка. Потому, что в Ревеле находилась еще и шведская партия. Узнав, что датчане собираются передать город датской митрополии, шведы подняли восстание, победили в нем. Таким образом, в Ревеле укрепилась власть шведского короля Эрика XIV. Таким образом, Магнус остался без Ревеля. Без Ревеля остался и Сигизмунд II, который собирался прибрать его к рукам, используя своего ставленника Кеттлера. Таким образом, в город в 1560 году прибыли два польских ротмистра с 300 пехотинцами. Как писал Рюссов: “После того, как эти поляки некоторое время пробыли в Ревеле, они не смогли ужиться с немецкими ландскнехтами. Один из советников отблагодарил их, и с подарками и почестями отправил в Польшу”.
А Каспар фон Олденбок продолжал сидеть за стенами Пайде, чиня то, что развалили русские пушки. Когда Ревель сдался шведам, он под шведскую власть не пошел. Это был настоящий ливонский рыцарь, который шесть недель продолжал удерживать замок, сражаясь на этот раз против шведов. Только когда в замке иссякли все припасы, 24 июня 1561 года, Ольденбокум сдал замок. Ну, а Сигизмунд на прямой конфликт с Эриком XIV идти не мог. Потому, что у него были серьезные проблемы с Иваном Грозным. Сигизмунд был очень неглупый политик, нельзя его недооценивать. Учитывая, насколько ловко он провел дипломатическую игру вокруг первой фазы Ливонской войны. Процитируем Рюссова: “В то время, когда Ливония пришла в жалкое состояние, так что многие земли, замки и города были разорены, все запасы земли истощены, число служивых и сановников крайне умалилось и совет остался теперь только у одного магистра, и он был слишком слаб чтобы противиться такому сильному неприятелю, которому так благоприятствовало счастие в победах, то магистр счел самым лучшим передаться вместе с остальными землями и городами под защиту польской короны для того, чтобы московиту ничего не досталось“. Это мы видим некое резюме планов Кеттлера и Сигизмунда II. Мы видим, что за 2 года с момента заключения Позвольских соглашений “коварный тиран“ Иван Грозный настолько сильно поколотил ливонцев, что они готовы были предаться под власть Литвы на любых условиях.
То есть, Фюрстенберг, находившийся в плену, это один из локомотивов ливонской независимой партии, который боролся за сохранение конфедерации, у него не осталось сторонников. Остается пролитовски, пропольски настроенный Кеттлер. Таким образом, любые попытки людей наподобие Ольденбокума или Белля воспользоваться декларативной помощью то немецкой Ганзы, то императора, то Пруссии оканчивались тем, что этой помощи не было. Дело оканчивалось одними декларациями. Поэтому реальные политики, симпатизировавшие Литве, получали все больше сторонников. Надо сказать, что процесс частично дружественного слияния не носил характера мгновенного. Не было такого, что на договоре поставлена точка, высохли чернила, и Ливония перешла под власть Литвы. Сигизмунд очень осторожно и постепенно забирал ливонские земли. Отлично понимая, что забрать все сразу он сможет легко, но после этого он без всякого буфера столкнется с Иваном Грозным, с его ратью. А это совершенно ему было не нужно. Сигизмунд был реалистичный политик, он не стремился к воинской славе. Какой смысл в быстром результате, если ты сразу его потеряешь да еще получишь себе головную боль? Поэтому забирал он земли в несколько этапов.
Сначала, пока Вайсенштайн находился в осаде, Сигизмунд договорился, чтобы ему передали Венден, Вольмар, Эрмес, Каркус, Гельмед, Трикатен, Кокенгаузен с Роннебургом. Туда были введены оккупационные войска, около 1750 пехотинцев. А весной это количество еще увеличили. Туда доставили более 3 тысяч человек конных и пеших. Эту ползучую оккупацию, медленный захват земель, в Москве скоро заметили. В январе, если не ошибаюсь, 1561 года прибыл посол Шимкович в Москву из Вильно. Он передал послания, в которых Сигизмунд говорил, что готов частично удовлетворить пожелания Москвы: “Давай наша власть придет к некому успокоению, и не нужно будет более оборонять Ливонскую землю. Потому, что мы таким образом заключим мир”. Но Москва ни о каком мире слышать не хотела. Потому, что, как говорила московская дипломатия: “Государь наш взял свое, а не чужое; от начала та земля данная государей наших, и нечто похотят перемирья прибавити без Ливонские земли, ино с ним (с Сигизмундом) о перемирье делати; а учнут в перемирье делати и о Ливонской земле, ино с ним перемирья не делати, а отпустити (литовских послов) без перемирья. Если Ливонская земля ныне написати в перемирье, ино и вперед Ливонская земля с королем будет в споре“. То есть, у нас никаких подвижек по этому поводу не было вообще.
Понятно, что Иван Грозный неоднократно показывал, что требуя все, он забирал то, что мог реально удержать. Но позиция была железная: “Ливония – это данник Москвы”. А Сигизмунд, таким образом, забрал ее беззаконно. Московские дипломаты сказали, что царь Иван Васильевич готов завоевывать ливонские города, в которых стоят литовские контингенты. И если Сигизмунд захочет потягаться с Иваном Грозным в Ливонской земле, то все такие возможности ему открыты. В разрядной книге по поводу посольства Шимковича было отмечено, что: “Царь и великий князь перемирья с литовцами утверждать не велел от лета 7070-го году, от Благовещеньева дни“. После чего к концу апреля 1561 года Иван Грозный послал рать в Псков и Юрьев. “Воевати ливонские земли для того, что король вступаетца за ливонские земли и людей своих в иные городки ливонские прислал“. Чтобы на этот раз литовцев размягчить непосредственно не ударами по ливонцам, а по литовским контингентам в Ливонской земле. Командовал 5-полковой ратью князь Булгаков. И второй воевода Большого полка Меньшой Шереметев. Рать была легкая. Там было всего 10 воевод. И воеводы все такие не знатные, не из самых верхов местнического статуса. Думаю, это было примерно так, как Курбский ходил с набегом с четырьмя полками. Может быть, 5 тысяч человек с ним было, в том числе с Булгаковым сейчас. Стрыйковский, не стесняясь, написал, что московитов было 108 тысяч.
Вся эта рать направилась в Юрьев, а потом из Юрьева набегами на те земли, которые контролировали литовские войска. Сигизмунд хотел защищаться, весной 1561 года объявил сбор посполитого рушения в Литве. Посполитого рушения и панов Рады. То есть, должно было собраться войско. Тут все происходило как обычно. Паны Рады занижали численность собственных войск, посполитое рушение собиралось медленно. Потому, что шляхта жаловалась на свое оскудение. Литовская шляхта не очень понимала, за что она собирается воевать. И на точку сбора очень мало кто приехал. До тотальных сборов литовского посполитого рушения остаются годы и годы. Для этого нужно, чтобы мы напугали литовцев по-настоящему, агрессией уже против Литовских земель в 1563-1564 году. Конечно, оставались наемники и почты панов Рады, которые не могли не прийти на службу. Это высшие магнаты, они вынуждены были соответствовать, пусть и не в полной мере.
Стрыйковский говорил, что литовский великий гетман Николай Радзивилл во главе “всей земли Литовской“ переправляется через Двину неподалеку от Кокенгаузена и вынудил московитов поспешно бежать до Москвы. Белорусский историк Янушкевич не доверяет сообщению Стрыйковского. Впрочем, вся его летопись требует внимательного критического разбора. Буквально каждого сообщения. Особенно сообщений о цифрах со стороны московитов. Тем не менее, кое-что почерпнуть из Стрыйковского можно. А именно, сличая его с русскими источниками. Где-то на стыке двух мнений иногда можно вычленить правду. В частности, Псковская летопись говорит так: “Того же лета, о Ильине дни (20 июля) шла Литва под Тарбас городок великого князя, и воевали Нового городка уезда и Керепетцкого и Юрьевская места”. Стрыйковский говорит, что осадив Тарваст, литовские отряды ходили до Дерпта и Роннебурга. Надо думать, что это похоже на правду потому, что легкая рать Булгакова могла дойти сначала в одну сторону, а потом с добычей уйти назад. А литовцы, таким образом, пришли на освободившиеся места. А Булгаков, находясь во главе атаки, увидев какое-то серьезное войско, решил с ним не сталкиваться потому, что это не входило в его задачи. Нужно было увести полон и добычу, не потеряв серьезно в войске. Ну, а драка с серьезным литовским отрядом, который вел сам Радзивилл, это неизбежно большие потери.
Итак, началось дело под Тарвастом. Оно было довольно длинное. Первые три недели шли вяло. Литовская сторона во главе с Тышкевичем не имела сил, только обложили замок и ожидали подхода артиллерии и основного личного состава. И вот под Тарвастом оказался великий гетман, начались серьезные осадные работы. 31 августа взорвали пороховую мину под стенами и литовцы атаковали замок. Строяковский говорит, что литовская шляхта во главе с полоцким кастеляном Волминьским сошла с коней и атаковала в пешем строю. Это очень важный знак решительности намерений. Потому, что, как правило, вперед всегда отправляли пехоту. Кавалерию, дворян, основу боевой мощи всегда берегли. Если даже шляхтичи пошли на приступ, значит, что дело было серьезным и решительным. Московская летопись говорит, что штурм был отбит: ”И как взорвало, и литовские люди взошли на город, и царя и великого князя люди их со стен сбили”. Якобы при этом погиб ротмистр Модржевский. Похоже, что это был один из тех, кто посещал незадолго до этого Ревель в составе польского контингента.
Тем не менее, те, кто защищал Тарваст, князь Кропоткин и Путятин не видели перспектив защиты. Героически отразив штурм, задумались о сдаче. Литовцы предложили беспрепятственный почетный выход “со всеми животы“. Однако: “Троцкий воевода пан Николай Юрьевич Радзивилл и иные королевы паны, целовав крест царя и великого князя, людям изменили, отпустили их пограбя”. То есть, вместо почетного выхода... Да, их отпустили живыми, но раздели по дороге. Именно тогда, во время осады Тарваста, литовцы первый раз предложили воеводам царя Ивана Грозного воспользоваться старым феодальным правом отъезда. То есть, переметнуться на сторону неприятеля. Причем ссылались на то, что Московский царь тиран, своих людей не ценит, дает им мало воли, а вот в Литве воля. Нормальный шляхтич выбирать может “желает ли он голову положить за несправедливого окрутного государя, або в вечной неволе быти или вызволитися до государя славного, справедливого, добротью его яко солнце на свете светище, и себе вольным человеком быти”. По крайней мере, в этот момент наши воеводы не согласились, предпочли быть ограбленными, но отпущенными домой.
Ну, а Радзивилл Тарваст взял. Возможно, я не знаю каких-то важных источников, или я просто не понимаю каких-то тактико-географических раскладов. Потому, что зачем он атаковал Тарваст, зачем брал, мне не очень понятно. Тарваст не только взяли, его ограбили. Не только русский гарнизон ограбили, но ограбили местных жителей. Посполитое рушение получило некоторую прибыль. Но какая тактическая, стратегическая польза от Тарваста была, от меня ускользает. Через некоторое время Радзивилл от Тарваста собрался уходить. Вы его брали, чтобы ограбить или чтобы у Ивана Грозного был настоящий повод к объявлению войны? Сложно сказать. Может быть, как момент вызова, брошенной перчатки, это и можно расценивать. Иван Грозный собрался Тарваст отбивать и послал князя Глинского во главе 5-полковой рати, с 11 воеводами. Радзивилл ушел, забрали из города наряд. Ну, а Глинский, как говорит нам Псковская летопись: “Ходили воевать за Вельян (Феллин), и посылку посылали под Пернов город немецкой, и литовских людей побили, и поимали под Перновым жолнырев, а Тарбас городок на осени по государеву приказу разорили”.
Таким образом, заканчивается последняя кампания Ливонской войны, направленная собственно против Ливонского Ордена. А вместе с ней заканчивается и Ливонская война. Таким образом, мы стали свидетелями того, как погибла древняя Ливонская конфедерация. Остались условно независимыми города Рига и Ревель, который отошел под власть Швеции. Как острова Эзель и Вик отвалились под власть Дании. Как континентальная часть Ливонии постепенно оказалась или под властью Московского царя, или под властью поляков. Притом, что царь Москвы полагал всю Ливонию своей вотчиной и “негодной данницей“. А Сигизмунд II полагал, что вся Ливония принадлежит ему в силу заключенного с магистром Кеттлером одностороннего соглашения. А взяв Тарваст, Сигизмунд II де-факто объявил войну Московскому царю и всей России. И вот с этого момента начинается совсем другая война. Это вторая в серии войн за Ливонское наследство. Одна из многих Балтийских войн, которые сотрясали этот регион, и будут сотрясать его до 1720-х годов. Об этом мы будем говорить в следующий раз. Сейчас мы с Ливонской войной закончим и переместимся в Западную Европу.
Западной Европе было не до восточного фронтира. Поэтому здесь мы не увидели ни представительных контингентов войск Священной Римской империи, ни лучших полководцев Священной Римской империи. Почему мы этого не увидели? Об этом мы поговорим в следующей серии передач, посвященных военной истории. Мы поговорим о религиозных войнах. О том, что происходило в Европе в 1550-1560 годы. Чтобы понимать, что Ливонская война никогда не висела в воздухе неким самостоятельным феноменом. А была вплетена во внутреннюю и внешнюю политику Европы. На сегодня все. Приходите на форум “Эра познания. Часть вторая”, которая в этот раз будет посвящена пехоте Руси. От Руси до Московского царства. 6 октября сего года. Ссылка под роликом. На сегодня все, всем пока.
Новости
VIP
