Клим Жуков. Всем привет. Сегодня мы снова поговорим о русской литературе. И конкретно, о творчестве замечательного писателя-народника, знатока крестьянской жизни, о Глебе Ивановиче Успенском. Для чего у нас в студии незаменимый специалист Реми Майснер. Реми, привет. Рад видеть.
Реми Майснер. Наше вам почтение.
Клим Жуков. Молодец, что приехал.
Реми Майснер. И старинный тульский писатель у нас, Успенский. Вот про тульских бедолаг он и начал писать. Это у него первые детские впечатления были.
Клим Жуков. Давай сначала уточним. Примерно, каких годов он жизни. Он, по-моему, 1889 умер, если не ошибаюсь?
Реми Майснер. Нет, умер он в 1902 году. При очень трагических обстоятельствах.
Клим Жуков. В 1889 году, если не ошибаюсь, он сошел с ума, у него случилось психическое расстройство.
Реми Майснер. Причем, насколько я понимаю, там не по сознанию была болезнь, а что-то клиническое. Можно делать всякие ехидные замечания по поводу тонкой душевной организации. Вот так человек переживал за окружающих бедолаг, что нервное расстройство... Механизм понятен, откуда оно у него взялось. Рассказик его процитирую один. Я даже название давать не буду...
Клим Жуков. А родился когда?
Реми Майснер. Хороший вопрос. 1840-е года. Даже пораньше, 1830-е.
Клим Жуков. В 1843 году родился.
Реми Майснер. И как раз рос в те времена, когда все гайки были закручены, воспитывался соответственно. У него в замечательной серии “Нравы Растеряевой улицы” нравы чиновничества, где он жил. Как ребята жили, как к ним крестьяне приходили с подношениями. Сегодня утку должны принести, завтра поросенка должны принести.
Клим Жуков. То есть, он момент видел буквально изнутри.
Реми Майснер. Да. Что интересно, многие так внутри и замыкались. Чему собственно, как мы в прошлый раз обсуждали, феодальный строй очень способствовал. Ты попадал в струю с самого детства и по ней пер. Он родился в семье чиновника, значит, тоже будет чиновником. К чему его и готовили. Что прекрасно во всех этих людях, народниках, лучших людях России, это лучшие, чистейшие, самые порядочные люди в России были на тот момент. Он в своем материально благополучном мирке не замкнулся, ему интересно стало, что на улице творится, где эти бедолаги пьянствуют. Ну, к ним мы вернемся. Поскольку начали про то, как он с катушек съехал. У него замечательный есть рассказик. “Еду на пароходе. А там два кулака стоят. Рожи волчьи, повадки волчьи. Я их разговор слушаю, о чем они говорят. Говорят они о том, что одни овдовел, жениться надо. “Как ты овдовел?” - “Как в прошлый раз. Что-то не то сказала, под горячую руку подвернулась. Ее больше нет”.
Клим Жуков. “Я ей пистолет в рот вставил и на спуск нажал. Накатило”.
Реми Майснер. “А чего ты, уже второй раз так?” - “Третий уже”. - “А кто же пойдет? У тебя восемь детей. За тебя замуж, как в рабство, голову в ярмо сунуть. Кто же согласится?” - “Да”. Дальше у них в духе “Кавказской пленницы”: “Плохо еще мы воспитываем нашу молодежь”. Потому, что новое время пошло и он сетует: “Раньше 50 рублей принес отцу и любую девку забирай. А сейчас все молодые норовят по любви замуж. Вдова мне не катит, у вдовы свои дети, а у меня своих восемь. У меня разлад будет в хозяйстве своим дала пряника, моим не дала, скандалы. Я от этого и так устал. Без бабы я тоже не могу, всю руку об них отбил“. Он так и рассказывает: “Костяшки не заживают. Еще работники. Мне мадам нужна серьезная. Я одну присмотрел. Сейчас куда приедем. У нее трактирчик свой и сама одинокая. А самое главное, злющая, как собака. А мне такую и надо. У меня батраки, чтобы им никому потачки не давать. Она сама староверка. Для нее православный человек хуже собаки”. - “А что она, дура, за тебя идти?” - “Ты меня не знаешь? Я братана на нее натравлю своего, а потом приду и скажу, что один вариант спастись, это быть моей женой”. - “А братан-то ее нормально напугает?” - “Братан-то мой такой живорез. Я в лавке у него работал. Один раз недостача случилась три рубля. Он схватил топор и по всему району за мной бегал”. Если он брата родного чуть не зарубил из-за трех рублей, что он с посторонним сделает. И вот Успенский: “Я услышал только что, что собираются сожрать человека. Я на них смотрю, ребята серьезные, сожрут. А я ничего сделать не могу. Побегу ей скажу, чтобы замуж не выходила или им скажу, чтобы прекратили?” И такого зла он наблюдал постоянно вокруг себя. И мы в принципе можем его наблюдать, если в метро послушать. В поезде пока ехал в Ленинград, кто чего раскидывает, свои маленькие драмы. У кого Достоевский, у кого Горький происходит. Мы как-то это мимо пропускаем, а человек не умел мимо пропускать, что его, в конце концов, и довело. В 1889 он написал как раз последний рассказик. А потом у него тяжелая депрессия. Он понимал, что накатывает что-то серьезное.
Клим Жуков. Это не каждый может перенести, если переваривать все, что вываливается с разных сторон. Если это через себя пропускать, это лет на десять психики, может, и хватит. И то не у всех.
Реми Майснер. А он оказался сильно выше среднего потому, что ему хватило на четверть века. У него вышло незадолго до того, как он окончательно с катушек слетел, восьмитомное собрание сочинений. Плодовитый, не то слово. Мы ссылочку дадим. Я не буду отдельные рассказы называть, читать надо абсолютно все. Это настолько был серьезный человек, что его Ленин цитировал в научной работе “Развитие капитализма в России”. Если кто не знает, “Развитие капитализма в России”, это в процессе борьбы Ленина как раз с народниками.
Клим Жуков. Это его первая монография большая.
Реми Майснер. Народники отказывались принимать капитализм вообще, что: “Это нечто чуждое, что никаких корней этого дела у нас быть не может. Этот этап как-нибудь проскочим. У нас же община, а община, это практически социализм“. Про это мы еще будем, как Успенский съездил, посмотрел на общину. Какой там социализм замечательный. И там Ленин цитирует в этой работе рассказы Успенского о поездке его на Кавказ. Успенский был очень умный человек. Его в худшую сторону, что от Горького отличало? То, что Горькому попались хорошие книжки, он очень рано понял как все по-настоящему устроено, а Успенский до этого доходил практически сам. Ему многое было бы яснее, многими вопросами он бы не задавался. Так или иначе, вернемся к Кавказу. Там шикарное описание, он на Кавказе встречает представителя нарождающейся российской буржуазии. Рассказ называется “Буржуй”. Отличный тип, он с ним знакомится опять же, по-моему, на пароходе. Успенский себе карпа заказал. И он за соседним столиком: “Что это у вас? Карп в сметане? Мне тоже карпа в сметане, быстро!” Прямо истерику устроил, а потом объясняет: “Понимаете, у меня аппетит пропал, ничего в горло не лезет. Только разыгрался, надо сразу быстро съесть”. Ему принесли, он: “Все, поздно, не успел. Вы представляете, ничего, ни икра не лезет, ни карп, ни осетр. Такие девочки ходят, к девочкам тоже аппетит пропал. Такие мадам прошли. Неужели бы я раньше пропустил? А сейчас ничего не шелохнулось. Даже не знаю, что мне делать”. И Успенский: “С человеком все понятно. Что я ему буду говорить, чтобы книжку почитал? Обычно я так не делаю. Но тут он сам спрашивает”.
Клим Жуков. Пришел за советом.
Реми Майснер. Да. “А что же ты, дружище, говоришь у тебя завод, лесопилка. Может, вникнешь в производство, рационализациями начнешь заниматься?” Чего тупо ездить по санаториям, если уже не жрется? “Вы что? Мне вообще нельзя на этой лесопилке. Я же человек по натуре добрый, мягкий. А там же набегут со своими проблемами. Поэтому у меня там дядя мой сидит. Дядя всех посылает сходу, в момент обращения. Я туда даже не суюсь”. - “Ладно, а общественная жизнь? У нас же новые времена, все кипит”. Это надо понимать, развитие капитализма в России как раз происходило. Везде заводы, какие-то рынки. Глядишь, вокруг рынка уже город. Плюс еще общественная жизнь началась.
Клим Жуков. Времена-то были не просто новые. Это было, по сути, первое время, когда в России, в широком смысле слова, писатель, поэт, публицист мог жить просто своим публицистическим трудом. Потому, что раньше если у тебя есть доход с именья, пиши. Если на службе у царя, в свободное от работы время, пиши. А продавать это было просто некому. Первым смог Пушкин устроиться таким образом. А уж к этому времени читающей публики было такое количество, что можно было заняться и общественным трудом.
Реми Майснер. Что характерно, Успенский по поводу восьмитомника своего говорит: “Очень приятно, что от Тифлисских рабочих пришло коллективное письмо. Нарождается новый читатель”. В его детстве такое представить, что читают книжки... Какие там книжки? Эти работяги, они... Он просыпается с утра с дикого бодуна, смотрит, осталась одна жилетка. За жилетку стакан нальют, бегом в кабак. В этом угаре вся жизнь проходит. Он, кстати, показал, как среди этих алкоголиков нарождаются капиталисты, эффективные собственники, он уже умный, сам не пьет, но позиций он видит всего две, это кабатчик и клиент кабатчика. Клиентом он быть не хочет, значит, остается самому быть кабатчиком. Молодой, энергичный человек, у него рассказик есть. “Мечта, построю я кабак. И прямо возле фабрики. А с хозяином договорюсь, чтобы работяга мог в долг до зарплаты пить, а потом зарплату сразу мне приносили”. Это в ходе хождения в народ. Он пытался учить крестьянских детей. У Успенского есть рассказик. Учитель встретил кого-то из своих подопечных, а тот прилично уже одетый, где-то приказчик. Говорит: “Иван Иванович, как я вам благодарен, что вы меня читать-писать выучили. Я смотрю, они вокруг все тупые. Хорошо, что школ много нет”. А на чем мы остановились?
Клим Жуков. Мы остановились, как он на Кавказ ездил.
Реми Майснер. Да. Про буржуя мы же говорили. Про общественную жизнь. “Общественная жизнь? Я на какое-то совещание ходил в земстве. Что-то они три часа митинговали по поводу тендера на штукатурку для тюремного здания. А у меня штукатурки нет, у меня бизнес по лесопилке. Так, что тоже не интересно”. - “Ну, а семья у вас как?” - “С женой я не вижусь почти. Они мне все ныла, чтобы сидел дома, не бухал. А чего мне делать, если не бухать? Потом говорит, чтобы я ее с собой брал. А куда я ее возьму? К цыганам что ли? Потом говорит, что с каким-то господином будет жить. Вот и хорошо. Мы теперь раз в месяц видимся. Замечательно”.
Клим Жуков. Чисто по-деловому.
Реми Майснер. Да. Такой вот гражданин, нарождающийся буржуй.
Клим Жуков. Ну, это же характернейшая картина. Потому, что если кто-то думает, что капитализм запирает в клетку только пролетария, нет. Капитализм запирает в клетки одинаково всех. Конечно, может быть, это пиковое проявление Успенским описано.
Реми Майснер. Нет, это совсем не пиковое. Это один из травоядных персонажей, особо зверствовать не любит.
Клим Жуков. Я имею в виду, что у него совсем бессмысленная жизнь. Пиковое проявление бессмысленности. Невозможно расчеловечивать кого-либо, оставаясь вполне человеком самому. Такого не бывает. Кто-то думает: “Я стану капиталистом, успешным собственником. И буду жить в другом обществе”. Нет, дорогой друг, ты будешь жить в этом обществе, и будешь от него зависеть. Потому, что невозможно жить в обществе и не зависеть от него.
Реми Майснер. Да. Если ты своими действиями, своими спекуляциями наплодишь целую кучу бедолаг на улице и они будут в дикости жить, рано или поздно может так получиться, что тебе придется из своего замка выйти на улицу, а там сожрут. Ты сам виноват, что на улице теперь жрут. Пересидеть это нельзя будет. Нельзя забаррикадироваться у себя, как многие думают: “Лицензию только дайте на короткоствол и тогда я точно в полной безопасности”.
Клим Жуков. Это большое заблуждение.
Реми Майснер. Да. По поводу расчеловечивания. Этот момент психологический Успенский очень хорошо отразил в целом ряде произведений. Как по чуть-чуть человек человеком быть перестает. Рассказ припомнился. Изначально у нас есть пара студентов с прогрессивными идеями. Причем мальчик из хорошей богатой семьи, но он ушел жить своим трудом. Вместе со своей боевой подругой. И ушли они, перебиваются, денег нет. Уже почти до состояния Раскольникова дошли. И тут он семье написал такое письмо, что, вроде как, “идите вы“, а, вроде как, и “дайте денег“. В семье прекрасно поняли его настроение, написали: “Мы твоих принципов не касаемся. Хочешь своим трудом жить? У нас в таком-то городе АО, езжай, будешь директором”. И вот они поехали. И уже в дороге первый такой эпизод. Вот они сидят, им денег дали, уже в шубе, по именным билетам едут. В углу вагона сидят два чиновника молодых. И он по обрывкам разговора понимает, что они в том АО как раз работают, куда он едет директорствовать. А они думают, что тут все незнакомые, развязно себя ведут, смеются, начальство обсуждают. Как обычно. Проходит кондуктор. Кондуктор и их знает, и именной билет посмотрел. И им “маякнул”, когда проходил, что директор. И они сразу потухли, перепугались. И всю дорогу так вот сидели. Ну, и он прогрессивных убеждений...
Клим Жуков. Не стал их чморить.
Реми Майснер. Да. Но на душе потеплело у него, и почувствовал он себя большим, значительным человеком. На, а дальше приехали они в город, у него пошла эта бизнес жизнь. Жена у него так и осталась прогрессивных убеждений, она с ним поехала, но сказала: “Чувствую я, что ничего из этого хорошего не будет”. Если по нашим понятиям вообще капитализм зло, значит, в АО работать, это двойственное положение у тебя получается. Полдня ты против капитализма, а полдня за. Что-то одно должно победить. В нем это потихонечку и побеждает. Но он при этом очень либеральный, он без галстука на работу ходит, он со всеми здоровается. Если кто просит в отпуск, он всегда дает. Считает себя прекрасным человеком. Его это нытье жены по поводу принципов начинает раздражать. А кроме того, когда у них стало много денег, он начал замечать, что жена у него не очень красивая. Говорит ей: “Одень бриллианты, сейчас придет директор такой-то”. А она: “Нет, не буду”. Ей говорят, что для бизнеса надо, а ей тяжело. Между прочим вокруг него и эта, и эта крутится. А он себя сдерживает, а ему в ответ даже такой мелочи не могут... В результате пошли интрижки. В конце концов, приходит он домой, а жена чемоданы собрала и записочку оставила: “Живи, как тебе нравится. А я поехала жить, как мне нравится”. Этот мотив у Успенского очень часто встречается в творчестве: пробудившаяся больная совесть. Тут он осознал какое он стал говно. Это часто происходит с персонажами Успенского.
Еще один пример пробудившейся совести. Рассказик маленький. Достоевскому на роман бы хватило. Вельможа средней руки, в Сибири. Там он при своем небольшом чине большой человек. Те, кто до него были, были такие же. Даже еще хуже. Он считал: “Я, это еще куда ни шло”. У него развлечение было поехать к местным жителям, сказать: “Белый царь контрибуцию требует”. С начальством местным у него хорошо, они приезжают к нему поохотиться. И он себя чувствует абсолютно неуязвимым. И происходит там такой эпизод. К нему в населенный пункт в ссылку приезжает ссыльный поляк с женой. Жена ему понравилась. Вся его предыдущая жизнь учила: “Тебе что-то понравилось - забирай”. Надо мужа куда-то сплавить. Он пишет на мужа пару доносов. И мужа услали. Эту мадам он забирает к себе и где-то через полгода она у него от тоски умерла. Ну, умерла и умерла, он об этом и думать забыл. В один прекрасный день в его кабинет баба заходит и двух девочек ведет, говорит: “Твоей, которая у тебя жила, две дочки. Она их у меня оставила. Теперь с ними что делать?”. И вот он сидит, смотрит на этих девочек. Девочек сначала из Польши в Сибирь привезли, потом в Сибири ни мамы, ни папы не осталось. И тут до него доходит какое он был говно. И тут же, когда он понял, что здесь нехорошо поступил, на него накатило, что таких эпизодов... Чисто по Достоевскому. И после этого у него одна задача как-то этих девочек пристроить. Он пытается вытащить папу, упирается в свои же доносы. Он начинает ругаться с начальством. Он разоряется, он из накопленных денег домик девочкам купил, с какой-то бабкой их оставил, а сам поехал в Петербург.
В Петербурге обивает пороги. А у него внешность разбойничья, он себя привык вести соответствующе. Он никуда зайти нормально не может, спросить нормально не может. Везде ходит и делает только хуже. Успенский его встречает, когда он в кабак зашел и попросил тарелочку щей. Говорит: “Подал сегодня прошение Николаю Угоднику”. - “Как понять?” - “Нигде прошение не принимают, я в церковь пошел и за иконой Николая Угодника оставил”. - “А что за дело?” - “Надо сирот от душегуба защитить”. - “А что за душегуб?” - “А вот я душегуб”. И рассказывает всю эту историю.
Клим Жуков. Это на самом деле, конечно, характерный для народников наивный идеализм. Потому, что совесть вещь не просчитываемая, не прогнозируемая. У этого проснулась, а у этого нет. А третий даже не слышал про такое никогда. Я знаю людей, которые все себе простили заранее. Никакая совесть не проснется никогда вообще. Главное то, что рассчитывать на то, что совесть проснется у класса вообще невозможно. У класса бывает только общественный интерес.
Реми Майснер. Тем более, что у класса объективный экономический интерес злодействовать. Можно меньше злодействовать. Это экстремальный вариант, когда на отцов доносы писать и детей разорять. Сам ход капиталистический таких сирот делает каждый день.
Клим Жуков. Да. Причем без всякого нарушения закона, даже собственного капиталистического. Этот-то просто преступник по всем понятиям. Потому, что он все законы, какие можно было по этому поводу нарушить, нарушил. Взятки, наверное, еще брал?
Реми Майснер. У них в Сибири это даже не взятка. Ты вопрос приехал решать к уважаемому человеку.
Клим Жуков. А сама система капитализма, она таких сирот плодит сама по себе. Вот у меня в Петродворце хороший знакомый, кузнец, художник по металлу. У него своя кузница. Договор заключили на аренду земли, там все отстроено. А тут что-то без объяснения причин аренду не продлили. При этом ни постановления суда, ничего нет. Там одна половина земли находится на территории “Российской железной дороги“, другая на территории города. Вся кузница, которая на территории города, просто в течение дня сравняли бульдозерами. И что теперь делать совершенно непонятно. К кому обращаться тоже не ясно. Понятно, что с областью можно судиться лет десять. Когда он этот суд выиграет, я надеюсь, что выиграет, ему будет 70 лет. А чтобы работать кузнецом нужно много физический сил. Просто система так устроена, что она будет кого-то всегда есть. Потому, что система капитализма, она построена на том, что кто-то кого-то всегда кушает. Феодалы в средние века, не кривляясь, ели друг друга и окружающих. А после того, как они установили некую свою власть, на этом все заканчивалось. Потому, что какой смысл дальше зверствовать? Никакого. Ты свою власть установил, на этом насилие кончается. Ты половину недели работаешь на себя, половину на меня. На этом ваши взаимоотношения заканчиваются. А капитализм сделал шаг чуть дальше. Он ест свою базу по чуть-чуть, но каждый день.
Реми Майснер. На совесть...
Клим Жуков. На совесть рассчитывать нельзя.
Реми Майснер. Это, что делали как раз Писарев... На совесть, на ум, на здоровый эгоизм. Писарев как раз рассчитывал на то, что капиталист поймет, что плодить нищету у себя на заднем дворе опасно. Они к тебе с вилами потом придут. Тут объективные экономические интересы. Если объективный экономический интерес мне говорит тебя разорить, значит, 9 человек из 10 будут следовать именно ему. Что, культурных не было капиталистов в России? Были.
Клим Жуков. Третьяковская галерея, обратите внимание.
Реми Майснер. Морозова вспомним. Коновалов, по-моему, был такой: “Построю для работяг школу, общагу им нормальную сделаю, а не гнилой барак. Чего людей мучить?”. Потому, что выгодно их мучить. Посреди толпы людей, которые дают себя мучить, там можно разгуляться. Темной своей стороне дать себя проявить. Как сибирский чиновник себя проявил замечательно. Можно особо не зверствовать. Это другой... Опять к больной совести вернемся. Другой рассказик. Где уже у дьяка просыпается совесть. Был дьяк, все у него было хорошо.
Клим Жуков. Дьяк в смысле чиновник?
Реми Майснер. Дьякон. “Первый раз с отцом Иваном пошли молебен служить о червяках, паразит завелся на пшенице. И мне как-то не по себе было. Если мы молебен проведем, а червяк никуда не денется? А потом молебен провели, червяк никуда не делся. Идем с тем же отцом Иваном. Смотрим, мужик стоит, затылок чешет“. Говорит, что: “Не ушел червяк. Видать, грехи наши такие тяжкие”. - “Конечно. А как вы думали? Как у вас червяк, вы побежали сразу молебен заказывать. А как все хорошо было? Вот духовному отцу вашему давно надо дровишек привезти”. - “Батюшка, конечно, мы все сделаем” - “Вот сделаете, а потом еще молебен закажите”. Дьяк говорит: “С тех пор я так и понял, что мужики, они нужны, чтобы мы их доили”. И так замечательно его жизнь идет. Говорит: “Когда отец Иван открывал шкатулочку и туда клал новый заработанный рубль, сколько в нем было красоты и умиротворения. Смотришь на него и понимаешь, что живем, чтобы шкатулку набивать”. И тут приезжает в село учительница. Выясняется, что учительница по стопам Софьи Перовской. У нее лавки какие-то остались... Все на брата. Окончила курсы и туда учительницей. “Мы с отцом Иваном, с попадьей сидим, кумекаем зачем ей это надо? Где у нее тут прибыль?” У крестьян, у которых нет ничего вообще... Им говорят: “Выделите учителю избу, выделите учителю паек. И с каждого двора по столько дров каждый день”. Крестьяне, мягко говоря, не в восторге от этого начинания.
Клим Жуков. Тем более, что практическая выгода рисовалась самая смутная.
Реми Майснер. Да. Они вообще не понимали зачем. Приказчиком быть? Да и то, станешь ты приказчиком? Желающих много.
Клим Жуков. Кроме того, пока у тебя дети будут учиться, они не будут работать.
Реми Майснер. “И сидим, обсуждаем какая у нее из этого может быть выгода. У нас других мыслей не было, что конечная цель, это как-то разбогатеть. В конце концов, мы решили, что она хочет прославиться, чтобы про нее в газете написали. Мы успокоились”. После этого он как-то раз решил к ней зайти, посмотреть. Посмотрел, как она с этими детишками. А она с ними как с родными, всех пледиками укрыла. Печку растопила, сидит, им сказки читает. Они ее на прощание целуют. Такая идиллия. Он вообще не поймет. Она со всеми ровно, она ему: “Давайте чайку”. Ну, и за чайком он говорит: “А чего избушка такая? Вы напишите начальству, пусть этих прижмут, чтобы они вам нормальную дали”. А она сначала не понимала. Потом поняла, что он всерьез, говорит: “Да вы что? У них брать? Да они мученики. Вы бы видели как они живут”. И дьякону заодно раскидала на пальцах, почему он паразит. А дьякон понял, что правда и возразить нечего. Рассказ, по-моему, называется “Душа не на месте”. И дьякон ходит по местной интеллигенции: “Книжки дайте мне какие-нибудь, чтобы душу поправить. Есть такие у вас?”
Клим Жуков. Священнослужитель спрашивает.
Реми Майснер. Да. Местный интеллигент говорит Успенскому: “А что ему дать? Я ему дал историю, биологию. А он приносит и говорит, что это не про то, что он хотел. Мне, чтобы душу поправить”. Причем он раз приходил трезвый, а раз приходил сильно “накидавшись“, тогда начинал бунтовать, говорить: “Какие вы интеллигенты? Дайте нормальные книжки”.
Клим Жуков. Надо сказать, что тоже характерная картина. Смотришь, зачем-то освятили ракету. А она взяла и упала. Это одно из двух: или плохо освятили, или где-то в расположении бардак и грех. Таким образом, молебен не сработал.
Реми Майснер. Может, это чтобы мы не гордились. А то запустим десять раз подряд, все запускается. Это мы себе возомним.
Клим Жуков. Я же говорю, таким образом, молебен является величиной совершенно непредсказуемой. А отсюда вопрос: “Может, как-то без него? Он же денег стоит”. Все-таки в этом отношении где-нибудь на островах Полинезии было гораздо лучше. Если не срабатывало, так тебя съедят. Так, что будь любезен. Ты свои магические услуги оказывай добросовестно или совсем не оказывай.
Реми Майснер. Успенский же потом еще в Европу скатал.
Клим Жуков. В Париже жил, в Лондоне жил. Я, правда, не очень помню сколько именно, но все равно, несколько лет.
Реми Майснер. Несколько лет. Он не в одной точке сидел, он мотался реально по всей Европе. Из Парижа у него рассказы есть. Рассказ “Выпрямило”. Это про то, как он ходил смотреть на Венеру Милосскую. Я даже пересказывать не буду. Это, товарищи зрители, берите и читайте. Это настолько красивое произведение. Кстати, Сергей Миронович Киров писал как-то, что впечатление огромное на него произвело. Успенский был человек умный и проницательный. То, что наши западники тогдашние предполагали, что рай земной в Европе, свободные люди живут свободным трудом. Он посмотрел на этот свободный труд. Все плюсы он заметил. Как он пишет: “В Париже смотришь, работяга идет. Посмотрите на нашего работягу, который весь в рванине, в обмотках. А тут простенькая блуза, но блуза добротная и новая. В столовую приходишь, она на столовую на настоящую похожа”.
Клим Жуков. Культурно.
Реми Майснер. Да. Но с другой стороны мне говорят: “Пойдемте не экскурсию, зародышей смотреть”. - “Каких зародышей?” - “Вы понимаете, Париж многомиллионный город, здесь много живет мужчин и женщин. Эта беднота регулярно залетает и регулярно делает аборты. А поскольку их много, плавает в Сене в больших количествах. Можно пойти и посмотреть”. - “Нет, спасибо. Я не пойду”. На размышления навело, что внешне все прилизано и красиво, а за фасадом оказывается по речке плавают дети не родившиеся. А Успенский хорошо сформулировал, что если в обществе женщина не может быть матерью из-за порядков, значит, порядки никуда не годятся. Значит общество у вас организовано из рук вон плохо. У Писарева хорошая мысль в статье “Мыслящий пролетариат”, если не ошибаюсь, он там пишет: “Если много человек собралось, они не могут голодать. Человек голодал пока маленькими группами бегал по лесам. Как только люди научились собираться в большие группы, они сразу научились мир преобразовать так, чтобы было чего покушать”. А если у вас есть толпа людей, а им нечего жрать, то у вас общество устроено плохо, оно никуда не годится.
Клим Жуков. В зависимости от внешних условий и маленькая группа людей тоже никогда голодать не будет. Если они работают сообща, то человек двести уже точно совершенно голодать не будут. Понятно, что если это тундра, заполярье, то это одно дело. А если более-менее приличное место типа Франции, где растет все гораздо лучше, чем на Украине, там голод практически невозможен.
Реми Майснер. Потому, что если этой группе людей сказать, что в этот лес не ходите, на этом лугу не паситесь, в речке рыбу не ловите, то они между дичью, рыбой и хлебом помрут с голоду. Нам сейчас расскажут, что так и нужно. Наоборот, процесс надо ускорить, а то людей очень много, а еды мало.
Клим Жуков. Успенский, в этом отношении мне он нравится больше, чем Писарев. Потому, что в другом жанре работает. Писарев все-таки публицист, который работал, в том числе, на почве литературной критики. А Успенский художественный автор. Таким образом, у него произведения являются отражением реальности в очень доступной форме. То есть, это рефлексия эмоциональная. Тем не менее, автор является частью среды. Редкий случай, когда автор, так, как Успенский, умудряется эту среду рефлексировать. По поводу Успенского, буквально через запятую с Джеком Лондоном. Когда я знакомился с его творчеством. Это было довольно давно. У меня на даче в Калужской области, там у меня родственники, советские крестьяне, у них были полные собрания сочинений. Так “кровавый совок” давил наших крестьян и лишал их всех средств к существованию. Заходишь в избу, а там книжный шкаф. Собрание сочинений Льва Толстого, Джека Лондона, Куприна, Тютчева. Там сотни томов. У меня были возможности читать много книжек. Когда читаешь Успенского, а через неделю читаешь Джека Лондона... Не художественные работы, а публицистические. Как он побывал в Лондоне, посмотрел, что там у работяг происходит. Да, там только челюсть подвязывать. Я читал это все, когда у нас были отголоски Советского Союза. И на селе все эти наши нестроения практически не были заметны. У каждого по три коровы, четыре свиньи, огород. Что ему с того, что в Москве по парламенту стреляют? Фигня это все.
Реми Майснер. Потом оказалось, что не фигня.
Клим Жуков. Когда я это все читал, у меня закрадывалась мысль, что наверняка замечательный писатель Джек Лондон и замечательный писатель Успенский, в силу того, что они художники, что-то они преувеличивают. Им нужно, чтобы было интересно и остро. Поэтому они выбирали самую чернуху, а на самом деле не так все было. Я, конечно, не знаю как, но наверняка те так.
Реми Майснер. Типа, в большинстве случаев было намного мягче.
Клим Жуков. И я только лет через десять на собственной шкуре понял, что нет.
Реми Майснер. Успенский много раз об этом пишет, что: ”Я вам трагедию нарисовал. Вы думаете я выхватил? Вы на улицу выйдите, вы три такие трагедии по дороге на работу встретите, а то еще хуже”. Почему он с ума сошел в конце концов? Потому, что эта чернуха отовсюду прет. Не видишь ты сил хоть как-то этому противостоять. Можно конечно отдельных бедолаг спасать. Можно утешиться: ”Я этого спас, я хороший человек”. А если тебя интересует не только, что ты хороший человек, общество тоже интересует, ты должен заметить, что ты одного спас, но общество не выровнял совсем. Потому, что в обществе есть место такого бедолаги. У Успенского серия произведений ”Власть земли”. Очерки крестьянской жизни.
Клим Жуков. То есть, получается, что пытаться своими усилиями изменить общество, это как кидать камушки в Неву. Нева от этого никак даже не вспотеет. Она как текла, так и дальше будет течь.
Реми Майснер. Если одному кидать. С другой стороны, если пару миллионов сторонников приведешь, и каждый кинет, тогда другое дело. Тогда можно уже и плотину построить. Успенский к тому же убедился, что это зло, которое в деревне растет, капиталистическое, кулак... Народники кулака видели конечно. Но они исходили из того, что это нечто инородное. Это к нам залетело. Не то с Запада, не то еще откуда. Никаких корней оно не имеет. А в деревне у нас община, общинное землевладение. Во ”Власти земли” как раз рассказывал Успенский: ”Посмотрел общинные наши порядки”. Они восторгаются, что все решает сход. Замечательно, это же прямая демократия. Как можно, например, при помощи схода бороться с кулаком? ”Я наблюдал лично. Мужики собрались и обсуждают кулака, а он рядом стоит. Они все вместе кричат, приободрились от того, что одной идеей объединены”. А он стоит, послушал, говорит: ”Кто говорил, что я кровопийца?” Все потухли. Только что каждый свою историю рассказывал, а сейчас все молчат. А он: ”Вот ты! Иди сюда. Я точно слышал, что ты говорил. Значит, я кровопийца? Как ты ко мне прибежал весной, просил немного хлеба, это я был ”батюшка родной”, а теперь кровопийца стал? Я тогда сказал, что у меня для тебя зерна нет. Ты все просил. Ну, ладно, хорошо, но ты же не отдашь. Ты говоришь, что отработаешь. Зачем мне это? У меня половина деревни и так работает. Просил спасти. Я тебя спас. И вот благодарность за спасение?” И все потухли. А у него про каждого история. И все закончилось. И они расходятся. И слышно: ”Всю кровь выпил и слова ему не скажи”. Успенский Маркса почитал и примерно понял, как оно все происходит. А у нас капитализм, он органично из этого мелкобуржуазного крестьянского строя вырастает. Из этих крепких середнячков.
Клим Жуков. Тут конечно все двойственно. Потому, что крестьянская община, конечно же, имеет родимые пятна первобытнообщинного коммунизма. Поэтому в этом отношении все народники были абсолютно правы. Откуда берется крестьянская община? Крестьянская община берется из родового строя, который в самом деле коммунистичен. Это те условия, в которых человек стал человеком. Это сто тысяч лет первобытнообщинного коммунизма. Когда, условно говоря, средства производства, средства добычи пищи, были строго общественными. Там никакой частной собственности быть не могло. Все решал некий демократический сход. Особенно когда вместо небольших семей стали большие рода. А потом рода объединились в протоплеменные и прямо племенные общества. Соответственно, так как в некоторых частях света, например, у нас в России, по-другому было просто не выжить, родовая община сохранилась чуть ли не со времен Неолита. И она благополучно просуществовала вплоть до 1930-х годов. Если есть некая прогрессивная черта, она, раз появившись, уже никогда никуда не денется.
Реми Майснер. Народники Марксу писали: ”Расскажите нам про общину, она у нас есть. Может, нам капитализм не нужен?” И Маркс им ответил: ”Ребята, у вас в этой общине есть общинное землевладение. Вот это хороший момент. Но коллективного труда там нет. Каждый свой участок обрабатывает в меру сил”. Это к вопросу об эффективности колхозов. Как эффективнее? Когда поле разбито на много частей или когда одно поле? По-моему, об эффективности спорить смешно. Тем не менее, у них не было коллективной обработки земли. Допустим, землю тебе дали. Но чтобы обрабатывать, тебе нужны орудия труда. А на них тоже частная собственность. Если там какой-нибудь бедолага, у которого чахлый конек и деревянная соха...
Клим Жуков. Хорошо, если есть чахлый конек. Его же, скорее всего, не было.
Реми Майснер. И Маркс об этом написал, что: ”Эта черта хорошая, ее надо беречь. Но община у вас в воздухе не висит, она находится посреди феодализма, который превращается в капитализм”. То есть, на общину будет непрерывно идти давление извне. Там феодальные порядки и капиталистические непрерывно в ней будут заводиться. И что в той же ”Власти земли”? Я как-то статью на эту тему писал. И мне сделали замечание, что Успенский во ”Власти земли” про одного конкретного крестьянина, Ивана Ермолаевича, пишет. Когда он пишет про Ивана Ермолаевича, надо понимать, что это собирательный образ. Это такой типичный, средний крестьянин. Он говорит: ”Я хочу из общины выписаться. Мне в ней не дадут подняться. Кулак давит и беднота давит”. Общинные распорядки, они к коммунизму отношения не имеют. Зато прямое отношение имеют к Булгакову, к товарищу Шарикову, который предлагал все взять и поделить. Вот это было все про то, что взять и поделить. Делить по душам, по едокам. На всех, чтобы никого не обидеть. В результате этот Иван Ермолаевич пни выкорчевал у себя на участке. Ему говорят: ”У тебя пахотной земли прибавилось, надо передел устраивать, чтобы на всех”. На всех переделили, каждому по ”ремешку” буквально досталось. То есть, никому хорошо не стало. Там же по жребию участки каждый год делились. Во имя той же справедливости. Это заводилось ради справедливости. В результате они не улучшали свои участки: ”На следующий год я здесь пахать не буду, зачем буду на кого-то другого работать?”
Клим Жуков. Опять же, это же все имеет вопросы физического выживания.
Реми Майснер. Касаемо физического выживания. Тот же принцип общественный при распределении ”гуманитарки”. Вот у них голодающее село. А Успенский во время голодовок тоже ездил, очерки писал. Он говорит: ”Там село голодает, но не все полностью. Тут семья загнулась, пять человек. А у соседей рядом все нормально, у них в амбаре зерно”. Помощь должна была им приходить, она, оказывается, пришла. И куда она делась? Ее по едокам распределили. То есть, вместо того, чтобы прибывший хлеб раздать этим нищим, разделили его на всех, в том числе на тех, кому он не нужен. В результате беднякам досталось столько, что только в кабак отнести и пропить. Они несли в кабак.
Клим Жуков. Кстати, очень мало кто понимает, что Шариков, это никакой не пролетарий. Это мелкий буржуа. Индивидуальный предприниматель, пусть не оформленный.
Реми Майснер. Получается, творческий интеллигент, который музыкой зарабатывает.
Клим Жуков. У него чисто мелкобуржуазное сознание.
Реми Майснер. У Булгакова прямо написано, что он с Энгельсом не согласен.
Клим Жуков. Он даже с Каутским не согласен.
Реми Майснер. И этот мотив, ”взять все и поделить”, когда Успенского читаешь, насколько лучше начинаешь понимать персонажей. Романов Пантелеймон, был такой замечательный писатель, в 1920-е писал. Читаешь, там же персонажи Успенского. Мы отошли от Маркса, что Маркс им сказал. ”Вы от влияний феодализма и капитализма общину должны беречь. И прогрессивную черту в ней сохранить. Общинное землевладение. Но если у вас вокруг будет феодализм и капитализм, то неизбежно у вас рано или поздно он эту общину сожрет”. Этот середняк крепкий, Иван Ермолаевич, он хочет выписаться: ”Мне это мешает. А я хочу заниматься сельским хозяйством”. Эту черту Успенский одно время очень любил, во времена увлечения народничеством. ”Как у нас сельскохозяйственный труд любит наш мужик. Только оторвался от него и сразу понесло его вразнос”. Потом сам же Успенский понял, что тут дело не в любви к сельскохозяйственному труду, а дело в объективных условиях. У Успенского чем произведения хороши? У него обычно совмещена художественная часть и аналитическая. У него сначала какая-то житейская драма, очень хорошо написанная, с глубокой проработкой образов, а потом как эта драма соотносится с окружающей жизнью, насколько часто она встречается, почему она встречается и подробный разбор. Как в ”Кавказе”. Он там встречает попутчиков. Какой-то эффективный предприниматель начинающий едет на Кавказ открывать эффективное предприятие – бордель с музыкой. Успенский говорит: ”Фу, гадость. Так послушать, чем человек хочет заниматься”. А с другой стороны так прикидываешь, как все вокруг живут. Что вокруг никаких средств к существованию нет. Что толпы симпатичных девчонок бегают, которым жрать нечего. Вот так смотришь, условия такие, что получается, дурак ты будешь, если бордель не заведешь. Дура будет та девка, которая сено разгружает, вместо того, чтобы ехать арфисткой. Объективные условия. Картинку автор рисует и делает выводы. Не всегда выводы у него правильные. А если картинку хорошую он нарисовал, похожую на реальность, то мы из нее можем свои выводы сделать.
Клим Жуков. Безусловно.
Реми Майснер. Поэтому и ранние его произведения, когда он народничеством увлекался, все равно читать и еще раз читать. По-моему, Горький сказал, что: ”Для понимания, как крестьяне жили, почему они так думали”. В обязательном порядке читать.
Клим Жуков. Кстати, по поводу крестьян. Как мы знаем, у нас помимо земли была проблема. Это отсутствие лошадей. Которые у нас не водятся в дикой природе. Их приходилось еще со средних веков откуда-то завозить. Тракторов нет, пахать можно только на лошади, а лошади нет. Объективная реальность была такова, что из-за сложных экономических условий возникал такой феномен, как конокрады, которых крестьяне обычно имели обыкновение убивать, не дожидаясь полицейских. И вот там такой рассказ есть ”Федька-конокрад”.
Реми Майснер. ”Федюшка-конокрад”. Это тоже сильное произведение. У него все сильные. Конокрад, это человек солидный. Он в городе живет, он, может, с полицмейстером чаи гоняет. А на него ”шерстят” местные неприкаянные. Крестьянин Успенскому рассказывает: ”У нас табуны пасутся по округе. Каждый год кому-то из табунщиков приходит от конокрада, что: ”Тебе повезло. В этом году из твоего табуна не воруют, но там, в леске, наш табун будет стоять, ты за ним тоже присмотри”. Всех все устраивает. А по мелочи всякие Федюшки-конокрады. Федюшка, это сельский паренек. Сельская драма. То ли папа умер, мама куда-то ушла, то ли наоборот. Остался ребенок один. Голодал. Там украл, там украл, попал в острог. Крестьянин говорит: ”Я его с острога забирал, вез. Он вышел, на нем армяк”. По тогдашним реалиям любая не рваная тряпка, это хорошая тряпка. Извозчик говорит: ”Какой у тебя армяк. Он все равно тебе велик. Дай мне его”. И с него снял. А тот говорит: ”Нормально, вшей же ты не боишься, выведешь”. Тот в ужасе скинул. Крестьянин: ”Тут я понял, что стал наш Федюшка совсем отпетым. И пропал. Потом появился. Мы стережем табун ночью и слышим, что ползут. Мы притаились. Только они начали коней отвязывать, мы на них с дубьем. Как начали бить”. Били до рассвета, уже сами запыхались. ”В село их вести или в волость?” Они: ”Только не в село”. Крестьянин: ”Ну, да, если их в село вести, там же каждому захочется так к ним приложиться. А мы как-то сами охолонули и уже немножечко их жалко”. Один из них оказалось, что Федюшка был, он говорит: ”Ребята, я сам с этого села”. Это он зря сказал. Потому, что тут же мужики: ”А, ты еще своих односельчан грабить! Пошли в село”. Крестьянин: ”В село ведем. Там староста нас встретил, сразу палкой по окнам пошел колотить, чтобы все собирались”. И на улице перед церковью их запинали. Крестьянин: ”Я думаю, надо писаря позвать. Чего-нибудь оформить. Пока бегал. писаря не нашел, прибегаю, уже все”. Уже тишина, стоят над ними и Федюшка этот лежит. Крестьянин: ”И так мне жалко стало. Бедолага парень. Ничего не видел в жизни, а сейчас помрет. Федя, может, тебе воды?” - ”Молочка бы попил”. И отошел. Эти расправы, они не только на тех, кого убивали, плохо влияли.
Клим Жуков. С одной стороны понять можно и крестьян. Это лошадь. Она если есть, ты будешь жить. А лошади нет, так все.
Реми Майснер. Твои дети такими же Федюшками станут. Тут надо смотреть, кто разоряет. Этот несчастный парень? С другой стороны, а ему что делать? Как Достоевский советовал, пойти, свернуться где-нибудь за мусорным баком и замерзнуть? И ни в коем случае не беспокоить более обеспеченных граждан своим нытьем. У него рассказ... ”Один бегает тут. Лишь бы чего-то утащить. Все, что не прибито гвоздями может утащить. Мужики все собираются его по лесам как-то выловить, но до зимы. Зимой он сам приходит и все его зовут к себе. Потому, что как он сказки рассказывает. И всю зиму он нарасхват”. Потому, что ночи длинные, телевизора нет. А ближе к весне он уходит. Общаясь по поводу общины с народниками, Успенский, сам будучи народником... Он не был стопроцентным народником. Ему ряд позиций даже во временя увлечения этой идеологией казался так себе. У него многие рассказы представляют из себя беседы с воображаемым собеседником. По словам этого воображаемого собеседника легко можно понять, что воображаемый собеседник как раз народник. И вот он: ”Представьте, что при общинном землевладении у одного полный амбар, а другой рядом помирает”. Он воображаемому народнику рассказывает все эти истории, что нищая старушка ходит. ”Как так получилось? Что с тобой?” Говорит: ”Муж крышу ремонтировал на доме, упал, спину поломал. А землю община забрала сразу”. То есть, община, когда возникла сложная житейская ситуация, она пришла и сказала: ”Работника нет, значит, надела и не надо”. Успенский говорит, что община, если разобраться, она утопить тебя может сотней разных способов. А вот дать тебе подняться она не может вообще никак. Один раз ты оступился, не повезло, все, катишься ты без остановки под гору. Крестьяне настолько с этим смирились и свыклись, что так и говорят: ”У этого брат заболел. Работников у них мало. Видать помрут этой весной”.
Клим Жуков. Община, это то, с чего мы неоднократно уже начинали. Община, это же не про то, что ты лично выживешь, а что община выживет. Это выживание группы, а не отдельных ее индивидуумов. Если надо, чтобы выжило 100 человек, 10 умрут с голоду. Это нормальная жертва. Главное, что весь коллектив останется.
Реми Майснер. Что самое ужасное для Успенского было в этой ситуации? По условиям не надо уже никем жертвовать, не надо уже никому помирать, чтобы все выжили. Его что ужасает? ”Зверство само по себе не пугает, пугает, что это зверство абсолютно на ровном месте”. Уже все есть, можно всех и накормить, и одеть. Но этого почему-то не делается. Писарев надеялся, что будут умные книжки читать и поймут, что надо с людьми по-людски.
Клим Жуков. Это, к сожалению, наивный идеализм.
Реми Майснер. Да. Успенский его отбрасывал в течение жизни. И когда идеализм отбросил, ничего светлого не осталось. Потому, что марксизм до конца он так и не понял. На самом деле у него интересная была заочная полемика с Марксом, статья такая ”Горький упрек”. Это как раз Маркс писал народникам. Успенский с теми немножко не согласен, с тем немножко не согласен. Хотя в целом его читаешь, он вопросом задается, когда чуть-чуть ”прошаренный” в марксизме-ленинизме, ответ тут же находится у тебя. Видно, что человек мучается.
Клим Жуков. Да. У него внутри поселились два человека: Глеб и Иванович. Глебы был хороший, а Иванович плохой. Ну, это на самом деле можно пожалеть. Потому, что от непонимания того, что происходит и от того, что человек был в самом деле исключительно хороший, он так глубоко через себя пропускал тот ужас, который творился вокруг, что он не выдержал в конце концов. Если страдать со всеми вместе, за всех, то очень редкая психика способна такое пережить. Как правило, люди склонны дистанцироваться и вообще не допускать внутрь то, что происходит снаружи.
Реми Майснер. Горький же по молодости чуть не застрелился. По тем же самым мотивам. То же самое. Он описывает свое состояние, очень похоже. Успенский очень тяжело переживал в молодости, когда он перед необходимостью оказался кормить семью самостоятельно. А он поскольку из семьи чиновников, у него вариант был служба. На железной дороге он работает. Он говорит: ”Я знаю, туда прокинут эту нитку и там останется выжженная земля. Выкорчеванный лес. Это оттуда грубо быстро вырвут и куда-то в Европу увезут. Вот этим мы занимаемся. Я подельником во всем этом быть не хочу”. А другие как? Себя люди ломают, обманывают: ”Не я же этот лес продаю. Я тут просто в конторе сижу, зарплату получаю”. Он не мог получать зарплату, зная, за что получает ее.
Клим Жуков. Что характерно, мы опять этим занимаемся. Если говорить про лес, и не только. Про ресурсы. У нас сейчас на Карельский перешеек выезжаешь, березовые и сосновые наши замечательные леса просто сводят под ноль. А потом мы в IKEA покупаем мебель, сделанную из нашей сосны, из нашей березы, но уже немного дороже. Потому, что сначала нужно дерево отвезти в Швецию, потом обратно вернуть в виде мебели. И мебель, кстати говоря, говно. Ни один деревянный стул из IKEA меня не выдерживает. Я сажусь, и через две недели ломается, а всего на 105 килограммов.
Реми Майснер. Соотношение ”цена - качество”. Вот еще не поговорили. Шикарно Успенский про внешнюю политику писал. Во время поездки в Европу различие порядков он пытался уловить. Вот у нас дикий феодализм, у них прогрессивный капитализм. У них все отчетливее видно. Начинаются трущобы, потом пошел поприличней район. Потом еще лучше, но уже меньше. И так меньше, меньше. И в середине дворцы стоят, но их совсем мало. Говорит: ”Тут вся жизнь как на ладони. Много таких в трущобах, потом которые получше устроились. Видно куда стремиться тебе”.
Клим Жуков. До сих пор ничего не изменилось. Едешь из аэропорта в Лондон, ты прямо проезжаешь срез общества. Вот огромная часть таунхаусы. Длинный дом, в нем натурально такие клетки, там живут семьи. У них такой палисадник спереди. Это просто кошмар, откровенно говоря. Это когда всякие недоумки показывали пальцами в наши ”хрущевки”... Ребята, ”хрущевка”, это замечательное жилье в сравнении с этими таунхаусами. Кстати, имеющее какие-то архитектурные достоинства в смысле организации улицы. А тут ни одного дерева нет. Я понимаю, что западные города устроены несколько по иному принципу, чем у нас. У них есть парковые зоны отдельные, а на улице деревьям не положено быть. Вот так дом, тротуар, проезжая часть. Едешь, и уже приличные дома. А дальше смотришь, вообще замечательные. Оказываешься в центре, мама дорогая, это же все чисто, культурно, люди приличные. Тут музей, там музей. Думаешь: ”Как в Лондоне хорошо”. Психологически первые две трети пути отрезаются.
Реми Майснер. Они у многих так отрезались. Чем Успенский дорог. А у другого может быть, что он настолько будет захвачен первыми двумя третями пути, что он потом хорошего не увидит. У Глеба Ивановича было все в порядке. Он увидел и то, и то. Причем понял как они друг с другом еще связаны. Замечательно он обратил внимание на то, как они переносят свои проблемы классовые во вне. Что в Египте англичане те же делают. Это то же самое, что у нас приехали с мужиков недоимку получать. Так и тут. Сначала город расстреляют из пушек. Потом выходят с белым флагом, на флаге надпись: ”Верни проценты по кредиту”. У него таких оборотов, шуток. Народные присказки, прибаутки. Энциклопедия целая крестьянской жизни. Советую всем читать. Понимаешь откуда 1917, 1918, красный террор. Все, как на ладони. Там рассказики есть 1870-х, 1880-х годов. Там уже назрело и перезрело, там всех аж трясет. Трясет бедноту. И наверху тоже, они ловят какие-то смутные сигналы тревожные снизу. Все ждут, когда начнется резня. Она временами вспыхивала. Но поскольку это были мелкобуржуазные... Мелкобуржуазный бунт, это типичная мелкобуржуазная истерика. Все покрушил вокруг себя, выплеснул гнев и сидишь, ждешь, пока тебя повяжут. Вот у нас буквально так и было. Они пошли, барина побили, имение подожгли. Потом сидят и ждут. Команда пришла воинская, они на колени упали. Потому, что уже отошли, уже охолонули. Еще сказали: ”Выдавайте зачинщиков”.
Клим Жуков. Обычно это делалось решением схода. А, значит, виноваты поголовно все.
Реми Майснер. Успенский пишет, что на сходе они очень быстро начинали: ”Кто у нас громче всех кричал? Сейчас мы скажем, кто громче всех кричал”.
Клим Жуков. Полицейские сводки однозначно говорят, что в основном, так как это было коллегиальное решение схода...
Реми Майснер. Что наказать всех, это понятно.
Клим Жуков. Всех накажешь как? Расстрелять всех? Не расстреляют. Посекут чуть-чуть. Так это не в первый раз.
Реми Майснер. Успенский еще чем дорог, он берет официальную статистику, что в такой-то губернии за такой-то срок выпорото столько-то человек. А за что выпорото? За недоимки. Он говорит, что уже начальство низовое: ”А чего нас все время заставляют этих бить-то?” У него шикарный есть разговор. Старый бурмистр вспоминает. Он начинает ругать начальство. Он говорит: ”Я таких собеседников много видел, раз бурмистр, сейчас начнет жаловаться, что порядка нет. При барине бы не рыпнулись”. И точно: ”Палкой по голове некоторым некому дать”. А тут он в неожиданную сторону выворачивает, он говорит: ”Я бурмистром был при крепостном праве. То есть, управлял поместьем. Сам тоже крепостной. Я не скажу, что я не бил. И сейчас я иду в церковь грехи замаливать. Но я-то бил не как попало. Вот сейчас их чего бьют? Из них же деньги не посыплются. Он только хуже работать будет, еще сильнее разорится”. Они проходят, там мужик сено косит. ”Я бы вот этому сразу дал палкой по башке, он в сапогах косить вышел. Ты на эти сапоги год работаешь. Ему форс надо показать, рядом с дорогой, тут прохожие ходят. Девчонка со мной недавно на ярмарку увязалась. Хорошая, работящая. Рубль заработала, год копила. Она накупила платье, сапожки, бусы. Через неделю выхожу на пристань. Там сено грузят на корабль. И она там с тюком в этом платье, в сапожках. А все почему? Это кулачье, они дочек своих одели как куколок, а этой обидно хуже ходить. Ты же сама говоришь, что рубль целый год собирала. Современных начальников я не понимаю”.
А бывший бурмистр, с которым Успенский разговаривает, он уже выбился в купцы. Он уже солидный, состоятельный, может начальству вопросы задавать. Говорит: ”Ну, знаете, ребята, при барыне... Она была такой человек, тонкой души, все время пузырек с нашатырем. Но при этом загнобить, запороть, как две секунды. Она может это сделать в любой момент. Я ей умудрялся все равно сказать как правильно”. Он шкатулку открывает: ”У меня с тех времен письма еще сохранились. Она присылает разнос”. Это к ней какой-то племянник приехал. А он в Петербурге, прогрессивный. И она: ”Везде в округе по 14 рублей оброку платят, а у нас по 22. Воруешь небось?” Есть момент, чтобы ей по хозяйственной части дать мудрое наставление. Говорит: ”Деликатность надо соблюсти”. И зачитывает свое письмо, там страница примерно, это его самоуничижение. В духе, что: ”Матушка, получил твое письмо. Прочитал и сразу слег. Три дня лежал, ни есть не мог, ни спать. Сегодня чайку с утра попил, полегче стало, сел ответ писать. Мысли у меня, как только тебе услужить”. Поунижался, пора к делу: ”Ты меня ругаешь, матушка, а сама запамятовала, наверное, как ты присылаешь письмо: ”Пришли срочно шестьсот рублей”. А где я их возьму? Пришлось мне кормовой овес продать. А потом кормовой овес пришлось покупать. Потом такой племянник заехал, просил пятьдесят рублей. Другой заехал. Если все это повычеркивать, тогда и 14 рублей наши крестьяне платить не будут. И будут очень рады. И тебя благословят. И вообще, матушка, бросай ты этот Петербург, приезжай к нам. У нас хорошо, я буду тебе отчет лично давать”. Говорит: ”Вот, пожалуйста. В любую минуту она может сказать, чтобы запороли. Но у меня душа болит. За дело болит, за крестьян. Почему я смог сказать, а современные не могут?”
Еще интересный момент. Его сын стал еще более эффективным предпринимателем. Его сын уже в керосиновом бизнесе. Гоняет цистерны. Старый с ним вообще не общается. Говорит: ”Я эту породу современную вообще понять не могу. Ему нужный человек в рожу плюнет, тот даже утираться не будет, будет стоять и улыбаться. Такая порода. Ничего не свято”. А потом разошелся с этим старичком, идет мимо конторы сына его. ”Ну, что? С папенькой моим общались?” - ”Да, да. Общался”. - ”Ну, что? Набрюзжал на меня старикан?” - ”Нет, про тебя особо не говорили. Все больше про совесть”. - ”Совесть, конечно, дело хорошее. По нынешним временам без совести тяжело. А с совестью-то совсем тяжело”.
Клим Жуков. Вроде бы, в основном, про все поговорили. План пройден.
Реми Майснер. Да. Еще раз даем совет. Читайте, читайте и еще раз читайте. Поймете сразу и 1917, и 1918 годы. И 1905. Сразу будет понятно, кто тогда действовал.
Клим Жуков. Кстати, поймете еще 1937 год. Потому, что весь 1937, 1938, это прямое следствие тех процессов. Прямой мостик между ними лежит. Это, во-первых. А во-вторых, когда я это все в свое время прочитал, а потом осмыслил в очередной раз... Если это помножить на ”Записки из деревни” Энгельгардта, произведения Льва Толстого. А также полицейские сводки, отчеты земской статистики. Когда я это вместе у себя в голове сложил, у меня было удивление, как так получилось, что к 1918 году эти крестьяне просто всех не убили?
Реми Майснер. А я тебе скажу, как так получилось. Это баре, которых не дорезали, должны большое спасибо сказать Владимиру Ильичу. Потому, что не убили их благодаря ”Декрету о земле”. Барина резали зачем? Чтобы он не вернулся. ”Если все по закону и так наше, зачем нам его убивать?” У них было настроение не только всех бар перерезать. После всех этих веков и после Первой мировой, у них было настроение: ”Ловим на улице, смотрим, есть ли грязь под ногтями. Если нет, сразу в канаву”. Как писателя Джона Рида тормознули. ”У меня мандат”. - ”Что ты мне бумажки суешь? Я неграмотный. Я по тебе вижу, что ты какой-то провокатор. Провокаторов стреляем на месте”. Второй говорит: ”Давай в штаб отведем, а потом расстреляем”. И стоят они и спорят тут его убивать или в штабе. В штабе, хорошо, нашелся кто-то грамотный. Настроение было вот такое. Прочитаете Успенского, поймете, откуда настроение взялось.
Клим Жуков. По крайней мере, поймете гораздо больше, чем до того, как вы его читали. Конечно, не нужно забывать, что Успенские, при всех своих плюсах, это художественная литература. С элементами публицистики. Поэтому сто процентов объективной картины только на основании этих работ строить нельзя. Но для общего понимания это не лишне.
Реми Майснер. Тут я замечание сделаю. У него художественная литература. Но он сам про себя говорил, что: ”Мне в рамках рассказа, очерка, повести тесно”. У него специфический жанр. Там тебе и статистика, и аналитика. И одновременно еще художественное... Именно, как в дополнение к этому. Типа, забили столько-то конокрадов в этом году. А давайте расскажем вам историю, что не как статистика, а как живой человек, про его последние минуты.
Клим Жуков. Спасибо.
Реми Майснер. Не за что.
Клим Жуков. Товарищи, ссылка под роликом. На сегодня все.
Новости
VIP
