Новые | Популярные | Goblin News | В цепких лапах | Вечерний Излучатель | Вопросы и ответы | Каба40к | Книги | Новости науки | Опергеймер | Путешествия | Разведопрос - История | Синий Фил | Смешное | Трейлеры | Это ПЕАР | Персоналии | Разное | Каталог
-
19.05.17
-
Д.Ю. Я вас категорически приветствую! Павел, добрый день.
Павел Перец. Добрый день, Дмитрий. Краткое содержание предыдущих серий. В прошлый раз мы закончили на кульминационном моменте процесса Веры Засулич. На всякий случай в 2 словах, так сказать, мало ли кому лень смотреть предыдущие полтора часа. Вера Засулич пришла на приём к губернатору Трепову по адресу Гороховая, 2, и выстрелила в него. По свидетельству многочисленных свидетелей, добро пожаловать в 3 класс русского языка, стреляла она не целясь, и второго выстрела практически не произвела, откинула пистолет и, в общем-то, сдалась властям. Это был такой реально акт самопожертвования и как многие, в общем-то, отмечали, выражаясь современным языком, самопиара. Ей нужна была определённая трибуна, с которой сказать, таким образом, некую свою мысль.
Состоялся суд по этому поводу, которым руководил… председателем суда был Анатолий Фёдорович Кони, о котором мы сегодня очень подробно поговорим. Защитником был Александров, обвинителем был Кессель, перед этим 2 обвинителя отказались от этой «почётной» роли – один просто струсил, а второй решил, что это, так сказать, не соответствует его моральным принципам. Вообще. Зацените контекст вообще – тебе предлагают осуждать преступницу, которая совершила откровенно преступный акт, а ты вот отказываешься, потому что это противоречит твоим моральным принципам.
Д.Ю. Это мне напоминает советский суд, где адвокат практически всегда выступал на стороне обвинения, этого гада посадить надо. Но это всем почему-то не нравилось.
Павел Перец. Ну, у этого есть объяснение, мы об этом ещё скажем попозже. И, соответственно, адвокат Александров, он предпринял ход конём – у присяжных поверенных и у обвинителя, у них было право отводить свидетелей, Кессель этим правом не воспользовался, а Александров очень хитро поступил, он присутствовал на многочисленных заседаниях перед этим и очень тонко изучил вообще реакцию присяжных на те или иные судебные процессы. Он, зная, что Трепова очень не любят в чиновничьей среде, он просто убрал из числа присяжных – по 6 человек они имели право отводить, он убрал всех купцов, лавочников, вот этих вот всех товарищей. Более того, поскольку обвинительная сторона своим правом не воспользовалась, он убрал 11 человек, а не 6. И, соответственно, прочитал совершенно бесцветную обвинительную речь Кессель, и тут вышел Александров.
И вот это как раз обратная ситуация с советским судом, когда адвокат стал фактически не адвокатом, а обвинителем. Александров прочитал блестящую речь, я буквально вот несколько кусочков этой речи вам зачитаю и вкратце изложу вообще, о чём там была суть. Здесь, опять-таки, важно понимать следующий момент. Суд присяжных – это, как многие его называли, и это, в принципе, иногда было правдой, это суд улицы, некоторые его так называли. Я бы всё-таки назвал судом общественного мнения. И Александров, соответственно, бил на очевидные вещи. Причём надо сказать, что как очень грамотный оратор, он определённые вещи подчеркнул, а определённые вещи, наоборот, нивелировал. Нельзя сказать, что он там что-то придумал, или он что-то, так сказать, наврал, нет.
Д.Ю. Умело расставил акценты.
Павел Перец. Да. Он умело расставил акценты, т.е. кое-где даже передёрнул. Абсолютно не запрещённый приём, им пользуются со времён Древнего Рима, как мы знаем, и, в общем-то, если вы знакомы с деятельностью наших СМИ, то, думаю, неоднократно встречались с этим замечательным…
Д.Ю. Ораторским приёмом.
Павел Перец. Ораторским приёмом, да. И, значит, о чём говорил Александров. Сначала я хочу, чтобы вы погрузились вообще в контекст. Вот представьте себе: абсолютно переполненная зала, пускают по билетам, вот реально театр, значит, полный фарш. Представители высшего света, несколько великих князей, Достоевский, Грановский, дамы в декольте, все вот…
Д.Ю. Цвет общества.
Павел Перец. Цвет общества. И вот они сидят и с напряжением ждут, что же он скажет. Он начинает свою речь следующей фразой:
«Не в фактах настоящего дела, не в сложности их лежит его трудность; дело это просто по своим обстоятельствам, до того просто, что, если ограничиться одним только событием 24 января, - это тот день, когда Вера Засулич, собственно, и совершила покушение на Трепова, - тогда почти и рассуждать не придется. Кто станет отрицать, что самоуправное убийство есть преступление».
Павел Перец. Обратите внимание, т.е. адвокат начинает с абсолютно логичных вещей, которые всем понятно.
«Кто будет отрицать то, что утверждает подсудимая, что тяжело поднимать руку для самоуправной расправы? Все это истины, против которых нельзя спорить, но дело в том, что событие 24 января не может быть рассматриваемо отдельно от другого случая: оно так связуется, так переплетается с фактом, совершившимся в доме предварительного заключения 13 июля…»
Павел Перец. Напомню, это тот момент, когда, значит, по приказу губернатора Трепова был высечен арестант Боголюбов, что по закону было запрещено. Сечь можно было только уже после вынесения приговора непосредственно в местах заключения, а Боголюбов был подследственный.
«…что если непонятным будет смысл покушения, произведенного В.Засулич на жизнь генерал-губернатора Трепова, то его можно уяснить только сопоставляя это покушение с теми мотивами, начало которых положено было происшествием в доме предварительного заключения. В моем суждении о событии 13 июля не будет обсуждения действий должностного лица, а только разъяснение того, как отразилось это действие на уме и убеждениях Веры Засулич. Я рассмотрю ее жизнь, что тоже весьма поучительно и не только для интересов настоящего дела».
Павел Перец. Что делает Александров? Он, как умный человек, говорит, что да, факт очевидный, девушка пыталась застрелить, никто этого не отрицает, и в общем-то, если мы не знаем всех обстоятельств, мы, в общем-то, однозначно выносим приговор обвинительный. Но, как в том анекдоте, есть нюанс, и этот нюанс у Александрова растягивается просто в такую гомерическую поэму. Он рассказывает про судьбу Веры Засулич, рассказывает мастерски, он говорит о том, что она была осуждена по делу Нечаева, осуждена незаконно, её оправдали по этому делу. После того, как её оправдали, дальше он, в общем-то, так оно и было, значит, она приходит к своей матери и буквально там на следующий день к приходит, так сказать, представитель полиции, говорит – будьте добры, отправьтесь, по-нашему говоря, в КПЗ. Она говорит – это какое-то недоразумение, я оправдана. – Ничего не могу знать, отправьтесь. Она туда приходит просто налегке и тут ей говорят, что она убывает в ссылку. Она говорит – вы меня простите, у меня даже ничего с собой-то нет. – Ничего не знаем, приказ. Её, значит, отправляют в ссылку туда и, соответственно, рассказывая вот эти все подробности её жизни, т.е. он фактически рассказывает формирование её характера, те обстоятельства, которые повлияли на то, чем она в итоге стала.
И, соответственно, у публики уже начинает формироваться определённый образ. Напомню, что Пален, министр юстиции, вообще это дело должно было рассматриваться в Особом присутствии Сената. Особое присутствие Сената – это была такая, был такой орган судебный, заведённый специально для рассмотрения политических дел. Но поскольку суд присяжных подвергался серьёзной критике, то Пален, вытравив, по его мнению, как писал Кони, в тупой голове Палена родился, значит, план о том, чтобы вытравить отсюда, из этого дела любую политическую подоплёку и придать этому делу личный характер. Мол, Засулич, она была любовницей этого Боголюбова, Трепов его высек, и она в знак мести, соответственно, его решила убить. Т.е. это изначально был провальный план, Пален не сомневался, что присяжные поверенные её осудят. И тут, соответственно, вдруг рассказывают истинное положение дел, что Засулич – она никакая не любовница, что она вообще не знала, что Александров подчеркнул, что у неё такая судьба, что она была невинно осуждена, потом её отправили в ссылку, потом вернули, потом ей не давали возможности как-то обустроиться и т.д. и т.п.
В итоге, когда произошёл этот инцидент в доме предварительного заключения, она вот, душа её возмутилась, и она, соответственно, приняла определённое решение. Приведу буквально несколько фраз из речи Александрова, чтобы вы понимали, каким образом он воздействовал на публику, а самое главное, на присяжных.
«Но есть сфера, которая не поддается праву, куда бессилен проникнуть нивелирующий закон, где всякая законная уравнительность была бы величайшей несправедливостью. Я разумею сферу умственного и нравственного развития, сферу убеждений, чувствований, вкусов, сферу всего того, что составляет умственное и нравственное достояние человека».
Д.Ю. Ловко.
Павел Перец. Вся его речь, вот она вот из таких…
Д.Ю. Все животные равны, но некоторые равнее.
Павел Перец. Да. Что вот как бы да, конечно, её надо судить согласно закону, но понимаете, есть вот такие области, где законы бессильны – это сердце, любовь…
Д.Ю. Голосуй сердцем.
Павел Перец. Голосуй сердцем, да, очень точно подмечено. Головой не надо думать, голосуй сердцем. Господи, я как сейчас помню этот плакат, он стоит ещё, этот наш Ельцин, возле дерева, я как сейчас помню, он стоит и написано «голосуй сердцем». Значит,
Кульминационным пунктом речи защитника, пишет очевидец, было то место, где он сказал, что мучителям Боголюбова нужен был стон не физической боли, а поруганной человеческой души, удушенного, униженного и раздавленного человека. Священнодействие совершилось, позорная жертва была принесена. Российский апофеоз розги торжественно устроен!
Павел Перец. Он подробно описал эту процедуру, как этого Боголюбова ведут. Это правда, опять-таки, я ещё раз хочу, это всё правда, но как это было подано, понимаете? Его ведут, его раздевают, он, стиснув зубы, терпит, его секут. «И тут зал взорвался аплодисментами, раздались громкие крики «Браво!», - на что Кони, в обязанности которого как раз входило, чтобы следить за порядком, сказал:
«Поведение публики должно выражаться в уважении к суду! - строго вмешался Кони, повышая голос до предела. - Суд не театр, одобрение или неодобрение здесь воспрещается. Если это повторится вновь, я вынужден буду очистить залу».
Павел Перец. Как мы видим, Кони, на самом деле, не делал ничего предрассудительного, он реально следил за процессуальным процессом… какой я сегодня прямо оратор, процессуальный процесс…
Д.Ю. Свидетельские свидетели.
Павел Перец. Свидетельские свидетели, корабли лавировали-лавировали. Вот, я просто специально подчёркиваю этот момент, потому что потом, естественно, все шишки посыпались на Кони. Ну и, соответственно, закончил Александров свою блистательную речь следующей тирадой, я позволю вам её зачитать, потому что она того стоит.
«Были здесь женщины, смертью мстившие своим соблазнителям; были женщины, обагрявшие руки в крови изменивших им любимых людей или своих более счастливых соперниц. В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, - женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею, во имя того, кто был ей только собратом по несчастью всей ее молодой жизни. Если этот мотив проступка окажется более тяжелым на весах общественной правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественной безопасности нужно призвать кару законную, тогда - да совершится ваше карающее правосудие! Не задумывайтесь! Не много страданий может прибавить ваш приговор для этой надломленной, разбитой жизни. Без упрека, без горькой жалобы, без обиды примет она от вас решение ваше и утешится тем, что, может быть, ее страдания, ее жертва предотвратила возможность повторения случая, вызвавшего ее поступок. Как бы мрачно ни смотреть на этот поступок, в самых мотивах его нельзя не видеть, - вот это просто подчёркиваю, - честного и благородного порыва. Да, она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозоренною, и остается только пожелать, чтобы не повторялись причины, производящие подобные преступления, порождающие подобных преступников».
Павел Перец. В общем, ещё раз скажу, что Александров произнёс речь не защитную, а речь обвинительную, в которой обвинил власти, обвинил Трепова, не называя фамилии, он просто «известное лицо», такое-сякое, вот такими словами он оперировал. Ну и, соответственно, после того, как он это сделал, Кони произнёс напутственную речь, и присяжные отправились на заседание. У присяжных, соответственно, был список вопросов, но самый первый вопрос был – виновна или невиновна, и, соответственно, если бы они отвечали, что она невиновна, ответы на все последующие вопросы, они автоматически исключались. Ну и, соответственно, когда они вернулись в залу, старшина присяжных, я прошу прощения, но у него такая была фамилия – Лохов, да, надворный советник, между прочим, чиновник министерства финансов. «Дрожащей рукой протянул опросный лист. «Нет, не виновна, - молча произнёс Кони».
Д.Ю. Молча?
Павел Перец. Ну, извините, молча прочёл Кони, да. И что тут началось, вот я хочу описать.
«Тому, кто не был свидетелем, нельзя себе представить-ни взрыва звуков, покрывших голос старшины, ни того движения, которое, как электрический толчок, пронеслось по всей зале. Крики несдержанной радости, истерические рыдания, отчаянные аплодисменты, топот ног, возгласы: "Браво! Ура! Молодцы! Вера! Верочка! Верочка!" - все слилось в один треск, и стон, и вопль. Многие крестились; в верхнем, более демократическом, отделении для публики обнимались; даже в местах-за судьями, - а места за судьями, я хочу напомнить, это такая VIP-ложа, где сидели вот прямо высший свет, включая Горчакова, - Один особенно усердствовал над самым моим ухом, - это Кони пишет, - я оглянулся. Помощник генерал-фельдцейхмейстера, - фельдцейхмейстер это начальник артиллерии, - граф А. А. Баранцов, раскрасневшийся седой толстяк, с азартом бил в ладони. Встретив мой взгляд, он остановился, сконфуженно улыбнулся, но едва я отвернулся, снова принялся хлопать...»
Д.Ю. Это государственные люди.
Павел Перец. Это государственные люди.
Д.Ю. Реагируют на, так сказать, вынесение приговора гражданке, стрелявшей в губернатора, и попавшей.
Павел Перец. Ещё пара буквально коротких свидетельств. Это народовольцы Сергей Глаголь и Николай Бух. Николай Бух более известный, Глаголь менее известный.
«Раздались такие бурные аплодисменты и поднялся такой гвалт, что ничего нельзя было ни слышать, ни разобрать. Одни кричали: "Браво", "Браво, присяжные!", другие: "Да здравствует суд присяжных!", третьи кидались друг друга обнимать и кричали: "Поздравляю, поздравляю!" Меня схватил в объятия какой-то седенький генерал и тоже кричал мне что-то, чего я не мог разобрать. Многие из публики перелезли через перила, кинулись к Александрову и Засулич и пожимали им руки, поздравляя их».
Павел Перец. Интересное, соответственно, оставил воспоминание Градовский, это такой был публицист, он печатался в газете «Голос». Кстати, его воскресная заметка в газете «Голос», она была самая, самая такая хвалебная. Забегая вперёд, хочу сказать, что потом Градовский значительно поправел и написал воспоминания, где он несколько иначе уже, в начале 20 века, несколько иначе отнёсся к этому процессу. Т.е. уже когда осознание пришло спустя много лет, но, так сказать, к сожалению, очень часто мы движемся эмоциями, а не мыслями. Так вот:
«Достоевский сказал мне: «Наказание этой девушки неуместно, излишне... Следовало бы выразить: иди, ты свободна, но не делай этого в другой раз... Нет у нас, кажется, такой юридической формулы, а чего доброго, ее теперь возведут в героини».
Павел Перец. Ну, Достоевский как в воду глядел, естественно. Могу сказать, что после процесса ещё 1 народоволец Ивачов, он, по воспоминаниям, говорил – дайте, дайте мне портрет Веры Засулич, я повешу его как икону. Мы в дальнейшем будем сталкиваться с таким восприятием террористов, особенно молодых девушек, которых воспринимали… самая известная, я потом расскажу, Мария Спиридонова, это была икона просто терроризма начала 20 века, на неё реально разве что не молились студенты и гимназисты. Ну вот, и, в общем, Достоевский действительно выразил абсолютно здравую мысль, что, конечно, по идее, её бы надо отпустить и сказать, что не греши. Но поскольку нет такой юридической формулы, то, соответственно, отсюда весь этот непонятный, вроде как и осудить нельзя, и оправдать нельзя, и что делать, непонятно.
Засулич отпустили, она вернулась в свою камеру, как мы помним, в дом предварительного заключения, ДПЗ, он располагался сразу же за судом, который был на Литейном, 4, где ныне большой дом. Засулич там устроила чаепитие под эту лавочку, она сама, конечно, была… понятно, что Вера Засулич была готова к самому жёсткому приговору, поэтому, когда ей сказали, что ты оправдана, у неё некий такой приятный шок состоялся.
Д.Ю. Да это ж математика богов, у жизни отобрали 7 ходов, и 5 теперь обратно возвратили.
Павел Перец. Домом предварительного заключения руководил, управлял тогда полковник Фёдоров. И Фёдоров, когда он, соответственно, ходил между этим ДПЗ и судом, и ему встретился на лестнице прокурор судебной палаты Лопухин, только что назначенный, который ему сказал: «Я на вашем месте, до получения предписания (о том, что её надо отпустить) воздержался бы её освобождения. Таким образом, полковник Фёдоров оказался в таком, в двояком положении. С одной стороны, ему всё, суд… Я хочу напомнить, согласно судебной реформе, когда человеку говорят «всё, ты невиновен», его отпускают прямо здесь, прямо здесь и сейчас, иди. Он понимает, что ему надо отпустить, и тут ему Лопухин говорит, что до получения особого предписания не надо отпускать её. Но Фёдоров, он человек-законник, он следует букве закона, надо отпустить – он и отпустил.
Очень интересно, что потом с этим было. Про Фёдорова скажу отдельно, про Засулич, её в итоге выпустили. Там стояла огромная толпа, которая заполонила Литейный, Шпалерку, и Захарьевскую улицу. Её буквально подхватили на руки, понесли. Потом, когда пронёсся слух, что её опять могут арестовать, ей специально наняли карету, они поехали, выехали на Вознесенский проспект, нынешняя улица Чернышевского, где Чернышевская станция метро. И там, соответственно, действительно был наряд жандармов, и, чтобы их отвлечь, человек по фамилии Григорий Сидорацкий, студент медико-хирургической академии, он открыл стрельбу, тем самым он привлёк к себе внимание, и Засулич в итоге удалось, наконец, скрыться. Между тем, Кони, опять-таки, вспоминал, значит, помнишь, я тебе говорил, что там сидел некий такой Деспот-Зенович, член совета министерства внутренних дел, он подошёл к Кони и сказал ему «Счастливейший день моей жизни, - воскликнул сановник, ударяя со всей силою по звезде. Лицо его внезапно покраснело и старческие нервные слёзы заблистали на его глазах. Счастливейший день, - повторил он тихо, крепко сжимая Кони руку».
Кони дипломатично не пишет про своё отношение, он, возможно, конечно, в душе тоже, наверное, одобрял этот приговор, но он прекрасно, опять-таки, как законник, он понимал, что произошло нечто из ряда вон выходящее, что произойти не должно было бы. Соответственно, возвращаясь к личности этого начальника, управляющего ДПЗ по фамилии Фёдоров. Значит, его сделали козлом отпущения, т.е. он отпустил её и в этот же вечер его вызывают к прокурору окружного суда Сабурову с предписанием прокурора судебной палаты Лопухина содержать Засулич под стражей впредь до особого распоряжения. Полковник буквально остолбенел – «да где ж мне её теперь взять?». Т.е. он её отпустил, его вызывают и говорят – держите под… В итоге, соответственно, для него это тоже была, мягко говоря, неприятная история, и всю вину возложили на него, причём уволили его очень красиво. Градоначальник генерал-майор Козлов, точнее, генерал-майор, который служил в градоначальстве, его к себе вызвал и сказал ему: «Дело в том, что вы, по высочайшему повелению, за несвоевременное освобождение Засулич должны отбыть семидневный арест на гауптвахте».
Вы представьте вообще эту ситуацию, полную идиотизма. «Однако, в утешение вам скажу, что вы теперь же представляетесь к следующему ордену, на лето увольняетесь в отпуск с выдачей вам пособия, а ваш арест приказам не будет отдан и, следовательно, в формуляр занесён не будет. В общем, короче ему подсунули сладкую пилюлю, его уволили с должности, но выдали орден и всё такое. Фёдоров был потрясён всем услышанным и едва держался, чтобы не расплакаться. А Григорий Сидорацкий, защитивший Веру Засулич от жандармов, погиб на Воскресенской, правда, при обстоятельствах до конца не выясненных.
Д.Ю. Убили?
Павел Перец. Есть у нас такой архивист известный, Дубин, он, надеюсь, ещё жив, он пишет такие книжки подробные, там Фурштатская, Восстания, я даже делал с ним интервью. Он очень подробно пишет про каждый дом, но это такая информация, её, конечно, на экскурсиях не расскажешь, потому что там «этот дом принадлежал статскому советнику такому-то, который продал вдове такого-то генерала, майору в отставке такому-то и так до бесконечности.
Д.Ю. Бездна.
Павел Перец. Да. И вот он как раз, более того, он накопал дом, куда этого, соответственно, Сидорацкого принесли. Он тоже, соответственно, не писал, при каких обстоятельствах. Но надо понимать, видеокамер не было, интернетов не было, поэтому не всё мы знаем. Мы и сейчас-то не всё знаем, при наличии видеокамер и интернетов, а уж что говорить про тогда. Соответственно, Веру Засулич отпустили, при этом она сразу же, выражаясь современным языком, её объявили в розыск, она скрывалась, более того, она опубликовала в одной из газет некое пояснение к своей позиции. Она сказала, что меня вызывают в полицию, но я не иду туда не потому что боюсь полиции, а потому что я по закону освобождена, и знаю, если я туда вернусь, меня, естественно, опять посадят в тюрьму, что является противозаконным. И в итоге её отправили за границу.
Забегая вперёд, хочу сказать, что выстрел Веры Засулич, он стал единственным её террористическим актом. Более того, в дальнейшем она стала абсолютно непримиримым борцом против вообще идеи индивидуального террора, т.е. она кардинально поменяла свою точку зрения, убедилась в его несостоятельности, в его абсолютной бесполезности, и самое главное, увидев, какой урон наносит каждый теракт деятельности тех революционных партий, которые хотят какой-то мирной работы среди населения. Но было уже поздно, из неё реально сделали икону, не просто икону. Во-первых, это дело широко освещалось даже в Европе. Надо напомнить, что в тот момент шла Русско-турецкая война, на секундочку, и сообщения о суде над Верой Засулич, они даже оттеснили сообщения с фронтов. И действительно Ф.М.Достоевский был прав, из неё сделали икону. Я вам хочу сейчас, есть такой писатель у нас – И.С.Тургенев небезызвестный, и он написал такое произведение в мае 1878 года, т.е. по горячим следам, оно называется «Порог». Оно небольшое, и я позволю вам его зачитать, чтобы, опять-таки, вы понимали настроения в обществе, тогда царившие.
Морозом дышит та непроглядная мгла; и вместе с леденящей струей выносится из глубины здания медлительный, глухой голос.
— О ты, что желаешь переступить этот порог, — знаешь ли ты, что тебя ожидает?
— Знаю, — отвечает девушка.
— Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть?
— Знаю.
— Отчуждение полное, одиночество?
— Знаю. Я готова. Я перенесу все страдания, все удары.
— Не только от врагов — но и от родных, от друзей?
— Да... и от них.
— Хорошо. Ты готова на жертву?
— Да.
— На безымянную жертву? Ты погибнешь — и никто... никто не будет даже знать, чью память почтить!
— Мне не нужно ни благодарности, ни сожаления. Мне не нужно имени.
— Готова ли ты на преступление? – спрашивает её голос устами И.С.Тургенева.
Девушка потупила голову...
— И на преступление готова.
Голос не тотчас возобновил свои вопросы.
— Знаешь ли ты, — заговорил он наконец, — что ты можешь разувериться в том, чему веришь теперь, можешь понять, что обманулась и даром погубила свою молодую жизнь?
— Знаю и это. И все-таки я хочу войти.
— Войди!
Девушка перешагнула порог — и тяжелая завеса упала за нею.
— Дура! — проскрежетал кто-то сзади.
— Святая! — принеслось откуда-то в ответ.
Павел Перец. Мне кажется, тут не надо комментариев, все эти аллегории, они как бы очевидны всем и понятны, значит, что это за мгла, что это за девушка. Ну это, понятно, некий собирательный образ, процесс Веры Засулич, он финализировал ряд процессов, на которых судились другие революционерки, например, был известный процесс 50, где тоже был достаточно большой процент женского элемента, скажем так. Николай Некрасов написал по поводу письма, достаточно коротенькое.
Смолкли честные, доблестно павшие,
Смолкли их голоса одинокие,
За несчастный народ вопиявшие,
Но разнузданы страсти жестокие.
Вихорь злобы и бешенства носится
Над тобою, страна безответная.
Всё живое, всё доброе косится...
Слышно только, о ночь безрассветная,
Среди мрака, тобою разлитого,
Как враги, торжествуя, скликаются,
Как на труп великана убитого
Кровожадные птицы слетаются,
Ядовитые гады сползаются!
Павел Перец. Т.е., в общем, парадигма не меняется, есть некий кровавый режим, который всё живое и прочее топчет, а есть святые революционеры. Надо сказать, что Трепов, он был солдафон, это понятно. Мы знаем в истории много примеров, когда очень талантливые военачальники, иногда даже герои каких-то войн, они потом занимают административные должности, решали свои все проблемы точно так же, абсолютно не понимая, что на гражданке немножко по-другому надо, где-то помягче, где компромисс найти. Но когда человек военный, особенно в 19 веке, когда всё вот как надо, то это сказывается. Трепов был, не хочу сказать великолепным, он был очень неплохим градоначальником. Во-первых, при нём, наконец, сдвинулась с мёртвой точки идея водопровода в городе Петербурге. Идея водопровода, водопровод был важен не только с точки зрения гигиены, он был крайне важен ещё с точки зрения пожарной безопасности, потому что как пожар, откуда воду-то брать? Это раз. Во-вторых, он ввёл такую службу как сыскная полиция. Т.е. до Трепова вообще не было у нас такой практики – разыскивать целенаправленно преступников, уже осуждённых, скрывающихся, например. Более того, он был таким вот хозяином города, я хочу зачитать некоторые его приказы. В Санкт-Петербургских ведомостях от 27 мая 1866, инструкция городовым.
«Чтобы, находясь на улицах, они не занимались единственно отданием чести проходящим и проезжающим офицерам, упуская из виду другие, важнейшие свои обязанности. Никто из начальствующих лиц не взыщет, если занятый своим делом городовой не заметит проходящего офицера. <„> Городовые не обязаны стоять на одном месте, а, напротив, должны прохаживаться вдоль улицы, как по тротуарам, так и посредине дороги, по всему протяжению. <...> Подтвердить городовым... чтобы они были вежливы в обращении со всеми, не исключая простого народа, и отнюдь не дозволяли себе самоуправства»
Павел Перец. Ну и мой любимый указ господина Трепова:
«Убрать и сколоть снег и лёд в 3 дня. Повторять не стану. Взыскать сумею. Трепов».
Павел Перец. Надо ли говорить, что снег и лёд был убран и сколот не то чтобы в 3 дня, а гораздо быстрее. Т.е. вот такой настоящий хозяйственник, и я хочу зачитать характеристику, которую Трепову дал сам же Кони, человек, собственно, руководивший этим процессом.
Будучи назначен на эту должность в 1866 году (имеется в виду градоначальник), он нашел петербургскую полицию в полном упадке. Его ближайшие предшественники играли роль начальства, но почти не заботились о правильной организации полицейского порядка в столице и о надзоре за ним. <...> Петербургская полиция, в лице многих из своих чинов, дошла до крайних пределов распущенности и мздоимства... В противоположность своим предместникам Трепов прошел в должности варшавского генерал-полицмейстера хорошую практическую школу и явился в Петербург с запасом богатого опыта. Он очистил состав полиции, переименовал и обставил ее членов прилично в материальном отношении...(т.е. он повысил им зарплату и вообще как бы сделал всё хорошо). Подвижный, энергичный, деятельный, во все входящий, доступный и участливый к нуждам обращавшихся к нему лиц, Трепов вскоре стяжал себе между простым народом чрезвычайную популярность».
Павел Перец. Между простым народом. Это крайне важно. Мы возвращаемся к тому моменту, когда Александров выбирал присяжных. Простой народ он как раз убрал. Скажем так, наиболее выдающихся представителей этого простого народа, которые попадали в присяжные. Итого, что мы имеем: мы имеем процесс, во время которого преступница, совершившая преступление, т.е. она покусилась на государственное лицо при исполнении им своих должностных обязанностей, причём я хочу ещё раз подчеркнуть – «доступным и участливым к нуждам обращавшихся к нему лиц». К Трепову реально мог прийти любой человек, чем, собственно, Вера Засулич и воспользовалась. Которую оправдали. Но оправдали её по ряду причин. Во-первых, благодаря абсолютно наплевательскому, значит, отношению к своим должностным обязанностям обвинительной стороны, во-вторых, абсолютно мастерски проведённому процессу адвокатом, ну и самое главное – каким-то совершенно нездоровым настроениям в обществе. Т.е. понятно, что демократический лагерь, студенчество и все остальные, они радовались и прочее, но ведь и сановники, они тоже рукоплескали этому. Где это видано?
И этот процесс, он стал поворотным в истории революционного движения, потому что фактически с него революционные силы получили некий карт-бланш. Они поняли, что ага, вот это ей можно, соответственно, можно и нам. Более того, была отмечена и абсолютная некомпетентность графа Палена, министра юстиции. Более того, я в воспоминаниях прочитал, что он там, значит, корявым русским языком, т.е. он по-русски очень плохо говорил.
Ax, зачем у нас граф Пален
Так к присяжным параллелен!
Будь он боле вертикален,
Суд их боле был бы делен!
Всяк боится быть застрелен,
Иль зарезан, иль подпален,
Оттого что параллелен
Ко присяжным так граф Пален.
Павел Перец. Вот такая ходила по поводу его, такой стишок. Данный процесс, он отобразился не только в нашей культуре, которую ещё наглядно вам покажу, потому что ещё были замечательные картины художника Ярошенко. Был такой поэт Оскар Уайльд, это человек, которого благочестивые англичане засадили в тюрьму, потому что он был не очень сексуальной ориентации. И помимо стихов он ещё писал пьесы. Так вот, первая его пьеса называется «Вера и нигилисты».
Д.Ю. Однако.
Павел Перец. Да. Это прекрасный пример того, как слышу звон, не зная, где он, и это показывает, насколько прозвучал этот процесс во всё мире. Что если, в общем-то, уже тогда состоявшийся и небезызвестный поэт и начинающий на тот момент драматург решил с этого начать свою карьеру театральную. Т.е. он выбрал злободневный сюжет, как же он изобразил, пьеса длинная, я буквально выжимку из каждого акта. В пьесе, естественно, есть пролог. Вера, подразумевается Засулич, она работает буфетчицей в трактире отца, который расположен возле тракта, по которому идут узники в Сибирь. Вот идёт группа заключённых, она останавливается возле этой таверны, и в одном из заключённых Вера узнаёт своего брата Дмитрия. Да, завязка. Он просит поехать Веру в Москву и присоединиться к нигилисты. Нигилисты, поясняет Оскар Уайльд, это такая террористическая группа, которая пытается убить царя. У Веры есть слуга, Михаил, вместе с ним она отправляется в столицу. Это пролог. Дальше акт 1.
Проходит несколько лет, Вера становится главной террористкой и находится в розыске по всей Европе. Она влюбляется в нигилиста Алексея, ничто человеческое не чуждо даже нигилистам. Потом, когда будем говорить про Перовскую и Желябова, мы об этом вспомним. Но нигилисты, проблема-то в чём, они, когда женятся, они перестают быть нигилистами, понимаешь? Это такая моральная проблема и, соответственно, они просто друг друга любят. У них есть сходки, у этих нигилистов, естественно. На эти сходки они приходят в масках и плащах. И вот на одной из этих сходок, где они пришли в масках и плащах, это место окружают солдаты, всем нигилистам грозит погибель. Но тут нигилист Алексей срывает маску и выясняется, что он – сын царя, наследник престола.
Д.Ю. Одно слово – поэт писал.
Павел Перец. Вот. Вера вообще приходит в полное восхищение. Естественно, все остальные нигилисты начинают его ненавидеть, когда выясняют, кто же скрывался за этой маской Алексея. Дальше акт 2. Заседание, на котором царь и его советники, а царя зовут Иван, естественно. У него есть такая правая рука, жестокий мистер Павел Мараловский. Он, естественно, обещает истребить всех нигилистов, всех повесить, расстрелять. И в этот момент выясняется, что царевич – тоже нигилист, его арестовывают, и царь в этот момент выходит на балкон, и в этот момент на балконе его убивают.
Д.Ю. Во сюжет!
Павел Перец. Подожди. Ещё 3 акта. Значит, царём, естественно, становится наследник престола Алексей. Хочу напомнить – нигилист. А Павла Мараловского он, естественно, сплавляет со службы, отправляет его в Париж. Но Мараловский в Париже присоединяется к нигилистам.
Д.Ю. Вот это поворот!
Павел Перец. Да, чтобы убить Алексея. Наверное, из чувства мести. Террористы решают, что нового царя должна убить Вера. Можете представить, какой драматический сюжет – Вера, которая любит Алексея, но Алексей стал царём и ей надо его убить. Тогда, соответственно, решают, что она должна проникнуть во дворец, заколоть императора и выбросить кинжал из окна, это будет такой знак, что она это сделала. А если же она не выбросит кинжал из окна, тогда нигилисты ворвутся во дворец и сами убьют тирана Алексея. Как вы понимаете, положение у Веры крайне сложное, потому что, с одной стороны, любовь, а с другой стороны, долг перед нигилистами.
Ну, Алексея коронуют, это уже 4 акт, он возвращается во дворец, он хочет положить конец всем ужасам, которые творятся в России. В принципе, он задумывается даже о конституции, но тут входит Вера с ножом. Но она его не показывает, естественно. Т.е. она показывает его публике, думаю, но не показывает Алексею. Алексей предлагает ей выйти за него замуж, вот это поворот!
Д.Ю. Неплохо.
Павел Перец. Она соглашается. При этом она слышит, как под окном шумят нигилисты, которые ждут, когда же Вера заколет царя. И тогда она закалывает себя, но успевает выбросить окровавленный кинжал за окно, и нигилисты, увидев, что выкинут этот кинжал, они понимают, что царь убит, и расходятся по домам. А Вера умирает у него на руках со словами «Я спасла Россию». Долгие продолжительные аплодисменты.
Д.Ю. В общем-то, это, по-моему, наиболее яркий пример видения интеллигентом, так сказать, политической ситуации, как её следует решать. И ведь кто-то смотрел, кому-то нравилось, я подозреваю.
Павел Перец. Кто-то смотрел, кому-то нравилось и не только. Помимо этого акт Веры Засулич нашёл отражение ещё в нашей культуре – художник Ярошенко, он написал картину, я её даже распечатаю. Точнее, картина не сохранилась, я распечатал, но торжественно забыл дома. Но я пришлю, её подставим, а здесь я покажу маленькую такую зарисовку. Картина называется «У Литовского замка». Что это за Литовский замок, я сейчас покажу. Вот эта зарисовка, это типа а-ля Вера Засулич, это наброски. Дело в том, что была картина, там такое мрачное здание, и стоит Вера Засулич и смотрит на окно. Подразумевалось, что где-то там истязают этого Боголюбова и тут она стоит. Во-первых, что это за Литовский замок. Литовский замок – это помещение, ну как, он был реально как замок построен, его ещё называли синебашенный, я вот сейчас тебе покажу, было-стало. Он фактически находился напротив Мариинского театра.
Д.Ю. Уже погорел.
Павел Перец. Да, это он уже погорел, его называли «Русской Бастилией», бла-бла-бла. Сейчас на его месте такой вот дом. Замок этот почему называется Литовским, потому что там был мушкетёрский литовский полк расквартирован. Но потом, когда этот полк перебазировался в другое место, его стали использовать как тюрьму, как предварительную тюрьму и как пересыльную тюрьму. В эту тюрьму, на самом деле, вот Кони вспоминает, что у него было несколько таких «экскурсий» по тюрьмам. Одну из них, в тот же самый Литовский замок он водил Ф.М.Достоевского, но самое главное, он водил великого князя Сергея Александровича, тот ещё был на тот момент молодым человеком, и для того, чтобы как-то проникся он ситуацией в стране и понимал вообще, что происходит, его, Кони, попросили, соответственно, его туда отвести. Кони его отвёл туда, показал, что там происходит. Более того, он ещё показал ему пересыльную тюрьму в Демидовом переулке, где вместе с уголовными преступниками содержались ещё так называемые беспаспортные люди. Т.е. в России была строгая паспортная система, вам выдавался паспорт, и если вы, например, живёте не в городе, а в деревне, то этот паспорт имел срок, его надо было каждый раз возобновлять.
Д.Ю. Их давали, чтобы ты мог перемещаться?
Павел Перец. Чтобы все знали, откуда ты. Для того, чтобы, соответственно, его продлить, нужно было возвращаться на место, желательно заносить. Можно было, конечно, пытаться это делать дистанционно, по почте, но люди на местах предпочитали, чтобы ты являлся лично и заносил. Поэтому процедура была муторная, и проблема беспаспортных, она была актуальна на тот момент. Более того, по закону их обязаны были сопровождать по этапу к месту их, по-современному говоря, прописки, в кандалах вместе с уголовниками. Это была совершенно нездоровая ситуация, и как сказал Кони, он устроил великому князю Сергею Александровичу курс тюрьмоведения. Так вот, значит, это тюрьмоведение, ему потом выразили такой реприманд, когда говорили, что «надо щадить нервы великого князя и не подвергать испытанию его молодую восприимчивость». На что Кони очень остроумно ответил, что «я мог только подивиться на такую ретроспективную программу моих действий в качестве руководителя в ознакомлении с тюрьмами в их деятельном виде. Для получения же приятных ощущений при взгляде на эти учреждения я предложил бы недовольным обратиться в дирекцию императорских театров, которая бы поставила последний акт оперы «Фауст». Там пребывание несчастной Гретхен в тюрьме имеет вокально-инструментальный характер, и в конце концов, особливо после апофеоза, тяжёлое впечатление оставить не может».
Так вот, соответственно, Ярошенко написал эту картину, которая не сохранилась, причём по довольно трагикомичной причине. Её свернули в рулон, и потом уже, спустя время, когда её развернули, выяснилось, что она пошла трещинами и остались только эскизы и всё остальное.
Д.Ю. Плохо хранили.
Павел Перец. Да, но я бы хотел подчеркнуть ещё раз, как Тургенев, Ярошенко, Оскар Уайльд, он как бы не наш, но тем не менее, очень такая документальная пьеса. Какое воздействие этот процесс оказал на общественность. Естественно, во всём, всех собак спустили на Кони. М.Н.Катков, он известный на тот момент уже московский публицист, он фактически реанимировал газету «Московские ведомости», он спустил на Кони всех собак и называл его там «красным нигилистом» и прочее. Т.е. у него была такая риторика, абсолютно в киселёвском стиле, считалось, что чуть ли не Кони подкупил присяжных. У Кони, на самом деле, никаких аргументов на это не было, потому что он сделал то, что сделал. Но, естественно, его пытались сместить со своей позиции, но была проблема – закон предусмотрел несменяемость судей. И Кони не уходил с этого поста не потому, что он был такой упёртый баран. Он бы, в общем-то, ушёл, но опять-таки, он, как строгий законник, он хотел, чтобы этот закон соблюдался до конца. Раз судьи несменяемые, значит, и я буду несменяем. Иначе, если я сейчас уйду, это нарушение закона.
Кони дружил, например, с Л.Н.Толстым. Как Л.Н.Толстой отозвался на этот процесс:
«Это похоже на предвозвестие революции», - написал он.
Павел Перец. И он был абсолютно прав, это было предвозвестие революции.
«Мне издалека и стоящему вне борьбы ясно, что озлобление друг на друга двух крайних партий дошло до зверства. Для Майделя (это комендант Петропавловской крепости) и др. все эти Боголюбовы и Засуличи такая дрянь, что он не видит в них людей и не может жалеть их; для Засулич же Трепов и др. — злые животные, которых можно и должно убивать, как собак. И это уже не возмущение, а это борьба. Все те, которые оправдали убийцу и сочувствовали оправданию, очень хорошо знают, что для их собственной безопасности нельзя и не надо оправдывать убийство, но для них вопрос был не в том, кто прав, а кто победит. Все это, мне кажется, предвещает много несчастий и много греха».
Д.Ю. В корень, да.
Павел Перец. Да. Значит, как отреагировал на это Победоносцев. Победоносцев – это обер-прокурор Святейшего Синода, я бы хотел напомнить нашим замечательным зрителям, что у нас Пётр I упразднил патриарха, и у нас не только Русской православной церковью, а вообще всеми религиозными вопросами ведало гражданское лицо. Орган этот назывался Синод, возглавлял его обер-прокурор Синода. И вот обер-прокурор Синода Победоносцев – это был фактически такой духовный наставник наследника престола Александра III, мы об этом чуть поговорим после убийства Александра II, он там писал записки очень такие интересные.
«Суд объявляет невиновной женщину, стрелявшую в градоначальника, и общество радуется. Женщины и мужчины готовы плакать, точно в конце драмы в Михайловском театре. Правительства нет, как оно должно быть с твёрдой волею, с явным пониманием того, чего оно хочет, с решимостью защищать основные начала правления, с готовностью действовать всюду, где нужно».
Павел Перец. Вот, кстати, Катков писал – «глупые присяжные, скверные судебные порядки, и красный нигилист-председатель. На этом и станем твёрдо, без поворота», - писал Катков. Это, скажем честно, такая откровенная киселёвщина. И дальше Кони начали не то чтобы травить, но он, например, хотел сменить квартиру, переехать к Владимирскому собору, который, кстати, до сих пор жив и здоров, слава Богу. И настоятель, там был дом, при этом Владимирском соборе, он там хотел снять квартиру. Ему сказали – вы знаете, нет, мы таким людям сдавать квартиру не можем. Ещё, значит, на одном из приёмов ему рассказывали, он тоже ходил в церковь, там была одна дама великосветская, она сказала – «как он может после этого процесса приходить в церковь?» В общем, Кони настрадался достаточно серьёзно, и я бы хотел буквально ещё 1 момент рассказать. Это очень хорошо характеризует Александра III. Александр III, естественно, невзлюбил Кони, он вообще не отличался, так сказать, у него были очень прямые суждения о людях, он считал, что Кони виноват, но, по-моему, в октябре 1888 года случилась авария в месте под названием Борки. Но поскольку это сейчас Украина, то она, естественно, называется Бiрки.
Там царский поезд сошёл с рельс, с насыпи, которая была высотой 5 метров, это под Харьковом. Царь, погиб 21 человек, царский вагон тоже был опрокинут, но легенда-не легенда, считается, что Александр III держал на своих плечах, он был парень такой крепкий, на своих плечах крышу вагона, пока, соответственно, удалось выбраться его супруге и детям, наследнику престола, прежде всего. Собственно, после этой аварии у него и начались проблемы с почками, и вообще со здоровьем. Так вот, стали расследовать это дело. Естественно, первой версией был, конечно же, теракт, почему ещё может сойти царский поезд? И это дело, оно, во-первых, дало дорогу такому человеку, как С.Ю.Витте, о котором мы поговорим отдельно и вспомним ещё этот момент. Но самое главное – встал вопрос, кого назначить расследовать. Так вот, Александр III вызвал Кони и послал его туда. А вызвал он его по одной простой причине, потому что он знал, что это единственный человек, который не будет вилять, который не будет отстаивать ничью сторону, а скажет ему, как оно так и было. И Кони ему так и рассказал, что никакой это не теракт, на самом деле, потому что у Витте ещё была задача, там пытались обвините железнодорожников, естественно, и Витте не по своей воле, но он как бы выгораживал министра путей сообщения Посьета, поскольку он его начальник, пытался свалить всё на гражданские власти. Гражданские власти пытались всё свалить на железнодорожные власти.
Кони объяснил, что, во-первых, была превышена скорость, причём, 68 км – это была тотальная скорость для того момента. Во-вторых, тянул он 2 паровоза вместо одного, что тоже было плохо. Было превышение количества вагонов, ну и самое главное, конечно, качество ж/д полотна, оно, мягко говоря, оставляло желать лучшего, потому что, как мы знаем, и по сей день дороги – это самое прибыльное мероприятие, поэтому в нашей стране их так часто и с любовью ремонтируют, ибо закопать туда можно что угодно. Это был как раз тот самый случай. И, соответственно, это очень хорошая характеристика для Кони, что даже такой человек, как Александр III, который, в общем, были у него определённые претензии к нему со стороны демократического, и либерального лагеря, тем не менее, он его вызвал. Поэтому Кони продолжил свою деятельность, у меня есть несколько его цитат, но я их зачитаю, когда мы дойдём до этого времени. Он там характеризует и наше общество, и всё остальное, и он дожил до советского времени, и преподавал здесь, у нас в университете. Более того, он попал в начале 20 века в ж/д катастрофу под Сестрорецком и сломал шейку бедра, и, в общем, ходил с 2 палочками. У него одна нога фактически стала короче другой, но он находил в себе силы шутить, что «я теперь со всеми на короткой ноге».
Д.Ю. Молодец.
Павел Перец. Да, человек был, значит, мощнейший. Вот, это что касается данного процесса. В конце я бы хотел буквально чуть-чуть посвятить времени тому, что я по-прежнему не успеваю никак сделать. Дело в том, что моя задача – ещё вас погружать в контекст того времени, как они, в чём они там жили. Я думаю, что мы какую-нибудь беседу, по крайней мере, половину беседы обязательно посвятим вообще состоянию проституции на тот момент, да, и венерическим болезням, потому что это всё было, опять-таки, вернёмся к женскому вопросу, потому что в революцию очень много шло девушек. Их за это, собственно, и ненавидела большая часть аристократического общества, потому что они считали, что это развратные девки в платках, как мы помним.
Д.Ю. В мужской шапке.
Павел Перец. Да, в мужской шапке, в платках, курсистки. Дело в том, что в нашем, например, замечательном городе, помимо блистательного Невского проспекта и всего остального, у него…
Д.Ю. Был ещё Староневский с бабами из Краснодара.
Павел Перец. Но Староневский, он был в советское время. Тогда это всё было, в основном, на Казанской улице, Мещанской она называлась, чухонские нимфы, как называл их Гоголь. Как-то в школе нам не объясняли, кто такие чухонские нимфы, что он скрывал под этим поэтическим названием. Тогда всё аллегориями, да. Были ещё и злачные места. И одним из таких мест была Сенная площадь нынешняя. Я вам хочу показать, как она на тот момент выглядела, до и после. Это вот 2 фотографии, состояние её тогда и сейчас. Что мы здесь можем наблюдать? Мы можем наблюдать, во-первых, естественно, собор Успенский, или, как его называли, Спас на Сенной, а также вот такие павильоны замечательные, где торговали разными вещами. Но это уже конец 19 века, эти павильоны были построены, по-моему, по проекту архитектора Китнера.
Д.Ю. Т.е. это уже благообразно?
Павел Перец. Это уже в благообразном виде, ну как в благообразном виде – тут просто не показаны такие места, как малинник и Вяземская лавра. Что такое Вяземская лавра: это группа домов и их флигелей, которые одной своей частью выходили на Забалканский проспект, это нынешний Московский. Он назывался Забалканским после русско-турецких войн, очень была интересная ситуация, когда к нам в Советский Союз должен был прилететь премьер-министр Турция, а Турция одна из первых нас признала, признали всякие изгои типа Турции и Германии. А поскольку прилетал он в Пулково, то везти его по Забалканскому проспекту было не комильфо. И под эту лавочку, соответственно, Забалканский проспект был переименован. Значит, одной частью на Забалканский проспект, одной частью – на Фонтанку, ещё одной частью – на Сенную площадь. Вяземская лавра – это такое ироничное название, на самом деле. Вообще, люди любили тогда прикалываться, т.е., например, бараки у стеклянного и фарфорового завода называли Стеклянный городок, а деревянные бараки, которые были построены для рабочих для мануфактуры «Красный треугольник», построены они были по инициативе принца Лейхтенбергского, их называли Принц в номерах.
Вяземская лавра получила своё название по имени владельца, князя Вяземского. Я бы хотел сказать, что Вяземские, они вообще ведут свою родословную от Рюрика. Но это уже было время циничного нашествия капитализма и, соответственно, Александр Вяземский, он выжимал из своего объекта недвижимости всё, что мог. Т.е., естественно, не вкладывалось ни копейки ни в содержание, ни в ремонт, ничего. Естественно, там не было ни водопровода, ничего прочего. Зато там можно было снять помещение, но на помещение денег не было, поэтому все снимали углы. Т.е. что это такое: есть некая а-ля квартира, ты приходишь, и, например, там тебе в углу, там за занавесочкой кровать. Вот на этой кровати может жить целая семья. Или, например, тебе могут постелить в коридоре. Соответственно, можно себе представить…
Д.Ю. Грубо говоря, место для ночёвки.
Павел Перец. Нет, это было не только место для ночёвки, для ночёвки были ночлежные дома. Это место именно для постоянного места жительства, люди там жили, я хочу это подчеркнуть, это важно. Они в таких условиях там жили. Более того, как это водится, основной прибылью было не только сдача этих прекрасных, комфортабельных помещений, но и, естественно, торговля алкоголем, который там, особенно в ночное время, продавался по суперцене. Естественно, там находил себе место весь криминальный элемент того времени. Сенная площадь, вот эта вот церковь – Спас на Сенной, она была средоточием вообще всей такой нищенской братии. У меня есь роман В.Крестовского, красноречивое у него название – «Петербургские трущобы».
Д.Ю. Хорошая книга.
Павел Перец. У меня есть, у него шикарное описание того, что происходило на этой сенной площади, когда там происходили, например, какие-то богослужения. Туда стекались все нищие, огромное количество, причём среди этих нищих выделялись, например, тётки с якобы младенцами. Младенцев, можно было, просто полено это могло быть, вместо младенца завёрнутое. Дети все были босоногие, особенно зимой, это делалось специально, чтобы им давали побольше милостыни. Более того, но это я рассказываю, честно говоря, уже не Крестовского, это я уже немножко на Хитровку в Москве перескакиваю. Это одинаково было и там, и там. Если у ребёнка, особенно маленького, у него начинала какая-то ранка гноиться и прочее, её специально не лечили, он специально ходил с этой ранкой, с гноящейся рукой, потому что, опять-таки, больше денег давали. Ну и, естественно, все эти малолетние проститутки и прочее там присутствовали. И как только эта служба происходит, выходят люди, и по православной традиции надо раздавать нищим и они всё это дело окружают, их одаривают. С правой стороны, там вот, если вы посмотрите, там, напротив церкви, это здание сохранилось. Церковь-то снесли, причём снесли её в 1961 году, т.е. она пережила 30-е годы. Здесь вот есть такой, маленькое виднеется тут.
Д.Ю. Автовокзал.
Павел Перец. Да. Ты вот, кстати, помнишь, советский человек, ты помнишь, что там был автовокзал, а до этого там было здание гауптвахты.
Д.Ю. Это другое здание?
Павел Перец. Это оно же, оно же и есть.
Д.Ю. Красивая была гауптвахта.
Павел Перец. Да. Такие здания, их было несколько. Туда сажали мелких преступников. Там, например, сидел 2 дня Ф.М.Достоевский. Достоевский, когда он устроился редактором газеты Мещерского «Гражданин», были очень серьёзные цензурные законы и нужно было заверять всю прямую речь, сказанную императором. Достоевский об этом не знал. И была там какая-то, по-моему, делегация киргизских депутатов, я уж не помню, и что-то там царь сказал, Достоевский опубликовал это, не заверив, а это было подсудное дело, и его, соответственно, приговорили к 2 дням.
Д.Ю. В кутузку, да.
Павел Перец. Более того, Достоевский как раз приходил к Кони с просьбой поспособствовать ему, потому что он говорил – я не против сесть, но можно как-то организовать, чтобы это было в удобное для меня время и в удобном для меня месте. И Кони как бы организовал, чтобы это было в удобное для него время, и Достоевский в своём «Дневнике писателя» писал о том, что, реальные его слова – «премило провёл эти 2 дня», пообщавшись с народом, ему еду приносили. Соответственно, он там отбывал вот это наказание. Но самое главное, перед этим зданием пороли крестьян, и не только крестьян. «Вчерашний день, часу в 6 зашёл я на Сенную, там били девушку кнутом, крестьянку молодую.» Это Некрасов, соответственно.
Д.Ю. Это публичное действие?
Павел Перец. Это публичное действие. Некрасов, почему он об этом написал, что ты приходишь и пороли как раз перед зданием этой гауптвахты. Т.е. расстилали, мы уже говорили о том, что они сами приходили с записочками, всыпьте мне. И пороли не только лиц мужского полу, но и женского. Телесные наказания были отменены вообще судебной реформой, но крестьян могли выпороть по решению волостного суда. Если сама община решит, что человек провинился, его могли пороть. Достоевский, конечно же, писал больше про крепостное время. Там пороли этих людей несчастных. Единственное, о чём Некрасов не написал, а за что их пороли? Потому что их, естественно, могли пороть за что-то, а могли и ни за что.
Д.Ю. А вот важный момент. А вот били девушку кнутом. Нашего персонажа пороли розгами, а тут кнут. Это как-то различалось, почему приговаривали?
Павел Перец. Да, это различалось, на самом деле, кнутом или розгами, кнут – это было более серьёзное наказание, потому что кнутом больше сдиралась кожа. Ещё раз хочу сказать, это стихотворение посвящено, конечно, крепостной эпохе. Кнут, розги, шпицрутены – это в армии. И хлыстом, по-моему, не наказывали. В основном, значит, кнут и розги. Кнут – он просто более толстый и более тяжёлый. Розги, они более тонкие. Естественно, как мы знаем, розги предварительно иногда вымачивали в солёненькой водичке.
Д.Ю. Я тебе скажу, как специалист, некоторым образом, что розга – это палочка, которая не гнётся, ничего. А кнут – это, грубо говоря, кожаная верёвка. И при наличии некоторого навыка удары наносятся совершенно…
Павел Перец. Да, ключевое слово – навык. Розгами могли наказывать, в общем-то, люди без специальных навыков, на самом деле, а вот кнутобой, была, извините, отдельная профессия такая специальная, который умел этим кнутом управляться. Я, кстати, был в Китае, извините за, как говорили у нас на Руси, оффтоп, и там несколько раз видел, как люди с такими вот кнут, хлыст, и они стоят, и на самом деле, как выясняется, это очень клеевая зарядка и достаточно серьёзная нагрузка на группу мышц, которые, я так понимаю, обычно не задействуются. Так вот, соответственно, есть такая книжка «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов», Засосов и Пызин авторы. Это просто люди, которые тогда жили, они каким-то более-менее литературным даром обладают, написали свои воспоминания. Потрясающая книжка, потому что там очень много интересной фактологии. И они описывают почему, собственно, Сенная площадь, потому что там сеном торговали. У нас есть Смольный двор, Смольный собор, потому что там варили смолу, которой конопатили корабли. Сенная, это всё, это сейчас почти центр, а тогда это вынесено было вообще на задворки, опять-таки, пожарного страха ради, сено – очень горючий материал.
Естественно, со временем там торговали не только сеном, но изначально поскольку сеном, то он и получил название Сенной. Туда это сено привозили по тому же самому Забалканскому проспекту; и вот везёт мужик на телеге это сено. И тут, соответственно, подбегают к нему барышни, которых в народе называли «цапки». Они цапают клок сена, кладут себе в мешок и убегают.
Д.Ю. Цапки.
Павел Перец. Да. Курочка по зернышку, они вот так за день и набирали себе мешок.
Д.Ю. Нацапают.
Павел Перец. Да, нацапают. Причём их можно было бить хлыстом спокойно совершенно, они только огрызались. И даже они описывают сцену, когда человек слез с козел, пошёл с ними разбираться, бить их хлыстом, они его окружили, стали бить, ругаться всевозможными прекрасными словами, в общем, мужик еле ноги оттуда унёс. Т.е. это среди бела дня, в общем-то…
Д.Ю. ОПГ.
Павел Перец. На территории, которая сейчас является центром города. Поэтому, кто знает, может цапку какую-то наказывали, неизвестно. Но, естественно, картина была не из лицеприятных.
Д.Ю. Я бы ещё тебя чуть-чуть дополнил, что постольку поскольку жили в условиях тотальной коррупции, то этому кнутобойцу можно было дать денег, чтобы он тебя не сильно бил, и, скорее всего, давали. Тогда он имитировал, а кого надо – лупил изо всех сил, естественно. Многие могут, кому интересно, есть отличный ролик на YouTube, много лет лежит, как не то в Сингапуре, не то в Малайзии гражданина за езду в пьяном виде или за превышение скорости, у них там, его догола раздевают, привязывают, специальный чехол, чтобы только задница была, и дальше такими прутьями примерно по заднице под крики «Аллах акбар», ему больно сильно, его вот прутик. В результате через 5 минут вся задница в лохмотья уже, просто шкура лопается и это палочки.
Павел Перец. Всем туда любителям БДСМ, всем в Малайзию. Рай, можно продвигать как…
Д.Ю. Идеи.
Павел Перец. Таргетинговую рекламу настроить, чтобы вот. В общем, езжайте в Малайзию. Ну и, соответственно, всё это обреталось вокруг этой самой Вяземской лавры. Справа там было такое место – малинник, оно так и называлось. В Вяземской лавре был такой кабак «Мышеловка», «Мышеловка», потому что там периодически, значит, наряды полиции туда приходили, отнюдь не с целью попить чайку и, значит, хватали там всех. А если мы идём по Сенной площади, от Невского, то в самом её конце есть Г-образный, сейчас называется переулок Бренько, это наш лётчик, который на самолёте И-16 9, по-моему, если не ошибаюсь, или 3 сентября, не важно. В общем, короче он в небе этим пропеллером практически отпилил, у него закончились патроны, он отпилил хвост Мессершмитту. Естественно, он себе погнул этот хвост, но он благополучно славировал и сел. Но, к сожалению, через неделю или две он погиб в небе над Стрельной, вот его именем назван переулок. А до этого этот переулок назывался Таиров переулок, и там были заведения, которые Достоевский назвал «едально-выпивательные и злачно-увеселительные».
Д.Ю. Очаги разврата.
Павел Перец. Да. И там, соответственно, были девки с характерными признаками. У них, соответственно, была обувь из козьей кожи, они были в ситцевых платьях и, естественно, с растрёпанными волосами. И если вы почитаете…
Д.Ю. Это всё были признаки разврата?
Павел Перец. Это всё были признаки проституток.
Д.Ю. А почему козья?
Павел Перец. Не знаю. Очень педалируется этот момент, что башмаки из козьей кожи.
Д.Ю. Видимо, очень тонкая.
Павел Перец. Ситцевые платья – простые платья, они яркие, что самое главное, ну а распущенные волосы – это…
Д.Ю. Оттуда происходит слово распущенность?
Павел Перец. Распущенность, да, опростоволосилась, это всё оттуда. И в «Преступлении и наказании» есть сцена, как Раскольников туда попадает и даже заводит там с одной из Дуклид разговор. Мы об этом поговорим отдельно, когда коснёмся, значит, темы проституции. Такое же злачное место было в Москве. Точнее, в Москве их было несколько – Хитровка и Труба (Трубная площадь). Хитровка – она на тот момент выглядела следующим образом – я хочу показать типичных хитрованцев. Вообще надо сказать, что если вы сейчас попадёте на Хитровскую площадь, более уютной площади я не могу себе представить. Вообще вот это местечко – одно из моих любимых в Москве, там низкоэтажная застройка, 2-3 этажные здания. Они все либо выкуплены под офисы, либо просто малонаселённые, и там вечером просто тишь да гладь, рай. А некогда, некогда там было вот это.
Д.Ю. В основном это, видно, пролетарии.
Павел Перец. Люмпены, я бы даже сказал, люмпены.
Д.Ю. Не уголовники.
Павел Перец. Нет. Ну там были и такие. Вот, соответственно, и так ещё, это уже общий вид Хитровской площади.
Д.Ю. Рынок труда, похоже. Здесь кого-то нанимают.
Павел Перец. Да. Там был рынок труда, естественно труда, такие рынки были у нас, у нас был рынок труда под названием «вшивая биржа» на углу Владимирского и Невского проспекта. Он был назван так, потому что перед наймом народ старался постричься, как-то себя в порядок привести, ну и цирюльники там орудовали. Вместе, соответственно, с волосами… Да-да-да, опорки это называется. Вместе с волосами падал…
Д.Ю. Толстый слой вшей.
Павел Перец. Да-да-да. Поэтому вшивая биржа. Был у нас замечательный рынок возле Никольского собора, где торговали людьми в эпоху крепостного права. Так вот, эта вот Хитровка и Трубная площадь, они очень хорошо описаны в этой книге – Гиляровский, «Москва и москвичи».
Д.Ю. Отличная.
Павел Перец. Но я бы хотел сказать, я просто недавно как раз водил очередную экскурсию по Столешникову переулку, где Гиляровский очень долгое время жил, там есть мемориальная доска, ему посвящённая, что немножечко надо делить надвое всё, что пишет замечательный Гиляровский, потому что это уже и при его жизни говорили, что он иногда попадает на место происшествия раньше, чем эти самые происшествия случаются. Ну и я тоже упоминал, я читал другую его книгу воспоминаний, «Мои скитания» называется, и там прямо, так всё очень гладко, такие вот ситуации, такие вот драматургические, а-ля выброшенный кинжал из окна, что у меня тоже иногда складывается впечатление, что где-то немножко приукрашено. Я не хочу сказать, что … Гиляровский – замечательный бытописатель, прекрасный журналист, и человек был неплохой, здоровяк, шутя мог, приехал к папе…
Д.Ю. Поэтому и не боялся.
Павел Перец. Да-да, он совершенно спокойно, туда не боялся, зато боялись другие. И я, возвращаемся к самой первой нашей лекции, где я рассказывал про Зайчневского, автора прокламации «Молодая Россия». Он когда вернулся из Сибири нелегально в Москву, Гиляровский его туда провёл. Так вот, этих-то персонажей Зайчневский не боялся, но тут началась облава, и Зайчневский трухнул, потому что сейчас, если бы он попал к этим людям, то его опять туда отправили. Но пронесло. Так вот, соответственно, там тоже всё было хорошо, у Гиляровского прямо начинается описание этой Хитровской площади – значит, сидит баба на каком-то котле, откуда достают деликатес, требуха какая-то завёрнута, не знаю во что, лёгкое, и говорят «А где ты нос-то потеряла? – А нафига мне нос?» Т.е. у неё нет носа, соответственно, это признак…
Д.Ю. Сифилиса.
Павел Перец. Да, это сифилис. И вот она сидит, эта сифиличка, продаёт эту дивную еду, причём там рубец иногда прямо с непереваренным, то, что в желудке у быка была. Далее, соответственно, там…
Д.Ю. Высокая кулинария.
Павел Перец. Высокая кулинария. Далее там были такие замечательные кабаки, как «Каторга». Значит, ещё там такой дом, он до сих пор есть такой, выглядит, назывался «утюг». И потрясающий был просто эпизод, кого-то там зарезали, приходит полиция, описывают, лежит труп с ножом и все поражаются, какой он мощный, интересная рукоятка такая, и что-то там происходит беседа, оборачиваются – ножа нет. Т.е. в этот момент уже кто-то успел украсть и в соседнем кабаке заложить за водку.
Д.Ю. Жизнь кипела.
Павел Перец. Ключом била просто.
Д.Ю. Затем там были, например, ещё, вот ты вот обратил внимание, там эти персонажи, их называли «раки». «Раки» - потому что они сидят в своих норах и никуда оттуда не высовывались. Т.е. они вообще были полуголые, они занимались тем, что перешивали, они были портные, они перешивали, соответственно, награбленное. По ночам там деловые люди, как тогда болохи, зелёные ноги и болдохи приносили это всё, и они там это все перешивали. Были такие персонажи. Ну и вот там как раз очень, очень жёстко описаны истории и с детской проституцией, и то, как, соответственно, детей на мороз выгоняли, чтобы они ходили. И новорожденные очень дорого ценились у нищих, их специально не кормили, им давали, чтобы они побольше орали, в тряпку какую-нибудь кусочек хлеба, и вот они это сосали, и вот она ходила с этим новорожденным 2-3 дня, пока он живой, просила милостыню. Как только он копыта кинет, соответственно, всё, до свидания. Такие замечательные нравы. Что самое интересное, вот эта вся история, что на Сенной площади, что на Хитровском рынке, она довольно вольготно существовала. Гиляровский пишет, что полиция туда не совалась, на самом деле, конечно, она туда совалась, но не так активно. Там был некий такой Рудников, местный человек, которого все знали, все боялись, и он всех знал, и у него были свои какие-то определённые правила. Так вот, это всё существовало вплоть до советского времени – благополучно, прекрасно.
Д.Ю. А проклятые большевики всё разогнали.
Павел Перец. Пришли проклятые большевики и очень просто, опять-таки, тот же самый Гиляровский описывает, как разобрались с Хитровкой. Её просто оцепили и приказали никого не впускать, выходить – можно, заходить – нельзя. Всё. И очень быстро, соответственно, там это дело расселили, очистили, потому что, опять-таки, важно понимать, что это, во-первых, очаг всех прекрасных болезней и всего остального, во-вторых, это очаг криминала. Прекрасная там тоже история, кто-то рассказывал – сидели в доме на бульваре, выходит – шубы нет. Кто-то через форточку залез, украл шубу. Гиляровский говорит – ничего, сейчас пройдём. Приходят, соответственно, к этому Рудникову, Рудников по каким-то там пошёл-пошёл, в дверь постучался, типа где шуба? Выносят эту шубу. Это я кратко рассказываю, там, естественно, с шутками-прибаутками и всё такое прочее. Причём Гиляровский, надо отметить, когда пил водку, он закусывал только печёными яйцами. Это единственная еда, которую, соответственно…
Д.Ю. Через скорлупу сифилис не попадал.
Павел Перец. В принципе, это единственная понятная еда, которая, значит, без всевозможных примесей и всяких замечательных воздействий. И положить конец этому смогла только проклятая кровавая советская власть. Причём сделала она довольно радикально, что в Петербурге на Сенной площади, что в Москве на этой Хитровке. Это тоже достаточно серьёзный показатель, потому что особенно в гражданской, в эпоху гражданской войны, когда у нас же правоохранительные органы практически исчезли, Временное правительство распустило кровавую орду царских приспешников, заодно, как я говорил, выпустили всех уголовников параллельно.
Д.Ю. Птенцов Керенского.
Павел Перец. Да. И все они точно так же оседали там, и вот в 18-19 году писали, что даже по Солянке было небезопасно ходить людям, не то что на Хитровку эту заходить, а это как бы через переулок получается. Соответственно, это такая пища к размышлению определённому. Это что касается рассказа на сегодня. А в следующий раз мы немножечко отмотаем плёнку назад и я просто долго думал, как построить вообще этот курс, потому что, по идее, надо идти в хронологическом порядке, а с другой стороны, есть определённые моменты, нюансы. Мы отмотаем плёнку назад и начнём рассказ с 2 людей, о которых мы будем говорить довольно долго и подробно. И параллельно с этим мы будем рассказывать всё, что происходило по мере их становления как революционеров – это Софья Перовская и Андрей Желябов. Почему Софья Перовская и Андрей Желябов, по нескольким причинам. Во-первых, они были одними из центральных фигур партии «Народная воля», которая осуществила успешный теракт, убила царя. Я имею в виду самый громкий теракт на тот момент. Во-вторых, Софья Перовская была дочерью бывшего губернатора, была петербурженкой, родилась здесь. Желябов из понаехавших, как и многие, а она здешняя. Ну и она, соответственно, была первой женщиной, казнённой по политическому процессу. И через историю этих людей мы пройдёмся по истории «Народной воли», но единственное я хочу сказать, что более привязанное ещё раз, к Москве и Петербургу, потому что на этих городах специализируюсь.
Ну и параллельно с историей «Народной воли» мы, опять-таки, будем освещать все самые громкие теракты, которые случились в наших столицах – это и убийство шефа жандармов Мезенцева Кравчинским, это и взрыв в Зимнем дворце Халтуриным, это и ряд неудавшихся покушений, которые тоже в Петербурге, под каменный мост они пытались бомбу подложить и т.д. Но вскользь расскажу и про остальные покушения на Александра II, которые происходили. Одно из них, например, вообще в пределах современной Москвы, взрыв царского поезда, там в 3 верстах от Курского вокзала, это сейчас, конечно, не Центр, но, в общем-то, вполне себе такое место московское. Вот.
Д.Ю. Богата родная история замечательными людьми.
Павел Перец. Богата, да. Приходите на экскурсии, дорогие друзья. Как раз недавно рассказывал про Гиляровского, в эти выходные. Для вас уже это будет пройденный этап, пока сейчас верстается, буду по Хитровке водить, но будет масса всего интересного тоже и на эту тему.
Д.Ю. Подведу, так сказать, некоторый итог. Больше всего в рассказанном лично меня удивляет отношение общества.
Павел Перец. Это ключевой момент, потому что мы потом… Ты ещё больше удивишься, когда мы дойдём до партии социалистов-революционеров, потому что тогда уже эти теракты осуществлялись с гораздо большим цинизмом, а поскольку эсеры, себя они видели некими продолжателями «Народной воли». Более того, некоторые – Ивановская, Якимова та же самая, старые народоволки, они с ними участвовали, помогали. Это претворялось не просто в восхищение, а уже в конкретные вещи – деньги, например, те же самые, которые текли с разных источников, внутренних, хочу подчеркнуть, источников. Люди, которые хотели пополнить боевую организацию эсеров, например, это же так романтично.
Д.Ю. Самый показательный – это, который сидя за гражданином Кони, будучи государственным чиновником, яростно хлопал в ладоши.
Павел Перец. И не один.
Д.Ю. Тому, что оправдали преступницу, которая стреляла в градоначальника. Без разницы абсолютно, права она была, не права, стрелять по людям могут только граждане, которых на это уполномочило государство, а не кто попало взял револьвер, пошёл застрелил. Вот так и доигрались.
Павел Перец. Я бы хотел сказать, что в любом государстве современном, неважно – демократическом, тоталитарное или прочее, это было бы преступление, ну и она бы, в зависимости от судебной системы она получила бы разной степени тяжести приговор, но она бы получила этот приговор в любом случае. Оправдать её было абсолютно нереально. Она ранила Трепова, ранила, она не просто там стреляла в сторону хотя бы, она его ранила.
Д.Ю. Чисто случайно не убила. Подошла бы поближе, убила бы. Спасибо, Паша. Кому интересно – экскурсии и всё такое, линки под роликами, заходите. Живьём гораздо интереснее, чем на видео. Спасибо.
Павел Перец. Пока.
Д.Ю. А на сегодня всё. До новых встреч.
19.07.22 193585 просмотров
11.03.16 109815 просмотров
13.09.19 974377 просмотров
В новостях
19.05.17 16:08 Павел Перец про покушение Веры Засулич на губернатора Трепова, часть вторая, комментарии: 62
|
Новости
VIP
