Д.Ю. Я вас категорически приветствую. Павел Юрьевич, добрый день.
Павел Перец. Привет.
Д.Ю. Что на очереди?
Павел Перец. На очереди декабрьское восстание в Москве.
Д.Ю. Какой год?
Павел Перец. 1905 год. В прошлый раз мы говорили почему этого не случилось в Петербурге. Сегодня мы будем говорить как это произошло в Москве. Я, как и в прошлый раз, постараюсь вам показать это глазам людей того времени. Постараюсь показать это с двух сторон. С той и с другой стороны. Я не знаю многих дат. Признаю. Но я учусь вместе с вами. Я ничего страшного в этом не вижу.
Д.Ю. Можно посмотреть в Википедии кто, когда умер. Это резко тебя усилит.
Павел Перец. Да, я знаю. Но, друзья мои, поймите... Во-первых, голова перемалывает огромные пласты информации. Во-вторых, всего не упомнишь. Я начну с непопулярного тезиса. Вообще 1905 год, как мне кажется, это предтеча гражданской войны. Потому, что гражданская война, это когда свои воюют против своих. Даже в завоевательной империалистической войне понятно, что это мы, а там они. А здесь они были, по сути, гражданами Российской империи. В этой войне рыльце в пуху у обеих сторон. Это по моему мнению. Происходит как в драке. Те убили одного, эти убили десять. Если говорить про декабрьское вооруженное восстание с точки зрения зверств, по очкам выиграл Семеновский полк.
Д.Ю. Семеновский полк отличился в расправах над безоружными гражданами?
Павел Перец. Да, было и такое. Проблема в том, что не все граждане были безоружны. Об этой части, к сожалению, нам не рассказывали. Я начну с цитаты. Сначала прочитаю, потом скажу кто. “Я вот чего не понимаю, Сережа, нас расстреливают, вешают, душат… Так. Мы вешаем душим, жжем… Так? Но почему, если я убил Слезкина — я герой, а если он повесил меня, он мерзавец и негодяй? Одно из двух: либо убить нельзя, и тогда мы оба, Слезкин и я, преступаем закон; либо убить можно, и тогда ни он, ни я не герои и не мерзавцы, а просто люди, враги”.
Д.Ю. Странная цитата, извините меня. Я, как цепной пес режима, скажу, что этот Слезкин, если он полицейский, он имеет право и уполномочен государством по вам стрелять. Зверства учинять не уполномочен, а вот применять силу, да.
Павел Перец. И дальше. “Допускаете ли вы, что он не для себя, а для народа, именно для народа, заблуждаясь конечно, считал своим долгом бороться с ними? Допускаете вы это? Да?… Ведь может же быть, что из сотни, из тысячи Слезкиных хоть один найдется такой? Ведь может быть? Да?… Ну, тогда где же различие между мною и им? Где? И почему он мерзавец? По-моему, либо убить всегда можно, либо… либо убить нельзя никогда…“ Тут интересно посмотреть кто автор. Автор Борис Савинков. Это, на мой взгляд, лучшее литературное произведение Бориса Савенкова. Оно называется “То, чего не было”. И оно описывает события той поры. Здесь идет речь про боевую дружину, которая защищает баррикады. Обозначена топография боевых действий, показан состав боевой дружины. Там, например, к ним в какой-то момент примкнул дворник. Который и так не любил начальство. “Кроме того, ему было необычно и потому весело – “занятно“, как он говорил, – бродить с револьвером по безлюдной Москве, ломать гнилые заборы, переворачивать вагоны трамваев, рубить столбы и деревья, охотиться на казаков и своим длинноствольным маузером неизменно повергать в ужас сердобольных купчих Хамовников, Лефортова и Плющихи“. Это дворник Пронька. Савинков мастерски описал казнь этого Слезкина. А у Слезкина был прототип. Мы сегодня об этом еще поговорим. Многие исследователи видят в этом рефлексию Савенкова. Возможно Савенков, как неплохой писатель смог смоделировать некий образ.
Я начну с одного документа, который вы, скорее всего, не видели, не читали. Я его получил благодаря одной из зрительниц моего канала. Она выяснила, что ее прадед участвовал в этих событиях. На Миусской площади... Если вы выходите из Белорусской в Москве и идете по Лесной улице, с правой стороны будет бывший 4-й троллейбусный парк. А за ним Миусская площадь. И там по одному краю Миусской площади стоит “Менделеевка”. Одно из крыльев “Менделеевки”, это бывшее Ремесленное училище имени Александра II. Некий штаб восставших. Она это выяснила и пошла искать информацию про своего деда. И нашла в Московском историческом архиве кое-какие документы. Я хочу зачитать отрывки. Например, протокол 1906 года, следователь Руднев допрашивает Алексея Сергеевича Королькова, 35 лет, православный, потомственный, почетный гражданин. “Я служу околоточный надзирателем во 2-й Сущевской части”. Дальше он рассказывает, что же он наблюдал. “В это время по Лесной улице уже были возведены дружинниками баррикады. В склад, где находилось городовых человек 30, я пробрался в штатском платье”. Он говорит про винный склад. Он уже вынужден пробираться туда в штатском платье. “Сменив околоточного надзирателя Яковицкого, я вступил в заведование складом. В этот день шла перестрелка с войсками, находившимися при пересыльной тюрьме. Стреляли с конного двора Миусского парка. 11 декабря находившийся при складе городовой Лукашов отворил калитку для кого-то из присутствующих служащих на складе. Проходивший мимо рабочий винного склада выстрелил в Лукашова и тот упал смертельно раненый. Его подхватили дружинники и отнесли в Промышленное училище”. Просто застрелили на его глазах полицейского. “Позднее мне удалось узнать имя убийцы. Он оказался крестьянином Калошиным, который после убийства начал хвастаться своим подвигом”.
И еще одно интересное наблюдение. “14 декабря я видел, как по Миусскому проезду проходило 2 человека. По-видимому, рабочих. Были произведены выстрелы и они упали. Мне удалось выяснить, что рабочие на вопрос дружинника “Кто идет?” ответили: “А вам какое дело?” Из-за этого ответа они были убиты. В тот же день я видел два трупа у водоразборной городской будки на углу Миусского проезда и Лесной улицы”. То есть, полный беспредел со стороны дружинников. Я не говорю, что они все были такие. И дальше. За Петровкой 38 есть церковь. Когда там производилась реставрация, там были найдены остатки старых могильных плит. Среди них было найдено несколько плит, под которыми были похоронены чины полиции, погибшие во время этого восстания. Погибли они не там, в церкви они были похоронены. Спиридович пишет про свой визит в Охранное отделение, в Гнездниковский переулок. Там он описывает атмосферу. “В комнате рядом сидел делопроизводитель и чиновник для поручений Войлошников. Симпатичный, приветливый человек. В 1905 году Войлошников был расстрелян на Пресне дружиной социалистов-революционеров на глазах жены и маленьких детей”. Известно имя убийцы Войлошникова, это Владимир Мазурин. Это один из эсеров-максималистов. Ты смотрел фильм “Нападение на 13-й участок”, по-моему?
Д.Ю. Нормальный боевик.
Павел Перец. Мне он очень понравился. Очень сложно снимать фильмы, когда в замкнутом пространстве что-то происходит. А у них это все получилось. Есть такой журнал, называется “Новейшая история”.
Д.Ю. Нынешний?
Павел Перец. Да, нынешний. Историческая наука, это вещь в себе. Выходят журналы, в которых публикуются маститые авторы. Вот Говоров Игорь Васильевич, доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского университета МВД, опубликовал во втором номере два документа, посвященных декабрьскому восстанию. Первый, это Памятная записка Московского градоначальника, барона Георгия Петровича фон Медема. И тут показан состав, кто охранял Москву в тот момент. “Из 4 старших чинов лишь 1 — генерал-майор Будберг, из 126 участковых приставов и их помощников — 96, из 288 околоточных надзирателей — 264, из 150 городовых резерва — 74“. То есть, полный некомплект. Сколько было убито. “Из помощников приставов ранено двое, из околоточных надзирателей убито 3, ранено 5. Городовых убито 10, ранено 17”. Учитывая те цифры, которые я вам зачитал, в процентном отношении это очень серьезные потери. Ну, и теперь Записка смотрителя полицейского дома Пресненской части Бардина. Как это выглядело глазами полицейских. “9 декабря у Горбатого моста было нападение на городовых. Двое убитых и трое раненых. При этом надо заметить, что городовые были безоружны. Так как нельзя же считать вооружением револьверы, которые вместе с патронами валялись лет 20 в цейхгаузе. Да и такого оружия было 2 экземпляра. У остальных, кроме никуда негодных шашек, ничего не было”. То есть, у них были револьверы, но они не могли из них отстреливаться.
Д.Ю. Там не подробно написано, порох тоже имеет срок службы. Вылетают пули и падают возле револьвера. Возможно такое. Не знаю, по-моему, даже плохонькой шашкой отбиться можно.
Павел Перец. Дальше. “Кто в них стрелял осталось невыясненным. Большинство было уверено, что это революционеры. Некоторые с этим не соглашались, приписывая этот поступок обыкновенным ворам. Вскоре после этого случая был разгром первого и третьего участка. Ни один городовой не был убит. Ограничились тем, что отобрали оружие. Пристав одного участка убежал. Другому был оказан почет и позволили взять свои вещи. Но оказанное снисхождение к полиции для революционеров пользы не принесло. Городовые не забыли своих раненых и убитых товарищей. Впоследствии пощады никому не давали. 11 декабря полиция 1 и 3 участков в полном составе переселились к нам в часть“. Ты знаешь, где находилась фабрика Шмита, очаг революции 1905 года?
Д.Ю. Я в Москве только Кремль, кинотеатр “Ударник”...
Павел Перец. Она находилась практически на том месте, где сейчас находится, так называемый, Белый дом. На этом месте, чуть дальше, была фабрика Шмита. “Народу собралось много, а защищаться нечем — всего вооружения — семь старых револьверов. Со стороны церкви Покрова по полицейскому дому идёт револьверная стрельба, но безрезультатно, так как часовые у нас сняты, огни в окнах потушены или занавешены и сами мы, находясь в задних комнатах, занимаемся, кто, чем захочет — некоторые пьют водку, другие играют в карты. Все переодеты в штатское платье, а наш уважаемый доктор, прицепив себе на руку красный крест, забился в самый темный угол. Ожидали нападения на часть. Своими силами мы отстоять ее не могли, а надежды на какую либо помощь не было, так как были отрезаны со всех сторон. Последний наш оплот — казачий отряд с одним орудием — выехав из части, пока это было еще возможно, оставил нас на произвол судьбы. Как не просили казачьего офицера не оставлять нас беззащитными, ничего не помогло — уехали таки, мотивируя свой отъезд тем, что он не имеет права подвергать вверенный ему отряд опасности быть уничтоженным, так как у него мало снарядов для орудия, а на его требование доставить ещё отказано. Находясь после отъезда казаков в безотрадном состоянии, послали телеграмму Градоначальнику с просьбой о присылке хотя бы роты солдат. Начальство ответило, что имея гарнизон более 150 человек, можно продержаться и без солдат, а про то, что у нас нет оружия, забыли. После такого ответа, мы положились на волю судьбы и успокоились по пословице — чему быть — не миновать. На наше счастье у наших противников или не было опытного руководителя и сколько-нибудь энергичных людей, чем можно объяснить, что наша часть уцелела, или же у нас в сильнейшей степени увеличивали опасность нашего положения, рассчитывая, что против нас стоят тысячи, а на самом деле была, может, сотня, да и то плохо организованная”.
Дальше он описывает. “Пошли было в цейхгауз посмотреть — не завалилось ли куда-нибудь, какого оружия, — действительно, откопали три мушкета времен Екатерины, и два тесака еще более древних лет. Хорошо еще, что отыскивая оружие, натолкнулись на водку, которой было достаточное количество, и, рассудив между собой, решили ее выпить. Подкрепившись, как следует — воодушевились сильно и решено было крепости ни под каким видом не сдавать, а, вместо ружей, употребить для защиты трехполенные дрова, заострив с одного конца. Наша храбрость осталась на деле недоказанной, в виду того, что у высшего начальства вскоре получилась возможность вооружить нас настоящими ружьями. Ранним утром открыли стрельбу по баррикадам и, видя, что результат получается неважный, хотели перейти в наступление, не зная сил противника, но благоразумие одержало верх, и наступление отменили. Вечером прибыл отряд Семёновского полка, и хотя нам самим было тесно, но всё-таки разместили всех как следует. В квартире пристава командир отряда, полковник Мин собрал совет, на совете решено было начать поход в 4 часа утра. В два часа ночи привезли ко мне под усиленным конвоем из Арбатской части Шмита. Но раньше, чем начать обстрел фабрики, полковник Мин прибыл в полицейский дом для переговоров со Шмитом”. Он предложил Шмиту написать записку, чтобы они сдавались. “Шмит, не сознавая огромной важности такой записки, хотя и протестовал против ее редакции, уверяя полковника Мина, что у них на фабрике оружия нет, а если и находится, то без его ведома, и никаких руководителей он не знает, все-таки согласился писать. Дав ему сроку 10 минут, полковник Мин приказал записку доставить ему и вышел из камеры, а Шмит принялся писать, адресуя, как я помню, на имя Гаврилика и какого-то еще лица. Записка отослана Мину, и одновременно с этим открыта стрельба по фабрике и, как мне кажется, начали даже без ведома полковника Мина, а потом останавливать было не к чему. Зарево пожара разрастается. Зрелище грандиозное. Грохот орудий не смолкает. Зажигают церковный дом против ворот части, так как, несмотря на то, что солдаты работают и очень успешно, нашлись трое или четверо смельчаков, которые, пользуясь суматохой, зашли в тыл, забрались в пустой церковный дом и открыли револьверный огонь. При том громе, который у нас происходил, долго не могли понять, откуда к нам летят пули. Наконец, догадались, пустив пять-шесть залпов по дому, увидали, что в заднюю дверь выбежали трое мужчин, двое из них, не пробежав пяти шагов, упали, третий вернулся, обратно, в дом. Один из упавших поднялся и, спрятавшись за помойную яму, начал опять пускать по нам пулю за пулей. Но против солдатских ружей, револьверная пуля на дальнем расстоянии ничего не значит - скоро и ему пришлось умолкнуть. Трупы убитых, один из которых по виду принадлежал рабочему, а другой, одетый в студенческую тужурку, были положены в часовню, куда были доставлены только что убитые фельдфебель и ефрейтор Семеновского полка; там же находился ранее убитый где-то в Грузинах, уволенный в запас офицер, и труп расстрелянного начальника сыскной полиции Войлошникова, его пришлось перенести в часовню из дома Купчинской”.
Д.Ю. Уголовный розыск пострадал.
Павел Перец. Да. Войлошников тогда возглавлял сыскную полицию. До этого служил в Охранном отделении. Но на тот момент он не имел отношения. Его расстреляли как сотрудника уголовного розыска.
Д.Ю. Тут я с тобой не соглашусь. Ты любитель непонятных лично мне одинаковых точек зрения. Это сотрудники полиции. Которые, например, дают присягу про то, что они будут поддерживать закон. Давайте определимся. Гражданин присягу дал и обязан защищать закон. Беготня по улицам с пистолетами и бессудные убийства мирных граждан, это уголовно наказуемые деяния. А что он должен делать? Я бы не стал тут на правых и виноватых делить. Все хороши.
Павел Перец. Да. О том и речь. Я сейчас расскажу, в какой ситуации прибыл Семеновский полк.
Д.Ю. Забегая вперед, я бы все равно сказал, из всего, что ты рассказывал до того, ну, а правительство, верные ему войска, полиция ни на что не способны. Это вы сами довели до этого.
Павел Перец. Как раз говорится о том, что револьверы не стреляют. Ружья эпохи Екатерины II.
Д.Ю. С позиции сегодняшнего дня. У меня, как у милиционера, внутри околотка есть оружейная комната. А внутри этой оружейной комнаты у меня есть автомат, пистолет, каска, бронежилет. Например, в тюрьме и во всех этих учреждениях планы боевой тревоги, в соответствии с которыми я, как офицер, должен возглавить такое-то количество личного состава. Занять оборону, не допуская проникновения посторонних граждан внутрь учреждения. Потому, что они туда лезут захватывать оружие, как ты сказал ранее. Так тут даже нет этого. Мало того, если найдены два мушкета или три, вы со времен Екатерины туда не заглядывали?
Павел Перец. Это говорит о том, что полное разгильдяйство. Потому, что последние подобные события в Москве случались во время холерного бунта, как раз в эпоху Екатерины. С тех пор ничего подобного в Москве не было. Москва, это патриархальный город со своими нравами. И вот к чему это приводит. Приходят, разоружают полицейских. Как это все завертелось...
Д.Ю. И еще, извини, перебью. Это к тому времени чиновников государственных уже убивают тысячами. Вокруг ходят какие-то вооруженные люди, которые убивают других людей, а заняться полиции никому в башку не приходит. А если эти люди организуются и начнут вас убивать? Должно же быть какое-то упреждение. Отличное правительство было. Великолепный царь.
Павел Перец. Да. Так оно все и было. Эти вот документы на самом деле... То, что я до этого читал, они вообще пока нигде не опубликованы. Они показывают, что бы полный хаос. Они показывают, что никакого единения в рабочей среде не было. Скажем, была фабрика Эйнема, которая делала шоколадки. Где все, как один стали работать, с ними поговорили. А были, например, как Миусский трамвайный парк. Тогда он назывался Конный парк потому, что он на конной тяге. У меня есть огромное количество картинок. Я про эти баррикады рассказывал... Они были на Арбате. Они были в Миуссах, так называемых. Они были на Бронной. Вот, например, на Лесной улице, это где Миуссы. Здесь, в основном, они сделаны из вагонов-конок. Это уже после подавления. Сожженный вагон. А это вагон еще до употребления в баррикады. Специально распечатал.
Д.Ю. Конка, обратите внимание, баннерами украшена.
Павел Перец. Да. Вот часть конного двора, пострадавшего от артиллерийского снаряда. Такой храм стоял на Миусской площади. Это угол Садовой и Долгоруковской, баррикада.
Д.Ю. Основательно подходили.
Павел Перец. Камаровская говорила, что они их скручивали проволокой, как пауки. И они еще накидывали снега, заливали водой. Вот она Москва в баррикадах. Есть воспоминания человека, которые не принадлежал ни к полицейским, ни к восставшим. Это воспоминания графини Камаровской. Она была дочерью известного Московского профессора. Начинает она 4 декабря и говорит о том, что они ехали в Москву. “Мы ехали с тяжелым чувством после вести о бунте в Ростовском полку“. Нужно задать вопрос: “Почему для подавления восстания в Москве, где есть свои войска, потребовалось войска из Петербурга присылать?”
Д.Ю. Лучше всего, чтобы были не местные.
Павел Перец. Да. Но был еще один ответ. Потому, что многие Московские части уже подверглись разложению. Ростовский полк располагался вот здесь, в Спасских казармах. Это напротив... Где раньше стояла Сухаревская башня. Генерал-губернатором тогда был Дурново. Это не министр внутренних дел, это другой Дурново. Его сместили, на его место пришел адмирал Дубасов. “Утром появился манифест революционных организаций (в № 1-м “Известий“ Совета рабочих депутатов) “. В издательстве Сытина на Пятницкой улице был отпечатан этот манифест. И он уже пошел циркулировать по городу. В этом манифесте был призыв, во-первых, продолжать всеобщую стачку и начать вооруженное восстание в Москве. ”Весть о забастовке нагнала на всех вначале панику. К нам пришли из домовой конторы, сказали, чтобы запасались всем. Тотчас же мама уехала за всякой провизией. Наши люди и я наполняли все, что только находили, водой, так как нужда в ней особенно была тяжкой в первой забастовке. Сегодня с утра особенно отличались гимназисты, реалисты и ученики Коммерческого училища. В 4-ю женскую гимназию в 12 часов дня явилось до 300 реалистов под предводительством нескольких молодых людей. Раскрыв парадные двери настежь, они оттеснили швейцаров и быстро стали вбегать в классы, крича: “Кончать работы, долой занятия, долой экзамены!“ Многие гимназистки плакали навзрыд. Были вызваны городовые и наряд казаков, но столкновения не произошло, так как реалисты уже успели уйти, добившись прекращения занятий”.
Дальше она описывает еще один подобный эпизод. Они пришли еще в одно училище. И их позицию заняла учительница, а ученицы воспротивились. Оправдываясь, сказала: “Я не имела понятия, что вы хотели учиться. Я думала, вы все за забастовку”. “Булочники должны печь лишь черный хлеб, нужный пролетариату; хлеб белый прекратить печь. Булочные магазины должны торговать лишь в указанные часы и по обыкновенной цене, иначе пролетариат Москвы захватит склады в свои руки и организует бесплатную раздачу продуктов для городской бедноты. К вечеру вышел первый номер “Известий“ Совета рабочих депутатов. Они были напечатаны в типографии Сытина”. Типография Сытина располагалась в самом конце Пятницкой улицы. Есть официальная и неофициальная версии начала вооруженного восстания в Москве. Сытин это был издатель из простых. Сытин додумался печатать дешевые книжки. Он напечатал собрание сочинений Пушкина за 80 копеек. Сытин наладил сеть распространения. Дешевые книжки для простого народа, для тех, кто умел читать. В деревне 1-2 грамотных находилось. Дальше он начал выпускать библиотечки для местных учительниц, где за копейки можно было купить собрание русских классиков. Потому он додумался карты боевых действий печатать во время войны.
Д.Ю. Это известнейшее издательство Сытина.
Павел Перец. Да. У него были далеко идущие планы по поводу народного образования. И он открыл на Пятницкой передовую типографию. Некий бытописатель Николай Телешов писал, что: “Это невиданное доселе чудище, прибывшее из-за границы, стояло в нижнем этаже, а над ним, в огромном зале были накрыты столы”. Это открытие этой типографии. Народная молва рассказывала, что Сытина в какой-то момент понял, что он платит наборщикам деньги, а если не платить за знаки препинания, то это 20 процентов экономии. И они забастовали, все началось с Сытинской типографии. Потом Гиляровский говорил: “И запятая бывает точкой”. На что Сытин ответил: “А вы как Дорошевич, пишите без знаков препинания”. Потом по Москве шутили, что вся эта революция из-за Сытинской запятой. Чехов, например, писал: “На днях я был у Сытина. Настоящее народное дело. Пожалуй, это единственная в России издательская фирма, где русским духом пахнет. Сытин умный человек и рассказывает интересно”. Меня все время спрашивают, что за книжки. В данном случае, это некий путеводитель. Есть такой Московский краевед, Алексей Митрофанов, он выпускает такие путеводители. “Директор Фролов был из рабочих, состоял в партии кадетов, проливал слезы: “И я всегда с вами буду”. По распоряжению Сытина было уплачено за все время забастовки. По случаю постройки нового корпуса на Пятницкой, Сытин пригласил попа с иконами отслужить молебен. Во время молебна в типографии присутствовали все рабочие, которые заставили попа и дьякона служить панихиду по усопшим за свободу. По выходе из типографии все собрались во дворе. После молебна директор объяснил, что товарищество жертвует нам по 60 копеек на человека. Мы решили эти деньги отнести в стачечный фонд”. Это пишет один из участников тех событий. “В то время в типографии организовывалась боевая дружина под командованием наборщика Кости Десятникова. Под его руководством охраняли типографию от Черной сотни, от которой получали угрожающие письма по адресу рабочих”. В общем, там в слесарной мастерской стали делать холодное оружие. Ждали даже прибытия солдат Таврического полка, но это не удалось. И в этой типографии были отпечатаны два выпуска “Известий” Совета рабочих депутатов. Я, по-моему, рассказывал, из воспоминаний Троцкого. Откуда количество красных флагов. Не помнишь?
Д.Ю. Нет.
Павел Перец. Троцкий пишет об этом в своих воспоминаниях. Срывали трехцветные флаги, обрывали синюю и белую полосы. Если внимательно посмотрите на фотографии с баррикад, увидите, что эти флаги какие-то узкие. Туда прибыли солдаты, заставили рабочих покинуть помещение и подожгли. А сами пошли в какие-то кабаки. Рабочие потушили этот пожар. “Когда солдаты узнали, что в типографии пожар потушен, они пришли второй раз, обстреляли типографию. Были собраны верстаки, облиты керосином и подожжены. Сами солдаты не уходили больше, а остались, чтобы не допускать тушения пожара“. Это просто удивительная ситуация. Частное владение, приехали пожарные, а их не пускают, чтобы потушить пожар. Там была ситуация, когда эти рабочие защищали типографию от черносотенцев. Ну, и сгорела эта типография. Сам Сытин еле унес ноги из Москвы. Он прибыл на вокзал как раз в тот момент, когда туда приехал Семеновский полк. Его встретил один из его знакомых, посадил сначала в багажное отделение, потом пересел в другой вагон. Он добрался до Петербурга. Есть прекрасная фотография, открытка, где тушение пожара. Но не написано, что за пожар.
Дальше по воспоминаниям Камаровской. “Генерал Дубасов объявил Москву на ”положении чрезвычайной охраны”. День прошел в нашей квартире совершенно тихо; оживления на улицах меньше. Газеты не вышли. В других местах, говорят, стреляют, рабочие снимают товарищей, насильно закрывают магазины. Вечером состоялся грандиозный митинг на Садовой, в театре ”Аквариума”. ”Аквариум” располагался... Есть такая площадь, где Маяковский стоит. По левой стороне... Там сейчас садик небольшой. Там располагался ”Аквариум”. Там собралась толпа. Об этом есть в воспоминаниях Джунковского. Он пишет о том, что: ”Собралось более 100 тысяч человек, настроение было очень возбужденное. На этом митинге постановили арестовать генерал-губернатора Дубасова. Пока шли дебаты в войсках, казаки, драгуны, пехота обложили “Аквариум”. Заседание было прервано. Каждый был подвергнут обыску. Арестовано было более 100 человек. Часть из которых была отпущена. Полиция упустила из вида, что не особенно высокий забор отделял “Аквариум” от переулка. Благодаря этому главарям большинства боевых дружин удалось выбраться”. А на следующий день двое неизвестных ехали по Гнездниковскому переулку и забросали Охранное отделение бомбами. Никто не пострадал, но были взрывы. Это еще никакого Семеновского полка нет и в помине.
Дубасов пытается предпринять какие-то меры. А какие меры, когда у полицейских револьверы не стреляют. Пишет Комаровская. ”Вчера борьба приняла новый характер. Появилась во многих местах боевая дружина и стала быстро, умело строить баррикады. Нам говорили очевидцы, что для них дружина тащила все. Тут виднелись телеграфные, фонарные столбы, сани извозчиков, какие-то телеги, бочки, комоды, шкафы — все это было затянуто телеграфной проволокой так искусно, что могло соперничать лишь с работой паука. Вся Садовая до Триумфальных ворот была полна ими и они стали расти в городе со страшной быстротой по всем направлениям. Вчера вечером состоялся митинг в 600 человек в доме Фидлера на Чистых прудах“. Был такой человек, Пастернак, он был участник тех событий. Он был молодой парень...
Д.Ю. Стихи сочинял?
Павел Перец. Да. У него остался от первого брака с художницей Евгенией Лурье сын, Евгений Борисович Пастернак. И он выпустил книжку о своем отце. “Стрелять учились в подвале мастерской отливок из гипса, построенной на месте снесенного флигеля”. Это на Мясницкой улице. Там учатся стрелять студенты. А дальше уже не его сын, а Анри Труайя: “В Училище живописи, ваяния и зодчества, как и в реальном училище Фигнера, работали штабы дружин. Однажды 15-летний Борис пропал, отсутствовал долго. Когда вернулся, видом своим напугал родных. Фуражка смята, одна из пуговиц гимназической шинели выдрана. Повышенный интерес сына-подростка к революционным событиям Леонид Осипович заметил еще летом на даче. Теперь этот интерес проявился в полной мере. Бежавший от драгунского патруля, раздававшего удары нагаек, прижатый к решетке двора Почтамта, Борис был сам награжден таким ударом по фуражке. Но лицо его сияло. Он гордился столкновением с представителем силы”. В училище Фигнера тоже собрались дружинники. Оно было окружено, началась стрельба. Камаровская дальше пишет. “Утром Муся и я ненадолго ходили к Татьяне Волконской. Возвращаясь, мы впервые слышали орудийную стрельбу. Она продолжалась до 4-х часов. Я пишу и слышу ее. С каждым залпом какой-то холод проникает в меня, ведь все эти залпы направлены против людей, которые идут убежденно; умирают во имя великой идеи свободы! Пусть они ее понимают ложно, но им это простится, если они искренне верят. На Тверской лежат груды убитых. Вчера от Триумфальных ворот до дома генерал-губернатора тянулась сплошная толпа, хотевшая захватить генерал-губернатора Дубасова в плен, это ей не удалось. Революционеры выпустили воззвание, чтобы пролетариат воздерживался бы от столкновений с войсками, так как ”час всеобщего вооруженного восстания еще не настал и нужно беречь для него силы”. То есть, хотели уже отступиться, говорят потому, что партия социал-демократов, которая вообще была против подобного восстания, увидя его на деле — совсем отступилась, признав дальнейшую борьбу бесплодной и отказалась от ведения далее восстания. Вся организация борьбы перешла к комитету партии социалистов-революционеров. Наш человек Андрей ушел проводить свою тетю, которая живет на Садовой. Наконец, в 6-м часу он вернулся, бледный, взволнованный. Мы все обступили его, расспрашивая. До Никитских ворот он дошел благополучно, но по всей Бронной устроены баррикады, около которых стоят по 10 и более человек боевой дружины. Все они одеты очень хорошо, имеют до 3-х штук револьверов каждый; по несколько ручных бомб. У некоторых какие-то особенные ящики, при бросании которых легко могут быть убиты до 50 человек. ”Они лучше вооружены, чем наши солдаты”, — пришел к убеждению наш Андрей. Среди них масса студентов, техников, инженеров. По Бронной Андрей продвигался очень медленно, нужно было перелезать, а иногда ничком пролезать через баррикады. Везде дружинники спрашивали: ”Есть ли оружие? ” и отпускали, говоря: ”Не бойтесь! Мы стрелять в вас не станем”. Народ старался идти группами, в виду того, что уже началась перестрелка между солдатами и дружиной. Везде наскоро устроены перевязочные пункты”.
Простые обыватели оказались заложниками ситуации. Потому, что у тебя под окном возводится баррикада. Забегая вперед, солдатам был отдан приказ все группы больше трех, если не расходятся, тут же стрелять. С одной стороны солдаты, с другой стороны дружинники. “Везде масса убитых, особенно много просто публики. Любопытство удивительное! Стоят толпами и смотрят, как дерутся другие обе стороны. Войска дадут холостой залп — суматоха — начтут давить друг друга, бегут в разные стороны, а смотришь, через 10-15 минут опять та же толпа, на том же месте“.
Д.Ю. Как в Москве в 1993. Как всегда. С одной стороны трагедия, с другой стороны обезьянник.
Павел Перец. Еще один свидетель к ним приходил. “Рассказал нам, что на Плющихе много убитых с обеих сторон; что под их командиром убили лошадь, но он сам цел. Солдаты страшно утомлены. Это настоящая партизанская война! Революционеры неуловимы и поминутно появлялись повсюду, делая ряд выстрелов, скрываясь, а в ответ войска начинали продолжительное обстреливание тех домов, улиц, где они стреляли. Дружина давно ушла, а пули солдат сыпались на мирных жителей“. Начинается озлобление у солдат. “Говорят, сгорела Сытинская типография из-за того, что сын Сытина — студент стрелял в казаков. Была вызвана артиллерия, давшая несколько залпов, которые явились причиной пожара. Маленькие отряды дружинников, оттягивая войска от Николаевского вокзала, строят быстро баррикады в дальних от вокзала кварталах. Так, на Арбате до 16 баррикад, которые растут по направлению к Пречистенке. Видели в Штатном переулке, как внесли в участок убитую наповал в Глазовском переулке какую-то даму. Везде масса жертв случайных; много убитых детей, женщин. 11-го декабря под окном комнаты Таты в 12 часов ночи убит наповал городовой. Среди боевой дружины масса курсисток, которые идут большей частью, любя кого-нибудь из революционеров. Недавно три из них на Бронной старались спилить телеграфный столб. Наехали драгуны, хотели их разогнать — они упорно продолжали свою работу, и все тотчас же были убиты. Надя видела, как раненого офицера везли на извозчике мимо толпы дружинников и публики. Проезжая мимо, он слабой рукой поднял фуражку и приветствовал их. Ответом было громкое ”Ура!” Нужно понять, что, как солдат, он исполнил свой долг, а, как человек, вся симпатия его на стороне дружины. Терпеть не могу подобных типов! Войска страшно озлоблены, утомлены; им дана большая власть. Так как запрещено ходить по улицам больше 3-х человек, то они, видя 4-5 и более — все равно кого — без оклика стреляют. Кроме того, скрытные дружинники стреляют в полицию и военных, так что на улицах часто пальба, и гибнут больше всего мирные жители. Около нас в временном лазарете до 400 человек раненых, и все жители“.
Здесь надо сказать про прибытие Семеновского полка. Дубасов поднял настоящую панику, он засыпал Петербург телеграммами. Он говорил, что ни за что не может отвечать. И были посланы из Петербурга Семеновский полк, из, по-моему, Варшавы Ладожский полк. Самый известный “семеновец”, это, наверное, Суворов. Но был там Тухачевский, он “семеновец”. У актера Олега Янковского папа был из “семеновцев”. У нас в Петербурге есть местность, которая раньше называлась Семенцы. Выходишь из станции метро “Пушкинская” и там такой сквер. А раньше на месте этого сквера стояла Введенская церковь. Это полковой храм Семеновского полка. Петр I когда организовывал, в Преображенский полк брали блондинов высоких, в Семеновский полк брали шатенов. Этот храм потом был снесен. Вся эта территория, где нынешний ТЮЗ, она называлась Семенцами. На плацу Семеновского полка были казнены первомартовцы. Гражданская казнь Достоевского там же.
Д.Ю. Место известное. Маленькая цитатка. “По совещанию с командующим войсками Петербургского округа был послан в Москву Семеновский полк во главе с полковником Мином. Дурново (министр внутренних дел) очень беспокоился, благополучно ли пройдет отправка полка из Петербурга в Москву”. Тут надо сказать, что в воспоминаниях Савинкова есть информация о том, что они планировали взорвать мост на Николаевской железной дороге. Осуществить это должен был железнодорожный комитет революционный. По-моему, некоему Соболеву отданы были бомбы. Но этот комитет чуть сам не был арестован. Потому, что дороги охранялись отдельной структурой, жандармерией. “Были приняты экстренные меры охраны. Все опасные места были заняты железнодорожными батальонами и жандармскими командами — как это полагается при проезде Царя. Все обошлось благополучно. Но первые донесения Мина из Москвы были далеко не утешительными. Он сообщил по телеграфу, что местный гарнизон, особенно гренадерская дивизия, совершенно ненадежен. Мин просил подкрепления, присылки из Петербурга еще одного полка. Семеновцы чувствуют себя как во враждебной стране и начинают заметно колебаться”. То есть, они туда прибыли, поддержки никакой нет. Местный гарнизон деморализован, распропагандирован. “Я присутствовал при этом разговоре Дурново с Мином. Дурново спросил моего мнения: “Что нужно делать?“ Я сказал — и Дурново тут же почти под мою диктовку передал Мину инструкции: “Никаких подкреплений вам не нужно. Нужна только решительность. Не допускайте, чтобы на улице собирались группы даже в 3—5 человек. Если отказываются разойтись — немедленно стреляйте. Не останавливайтесь перед применением артиллерии. Артиллерийским огнем уничтожайте баррикады, дома, фабрики, занятые революционерами“. Эти инструкции произвели должное впечатление, ободрили Мина. Он начал действовать решительно, и скоро мы узнали о начавшемся переломе в настроениях и московского гарнизона...”
Павел Перец. Полковник Мин, я его не защищаю, он действовал согласно выданным инструкциям. Но аппетит приходит во время еды. Это было видно во время январских событий 1905 года в Петербурге. Когда ты прибываешь во враждебный стан, где в тебя стреляют из-за угла, когда симпатии большинства общества на стороне восставших, ты начинаешь чувствовать некое озлобление. А когда тебе какое-то время не дают действовать, это озлобление усиливается. Когда в итоге тебе говорят: “Есть приказ. Больше трех человек... Не расходятся – стрелять...” Есть масса свидетельств. Семеновский полк на этом не остановился, он потом пошел по Казанской железной дороге. Там он себя “проявил”.
Д.Ю. Про это есть отдельный ролик с Климом Александровичем. На станциях висели таблички: “Здесь лютовал Семеновский полк”. Теперь их все убрали.
Павел Перец. Было проведено отдельное, независимое расследование партии кадетов. Этот отчет был напечатан, он есть в интернете. Там такие ужасающие... Кровь стынет в жилах от того, что там читаешь.
Д.Ю. Бессудные расправы.
Павел Перец. Хотел бы сказать, не защищая Семеновский полк, на то были определенные причины. Ситуация, которая возникла, надо задаться вопросом, кто в ней виноват. Семеновский полк, каким бы он ни был, он выполнял приказ, это солдаты. Им сказано стрелять, они стреляют. Полицейские, они тоже исполняют свой долг. Был один эпизод, отвратительный во всех отношениях. Который описан в этой книге, только здесь под именем Войлошникова присутствует Слезкин. Боевая дружина, возглавляемая Владимиром Мазуриным, ворвалась в его дом, вытащила его. Ему был зачитан приговор. И там же он был расстрелян. Понятно, что Спиридович пишет про него, как про милого человека. Никакие возгласы жены ни к чему не привели. У Савинкова нет симпатий к Войлошникову, он его наделяет отвратительными чертами, что в какой-то момент он стал трястись от страха. Но, судя по другим описаниям, он вышел сам к ним, его не надо было никуда тащить. Мазурин, это будущее ограбление на Ильинке, в Москве. Это знаменитое ограбление в Фонарном переулке в Петербурге. И это взрыв на даче у Столыпина. После чего Петр Аркадьевич, помимо государственных мотивов, получил личный мотив всю эту террористическую деятельность... Потому, что его дочь осталась инвалидом. Сам он не пострадал чудом. К этому Мазурину испытывал симпатию писатель Леонид Андреев. У него есть рассказ о семи повешенных. В наше время Мазурина судили бы за бандитизм.
Д.Ю. За терроризм.
Павел Перец. Ну... Как минимум, за бандитизм. В то же время он трактовался некоторыми как народный герой. Его называли “Истребитель городовых”.
Д.Ю. Так что делать, друзья? Присягу выполнять и служить государству или все бросать и перебегать непонятно на чью сторону? Как вы это оцениваете? Невозможно понять.
Павел Перец. Я сделаю в следующем году экскурсию по Красной Пресне. Вот свидетельство графини Камаровской. “17-го декабря в 6 часу совершено возмутительное убийство приват-доцента университета доктора Виктора Воробьева. Он при открытии стрельбы объявил, что хочет у себя в квартире, как врач, открыть перевязочный пункт, на что его домохозяйка не согласилась. Тогда он стал обходить дома, улицы, помогая всем. В него несколько раз стреляли и войска, и дружина. Он поднимал тогда руки и махал ими — “у меня ничего нет“, точно говорил его жест. (При встречах с войсками нужно было одно время держать руки поднятыми, чтобы можно было видеть, нет ли оружия). В 6-м часу, когда он возвращался на Нижнюю Пресню, где жил, он заметил, что за ним следит полиция и потому прошел с черного крыльца. Едва он успел войти, с парадного стали звонить. Открыли, вошло несколько городовых с приставом. Жена Воробьева вышла к ним. “Кого Вам надо? — спросила она. — “Здесь ли живет доктор Воробьев?“ В эту минуту он вышел сам. — “Вы устроили здесь лазарет? “ — “Нет“. — “Есть ли у Вас оружие? “ — “Есть, но есть и разрешение“. — “Кто его Вам дал?“ — грубо спросил пристав. Воробьев повернулся, приглашая пристава следовать за собой, желая ему показать разрешение, как раздался выстрел. Пристав выстрелил в голову Воробьева, который пал замертво. Жена наклонилась над мужем. — “За что, за что!“ — вскричала она. — “Замолчи“, — пристав навел револьвер на нее. Прислуга бросилась и вытащила жену без сознания. Она и малолетняя дочь остались без средств. Убийца Ермолов — известный подлец, был в данную минуту пьян. Воробьев был великий труженик, не принадлежал ни к какой партии, а как человек и врач считал своим долгом помогать ближним. Его смерть — яркий пример необузданного насилия полиции, столь ненавистной потому народу. (Рассказ со слов жены и очевидцев ректору университета)“. Про взрыв в Охранном отделении. “В Охранном отделении выломана передняя стена, снесена часть переулка, разворочено все внутри. При этом тяжело ранен околоточный надзиратель”. Околоточный надзиратель, это не сотрудник Охранки. “Убиты городовой, нижний чин пехоты, случайно здесь находившиеся”. Я скачал 36 гигабайт дореволюционных журналов и газет. Там полный набор журналов. Как это описывали газеты того времени. Вот такой стишок, например:
Севастьянов... Забастовка...
Пусто... Темнота...
Пулеметы и винтовка...
Почта заперта...
Шелест юбок... Шик нарядов...
Письма на полу...
На Почтамтской цепь нарядов,
Пушка на углу...
Патронессы и бароны...
Правоведов рой...
Жандармерия... Шпионы...
И городовой...
Вот обстановка того времени в стихотворной форме. Вот это Страстной монастырь. Здесь кинотеатр “Пушкинский”. Пушкин теперь стоит на этом месте, а раньше он стоял вот здесь. У этого Страстного монастыря такая достаточно высокая колокольня. Это Тверской бульвар, только с другой стороны. Как он раньше выглядел. Вот Пушкин стоит, его перенесли. Стихотворение “Страстному монастырю”:
Досель безвестен и безлик
Среди святынь первопрестольной,
Ты разом вырос, стал велик,
Уперся в небо колокольней.
О, верь! Историк мимо стен
Твоих пройдет не без почтенья
И ряд восторженных письмен
Внесет потомству в удивленье.
Не за молитвы и посты
Он возгорит к тебе почетом,
За подвиг, полный красоты, -
За колокольню с пулеметом!
О чем идет речь? Речь идет о том, что там, когда шло подавление восстания, было поставлено 4 орудия, а на колокольню был водружен пулемет, из которого пьяные драгуны обстреляли толпу.
Д.Ю. С разрешения попа?
Павел Перец. Я думаю, там никого не спрашивали.
Д.Ю. Православные поставили в православную церковь пулемет и валили других православных.
Павел Перец. В это время подходила из Иваново-Вознесенска боевая дружина под командованием Фрунзе. Дальше газета “Гвоздь”. Тут будет слово “гмина“, это административная единица Польши, которая тогда была частью Российской империи.
"На бунтарей не жаль и мин!" -
Сказал вояка славный Мин_.
Была премерзостная мина
В то время, знаю я, у Мина.
"Я угодить вам не премину! -
Корнет Фролов ответил Мину. -
Палаш мой здесь - он у камина!"
И он взглянул притом на Мина.
"Раскрашу лица всех кармином!
Adieu!" - и он простился с Мином.
С тех пор и в волости, и в гмине
Всяк знает о достойном Мине.
Это после похождений Семеновского полка. Журнал “Жупел”. Этот журнал оформляли не последние художники.
Шаг назад, шаг вперед,
Полборот направо!
Кто всех вольных перебьет,
Тому честь и слава!
Ура, ура, ура!
Бей во славу русского двуглавого орла!
Лев! прав! раз! два!
Приготовь патроны.
Будет помнить вся Москва
Красные погоны.
Ура!
Рота стой, рота пли
Спереди и с тыла!
Мы заслужим, ай-люли,
По кусочку мыла!
Ура!
Женщин, старцев и детей
Настреляли кучи.
То-то полк богатырей,
То-то полк могучий!
Ура, ура, ура...
Бей во славу русского, двуглавого орла.
Дальше. Еще стихотворение.
Чу! стихает шум житейский...
Робок месяц молодой...
И наряд лишь полицейский
Ходит мерной чередой.
Погруженный в созерцанье
Дивной ночи, как в бреду,
В час условный на свиданье,
Улыбаясь, я иду.
"Стой!" - кричит мне грозно кто-то.
Я от страха задрожал,
Шмыгнул было уж в ворота,
Только дворник задержал.
"Обыскать!" Я встал, робея,
Лоб мой взяли на прицел...
"Руки вверх!" Как Ниобея,
Я в момент окаменел...
Струсил мерзко - хуже бабы!
Как домой прибрел, как лег -
Всё я сном бы счел, когда бы
Не пропавший кошелек!..
Ну, и журнал “Штык”.
Когда-то по градам и весям России,
По всем закоулкам ее и углам,
Носился суровый казарменный окрик:
- Руки по швам!!.
Но вот времена наступили иные,
Девиз дисциплины, как будто на смех,
Теперь изменился, и слышим мы крики:
- Эй, руки вверх!!.
Вот такая обстановка была в Москве в декабре 1905 года. Есть еще одна книга, мы о ней поговорим отдельно, это Михаил Осоргин, сборник “Времена”. Тут есть произведение, называется “Свидетель истории”. Это про некую Климову, одну из террористок. Здесь тоже есть кое-что про это восстание. Тут персонаж некий отец Яков. И он пишет: “Когда молодежь выпустили, это окончилось для них избиением и многочисленными арестами. А некоторых зарубили на улице. Вслед за этим было взорвано Охранное отделение. Отбили у солдат пушку, а что делать с пушкой не знали. Почему послали одного посмотреть в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона. Но, ответа не дождавшись, так и бросили”. Дальше. “Слыхал, что по снегу вдоль Тверского бульвара катились двое в простынях. По снегу менее приметно. В намерении подкатиться к самому дому градоначальника и взорвать. Однако, докатиться не удалось, приходилось катиться вверх“. После таких мероприятий среди определенного круга лиц возникло желание отомстить за содеянное. Вот этот дом градоначальника. На его месте сейчас находится новое здание МХАТ. Родилась мысль отомстить Мину, отомстить Риману. К этому стали готовиться. Если первой женщиной, казненной по политическому процессу, была Софья Львовна Перовская, то второй женщиной была Зинаида Коноплянникова, которая застрелила Мина в Петергофе. Но об этом мы поговорим в следующий раз. Семеновский полк... Была проведена такая операция “Весна” после революции. Когда было расстреляно несколько бывших “семеновцев”. Считается, что основная ненависть была за участие в подавлении. Но “семеновцы” отличились еще потом. В 1917 году они примкнули к революции, им было дано название “имени Урицкого”. А потом они переметнулись к белым.
Д.Ю. Ну, из того, что Клим Александрович рассказывал, поставлена боевая задача поехать и усмирить. Если по уму, надо наладить связь с местной полицией, которая тебе укажет на этих, выдаст вот этих. Целенаправленно заниматься. А если вы толпой пришли в дом к человеку, застрелили его, развернулись и ушли, трудно ждать, что к вам будут хорошо относиться.
Павел Перец. Я хочу сказать, что Семеновский полк есть и в нашей современной армии.
Д.Ю. Это славная страница его истории, по всей видимости. Мы же теперь большевиков ненавидим. Они жертвы политических репрессий. И “красные сволочи“ их за “добрые“ дела, расстрел большевиков, покарали. Я бы на месте наших граждан... Начинайте с нового листа. Были славные страницы, вот здесь закончились. Мне кажется, что это неправильно. Страшно все это, Павел Юрьевич. Куда бедному крестьянину бежать? Ладно, эти втроем пилили столб, три бабы-дуры. Подошли бы, поджопников надавали. Нет, вместо этого убили.
Павел Перец. Я воспоминания читаю Камаровской, иногда слухи с реальностью смешивает. Но это записки рядового обывателя. Это пример графини, которая ненавидит Дубасова, сочувствует восставшим. В конце хочу сказать, что в моей деятельности скоро будет перерыв. По крайней мере, в Москве. Едем мы в Париж, уже набрал группу, в январе. И у нас планы на будущий год с Егором Яковлевым. Делаем фестиваль в марте. Фестиваль летом большой делаем. И сейчас ведем переговоры с регионами. Скорее всего будем это масштабировать на разные города. Друзья мои, если у вас есть какие-то конкретные предложения, обращайтесь ко мне или к Егору. Мы с удовольствием рассмотрим предложения. Но это должен быть конкретный разговор. Меня найти легко, “Павел Перец”, в любом поисковике.
Д.Ю. Ссылка под роликом.
Павел Перец. В следующий раз поговорим про теракт Зинаиды Коноплянниковой.
Д.Ю. Всех с наступающим Новым Годом! Спасибо, Павел Юрьевич. Успехов тебе.
Павел Перец. В следующем году продолжим.
Д.Ю. В обязательном порядке. Выращенный при Советской власти, главные точки помнишь, подробностей не знаешь.
Павел Перец. Через детали все познается. Они раскрывают для вас суть происходившего в то время. Реально начинаешь другими глазами смотреть. Мне нравится, что огромное количество комментариев. Что люди пишут мне: “Благодаря вашим лекциям, я начал по-другому смотреть на эту тему”. Я еще раз хочу сказать, что революция 1917 года, это внутренние процессы, которые копились годами. К сожалению, любые представители власти, которые пытались что-то сделать, они тоже были не идеальны. Витте, Столыпин. Но они хоть что-то пытались сделать. Но они не находили отклика нигде. А вокруг творилась какая-то вакханалия. Сверху сидит персонаж, который вообще... Внизу люди, которые готовы что-то делать, но у них мушкеты времен Екатерины II. И еще огромное это поле. Интеллигенции, которая говорит: “Мы за революцию”. А когда революция приходит к ним в дом, они начинают...
Д.Ю. “Пропал Калабуховский дом“.
Павел Перец. Да. Уже в 1905 году было все понятно.
Д.Ю. Для тупых конкретизируем, что революции совершают не большевики, хотя они принимают в этом непосредственное участие, а ситуация складывается так, что неразрешимые противоречия никаким другим способом разрешить нельзя. Кроме как кровопусканием. Расстрелом царских семей, расстрелом демонстраций, массовыми убийствами, потом Гражданской войной. И только после этого наступает успокоение. Когда победившая сторона перебьет, пересажает тех, кто недоволен. Для того, чтобы начать мирное строительство. Ну, а кто в этом виноват, кто мог и не сделал то, что надо было сделать, возможно, многие догадаются сами. А на сегодня все. До новых встреч.
Новости
VIP
