Д.Ю. Я вас категорически приветствую. Павел, добрый день.
Павел Перец. Привет. Давно не виделись.
Д.Ю. Случился некоторый перерыв.
Павел Перец. Моно пауза.
Д.Ю. Хорошо не менопауза.
Павел Перец. Я начну неожиданно. Я люблю неожиданно начинать. Я сейчас поставлю очень короткий отрывочек, а потом прокомментирую, что это.
Юрий Цурганов. Юрий Цурганов, общественно-политический журнал “Посев”. Здесь прозвучала фамилия Степняк-Кравчинский, как мне показалось, с известной теплотой. Он был назван в числе друзей Кропоткина. И, с моей точки зрения, в позитивном контексте. Эпизод с кинжалом не мешает ничему?
Петр Рябов Да, конечно, я с огромной симпатией отношусь к Сергею Михайловичу Степняку-Кравчинскому. Можно процитировать его работу “Смерть за смерть”. Террор вещь ужасная. Есть только одна вещь страшнее, чем террор, это безропотно сносить насилие. Это по поводу кинжала, которым он заколол шефа жандармов Мезенцова. Очень многих людей восхищал Кравчинский. Его яркий портрет оставил Петр Алексеевич в “Записках революционера”. И наоборот, Кравчинский дал яркий портрет Кропоткина в своей “Подпольной России”. Мы знаем, что он оказал огромное влияние на Этель Лилиан Войнич, когда она писала своего “Овода”. Конечно, Сергей Михайлович Кравчинский, одна из самых светлых и замечательных фигур в русской истории. Но тут есть еще желающие высказаться.
Павел Перец. Можно я буду этим желающим?
Д.Ю. Позвольте поинтересоваться, это кто?
Павел Перец. Я сейчас все объясню, но для начала я поставлю телефон на беззвучный режим, как приличный оратор. Ну, как сказала бы блондинка: “Я в шоке”. Вообще в нашей жизни, и в интернете в частности, есть такие локальные зоопарки, где всевозможные зверушки что-то обсуждают. Вот тут какой-то фанат Писарева уже второй раз...
Д.Ю. Неведомая зверушка.
Павел Перец. Я с удовольствием размещаю его вирши у себя на странице “ВКонтакте”. Я считаю, что людям нужно давать платформу для самореализации. Тем более, он столько затратил своего времени и усилий. Подробности разобрал, расписал. Всем там досталось, тебе тоже. Ну, тебе не привыкать, мне тоже.
Д.Ю. Я-то “тупой мент”, мне положено.
Павел Перец. Ты “тупой мент”, я “тупой журналюга”, или кто там. Суть не в этом, это круглый стол, посвященный Петру Кропоткину. У нас уже был отдельный выпуск о Петре Кропоткине. Удивительно, но было мало комментариев от упоротых анархистов. То есть, конечно, там был очень поверхностный взгляд на анархизм. У меня очень конкретный взгляд на анархизм. Когда анархизм из теоретической плоскости переходит в практическую плоскость, он моментально из анархизма превращается в бандитизм. И это ход нашей истории наглядно доказал неоднократно.
Д.Ю. По-моему, надо быть конченным дебилом, чтобы это не понимать.
Павел Перец. Тут недавно была отличная новость, что в Москве, чуть ли не в парке Горького избили петербуржца.
Д.Ю. Убили, скончался.
Павел Перец. Да. За то, что он был в шляпе, в очках. К нему подошли: “Ты чего не по понятиям одет?”
Д.Ю. Подняли дикий вой: “Гопники проклятые”. Ну, видимо, “порождение путинского режима” гопники. Я немного младше Владимира Владимировича, но в моем детстве они почему-то были безо всякого Путина. И точно также спрашивали за “неправильную” одежду.
Павел Перец. В моей молодости можно было за серьгу отхватить вообще легко. Я сейчас общаюсь с одним замечательным человеком.
Д.Ю. Дай я тебе еще скажу. И тут же завыли: “Менты опять никого не ловят. Им это не надо, человека убили, в парк не выйти”. Мне вот интересно, когда-нибудь пробовали эти страдальцы съездить в город Нью-Йорк. Это центр земной цивилизации, безо всяких преувеличений. Сходите ночью в Central Park, мне интересно, вы оттуда вернетесь живыми или нет. А тут в парке Горького убили, забили, никто не ищет, всем плевать. За шляпу. А потому выяснилось. Ты знаешь, что выяснилось?
Павел Перец. Что?
Д.Ю. Что это убили актера, а убил его тоже актер. Никакой не гопник, всех уже нашли. Не смотря на то, что менты ничего не делают. Меня в этом знаешь, что больше всего поражает? Произошло событие, должен быть какой-то зазор, пока станет понятно, что там произошло, как произошло.
Павел Перец. Это не надо.
Д.Ю. Чего вы, дебилы, орете сразу? Какие ваши мнения дебильные, зачем? Как там был известный японский писатель?
Павел Перец. Который из?
Д.Ю. Не помню. Была у него хорошая фраза: “На то он и простолюдин, чтобы ежечасно обнаруживать свое скудоумие”.
Павел Перец. Я думаю, это не наше. Взрыв в метро КГБ устроило. Серебрякова посадили, однозначно, это проделки...
Д.Ю. Я бы сказал, что Серебрякова заключили под домашний арест. Его еще никто не посадил.
Павел Перец. Это хуже, чем 1937 год.
Д.Ю. Какое отношение творчество человека вообще имеет к уголовным преступлениям? Да хоть кем ты будь, хоть Эйнштейном. Всякое в этой жизни бывает. Кто-то должен в этом разобраться.
Павел Перец. Ну, в общем, да. Мы немного съехали. На самом деле речь все про то же. Дело в том, что эти люди, которые должны понимать простые вещи, причем не очень глупые. Вот этот круглый стол, посвященный Петру Кропоткину. Сидят такие семи пядей во лбу там, профессорского вида. И я вот сразу представляю себе, они проповедуют анархизм, я могу одеться, у меня был такой период, когда я несколько “набыченный” ходил по улицам. Одену свою замечательную кофточку желтую. Зайду и скажу: “Слышь, чувак, как бы у тебя костюмчик и деньги, а у меня ни костюмчика, ни денег. А у нас же анархизм. Давай ты мне костюмчик с деньгами. Я сейчас посмотрю на твои возражения, чем ты будешь оперировать”. Мне бы очень хотелось услышать этого мужчину. Как бы анархизм в действии. При этом сразу: “Ты ничего не понимаешь”. Три тома теоретических доводов.
Д.Ю. Что тут понимать, если есть уголовный кодекс?
Павел Перец. Те, кто это будет воплощать в жизнь, они не читают эти три тома теоретических доводов. Не читают Петра Кропоткина и прочее. Я рассказывал замечательную историю, когда Кропоткин приехал сюда и увидел это все воочию, он просто обалдел. И вот среди них есть такой Петр Рябов, который... Я не помню, как этого мужчину звали, но судя по вопросу, здравый подход. То есть: “Вас не смущает, что этот Степняк-Кравчинский зарезал Мезенцова?” И тот говорит: “Нет, не смущает, он одна из самых светлых личностей в нашей истории”. Этот Петр Рябов, я его видел в документальном фильме, посвященном Петру Кропоткину. Судя по всему, он специалист по этой теме. Я его качал в интернете, но там стоял значок, чуть ли не канала “Россия”. Что мы имеем на сегодняшний день? Слава Богу, что эти зоопарки очень малочисленные. Только это радует. То есть, они там сидят, в этом копошатся, и пусть дальше копошатся. Но дело в том, что маленькие кучки, они и были всегда маленькими кучками. Потому, что “Народная воля”, исполнительный комитет, там раз, два и обчелся. Если брать в контексте страны. Сколько их там было? Исполнительный комитет, 20-30 человек, по большому счету активных, постоянно действующих. Вся “Народная воля”, я не знаю, человек 300 была. Тем не менее, бах, и царя нет. Я не к тому, что они сейчас возьмут бомбы, пойдут резать. Я не хочу передергивать.
Д.Ю. Могут. Почему нет?
Павел Перец. Но есть люди, которые до сих пор... Два раза у нас сменился режим. Казалось бы, все на поверхности, бери, все понятно. Нет, вот как с чистого листа.
Д.Ю. Я отвлекусь немножко в сторону. Если это он зарезал государственного чиновника, вне зависимости от того, кто он, во-первых, это убийство. Во-вторых, это теракт.
Павел Перец. Никого это не волнует потому, что государство все равно виновато. Оно первым начинает террор. Это у них вот такой довод. Поэтому мы вот так реагируем на это. И у меня реально нет слов. Я все понимаю, должны быть разные политические мнения, должны быть разные политические взгляды, платформы. Я отношусь к тем людям, которые считают, что Навальный должен быть, как противовес какой-то. Другое дело, как с ними обращаться. Но есть определенные рамки закона, которые едины для всех. Более того, я вам открою страшную тайну, эти рамки закона, такие же плюс-минус, действуют и во всех других странах. Демократических, тоталитарных, каких угодно. Убил чиновника, высшее должностное лицо при исполнении его служебных обязанностей, даже если не при исполнении, будь добр – суд с последующим вынесением приговора. И сегодня я построю наш разговор немного с ног на голову.
Я сразу скажу вообще, о чем идет речь, а потом мы уже углубимся в детали, подробности и так далее. В конце, если останется время, я расскажу про другой эпизод, с которого я хотел начать, просто боюсь, что мы не успеем. О чем вообще идет речь? Речь идет о том, как в 1878 году в самом центре города, примерно в 9 часов утра вот этот молодой человек, его вообще фамилия Кравчинский... Поскольку он потом прославился как литератор с псевдонимом Степняк, соответственно, у него двойная фамилия: Степняк-Кравчинский. Он посреди белого дня заколол вот этого человека, это тот самый шеф жандармов Мезенцов. Хочу сразу сказать, что в этой истории, как ты в прошлый раз говорил: “Прекрасно все”. В этой истории прекрасны оба этих персонажа, прекрасен Кравчинский, прекрасен Мезенцов. Прекрасна сама обстановка.
Где это произошло? Я вам прямо сразу покажу, где это произошло. У меня есть такой альбомчик. Это Думская улица, как она тогда выглядела. Обратите внимание, там вдалеке виднеется портик Руска, его сейчас восстановили, его снесли, когда строили метро. И нет еще часовни перед ней, сейчас ее тоже нет. А там потом поставили часовню, в которую этот шеф жандармов Мезенцов и ходил молиться. Часовня эта выглядела либо вот так. Либо, у меня тут есть с обратной стороны, вот так.
Д.Ю. Даже не знал, что такая была.
Павел Перец. Да. Более того, ты бывал в Хельсинки, ты видел огромный собор русский православный, который там стоит. Это архитектор Горностаев. Вот это он же, по его проекту эта часовня. Поскольку часовня находилась рядом с Гостиным двором, а купцы народ набожный, то, естественно, она процветала.
Д.Ю. Прежде, чем кого-то кинуть надо сходить помолиться.
Павел Перец. Она процветала, недостатка ни в чем не было. Шеф жандармов Мезенцов каждое утро ходил туда молиться. Тоже, кстати, показательный факт. Он это делал не потому, что это ему Путин приказал.
Д.Ю. Он там жил рядом?
Павел Перец. Он жил, по моему современному состоянию, рядом. Но тогда расстояния мерились иными категориями, тогда это было не совсем рядом. Жил он, я уже говорил где. Вот эта набережная реки Фонтанки, вспоминаем, этот кусочек дома торчит, это здание Третьего отделения. То есть, на самом деле пешком идти минут 15-20, насвистывая. Этот же дом мы можем лицезреть вот на этом кадре, это отрывок из фильма “Осенний марафон”. Басилашвили бежит вдоль Летнего сада. Вот там оно виднеется. Напоминаю, что здание это называлось “зданием у цепного моста”. Этот мост раньше выглядел вот так, это мост времен Пушкина. Пантелеймоновский мост, который ведет к Летнему саду. Вот, собственно, тот же вид, только в более расширенном, увеличенном виде. Где-то там виднеется здание Третьего отделения, наводившее ужас на всю Российскую империю. А вот с другой стороны этот самый мост, это уже на Инженерный замок вид. И во времена покушения эта территория выглядела примерно вот так, это вид на Фонтанку. Обратите внимание на огромное количество барж. Потому, что город пожирал неимоверное количество дров. Центрального отопления еще не существовало. Было очень важно понимать, как ты сдаешь квартиру, с дровами или без.
Д.Ю. Кровавая лапа Советской власти до дров еще не дотянулась.
Павел Перец. Соответственно, он оттуда пешком ходил, я показал куда. Соответственно, возвращался обратно. Его выследили члены будущей партии “Народная воля”. Тогда только образовалась партия “Земля и Воля”. Все они были закалены хождением в народ, о котором я подробно рассказал, “делом 193-х”, о котором я подробно рассказал. В общем, прекрасная царская власть сделал все, чтобы воспитать прекрасные революционные кадры. И возвращался он через Площадь искусств, которая тогда выглядела, сейчас покажу как. Но это фотография более поздняя, тут уже трамвай едет, но тем не менее. Естественно, собора тоже еще не было “Спаса на крови”. Обрати внимание, что в центре еще нет Пушкина, там просто клумба. Не было собора, не было трамвая, а все остальное выглядело примерно вот так. Вот такая клумба огромная в центре. Он проходил через эту площадь. И эта площадь, собственно, и была выбрана местом для покушения. Она практически вся одинакова, со всех углов, вот эти дома, они не изменились с тех пор. Вот это один угол этой площади. Видите, здесь стоит пролеточка? Это важно, сейчас расскажу почему.
А это тот угол, который нам нужен. Торчит портик крыла Русского музея, тогда Михайловского дворца. Если туда пройти, на том углу, вдалеке, там находилась кофейня Кочкурова. Такой был человек, который только этим в историю и вошел, что возле его кофейни зарезали шефа жандармов Мезенцова. Почему выбрали эту кофейню? Потому, что она открывалась рано, и возле нее можно было поставить пролетку, это не привлекало бы к ней никакого внимания. Соответственно, в 9 часов утра Степняк-Кравчинский... Мы о нем будем подробно сегодня говорить. Вот он в молодости, а вот он уже в зрелом возрасте.
Д.Ю. Упырь.
Павел Перец. Ну, такой добрый взгляд, как вы видите. Такой брутальный мужчина, хотя здесь он еще такой воодушевленный юноша. Соответственно, идет шеф жандармов Мезенцев вместе со своим приятелем подполковником Макаровым. Я тут водил экскурсию на прошлых выходных, назвал его почему-то Соколовым, он не Соколов, он Макаров. Они возвращаются, и стоит пролетка, запряженная конем Варвар. Это тот же самый конь, который участвовал в побеге Кропоткина.
Д.Ю. Конь-рецидивист.
Павел Перец. Конь-рецидивист. Стоит тот же самый конь, серый в яблоках, как его писывали. Пролетка стоит в сторону Садовой улицы. От площади. Если ты знаешь, там сейчас круговое движение, там еще такая прекрасная мостовая, очень приятная для велосипедов и автомобилей. Это получается у нас вот так, вот так идет Думская. Мезенцов с Макаровым выходят с Думской и на этом углу они поворачивают. Перед ними идут три наблюдателя. То есть, они показывают, что все, сейчас пойдут. “За рулем” лошади сидит Михайлов. Но не Александр Михайлов, про которого я рассказывал, а Адриан Михайлов. Вообще в “Народной воле” было три человека по фамилии Михайлов. А Баранников, по кличке “Семен”, о котором мы еще поговорим в будущем потому, что это одна из ключевых персон “Народной воли”, они находятся непосредственно на скамейках вокруг этой клумбы. Кравчинский одет в широкополую шляпу, у него очки, пальто “верблюжьего” цвета. У него в руках газета. В газете скрыт стилет. Стилет, это такой длинный... Как там твой замечательный приятель, который рассказывает про всякие средневековые...
Д.Ю. Клим Александрович. Специально сквозь кольчуги протыкать и в забрало тыкать. То есть, не кинжал?
Павел Перец. Не кинжал, именно стилет. Это важно. опять-таки, сначала расскажу, потому объясню. Этот стилет завернут в газету. Мезенцов идет, Кравчинский выходит вместе с Баранниковым. Кравчинский, проходя мимо Мезенцова, втыкает ему в бок этот стилет. Причем он даже успел провернуть его. Макаров, естественно, воспротивился, как вы понимаете, но обратите внимание на контекст. Мезенцов, если переводить на язык современности, это Шойгу. Ну, то есть, по некоторым регалиям и весу. Он идет без оружия, он идет без охраны. У его приятеля тоже никакого оружия нет. Они это не скрывают, у них это регулярный маршрут. То есть, это о чем говорит? Это говорит о том, что, во-первых, никто еще не предполагал ничего подобного, во-вторых, к сожалению, об уровне центральных охранительных служб в Российской империи на тот момент. Соответственно, он его закалывает. Они думали, что Макаров бросится помогать Мезенцову, а Макаров бросился на них. В этот момент Баранников выстрелил, а Макаров попытался его зонтиком по голове огреть. Но, как ты понимаешь, зонтик против пистолета, это не очень равные орудия.
Кравчинский с Баранниковым вскакивают в пролетку. И отправляются на Садовую. На Садовой они поворачивают. Дальше, на Невском, они поворачивают опять, проезжают мимо Публичной библиотеки, где “Катькин сад”. И там, за Александринским театром, есть улица Зодчего Росси, они подъезжаю с той именно стороны к Апраксину двору. Там, соответственно, Адриан Михайлов их высаживает. Они в толпе теряются. Он пересаживается с козел обратно на сидение, это значит, что “таксист” высадил седоков, теперь может показать, что он свободный. И спокойно выезжает дальше. Забегая вперед, хочу сказать, что Кравчинский отправился за границу, он был не пойман, жил там долго и счастливо, пока не погиб очень нелепой смертью, о чем мы поговорим. Вот это, если вкратце, о чем суть.
Д.Ю. Я, с твоего позволения, добавлю. Вижу два момента. Обстановка в государстве настолько спокойная, что руководящий состав известных органов вообще не считает нужным даже вооружаться, не говоря о том, чтобы прятаться. Настолько спокойная обстановка, это раз. Второе. В среде “Народной воли” не ведется агентурной работы. Никто не знает, что готовится убийство высших чинов. Я не знаю, если сейчас... Это же министр фактически, да?
Павел Перец. Я еще раз говорю, это Шойгу. Нет, не Шойгу, извини, все-таки был министр внутренних дел. Это глава ФСБ.
Д.Ю. У нас многие идиоты любят, особенно в facebook, где концентрация идиотов исключительно высока. Они очень любят постить картинки: “А вот какой премьер-министр Швеции. А вот он любит ездить в трамвае, как простой человек”. Вот, как простой человек. Вот тебе железка в бочину. Смерть со всеми вытекающими. Агентурная работа не велась, все прошляплено.
Павел Перец. Агентурная работа не велась, но дело в том, что и партия еще не была организована. Вообще про агентурную работу мы поговорим еще отдельно. Я вот водил экскурсию как раз, “Убить царя” называется. Там она пролегает от Малой Садовой, через Площадь искусств, заканчивая возле “Спаса на крови”. Народ меня не отпускал минут 15-20, засыпали вопросами. И вот как раз один из вопросов касался агентурной работы. Почему? Как? И я объяснял, что помимо элементарного, извините, “лошизма”, считалось ниже своего достоинства шпионство вот это. Жандармы, они были, как сейчас воспринимаются... Опять-таки, меняется все, но... Как они орали, там, эти: “Мусора – позор России!” То есть, “мусора”, при разных режимах, они всегда “позор России”. Какой бы строй ни был, крайние всегда “менты”.
Д.Ю. Я тебе рассказывал такой замечательный момент из жизни выпускников военных училищ, у которых братство, они все время собираются. Если человек шел служить в МВД, это при царе, то больше его на встречи выпускников не звали никогда. Ты запомоен навсегда.
Павел Перец. Да. Там была кастовая система. Особенно это касалось привилегированных, кавалергардов и прочее. Полк, это было святое, в полку решалось, на ком ты должен жениться. Ну, я уже рассказывал. Твой выбор либо одобрялся, либо не одобрялся собранием полковых жен. И вообще, многие действия ты не мог сделать без одобрения полка. Соответственно, жандармерия, это было дно. И это было очень серьезной проблемой. Мы когда будем говорить про партию социалистов-революционеров, и я буду цитировать своего любимого автора воспоминаний Александра Герасимова, там есть потрясающий об этом пассаж, что: “У них все, на их стороне общество, а у нас ничего. Мы за деньги можем только нанимать”. То есть, никакого сочувствия, помощи, ничего. Они были одни в этом плещущемся море. Про Третье отделение каких только баек не ходило. Я уже рассказывал стишок. Почему у “Цепного моста”? Потому, что Тимашев, один из руководителей Третьего отделения.
У царя у нашего
Верных слуг довольно:
Вот хоть у Тимашева
Высекут пребольно.
Влепят в назидание
Так ударов до ста,
Будешь помнить здание
У Цепного моста.
Не пороли никогда в Третьем отделении никого. Не пороли просто. Наоборот, достаточно корректно обходились даже с теми, кто только что пытался убить царя. Даже с ними более-менее корректно обходились. Это вот такой вопрос, который ты затронул и он, увы и ах. Короче, они уехали, тут выскочили люди: “Что случилось?” Мезенцов сказал: “Я ранен”. Он доковылял до угла Садовой и Итальянской. Там, наконец, его посадили в пролетку, и он доехал до своей казенной квартиры. Потому, что он там же и жил. Где ты служишь, там ты и живешь. Его там посетил Милютин, врачи приехали самые-самые. Но так хорошо попал Кравчинский, что уже все, через какое-то время он скончался. Это вот такое событие.
Д.Ю. А он ему в бок в правый, в левый?
Павел Перец. Слушай, ну, прямо в сантиметрах я... Ну, поскольку он подошел к нему сзади...
Д.Ю. А лезвие, размер? Бросил, унес?
Павел Перец. Нет, он его с собой, по-моему, унес. Хотя это хороший вопрос. Об этом, понимаешь... Чтобы это выяснить, надо лезть в архив и читать...
Д.Ю. По всей видимости, кишки проколол?
Павел Перец. Да. Я думаю, там какие-то органы жизненно важные были задеты. И все. Но это, как бы, вершина айсберга. Теперь давайте отмотаем пленку немного назад. Степняк-Кравчинский. Первый звонок, как я рассказывал, такой серьезный звонок, это было, конечно, покушение Засулич, которому мы посвятили, целую отдельную передачу. Вот, что писал Степняк-Кравчинский про это покушение: “Засулич вовсе не была террористкой. Она была ангелом мести. Жертвой, которая добровольно отдавала себя на заклание, чтобы смыть с партии позорное пятно смертельной обиды. Очевидно было, что если всякий подлый поступок должен ждать своей Засулич, то совершивший его может спать спокойно и дожить до седых волос. Однако, событие 24 января имело огромное значение в развитии терроризма. Оно озарила его своим ореолом самопожертвования, и дало ему санкцию общественного признания”. Очень правильно замечено, что она не была террористкой, она была ангелом мести, это потрясающе как бы. Как мы сейчас террористов будем называть, тоже “ангелами смерти”?
Степняк-Кравчинский, это такой типаж, который воплощает три ипостаси, характерные для людей его склада. Во-первых, это “шило в попе”, это естественно, оно у многих есть. Просто мы это шило в разные стороны поворачиваем и, в зависимости от этого, наши усилия направляются. Простите за такой поэтический образ. Второе, это реальная готовность к самопожертвованию. Это действительно так. И третье, это некая такая обида и неприятие существующего порядка вещей, искренняя. Порядок вещей был, опять-таки, не прекрасен. Еще раз хочу сказать, что у нас сейчас в современном мире есть люди, которые говорят: “Эти гады потому, что была такая прекрасная ситуация”. Неважно где. Я, например, не хотел бы жить ни при царях, ни, допустим, в 1930-х годах. Я бы не хотел потому, что у меня нет никаких иллюзий про обстановку. Там были свои положительные стороны, были свои отрицательные. Обстановка была не ахти какая. Я вот сейчас прочитал книгу о Некрасове, это просто жесть. Человек, у него каждый выпуск его журнала просто резался на куски цензорами. Когда у нас начинаю выть про какую-то цензуру... Где эта цензура?
Д.Ю. Надо у Серебренникова спросить. Что ему там не разрешают.
Павел Перец. Да. Они, может быть, точечно этого пнут раз в полгода, этого. Это сразу же вылезает в медиа. А дальше-то чего? Где она цензура? Вы в 1937 году скажите, что-нибудь о Сталине.
Д.Ю. Я боюсь, не договорите. И не потому, что за вами приедут, а потому, что сограждане вам башку оторвут за такие слова. А самое главное про цензуру, извини, опять перебью, вот у нас интернет, вот этот “юноша бледный со взором горящим”, который тебя разоблачил про Писарева... Меня, кстати поражает количество идиотов...
Павел Перец. А ты читал, да?
Д.Ю. Начал, но не закончил.
Павел Перец. Мне одного абзаца хватило.
Д.Ю. Просто неинтересно. Меня поражают дети, которые в предмете ни хера не понимают. Не знают о чем речь, но их прибежит 100 человек: “Ваш Перец ни хера не понимает”. Хочется задать вопрос: “А ты-то чего понимаешь? Ты-то чего это говно сюда притащил?”
Павел Перец. Я и свой канал называю “терапевтическим”, и свои страницы. Если кому-то надо самореализоваться, как-то ему поможет по жизни, облегчит как-то его тяжелую участь, пожалуйста, ребята, лейте говно.
Д.Ю. Я бы сказал другое. Вот, как мне кажется, чем занимаюсь лично я и, несомненно, тем же самым занимаешься ты и все нормальные люди, к каковым мы себя относим, в силу жизненного опыта, определенных познаний, я некоторые события вижу под несколько другим углом. Не так, как пятнадцатилетний мальчик. Не так я их вижу.
Павел Перец. Да хрен с ним с пятнадцатилетним мальчиком. А пятидесятипятилетние мальчики?
Д.Ю. Они не вырастают из своих пятнадцати лет никогда. И вот, тот факт, что тебе могут люди добрые бесплатно позволить посмотреть на вещи под другим углом, дать возможность задуматься, заинтересоваться предметом, углубиться, что-то новое узнать. Можешь ли ты ошибаться, или я? Безусловно, мы все ошибаемся.
Павел Перец. Конечно, все ошибаются. И это нормально. Соответственно, как я уже сказал, “процесс 193-х” наглядно показал полную прострацию государственного аппарата. “Что такое происходит? Какие-то люди, где-то бегают, что-то делают. Мы их нахватали, что с ними дальше делать?” Нахватали почти 4 тысячи, до суда дошло 193. Одного единственного к каторге приговорили.
И тут происходит совершенно вопиющий случай. Александр II, который, конечно, “царь-освободитель” и все такое, но он реально заставляет пересмотреть этот приговор. Небывалый случай в истории, когда вместо помилования и облегчения приговора, наоборот, его ужесточают. И выходит приказ, что надо опять их отлавливать, опять их пересуживать. Ну, я так утрирую, чтобы было понятно. На чьи плечи ложится исполнение данного приказа? Естественно, на плечи жандармерии, Третьего отделения и конкретно Мезенцова. Он при исполнении своих служебных обязанностей, ему сказали, он это делает. Я его не оправдываю, не защищаю, не обвиняю, просто объясняю, чем занимался этот человек. Человек, как и большинство руководителей тайных служб, он пришел из армии. Они все имели боевой опыт. Тогда считалось... Опять-таки, очень неправильный подход, у них не было специальной подготовки. То есть, они не оканчивали, простите, Академию ФСБ и прочее. Они воевали...
Д.Ю. По курсу оперативной деятельности.
Павел Перец. Да. Вот они воевали, у них был боевой опыт. Исходя из того, как они проявили себя на поле брани, их назначали на такие ключевые посты. А там уж как хочешь, так и вертись. Соответственно, он начал всю эту историю. И революционеров как раз и бесило, их выворачивало от того, что он выполняет этот царский приказ, душит, мочит их несчастных и при этом ходит молиться. Вот это просто выносило их мозг. Он там замаливает свои грехи спокойно, замолил, вышел на Невский проспект, вздохнул и пошел опять всех колбасить.
Тут нам надо перенестись из Петербурга вообще на юг России, в прекрасную нынешнюю страну Украину, где случилось одно событие. Все же когда-то случается в первый раз. В первый раз Засулич покусилась на высшее должностное лицо. На царя уже до этого покушался Каракозов, скажем. Ковальский, был такой человек, я про него даже вкратце рассказывал, и он в городе Киеве, при попытке его арестовать, у них была подпольная типография, они там что-то мутили в этом плане, он оказал вооруженное сопротивление. Причем он стрелял в жандарма, но револьвер дал осечку. И тогда он, в лучших традициях, нанес этому жандарму удар кинжалом. Там пострадали все. Он был не единственным, там пострадали и революционеры. А дело в том, если я ничего не путаю, та территория тогда находилась на военном положении. Почему? Потому, что, опять возвращаемся в прошлый выпуск, на дворе война с Турцией, я хочу напомнить. Русско-Турецкая война 1877-1878 годов. И, соответственно, эти области, они находятся на военном положении. И над ними был не обычный суд, к которому мы привыкли, а военный суд. А военный суд, я открою страшную тайну, он гораздо более оперативен и гораздо более прост в вынесении приговора.
И, соответственно, этому Ковальскому вынесли смертный приговор. Когда его судили, судили его в Одессе, выкинули графин в окно, это обозначало, что приговор нехороший. Начались волнения, какой-то студент перебегал с одной улицы на другую, его пытались застрелить. Какой-то девушке досталось.
Д.Ю. Графином попали?
Павел Перец. Полный фарш. Графином попали в толпу. Ковальского приговорили к смерти. И вот он перед смертью оставил такое послание своим братьям по оружию, коллегам по революционному цеху, это крайне показательный пассаж, мы будем к этому возвращаться на протяжении всей истории дореволюционного терроризма: “Не будь мучеников, не будь начато христианство кровью, не пустило бы оно глубокие корни в обществе. Наша борьба выше, лучше, святее”. Вот это “очень хорошая” фраза, в кавычках. “Мы боремся прямо, непосредственно за истину, сознательно действуем без всякой опоры на сверхъестественное. Тем прекрасней будет наша борьба, тем плодотворней буду ее результаты. Свет и теплота восторжествуют над мраком и холодом. Победа будет за нами”.
То есть, у этих людей не просто было шило в одном месте, а реально пламень. Выражаясь патетическим языком Советских документальных фильмов, у них был реально пламень внутри, в душе. И этот пламень было не загасить поркой, не загасить судами. И вообще ничем было не загасить. Можно было загасить, может быть, грамотно его куда-нибудь перенаправив.
Д.Ю. На комсомольские стройки.
Павел Перец. Да. Вот не было при царизме комсомола. Забегая вперед, была “Святая дружина” образована после убийства Александра II, туда тоже абы кого не брали, это была кастовая организация. Поскольку она не революционная, она действовала, мягко говоря, топорно и сама собой развалилась в итоге. Ну, и вот, нет ни малейшего сомнения в том, что ты делаешь. Это было страшно для тех, кто с ними боролся. Потому, что: “Мы вас повесим”. – “Ну, и чего? Вешайте, мы все равно будем продолжать”. И Ковальского, соответственно, казнили.
Степняк-Кравчинский, он покушение на шефа жандармов Мезенцова не одномоментно осуществил, он к нему готовился. Как он к нему готовился? По воспоминаниям террориста Морозова, портрет которого я тоже показывал, тоже в очках, оттарабанившего 20 лет в Шлиссельбургской крепости, он два раза выходи сначала на него и два раза не мог решиться. То есть, убить, зарезать человека, это не такой простой момент. И вот Морозов вспоминает: “Почему именно его ты решил убить?” Потому, что до этого они хотели убить Палена, министра юстиции. Отвечает, по воспоминаниям Морозова, Кравчинский: “Он беспощаден, как может быть человек, думающий, что всякую жестокость можно искупить постом и молитвой перед иконами. Он молится, отправляется в Третье отделение для того, чтобы заточать и ссылать людей. И молится, возвращаясь от тамошних дел. В своей семье он добр, но далее семьи не идет этот кругозор тигра, бросающегося из джунглей на свою жертву и несущий ее детям”. – “Но ты же перед моим отъездом в Харьков хотел мстить графу Палену”. – “Пален спасся тем, что вышел в отставку. И это хорошо. Мезенцов много вреднее его”. То есть, это такая, знаешь, просто лотерея. Ну, не Пален, так...
Д.Ю. Хочу кого-нибудь зарезать.
Павел Перец. Не Пален, так давайте Мезенцова. И он, соответственно, пишет, что пару раз пытался выходить. И Кравчинский, опять-таки, я говорил про самопожертвование в воспоминаниях Морозова: “Я знаю, что у меня больше шансов погибнуть, чем спастись. Но это и дает мне решимость. Пока есть опасность, это борьба, а не простая карательная экспедиция, на которую я не способен”. То есть, опять-таки, это такой адреналин, не было скейтбордов, не было бейсджампинга и прочих вещей. Мужикам надо иногда, надо чего-то такого.
Д.Ю. “Хотелось под танки”.
Павел Перец. Да, а танков нет, не изобрели еще танки. Зато есть стилет. Поэтому поразительно, как в этих воспоминаниях это все сквозит между строк. Это все прямо на поверхности лежит. Очень интересно читать иногда трактовку одних и тех же воспоминаний советским историком и каким-нибудь “перестроечным” историком. Они берут один и тот же кусок, один его превозносит, а другой: “Вот, он такой кровавый. Несчастного святого царя погубил”. Или хотел погубить в данном случае. Соответственно, в одной из передач Будницкий, замечательный историк, который специалист в этой области, он как-то упомянул, что изначально Степняк-Кравчинский хотел отрубить Мезенцову голову. Я нашел, откуда он это взял. Это в воспоминаниях Льва Тихомирова. Действительно, Лев Тихомиров пишет о том, что Кравчинский даже заказал для этого специальную саблю.
Д.Ю. Видно, что головы он никогда не рубил.
Павел Перец. Да. Он заказал такую саблю, но ему объяснили коллеги по нарождавшейся партии, что это, мягко говоря, не очень исполнимо. И потом надо помнить, что отрубить человеку голову, это не так-то просто. Гильотина была придумана не просто так. Бывали случаи, когда голова не рубилась с первого раза, и это доставляло массу “приятных” минут как палачу, так и несчастной жертве. Но и это еще не все. Адриан Михайлов, один из участников покушения, он писал о том, как Кравчинский ему рассказывал, как он изначально предполагал этот террористический акт: ”Мы возьмем с собой по паре револьверов, шпаг, эспадронов, встретим Мезенцова на площади и я заставлю его принять дуэль на любом из этих орудий смерти по его выбору. Я могу встретиться с врагом только грудь в грудь”. То есть, идет такой Мезенцов, тут выскакивает такой “д’Артаньян”: “Защищайтесь, сударь!” Друзья мои, вы это все можете найти сами, насладиться, прочитать. Тем более, это сейчас есть в открытых доступах.
Д.Ю. Я замечу, что оно изначально выглядит смешно: сабли, дуэли. А в конце, “приблуду” в бок и труп. Уже не смешно почему-то. Может быть, пока смешно, надо выявлять, огораживать от общества?
Павел Перец. А вот не выявляли. Здесь, к сожалению, нужно констатировать, что в смерти самого Мезенцова был виноват, прежде всего, он сам. То есть, хочу напомнить, в центре столицы империи, среди бела дня, даже не револьвером, кинжалом закалывают главу царской ФСБ. Извините, тут вопросы, как бы, к обеим сторонам этого “замечательного” спектакля. Если с террористами все понятно более-менее, мотивация и прочее, то ты-то, извини, зачем тебя поставили возглавлять... Но просто до этого не было таких прецедентов. Точнее, он был, но у нас ведь пока петух не клюнет в одно место. Казалось, уже была Вера Засулич, уже пришла баба прямо в кабинет градоначальника и в него стреляла на глазах у всех. Ее еще и оправдали потом. То есть, надо бы призадуматься. Нет. Они, конечно, призадумывались, но в большинстве не понимали с какого боку подойти. Как, куда, что делать?
Характеристика такого человека по фамилии Глинский, это один из бывших сослуживцев Мезенцова, как он описывает Мезенцова: “Как человек, Николай Владимирович Мезенцов был одарен всеми высокими качествами души. Он был честен в высшем значении этого слова и шел в жизни всегда прямо и смело. Когда назначение его сделалось известным, все радовались, что судьба возводила на поприще государственной деятельности столь редкого по качествам человека. Николай Владимирович никогда, нигде и ни перед кем не скрывал своих убеждений. И, что так редко случается, не смотря на свое высокое положение, он никогда не изменялся в отношении к своим старым товарищам и приятелям. Идеалом его жизни была правда”. Вот такая неожиданная характеристика. Ну, понятно, что бывший сослуживец будет писать в определенном ключе, но полный поворот, мягко говоря, в оценке данной личности.
Я хочу обратить внимание на такой характерный эпизод: “Что так редко случается, не смотря на свое высокое положение, он никогда не изменялся в отношении к своим старым товарищам и приятелям”. Это тоже очень хорошее замечание. Ну, и сейчас мы можем это, наверное, наблюдать, но не в такой яркой форме, но тогда это было, что когда некоторые люди перешагивали на определенную ступень выше, то они понимали, что общение с их предыдущими друзьями, которые рангом ниже, оно будет его дискредитировать.
Д.Ю. Оно многослойное. Во-первых, ты занимаешь выше ступень в иерархии, например, начинаешь получать больше денег. Если спросить нынешних граждан, которые наконец-то получили просветление от “кровавого совка”, хотят ли они, получая 5 тысяч долларов в месяц, продолжать жить возле соседа-сантехника, который получает 15 тысяч рублей. Что ты, им другое в этой жизни положено, совершенно другой домик, в другом месте, с другими соседями. Ну, да, то есть, это гражданин, на мой взгляд, исключительно порядочный. Они его ненавидели за то, что он добросовестно выполнял свои служебные обязанности.
Павел Перец. Да. Не было бы Мезенцова, был бы какой-нибудь Шмезенцов. Если мы забежим вперед, там же, как было, застрелили Сипягина, потом точно также убили Плеве. Меняются министры внутренних дел, а их все равно гасят. Тут еще интересные параллели, я надеюсь, мы в следующий раз успеем, поговорим о покушении Александра Соловьева на Александра II на Дворцовой площади. Там когда покупали они револьвер, так они его назвали “Медвежатником” потому, что в дуло палец влезал. Так вот, когда Кравчинский покупал стилет, он тоже говорил: “Для охоты на медведей”. Морозов пишет про то, как он узнал, что Мезенцов убит: “Словно луч яркого летнего солнца, пробившийся среди непроглядных грозных туч, осветил вдруг мою душу. Сергей, милый, дорогой друг, это ты сделал, промелькнуло у меня в уме”. И возвращаясь к началу нашей беседы, вообще “Кравчинский, это одна из самых светлых фигур в нашей истории”.
Очень характерный пассаж князя Мещерского, хочу напомнить, что этот человек издавал газету “Гражданин”... Ну, это такая помесь Киселева и, я давно не смотрю телевизор, кто у нас главные пропагандисты? Киселев, еще кто есть? Ты тоже, я смотрю, не в теме. Я работаю просто в интернет-агентстве, приехали к нам партнеры из другого агентства, мы собрались обсуждать, как мы будем продвигать какой-то сериал канала СТС. Там сидело 7 человек, ни одни телевизор не смотрит вообще. Это была очень веселая встреча.
Д.Ю. Я тут, отвлекаясь, скажу. Мне, честно говоря, когда их там в чем-то обвиняют, Киселева, Соловьева, вообще непонятно. Вот государство, у него есть свое телевидение. А о чем должны говорить на государственном телевидении? Вести антигосударственную пропаганду, нацеленную на развал? Так там и так этих дегенератов-хохлов все время зовут, каких-то патентованных дебилов.
Павел Перец. Хочу заметить, я тут начал смотреть Сванидзе. У него есть такой прекрасный цикл, это очень филигранное передергивание. Он говорит про царскую Россию, но в каждом выпуске он проводит: “Но это все равно было не так, как при Сталине. И это все равно было не так, как при Сталине”.
Д.Ю. Но он хороший. Вот Киселев плохой, а Сванидзе хороший. “Они выступают на деньги Кремля”. А вы выступаете на деньги Государственного департамента США. А что лучше, расскажите? Эти хотя бы за свою страну, а вы против нее или что? Бред сумасшедшего. Я тебе такой пример приведу. Есть туалет деревянный, дощатый, в нем дырка, туда гадят. А возле него, неподалеку, огромная яма с такими склонами, так колья, за которые держаться надо. Иногда люди срываются, падают, по ноздри барахтаясь, что-то там кричат. Так вот, этот туалет деревянный, это, по всей видимости, государственное телевидение. А вот эта яма – интернет. И воющие из огромного слоя говна, где они находятся по ноздри: “У нас тут отдельное все. Мы к вам, в этот дощатый ваш, мы не ходим”.
Павел Перец. Если туда подкинуть пачечку бабла и сказать: “Слушай, может ты к нам в дощатый”. Моментально.
Д.Ю. Лучше всего туда бросать пачечку дрожжей. Чем мы и заняты.
Павел Перец. Давайте заготовим бражечку. Так вот, Мещерский: “Для всех было очевидно, что если шеф жандармов мог быть убит в центре города во время прогулки, то, значит, ни он, ни подведомственная ему тайная полиция ничего не знали о замыслах подпольных преступников. И если после совершения преступления злодеи могли так ловко укрыться, то, значит, в самой Петербургской полиции ничего не было подготовлено к борьбе с преступными замыслами крамольников”.
Д.Ю. Тут, извини, мне непонятно. Это же не полиция, это жандармерия. Полиция не занимается политическими делами.
Павел Перец. Это еще отдельная тема. Я тут видел даже отличную схемку. В массовом сознании это все сливалось в одно. Это раз. Во-вторых, к сожалению, царские службы, департамент полиции, жандармерия, с введение железной дороги была отдельная жандармерия, у них же часто функционал пересекался. И они, естественно, конкурировали друг с другом. Бывали потрясающие случаи, когда мы будем говорить про “Народную волю”, у них же был свой крот, у “Народной воли”, Клеточников, в Третьем отделении. И бывали случаи, когда арестовывались не Третьим отделением, а департаментом полиции, он хотели как бы таким образом показать, что “эти ни хера не делают, а мы зато все знаем”. Еще и в этом была прелесть ситуации.
Д.Ю. Обалдеть. Великие государственные умы все это строили.
Павел Перец. Вот, значит. Отличнейший пассаж Кони, адресованный нам с вами, дорогие друзья. Это он пишет цесаревичу Александру, будущему Александру III: “Будущий историк в грустном раздумье остановится перед этими данными. Он увидит в них, быть может, одну из причин незаметного по внешности, но почти ежедневно чувствуемого внутреннего разлада между правительством и обществом. Беспристрастно глядя вдаль прошедшего, он пожалеет, быть может, о том, что существовало время, когда недальновидные и нерадивые, а подчас и нечестные рабочие грубыми руками обламывали цветущие ветви родного, дорогого всем дерева”. Надо сказать, что “рабочие”, это аллегория. Он имеет в виду рабочие царского режима. Это как раз о том, что сами царские слуги, увы, тоже были в этом виноваты.
Один из постоянных адресатов Достоевского, Пуцыкович, пишет ему в августе 1878 года: “От статей, печатающихся во всех газетах, об убийстве Мезенцова, мне делается тошно. Я понял все статьи так, если вы хотите, чтобы мы помогали вам, то есть, правительству, то дайте русскому народу конституцию. Вот голос печати”. Опять-таки, о чем здесь идет речь... Будет потом потрясающий пассаж, по воспоминаниям Суворина, с Достоевским, там у них был такой разговор. Общественное мнение оно не на стороне правительства, хотя были и проправительственные, тот же “Гражданин”. То есть, поддерживать правительство, это дурной тон. Это, опять-таки, вечная проблема нашей страны. Как только ты где-то замечен в сотрудничестве с властью, все.
Д.Ю. Нерукопожатен.
Павел Перец. Да. Ты сидишь в домике, прямо в этой дыре с бродящими дрожжами. Что касается дальнейшего развития событий. Кравчинский сразу после этого выпустил прокламацию “Смерть за смерть”. Нельзя так цинично говорить, но там удачно совпало. Он готовил покушение на Мезенцова давно, но вот казнили Ковальского, и буквально сразу убили шефа жандармов Мезенцова. И это выглядело как такая моментальная месть. Они, естественно, подрихтовали под эту тему.
Д.Ю. Instant Karma.
Павел Перец. Да. Он это отобразил и в своей прокламации “Смерть за смерть”, он писал, извините, тут несколько абзацев, то я прочитаю, чтобы закрыть эту идейную составляющую. И чтобы вы погрузились в риторику того времени, как это подавалось:
“Правительство решилось, по-видимому, раздразнить до крайности не только либералов, но и революционеров”.
Обратите внимание, что очень четко прослеживается разница между либералами и революционерами. Вот это то, что сейчас многие товарищи не понимают, обсуждая то время.
“Из низкого чувства мести оно удвоило жестокости по отношению к тем из них, которые находились в его власти. Александр II дошел до того, что отменил приговор собственного сената, который под видом ходатайства о помиловании оправдал большую часть подсудимых по делу 193-х”.
Но это, к сожалению, правда, Александр II действительно это сделал.
“Но что же это за правительство, которое так нагло издевается над законами страны, которое не опирается и не желает опираться ни на народ, ни на общество, ни на какой-нибудь отдельный класс, даже на им самим созданные законы? Что представляет оно, как не воплощение грубой силы? Против подобного правительства все дозволительно”.
Какой замечательный поворот.
“Оно уже является не выразителем воли большинства, а организованным произволом. На уважение оно может претендовать не больше, чем шайка придорожных разбойников, которые бьют, грабят и режут, пока ни их стороне сила. Но как избавиться от этой банды, укрывшейся за лесом штыков? Как освободить от нее родину?”
Опять-таки, вот риторика какая, родину.
“Нечего было и думать о взятии приступом твердыни царизма, как то делалось в других, более счастливых, странах”.
А в более счастливых странах не было террористических актов ни разу и никогда. Ни в США, ни во Франции, ни в Италии.
“Нужно было обойти врага с тылу, схватиться с ним лицом к лицу позади его неприступных позиций, где не помогли бы ему все его легионы. Так возник терроризм”.
Вот, друзья мои, если вы хотите узнать, как возник терроризм в России, только что я устами Кравчинского вам об этом рассказал. Вот так он возник. Было поганое правительство. Оно не идеальное было, я не спорю. Но сказать по правде, если мы посмотрим на разные исторические эпохи, это правительство было все-таки не самым поганым. Вес его поганости не предполагал таких действий, чтобы посреди бела дня закалывать шефа жандармов. Были в истории нашей страны правительства и поганей. Но тем не менее. Таким образом, Кравчинский не просто оправдывает. Знаете, лучшая защита – это атака. Он идеологически атакует, он показывает, что “вот так, оно правильно, правда на нашей стороне”.
Что за человек был Кравчинский, давайте поговорим, у нас осталось полчаса. Несколько воспоминаний. Во-первых, небезызвестный нам Кропоткин. Это парафраз Петра Рябова, поскольку он фанат Кропоткина, то, соответственно, наверное, через это ему передалась любовь к Кравчинскому, которого он назвал “одной из самых светлых личностей в нашей истории”. Кропоткин пишет: “Когда же я узнал его ближе, сильно полюбил его за честный, открытый характер. За юношескую энергию, за здравый смысл, за выдающийся ум и простоту, за верность и стойкость”. Ну, опять-таки, я подозреваю, что возможно так оно все и было. Только все эти замечательные качества господин Кравчинский пустил в такое веселое направление, как терроризм.
Ошанина. Я хотел напечатать ее портрет, в интернете все портреты народовольческие, они 200 на 300 точек. ТО есть, они будут выглядеть в пиксельном варианте. Было три сестры. Самый первый наш выпуск был посвящен господину Заичневскому, который написал самый первый террористический трактат “Молодая Россия”. Его потом сослали в Орел. Там он организовал кружок, из которого вышли три сестры Ошанины. Причем они все три сошли с ума. Каждая на своей стадии. Ну, была самая главная вот эта, ее фраза: “Степняк всегда считался своим человеком, на которого в случае чего можно было рассчитывать. Больше всего, как на террориста. За ним признавался литературный талант и умение производить впечатление на публику”. Ну, про его литературный талант мы еще поговорим.
Плеханов. Более здравый. Плеханов был в принципе одним из самых здравых людей этого революционного вихря: “Наш милый Сергей, при своем рыцарском характере и отчаянной смелости, отличавшийся самой крайней непрактичностью”. Это тоже очень показательно. Забегая вперед, могу сказать, что, по-моему, Фигнер вспоминала, что Кибальчич, человек, придумавший систему снарядов для народовольцев, его отправили за едой, он принес красной смородины. Будучи уверенным, что сейчас наедятся ребята. Они все конечно поржали, но это очень показательный момент.
Лев Тихомиров. Опять-таки, Лев Тихомиров писал эти воспоминания, когда переметнулся в царский лагерь. Очень характерный пассаж: “В общем, он был несомненный красавец, и женщины легко им увлекались, как, впрочем, и он ими. Но я бы не назвал его очень умным”. И отличный пассаж я нашел у того же Тихомирова. Помимо свидетельства того, что он планировал голову отрубить этому несчастному Мезенцову. “Когда я впоследствии напечатал “La Russie politique et sociale”, Кравчинский жестоко упрекал меня. Вы, говорил он, описываете Россию такой органически могучей, что англичанин думает: стоит ей только избавиться от самодержавия, и во всем свете не найдется более сильной страны. Какой отсюда вывод для англичанина? Тот, что не нужно поддерживать революционеров, а нужно поддерживать царя. Вот что вы достигаете своей книгой... Нужно писать совершенно иное: чтобы получалось впечатление, что с падением самодержавия Россия распадется на составные части”. Видите, какая прекрасная помарка господина Кравчинского.
Д.Ю. Прозорливец.
Павел Перец. Симпатичный, я хотел сказать, человек. Уже в Англии находясь. Сейчас мы об этом поговорим. Он же тоже ходил в народ, в валенках, в тулупе. Он один раз прискакал оттуда и говорит, его не пустили в конку, “куда ты со своим армяком лезешь”, и он говорит: “Меня приняли за мужика”. “Какая-то деревенская красотка пугнула его от себя... Кравчинский осмотрелся, не слушает ли кто из наших барышень. Красавица загнула действительно такое словечко, что не напечатаешь. Ха-ха-ха! — грохотал он. — А ведь хорошенькая какая...” То есть, это нормально на самом деле, молодой мужик, чего бы ему не интересоваться женским полом.
И очень интересный один и тот же эпизод. Если Морозов пишет о том, что Кравчинский долго решался на этот свой жест, два раза выходил, то Тихомиров пишет: “Свое дело он обделал с величайшим хладнокровием”. То есть, любые воспоминания, их нужно через сито процеживать. Потому, что если вы только по одним воспоминаниям будете судить, у вас будет, мягко говоря, необъективная картина.
Ну, а теперь я хочу рассказать вам про литературный талант господина Степняка-Кравчинского. Вообще, что случилось? Он уехал за границу. Он был в Италии, причем в Италии его арестовали. Он там участвовал в революционном движении. Кровавый итальянский режим. Надо сказать, что Италия тогда это было лоскутное одеяло, как Германия до этого. Что Италия, что Германия, они собирались потом в некую единую страну. В Германии это все благодаря Бисмарку. В Италии окончательно это все вот так вот сделал Муссолини. Там его тоже, да, судили, но ему повезло - не казнили. Он перебирался из страны в страну, пока, наконец, не оказался в стране, отгадай какой? Англия.
Д.Ю. С Лондона выдачи нет.
Павел Перец. С Лондона выдачи нет, там он организовал...
Д.Ю. Это он сам, это не “МИ-6” его туда завезло?
Павел Перец. Он сам, но там они же наладили выпуск печатной продукции. Не хочу сказать, что в промышленных масштабах, но в больших масштабах. Тут возникает вопрос: “Откуда деньги?” Человек сбежал из страны, приезжает в дружескую Англию. Основывает типографию, выпускает всевозможные прекрасные вещи.
Д.Ю. Ну, кто-то помогал, наверное.
Павел Перец. Может быть, он просто нашел на дороге деньги, чего мы так сразу-то? Доброго человека обвиняем в каких-то грехах. Может быть, и не стоит. Среди прочего, он написал роман, который назывался “Андрей Кожухов”. Нет прекраснее метода, оценить ту или иную личность, как прочитать его произведение. Мы в этом ключе также поговорим про Бориса Савенкова, он тоже отметился своими прекрасными произведениями. Я не знаю, какой был у Кравчинского литературный талант, может быть, он местами и проглядывал. Я хочу сказать, что если бы не интересовался этой темой, то этот роман в жизни не стал бы читать. Потому, что он, ну, не Достоевский ни разу. Страдает у него и слог и композиция. И такая наивность, чуть ли не детская. Я вот пытался в школьные, институтские годы быть писателем, я примерно также писал. Сейчас я это понимаю. Тем не менее, как вы понимаете, “Андрей Кожухов”, это некое, наверное, “alter ego” автора.
В этом романе спрессованы сразу несколько событий и персонажей. Этот Андрей Кожухов находится за границей и оттуда он планирует перебраться в Россию, и там чего-то сделать. Он очень воодушевленный, он очень пламенный. И вот он, даже думая о глобальных идеях, он ходит по своей комнате: “Он чувствовал в себе пламенную душу, полную энтузиазма. И далеко не был равнодушен к красоте и поэзии”. То есть, это то, о чем я в самом начале говорил, у него душа полна энтузиазма. Вот он ходит по комнате и какой-то сосед стучит ему снизу. Что говорит этот Кожухов: “А, это господин Корнишон. Бедняге хочется спать. Ему нет решительно никакого дела до судеб русской революции!” Можете себе представить, господин Корнишон...
Д.Ю. Сволочь.
Павел Перец. Причем я пытался в контексте... Может, он с иронией это сказал? Нет, это все на полном серьезе. Здесь дальше идет пассаж про ужаснейшие условия в России. То есть, там и тюрьмы, и каторга.
Д.Ю. В других странах ничего подобного нет.
Павел Перец. Роман рассчитывался, прежде всего, на западную публику, поэтому ей надо было сразу дать понять, что так вот оно и есть. Я не могу весь роман рассказывать, я просто самые такие яркие моменты оттуда для себя вычленил. Как они перебираются в Россию? Потрясающий вообще момент. Некий господин Шмуль, евреи в основном занимались переправкой, несколько человека собирались переправиться, он приносит им некую конспиративную одежду. Кожухову достается женское одеяние. Он одевается этой бабой. “Надо переменить паспорт, - сказал он контрабандисту, – Не могу же я сойти за вдову!” – “Почему нет? Сможете”, – сказал Шмуль.
Д.Ю. И достал накладные сиськи.
Павел Перец. Да. Соответственно, они подходят к границе, граница представляет собой широкий ручей, маленькую речку. Их сажают на плот, они отправляются. Дальше выходит наш пограничник, говорит: “Доставайте паспорта”. Все вынули паспорта. И что он делает, он собирает у них паспорта, считает их, считает их по головам, ну и нормально все. И раздает паспорта обратно. То есть, количество паспортов соответствует количеству людей, ну и прекрасно. Пересечь границу в то время для грамотного человека, нет, конечно, представляло сложности, но не запредельные. Дальше он прибывает в Петербург. Тут он встречается с приятелем. Естественно, девушки-революционерки. Очень хорошо отмечается, что у революционеров правило: “Не жить вместе, если того не требуют деловые соображения. Иначе арест одного вел бы к совершенно напрасной гибели другого”. Ну, и специально я выписал фразу, чтобы вы поняли литературный слог Степняка: “Но Андрей, обладавший нормальной гаммой симпатий, любил своего друга именно за эту необузданность чувств”. Вот эта “нормальная гамма симпатий”, это конечно.
“Правда, он не вполне разделял мнение некоторых своих товарищей, утверждавших, что революционер должен отказаться от любви”. Привет Нечаеву. “Но все-таки он считал, что гораздо лучше держаться подальше от этих глупостей”. То есть, как бы Кожухов понимает, что нужно держаться подальше от любви, но он допускает. Таким образом, Степняк-Кравчинский потихонечку подводит нас к любовной линии данного романа. Затем он потрясающе описывает, это литература, это такой гротеск, как выглядит филер, который следит за Кожуховым: “Верзила с большими красными руками, рыжими волосами и бородой, носил на лице печать своей профессии. В характерно напряженном и испуганном выражении, которое он тщетно старался скрыть под напускной непринужденностью”. То есть, они в толпе видны, у него печать профессии на лице.
Д.Ю. Странно, кто это их подбирал. Верзилу рыжего в филеры.
Павел Перец. Да. Филеры обычно были невысокие, юркие. Из отставных солдат их предпочитали набирать.
Д.Ю. Приведу пример. Изначально в художественном фильме “Терминатор”, многие не знают, на роль Терминатора был назначен Лэнс Хенриксен, Бишоп из “Чужих”. Потому, что он серый, невзрачный и его не должно быть видно в толпе. А вот филер высоки, рыжий, да.
Павел Перец. Из этой же оперы. “Почему же вам не принять в таком случае теории Нечаева?” – сказала она с легкой иронией. Это его дама сердца. “По которой, чем больше революционер походит на бревно, тем ближе он к совершенству. Все сильные человеческие чувства налагают на вас, некоторым образом, путы. Но скажите, какой прок от людей, не способных на такие чувства?” То есть, тут идет некая идеологическая борьба. С одной стороны, да, революционер и чувства, это несовместимо. Поскольку, как мы помним из воспоминаний Тихомирова, он красавец и любитель женского пола, то в своей книге он как-то должен...
Вот еще один прекрасный пассаж. “Нет, это уже слишком”, - возразил Ватажко. Это один из героев. “Мясники, и те не бросают грязью в животное, которое они ведут на убой”. – “На то они и мясники, а это царские опричники”, - заметил Андрей, - “За хорошие оклады, да чины они с родной матери шкуру сдерут”. Вот такая характеристика полицейских и жандармских служб в России, которая должна была быть адресована западному читателю.
Д.Ю. А ее кто-то переводил на чужие языки?
Павел Перец. Нет. Он изначально писал на разных языках, он действительно знал много языков. Он писал на итальянском, как на родном. И на английском.
Д.Ю. Молодец.
Павел Перец. Он был очень образованным. Он по образованию военный, по-моему, артиллерист отставной. В чине, что ли, поручика вышел. Как раз не захотел служить потому, что был не согласен с тем, что происходит вокруг. Тоже потрясающий отрывок, показывающий положение женщин. “В пятницу - через два дня после произнесения приговора - в газетах появилось известие, что генерал-губернатор заменил смертную казнь для старшей Дудоровой двенадцатью годами каторжной работы и сократил на шесть лет срок каторги для ее младшей сестры. У немногих читателей не дрогнуло сердце при известии о предстоящей завтра казни четырех человек и в том числе женщины. Русские люди непривычны к подобным расправам”. Тут идет речь о том, что группу его единомышленников арестовали. Одну из женщин приговорили к смертной казни. Тут первой женщиной, которая была казнена по политическому процессу, была Софья Перовская. Тут он, знаешь, так со всех углов в один роман. Потому, что действия описываемые, они происходят несколько раньше, чем убийство царя.
Опять-таки, потрясающая характеристика служб. “В эту минуту на некотором расстоянии появилась пара этих самых мерзавцев, о которых он думал. Один был полицейский офицер, другой – нижний чин. Оба мелкие, ничтожные представители своей породы. Но что за дело, они той же породы и ему стоит только захотеть, чтобы спровадить их куда следует. По мере того, как они приближались, дикая, бессмысленная жажда мести разгоралась в нем все сильнее и сильнее”. Но он одумался потому, что на самом деле Кожухов задумал другое. Он задумал убить царя. Он это решение принял, и он захотел его исполнить. И он действительно его исполнил. И здесь в конце романа описано один в один покушение Александра Соловьева. Только оно было неудачным, а в романе оно, естественно, удачное.
Еще там есть потрясающая любовная линия. Там у него был друг у этого Кожухова. И была подруга, которая, ему казалось, что его любит. А потом он ей признался, и они тоже друг друга полюбили. То есть, там такая страсть и прочее. По некоторым пассажам “литературный негр” современный, и то лучше изобразит. В общем Андрей Кожухов, это такой пламенный, честный, самоотверженный, просто идеальный человек, который на алтарь революции положил свою собственную жизнь. Для того, чтобы убить царя. И, собственно, ему это удалось. На этом роман заканчивается. Его ловят, ну, и понятно, что его будут казнить. Это только одно из произведений.
Д.Ю. Оно в Россию прокралось, нет?
Павел Перец. Да. Так был же налажен канал помимо оружия - это было вторично. Самой первой продукцией, которая поступала, это была нелегальная литература. Поскольку интернета, телевидения и прочих замечательных явлений не было, то печатный лист, это был единственный источник информации. Поэтому в первую очередь нелегальная литература переправлялась, а потом оружие и все остальное. Потому, что оружия нужно было меньше, оружие же не будешь раздавать всем, кому попало. А нелегальная литература, пожалуйста. Потихонечку, помаленечку, в ту щелочку, в эту щелочку. Студенты этим очень активно занимались, распространением среди своих.
Ну, и Степняк-Кравчинский жил прекрасно. И в какой-то момент, уже будучи в Англии, он вышел из своего дома, стал переходить железнодорожное полотно и его сбил поезд. Насмерть. А он его не заметил.
Д.Ю. Интересно. Был в наушниках?
Павел Перец. В очень хороших, судя по всему, дорогих наушниках. Слушал, наверное, группу “Slipknot”. Ну, вот реально, не поверите, но факт.
Д.Ю. Может его отвели до поезда, закинули?
Павел Перец. Нет, он сам. Масса воспоминаний об этом есть. На похоронах собрался весь цвет русской эмиграции. И английские там были социалисты. То есть, абсолютно нелепейшая смерть. Он тогда вот так выглядел. И действительно, в этом плане Петр Рябов не открыл Америку, Войнич, она с него “Овод” писала. Потому, что он был ходячей легендой. Человек, который зарезал, приехал... Ну, и потом нужно понимать, может он в жизни и был непрактичным, что его смерть доказывает. Это надо постараться, это даже не “Сапсан”, это паровоз. Его хотя бы слышно. Но в живом общении он, конечно, производил неизгладимое впечатление. Такой жгучий, напор, харизма. Все, что девушкам нравится. Это, что касается Степняка-Кравчинского.
Чтобы закончить нашу встречу все-таки на мажорной ноте, я, как гид, хочу вам показать... То есть, если вы приедете сегодня на Площадь искусств, там, в центре Пушкин, сзади Русский музей, справа как раз здание желтенькое, там сейчас, по-моему, детский сад или школа, не помню. На месте этого здания хотели построить ратушу. И это здание могло бы выглядеть вот так. Это проект Леонтия Бенуа. Там виднеется современный этнографический музей по проекту Свиньина. И вся эта площадь, обратите внимание, она могла бы выглядеть вот так. Это один из нереализованных проектов. Это часть глобального проекта о переустройстве города. Планировали пробить дублер Невского проспекта, уже тогда.
Д.Ю. Тесновато было.
Павел Перец. Тесновато, да. Соответственно, друзья мои, сегодня рассказал, и даже привел пример того, какое отражение это находит в современной действительности. Я надеюсь, что среди тех людей, которые смотрят канал oper.ru, большинство люди адекватные, комментарии это подтверждают. Есть несогласные. Это нормально, что кто-то с чем-то не согласен. Кто-то не согласен с какими-то моими утверждениями, это прекрасно. Было бы странно, если бы мы все соглашались друг с другом. Проблема не в этом, проблем в какой форме доносить это несогласие. В конструктивной или деструктивной. Еще раз хочу сказать, что если вас интересуют какие-то моменты, можете писать мне лично. В личных сообщениях я всегда всем отвечаю. На комментарии на чужих каналах я не отвечаю не потому, что я вот такой... Просто понимаете, я завел себе instagram, теперь думаю, зачем? То есть, это отдельная какая-то тема, им же надо заниматься. А если я еще за этим буду следить, у меня ни на что времени не останется. Но на личные сообщения я всегда всем отвечаю.
И пожалуйста, приходите на экскурсии. Я буквально недавно провел экскурсию по Обводному каналу, там, где был убит министр внутренних дел Плеве. Была у меня экскурсия “Убить царя”, дальше будет и по Дворцовой. Покажу потом, во время одной экскурсии на Тележную улицу мы сходим, где была одна из конспиративных квартир “Народной воли”. На улицу Джамбула сходим, где еще одна была конспиративная квартира. Сделаю экскурсию вокруг бывшего Семеновского плаца. Там рядом Витебский вокзал, где казнили “первомартовцев”. И так далее, и тому подобное. И в Москве тоже я провожу экскурсии. По улице Лубянке водил. Есть у меня группа “ВКонтакте”, я есть в facebook. Ищите прямо по тегу “Павел Перец”. Ну, либо если будет висеть там ссылка.
Д.Ю. Под роликом, да. Все желающие.
Павел Перец. Вот такой дивный эпизод из нашей Российской империи. Абсолютно невыдуманный, абсолютно реальный. И что вы после этого хотите.
Д.Ю. Да. Но, увы, революционная ситуация уже назрела, а что с этим делать никто не знал.
Павел Перец. Она только нагнеталась. И как она нагнеталась, мы поговорим с вами в следующем выпуске, по традиции.
Д.Ю. Спасибо, Павел.
Павел Перец. Да.
Д.Ю. Ждем. А на сегодня все. До новых встреч.
Новости
VIP
