Д.Ю. Я вас категорически приветствую! Павел, добрый день.
Павел Перец. Всем привет.
Д.Ю. Кто у нас сегодня?
Павел Перец. Сегодня у нас… Вечно проблема, как построить беседу, потому что приходится по времени вот так и так скакать. Т.е. либо рассказывать про какую-то персону, а это, значит, опять от царя Гороха до постубийства Александра II, либо, соответственно, брать какой-то конкретный период и рассказать про все. Но я выбираю первый путь, да, т.е. я беру какую-то всё-таки персону, какое-то событие.
Д.Ю. А я тебя перебью, извини. «Матильду» ты посмотрел, нет?
Павел Перец. Слушай, я не смотрел «Матильду».
Д.Ю. Правильно сделал.
Павел Перец. Более того, у меня тут просто очень много всяких рассказов было от людей, которые вообще даже не в курсе были, что вот такой хайп и прочее. Они пошли там, и вдруг там балерина. Нет, я не смотрел, потому что у меня нет никаких иллюзий по поводу этого кина, мне тупо жалко времени на это, вот и всё.
Д.Ю. Сидевшая возле меня дама к середине фильма начала уже ругаться матом – что это такое? Где любовь, где вообще что? - Ничего нет.
Павел Перец. Ну, я не видел фильма, но мне кажется что там большим плюсом являются, наверное, костюмы, как мне кажется, вот. Т.е я думаю, что художнику по костюмам, наверное, можно какую-то премию вручить. Но в любом случае…
Д.Ю. Опять с тобой не соглашусь?
Павел Перец. Нет?
Д.Ю. Клим Саныч грозился разобрать, какие там костюмы, с точки зрения исторической достоверности. Говорит, неправильно всё тоже. Красиво в смысле это оператор ловкий, свет, туда-сюда.
Павел Перец. Ну это да.
Д.Ю. А частности, если уж вы там на исторические подробности внимания не обращаете, то и на костюмы надежды никакой нет. Извини, перебил.
Павел Перец. Да нет, просто обидно, что шумиха вокруг вот таких фильмов, а вот… Блин, забыл, мне тут какой-то фильм рекомендовали про скорую помощь как раз.
Д.Ю. «Аритмия».
Павел Перец. «Аритмия», да. Я вот не слышал никогда про этот фильм, я просто водил экскурсию недавно, и мне вот порекомендовали этот фильм. Я в 1 раз услышал. А чего про «Аритмию» никакой шумихи нет? Говорят, достойное кино, вот.
Д.Ю. Ну, это же политически не важно, по всей видимости.
Павел Перец. Да.
Д.Ю. «Матильда»-то, она для того, чтобы про Октябрьскую революцию не говорили. Есть вещи поважнее – спал император с балериной или не спал? Хрен с ним, так.
Павел Перец. Ну вот. Так вот, сегодня мы поговорим про Степана Халтурина и его взрыв в Зимнем дворце, да. И, наверное, это будет вот такое уже последний целевой выпуск, потому что следующий я всё-таки, наверное, посвящу уже вот таким точечным историям, там про какие-то адреса, события, персоны, которые, может быть, не так засветились во всём этом. Хотя я тут прикупил точно такую же книжечку про Морозова и, возможно, мы отдельный выпуск ещё посвятим Морозову.
Значит, Степан Халтурин, он, в отличии от большинства героев нашего рассказа, он из крестьян, и он родился в Вятской губернии, и с детства он был таким очень умным парнем. Его отдали в училище, училище тогда было вот три класса. Он эти три класса окончил, получил там, по-современному говоря, одни пятерки.
Д.Ю. Это как ПТУ было или как что?
Павел Перец. Не-не, это начальная школа, это просто как бы… ну, раньше не было и такого, но с развитием этого земства и прочего, конкретно просто в этой Вятской губернии, там земство пользовалось большими, соответственно, правами, чем где бы то ни было, его меньше прессовали. Поэтому они, одной из задач земства было как раз налаживание этих вот народных школ, чтобы образование в массы пихать, вот. Он окончил эти три класса, а больше, в принципе, ему и не полагалось. Т.е. дальше отец ждал, что он вернётся в семью и начнет, значит, ему помогать.
Но у Халтурина, у него (Халтурин это его настоящая фамилия), у него, соответственно, вот была такая тяга к чтению, и он реально вот просто был такой вот книжный червь. То есть человека было стремление к знаниям. А дело в том, что Вятская губерния в то время была ну таким гнездом ссыльных, назовем это таким образом, да. То есть туда ссылали всевозможных неблагонадёжных персонажей, они, естественно, там, ну, нужно понимать, что такое провинция того времени, да. То есть любой человек, который приехал из столицы, да еще там с таким флером, он, естественно вызывает определенный интерес, даже если ты не сочувствуешь его идеям, но просто хоть какое-то событие, да.
Соответственно, они там как-то кучковались, организовывались, и Халтурин, соответственно, вот тоже с ними стал общаться. У них там организовался некий кружок, и когда он подрос, вот это удивительная такая тема, но они задумали поехать в Америку. Значит, почему в Америку – потому что Североамериканские Соединенные Штаты, как они тогда назывались, они славились тем, что, во-первых, они предоставляли место ну всем, начиная от каких-то там раскольников, сектантов и так далее, все туда бежали и находили там, соответственно, приют, землю и все остальное, а также было такое мнение, что там можно реализовать вот эти самые коммунистические идеи. То есть, скажем, в Штаты уехал Роберт Оуэн, это один из, так сказать, проповедников этой самой коммунистической идеи. Он там организовал даже свою коммуну, она называлась, по-моему, «Новая гармония». Естественно, потерпел он полное фиаско, вот.
Более того, вот еще был такой человек у нас уже, господин Мачтет, народнический публицист, он тоже, соответственно, отправился туда с целью организовать коммуну, тоже как бы у него там ничего не получилось. В общем, короче, был определённый такой флёр, и вот они компанией решили туда отправиться. Для этого Степану Халтурину нужно было две вещи: во-первых, это ему нужен был заграничный паспорт (ничего не изменилось тех пор), и деньги. И вот он подал прошение на то, чтобы мы выдали паспорт заграничный, я его даже готов зачитать.
Желая ознакомиться ближе с сельским хозяйством, я вздумал посмотреть на германские (сейчас поясню, почему) хозяйственные фермы, но не имея возможности выехать без заграничного паспорта, я покорнейше прошу вас о выдаче мне оного впредь на шесть месяцев. При сём прилагаю документы – паспорт (ну, в смысле, внутренний) и удостоверения, и необходимые 5 рублей. (То есть он еще показал свою, так сказать, платёжеспособность). Проситель: государственный крестьянин Вятской губернии Орловского уезда Левинской волости деревни Халевинской Степан Николаевич Халтурин.
Значит, почему, собственно, Халтурин говорил про Германию, а не про Штаты – потому что в Штаты его бы не выпустили, а с Германией у нас были достаточно плотные отношения, и, естественно, как бы вот те, кто занимают руководящие посты, они, в принципе, поддерживали некую инициативу поехать ознакомиться с опытом сельскохозяйственных работ и прочего и прочего, чтобы его потом перенять и воплотить уже на земле русской. Ему выдали этот паспорт и вот он в компании с несколькими людьми, среди которых был такой человек по фамилии Силантьев, по-моему, его была фамилия… Силантин, Силантин. Это некий персонаж, которого сослали в Вятку за двоежёнство, но он там выдал себя за политического, да. Ну, поскольку, опять-таки, понимаете, интернетов нет, баз нет, то есть как бы вот…
Д.Ю. Не проверишь.
Павел Перец. Да-да, вот, собственно, Остап Бендер в чистом виде. Вот он выдал себя за политического, и стал, в общем, таким ну вот предводителем этого кружка. В общем, они приехали в Москву все вместе, поселились там на каком-то… рядом с каким-то трактиром, и тут, соответственно… А у Силантина не было ни паспорта, ни денег, но он говорил, что у него там в другом городе, по моему, в Ярославле, что ли, в общем, в каком-то из этих городов у него есть родственники и знакомые, и, собственно, которые ему это дадут. И поскольку Силантин выдавал себя за политического, то есть неблагонадежного, то Халтурин, а ему тогда еще не было даже в 18 лет, он сказал – что как бы ты поедешь, давай я съезжу.
Ну, отлично, прекрасно, Степан, езжай. А что ты, Степан, поедешь с паспортом да с деньгами, да такой молодой, неопытный, тебя по дороге могут ограбить там и прочее. Ты оставь здесь как бы и езжай. И Степан Халтурин, значит, поехал в Рязань, вот куда он ехал, в Рязань съездил. Естественно, он там никого не нашел, вернулся – ни паспорта, ни денег, никого вообще нет. А Силантин этот, он его друзей, которые, ну, потому что там не все были такие, как Силантин, он им сказал, что вот Халтурин должен был вернуться раньше, а вот он не возвращается, это значит, что его там приняли, арестовали, всё, разбегаемся, пацаны. Вот, в общем, приехал, у него нет ни паспорта, то есть никаких документов (а без документов в России тогда было вообще жесть, беспаспортных реально ловили и отправляли как бы по месту назначения), ни денег. Соответственно…
Д.Ю. Этапом. Их формировали в переулке Гревцова.
Павел Перец. Да, в переулке Гревцова, совершенно правильно.
Д.Ю. И, гремя кандалами, регулярно выходили.
Павел Перец. Пересыльный дом такой был, совершенно правильно, вот, ближе туда, к Мойке. Соответственно, что делать? Конечно, он мог вернуться обратно в деревню к себе, но он не хотел, потому что он понимал, что это шаг назад. Ну то есть у человека такой некий есть пассионарный вектор развития, и он (ну как обычно) пошел там сначала каким-то чернорабочим. А дело в том, что Халтурин, он был уже тогда филигранным столяром, и особенно он отличался в деле полировки. Про него говорили – слушай, у тебя вот такая полировка, что прямо вот блоха поскользнётся. То есть не станцевать блохе, вот. Он этим славился.
Соответственно он туда пошёл, что-то там тут подработал, сам подработал, накопил каких-то денежков, и здесь он, естественно, решил двигать в столицу, в Петербург, потому что там и большей возможностей, ну и, в принципе, столица-столица. В общем, традиционная история как бы провинциала. Он приехал, устроился на завод, начал работать, и параллельно он стал вообще видеть то, в каком вообще режиме, в каких условиях живет наш рабочий класс. Жил он тогда, ну, мягко говоря, не очень хорошо. Я просто могу отослать всех желающих к книге Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в России». Вот у меня тут, кстати, один из экскурсантов её прочитал, был в полном, как бы это помягче выразиться, ауте. То есть там вся статистика приведена и так далее, вот.
И, соответственно, Халтурин как человек такой, скажем, с открытой душой, его это все как бы ранило, и вот он начал работать на этих заводах и параллельно заводить знакомства с разными персонажами. Более того, он в какой-то момент прямо там, в Петербурге, совершенно случайно встретил своего преподавателя из Вятки. Тот его, соответственно, приютил но какое-то время, он у него пожил, и через него он тоже завёл определенные знакомства. Вот в этой книжке, например, советской приводится, значит, 17-часовой дневной труд, и едва можно заработать 49 копеек, это имеется в виду в день. То есть, это, ну, переводя на какие-то понятные вам цифры, скажем, обед средний в «Пассаже», ну, по-современному говоря, бизнес-ланч, да, стоил рубль. Вот человек пашет там 17 часов, ну, понятно что здесь они берут крайности, да, то есть, ну хорошо, был 14-часовой рабочий день, да, то есть у нас сейчас…
Д.Ю. И 50 копеек, да.
Павел Перец. Да-да. И был, может быть, и рубль даже, но всё равно это были такие деньги… Опять таки, нужно понимать, что рабочие работают, ему, соответственно, из этих денег надо, скорее всего, что-то отсылать в деревню, плюс у него там, скорее всего, дети какие-нибудь, жена. Вполне возможно, они все вместе работают. И я читал, что, например, на ткацких фабриках рабочие жили там же, где и работали, и ночевали прямо вот на этих станках с семьей. То есть вот они приходили, да, по гудку встаёшь, по гудку.
Россия тогда была для, скажем, вот этих проклятых капиталистов, она была ну таким Китаем 90-х годов, то есть это определённая возможность очень дешево выгребать прекрасную маржу. И, соответственно, ни о каких историях про социальное обеспечение, боже упаси, отпуск там, я не знаю, социальная страховка, пенсия – да вы что, с ума сошли? Справедливости ради сказать, были исключения, были те, кто все-таки об этом думал и пытался строить рабочим какие-то более-менее приемлемые условия по тем временам, но таковых были, конечно же, единицы от общей массы. В основном на это смотрели как вот на тягловое быдло, которое может приносить определенную копеечку. И более того, периодически даже это тягловое быдло пытались завернуть посредством штрафов, посредством там еще всяких там новых условий оплаты труда, что приводило к забастовкам, о чем дальше поговорим.
В общем, он развернул некую такую деятельность, и поскольку он был человек общительный, поскольку он, я вот хочу просто прочитать несколько его характеристик. Ну, во-первых, давайте мы вот портрет его посмотрим, вот. Это, соответственно, портрет его один. Два есть портрета, причём в этой книжке вот этот вот портрет фигурирует, а вот в этой книжке «Жизнь замечательных людей» уже другой портрет фигурирует, я вам сейчас его покажу. Т.е. тут он такой, более молодой и залихватский, а тут он уже такой более, такой…
Д.Ю. Солидный мужчина.
Павел Перец. Более такой солидный мужчина, да. Все отмечали его на самом деле природную красоту, его природную стать, и он, о нем остались масса воспоминаний. В основном они принадлежат Георгию Плеханову, человеку, которого я вам уже показывал, по-моему, в прошлый или позапрошлый раз, вот. И вот, соответственно. Ну, естественно, есть описание еще Степняка-Кравчинского, который очень поэтично его охарактеризовал.
«Он был очарователен, - это пишет Степняк-Кравчинский, - этот остроумный, живой и в то же время изящный рабочий. (ну, изящный он больше был, конечно, по лицу, чем по одежде). Художник, встретив его на улице, остановился бы перед ним, потому что трудно было найти более совершенный тип мужественной красоты. Высокого роста, широкоплечий, с гибким станом кавказского джигита, с головой, достойной служить моделью Алкивиада, - это такой древний у нас ваятель. Замечательно правильные черты, высокий гладкий лоб, тонкие губы и энергичный подбородок с эспаньолкой каштанового цвета — вся его наружность дышала силой, здоровьем, умом, сверкающим в его прекрасных темных глазах, то веселых, то задумчивых».
Ну, понятно, что Кравчинский, он, как это говорится, несколько экзальтирован в своей оценке, но на самом деле, действительно, вот Плеханов, который более трезво смотрел и на людей, и на вещи, на процессы, писал:
«Молодой, высокий, стройный с хорошим цветом лица и выразительными глазами, он производил впечатление очень красивого парня: но этим дело и ограничивалось. Ни о силе характера, ни о выдающемся уме не говорила эта привлекательная, но довольно заурядная наружность, В его манерах прежде всего бросалась в глаза какая-то застенчивая и почти женственная мягкость. Говоря с вами, он как бы конфузился и боялся обидеть вас некстати сказанным словом, резко выраженным мнением. С его губ не сходила несколько смущенная улыбка, которою он как бы заранее хотел сказать вам: «Я так думаю, но если это вам не нравится, прошу извинить».
То есть мы читаем описание просто вот какого-то, ну, явно не террориста, да, то есть. И забегая вперёд, могу сказать, что, конечно, Халтурин, он очень долго был против этого террора. Соответственно, он стал вращаться, начал работать в кружках. А у него, в отличие от интеллигенции, которая ходила к рабочим, да, и пыталась организовать рабочие кружки, но интеллигенция (это в основном были либо студенты, либо только что выпустившиеся из университетов), они, ну как бы они пытались подстроиться под рабочий класс. А Халтурину подстраиваться не надо было, он сам был рабочий класс. Поэтому, естественно, у него гораздо был больший успех и как агитатора, и как организатора, и как вообще своего парня.
И он в какой-то момент начал понимать, что вот то, чем эта интеллигенция занимается, это совершенно (не совершенно, но очень часто) идёт в разрез вообще с требованиями и необходимостями того самого рабочего класса. И в этой связи, соответственно, они вот стали организоваться, долго думали, в чем же это проявить, и вот как раз тогда-то они организовали вот эту демонстрацию, я рассказывал, в 1876-м году у Казанского собора, самая первая. Причём это была такая вот, вот как сбор вечеринки, да, то есть кто с какого завода придет, в каком количестве, надо же еще какого-нибудь, как это, хедлайнера, как говорится. Вот этим хедлайнером как раз и стал студент Горного института этот самый Георгий Плеханов, тогда еще совсем молодой парень. Его специально ангажировал на это мероприятие, он пришел. Они рассчитывали на две-три тысячи человек, пришло всего человек двести-триста.
Вот Плеханов толкнул эту речь. Его, кстати, не дали полицейским. Его пытались схватить, его быстренько переодели, плотным кольцом окружили и куда-то спровадили, чтобы он не попал в руки полицейских. Вот тогда тоже этот самый Яков Потапов, молодой 17-летний рабочий, впервые поднял красное знамя. И по поводу этого красного знамени были очень серьезные препирательства. Дело в том, что Плеханов и такой там ещё был, значит, Натансон, они настояли, чтобы на этом знамени были, было слово «земля и воля». На что Халтурин логично возражал – Ну, мы находимся в Петербурге среди как бы рабочего, среди рабочего люда. Ну ОК, хорошо, ну, волю они еще хоть как-то поймут, хотя, в принципе, в 61 году воля уже наступила. Но земля-то тут причем? То есть как бы мы, понятно, что там большая часть, они из крестьян, но как бы они уже все, перетрансформировались, они стали как бы пролетариями, поэтому давайте не будем печатать эти слова.
Но те настояли, тот сказал ладно, ОК. В общем, вот первое красное знамя, оно было с этими словами «земля и воля», вот. Это был такой первый, значит, зачин. Вторым зачином стала трагедия на патронном заводе, когда в результате взрыва убило… Ну, вот в этой книжке очень классно описано тут, так в таких подробностях прямо, значит, там прямо даже, как это произошло, там прямо под лестницей был какой-то склад с порохом, а рядом же производство, да, и там одно неосторожное движение, какая-то искра, и, значит, может всё это взорваться. В общем, оно и взорвалось, и, во-первых, ну там кого-то убило, а кого-то ранило. Они, соответственно, понесли этих раненых в больницу, и там врач, перед тем как положить рабочих на постели, приказал снять белье, чтобы они его не запачкали.
Халтурин, соответственно, на него наехал, врач сказал – хорошо, хорошо, оставил белье, рабочих раздели, положили, вот, то есть даже такие эпизоды приводятся. И похороны этих рабочих, они вылились в целую тоже демонстрацию не помню, на каком кладбище, но это, собственно, не столь важно, вот. Там даже толкнули определенную речь, причем было дико холодно, но, собственно, вот всё проходило в таком режиме. Среди произнесённых слов была очень характерная фраза, я её подчеркнул.
«Господа! Мы хороним сегодня 6 жертв, убитых не турками, а попечительным начальством». Дело в том, что тогда шла Русско-турецкая война, и вот очень хорошо они подчеркнули, что это жертва не войны, да, не каких-то там турков, османов, да, а вот нашего попечительного начальства, вот. Значит, после этого он был, он отправился в Нижний Новгород, в Сормово, то есть он уже более плотно сошелся с народовольцами, но он ещё с ними как бы не делил, потому что ему, он же он решил печатать свою собственную газету. Ну, я имею в виду, собственно, не халтуринскую, а собственную газету рабочего класса, потому что его не устраивали вот эти народнические тенденции, что надо идти агитировать.
Я хочу напомнить, что, значит, тогда было два направления основных. Первое направление называли бунтари, это Бакунин, который говорил, что всё, крестьянин готов, крестьянин готов, он уже готовый коммунист, надо просто пойти и поджечь фитиль. И были лавристы, Лавров говорил, что нет, крестьянин еще не готов, его надо нежно, но жестко все время пропагандировать, и тогда он подготовится. Соответственно, вот народники второй как раз эту тему и проповедовали. Рабочие-то, в принципе, уже задумывались о каких-то политических требованиях, вплоть до там, не знаю, ну, еще не свержения, может быть, царя, но уже к смене государственного строя, вот. И Халтурин думал о том, чтобы сделать свою собственную газету рабочего класса, и для этого ему нужно что – нужен станок, нужны шрифты, а это уже, извините, такие профессиональные вещи, их нужно закупать за границей. Здесь он, конечно, искал помощи у землевольцев.
Вот он познакомился с Морозовым и отправился помогать, соответственно, отправился в Нижний Новгород помогать освобождать, такая была, мы потом о ней более подробно поговорим, Брешко-Брешковская, её потом называли «бабушка русской революции». Она в эпоху эсеров было прям такой иконой. Значит, её должны были там вести. Совершенно потрясающий предлагал план Морозов, как её освободить. Значит, во-первых, они собрались, значит, он, Якимова, Халтурин, и кто-то еще четвёртый, не помню, кто, Исаев, что ли. Значит, в номере он задвинул, вывалил гору револьверов, и рассказал про план. Её повезут, они будут возле моста сидеть, перед этим они у моста вынут два бревна, и кто-то выйдет и предупредит, что здесь, значит ,соответственно, брёвен не хватает, сбавьте ход. Когда они начнут сбавлять ход, они в задние колеса вставят тоже по какому-то там тонкому брёвнышку, чтобы они больше не съехали, и вот попытаются разоружить охрану и освободят Брешко-Брешковскую.
Халтурин уже тогда понимал, что это какой-то план, такой, немножечко хиленький, но и в любом случае не повезло, потому что ее увезли в Сибирь раньше, чем они там собрались. В общем, Халтурин вернулся. Т.е. я просто про то, я почему акцентирую этот момент, про то, как у них иногда работала мысль вот об организации всех этих процессов, вот. Он, соответственно, вернулся, и здесь он, он уже тогда сменил, ну то есть уже перешел на нелегальное положение, потому что о нём уже было известно полиции, и он в итоге устроился сначала на один завод, на другой, и жил он на Васильевском острове у своего знакомого, рабочего Швецова.
А на тот момент уже, мы, может, сегодня успеем поговорить, а может быть, в следующий, уже действовал в Третьем отделении Клеточников, тайный агент «Народной воли», который выдавал всех, соответственно, предателей. Вот он выдал такого рабочего Рейнштейна, которого благополучно потом убили, и был еще такой Швецов. Швецов был родственником, патриотом, этим, земляком, господи, Халтурина, вместе они там землячествовали. И вот Халтурин у него поселился, а Халтурину заказали как раз землевольцы ящик для шрифта. Халтурину некогда был этим заниматься, он попросил Швецова. Швецов, когда понял, что вот к нему ходит это вот Якимова, которая явно не похожа на простую студентку, и когда еще возникла история про то, что нужен этот самый ящик, он решил их всех сдать просто Третьему отделению за деньги. Ну вот были рабочие и такие, к сожалению
У него это не получилось, опять-таки, потому что предупредил Клеточников о том, что вот на вас этот донос имеется. Халтурин очень долго отказывался верить. Он отказывался верить в то, что и Рейнштейн предатель, и в то, что Швецов предатель. Более того, там, когда ему, был такой эпизод, когда ему сказали, что кто-то там растратил рабочую кассу, то он готов был из своего кармана эти расходы покрыть. Ну, в общем, Швецова разоблачили, и это был тоже очередной удар. А потом случилось…
Д.Ю. Убили, не убили?
Павел Перец. Швецова да, Швецова тоже убрали, на самом деле. Выпустили, естественно, прокламацию после этого. А потом случилось вот то, что я рассказывал о покушении Соловьёва на Александра II, и пошли вообще просто повальные аресты и обыски. И вот тогда-то Халтурин произнес свою знаменитую фразу, ну я так приблизительно её скажу, что «не успеешь только наладить работу, как хлоп, интеллигенция кого-то грохнула, и опять всё начинать по новой». В общем, он стал понимать, что он бьется просто как рыба об лед во всей этой теме, и ему это, ну, мягко говоря, начало поддоставать.
И вот тогда, он тогда устроился работать на Адмиралтейский завод, и тогда кто-то пришел и сказал, что вот требуется столяр в Зимний дворец. И в компании рабочих этому пришедшему сказали – ну так сам устраивайся, заодно и царя грохнешь, вот. Халтурину эта мысль как бы в голову запала, и он, сначала он на этом заводе работал на царской яхте, вот.
Д.Ю. Ну, действительно был специалист, раз к такому допускали.
Павел Перец. Он был высококвалифицированный специалист, вот, действительно. Да, вот, кстати, еще о чем забыл сказать – когда узнали, что Швецов – предатель, нельзя было сразу, ну, прекратить с ним всё общение, потому что это могло выдать Клеточникова. И тогда, соответственно, Якимова, она, не подав виду, она к нему пришла, и тот сказал – ой, слушайте, Анна, мне вот тут нужно два как бы паспорта для нелегальных. Она говорит – ну хорошо, я вам готова их предоставить, где мы с вами встретимся? – А давайте встретимся вот в Катькином саду, ну, там, где памятник Екатерине возле Александринского театра.
Она пришла туда под такой черной вуалью, потому что она знала, что он её назначил встречу, чтобы показать, значит, филёрам, вот. Там рядом прохаживался такой благообразный старичок с палочкой, это был Кириллов, непосредственно сотрудник Третьего отделения. В общем, они встретились. Швецов как ни пытался попросить Якимову задрать эту, значит, вуаль, она не поддавалась на его уговоры, и в итоге они распрощались, и Якимова начала просто плутать по всему городу. Она, значит, с конки на конку, она несколько раз переезжала, пересекала Неву, это называлось «очистится водой». И в итоге потом Клеточников рассказывал, что она просто измотала в усмерть этих филёров, но они все-таки проследили, куда она вечером отправилась, и, соответственно, он её предупредил, что это адрес уже не надежный, вот.
Соответственно, он устроился на этот завод, и там он продемонстрировал свои совершенно потрясающие навыки столярные, и ему предложили место в Зимнем дворце. И вот тут начинается вообще просто самое интересное. Значит, вот как размышлял Халтурин, и это, это просто, опять-таки, в воспоминаниях эта фраза висит, и это характерная вообще вот мысль для всех этих народовольцев.
«Смерть Александра II принесет с собой политическую свободу, а при политической свободе рабочее движение пойдет у нас не по-прежнему. Тогда у нас будут не такие союзы с рабочими же газетами, не нужно будет прятаться».
Вот такая какая-то очень странная, достаточно наивная мысль, и 5 сентября 1879 года по подложному паспорту на имя крестьянина Олонецкой губернии Каргопольского уезда Тролицкой волости деревни Сутовки Степана Николаевича Батышкова он был зачислен на постоянную работу в Зимний дворец. Там собрали более 100 лучших мастеров, и вот что он там увидел, Халтурин, его это поразило просто до глубины души. Значит, ну, во-первых, в Зимний дворец, как ты… Чтобы вы понимали контекст, Зимний дворец это, ну, грубо говоря, нынешний Кремль.
Д.Ю. Кремль, да. Режимный объект.
Павел Перец. Это мега режимный объект. В то время, ну вот вы можете сейчас пойти в Кремль, я не знаю, просто зайти в Кремль? Вы не зайдёте в Кремль, значит. В то время как в сам Зимний дворец было очень сложно попасть, и даже высокопоставленным особам, с черного входа…
Д.Ю. Кто угодно.
Павел Перец. Кто хочешь, особенно в то время, летом, когда царь был в Ливадии, соответственно, в Крыму. Они там устраивали вечеринки для своих, вот это вот подсобные вот эти вот рабочие, прислуга и прочее. Более того, Халтурин поразился степени вообще воровства. Ну, естественно, Рембрандтов там никто не тырил, но вот съестные припасы…
Д.Ю. Еду.
Павел Перец. Еду особенно, они ходили и тырили просто вот постоянно. И Халтурину, чтобы хоть как-то, чтобы не выделяться среди остальных…
Д.Ю. Надо тоже воровать.
Павел Перец. Он тоже ходил и тырил, короче, жрачку, вот. Это было для него шоком. Он такой косил под просто вот тупорылого абсолютно деревенского парня – о, а это чё, а во сколько царь встает, а где он обедает, а как вообще тут все, а где? В общем, короче, он вот так вот выведал вообще все, что ему нужно, потому что, естественно, там – ой парень, ща я тебе…
Д.Ю. Деревня, да.
Павел Перец. Ща я тебе расскажу, что тут и как, вот слушай-то меня, особенно если под эту лавочку. Короче, он стал вообще прекрасно ориентироваться в этом Зимнем дворце. Связь с ним держал Александр Квятковский, который с большим интересом слушал рассказы, потому что он-то в Зимнем дворце никогда не был, как и все народовольцы. То есть Халтурин иногда приходил к ним в конспиративную квартиру, о которой, кстати, вот сегодня про неё я, наверное, да, расскажу. Это в нынешнем переулке Джамбула, а тогда он назывался ЛЕштуков илм ЛештукОв переулок, вот. У него редкие были отлучки, потому что, естественно, часто он не мог ходить. И вот он там это все рассказывал, и они такие тоже все с отвисшими челюстями, значит, слушали его замечательный рассказ.
Халтурин, естественно, там работал, но параллельно он носил туда динамит маленькими порцайками. То есть вы понимаете, что просто так с двумя чемоданами как бы при всей этой расхлябанности….
Д.Ю. Чашечку-другую.
Павел Перец. Да, при всей этой расхлябанности все-таки даже не принесешь. Но он умудрялся там какими-то хитростями, к каким-то хитростям прибегать, вот. Носил туда динамит и хранил его вообще сначала вот, грубо говоря, в подушке своей.
Д.Ю. Это согласовано было с товарищами, нет? Все знали, не знали?
Павел Перец. Значит, никто не знал. Знало буквально ограниченное количество человек. Вот у исполнительного комитета «Народной воли» тогда было 2 великих тайны. Первая тайна это вот этот агент Клеточников в Третьем отделении, вторая тайна это как раз Халтурин в Зимнем дворце. То есть…
Д.Ю. Т.е. режим секретности блюли.
Павел Перец. У них там вообще, у них же некоторые, ну, конечно, особо те, с кем они работали много лет и друг друга знали, те, конечно, знали. А вот новоприбывшие, никто не знал ни их настоящих имен вообще, то есть это было основное правило конспирации. И про такие вещи они сознательно даже друг другу не рассказывали – меньше знаешь, крепче спишь. Вот. Соответственно, вот Квятковский был его связным лицом. И Халтурин носил, носил этот динамитик. Как вы понимаете, спать на динамите ни один врач вам не порекомендует, потому что это не очень полезный материал. У Халтурина были дикие головные боли. В какой-то момент, короче, царь уже вернулся из Ливадии и ужесточился, соответственно, режим пропускной.
Более того, ну, ладно, мы вроде успеваем, давайте я вам быстренько сейчас расскажу про один из адресов, памятных адресов «Народной воли» в городе Петербурге. Значит, переулок Джамбула это тот переулок, который отходит непосредственно вот от большого драматического театра на обратной стороне, вот такое, соединяет набережную и Загородный проспект.
Д.Ю. Кто хочет посмотреть, на что похоже – включаем песню Сергея Шнурова «Москва, по ком звонят твои колокола», вот это как раз в переулке Джамбула у памятника Джамбула снято.
Павел Перец. Да-да-да. Джамбул это такой полумифический персонаж. Дело в том, что тогда, в советское время, было срочно необходимо настрогать национальных героев вот этих вот малых народов и, соответственно, вот есть версия, что… ну, он персонаж-то реальный, но был ли он там этим акыном или прочее, акын вообще-то не записывает за собой ничего, да, поэтому за ними грамотно…
Д.Ю. Рэп читает.
Павел Перец. За ними грамотно записывали, а главное, ещё переводили грамотно на русский язык. Ну, ему принадлежат известные строчки «ленинградцы – дети мои» по поводу блокады, вот, и, соответственно, там и памятник сейчас стоит.
Д.Ю. Это многих, кстати, коснулось. Говорят (говорят), что стихи Расула Гамзатова, они именно благодаря тому, как хорошо переведены на русский язык не будем говорить кем, иначе антисемитские настроения вспыхнут.
Павел Перец. Да, нет…
Д.Ю. И в оригинале, например, легендарная песня, там слова «мне кажется порою, что джигиты с кровавых не пришедшие полей», джигитов поменяли на солдатов, вот.
Павел Перец. Вполне возможно, потому что, естественно, это было идеологический момент, и масса вот этих вот национальных героев, они вот одномоментно появились, ну просто сформировалась снова империя, да, под названием Советский Союз, где нужно было аккумулировать все эти малые народы, показать…
Д.Ю. Я не сомневаюсь, что герои-то там свои у всех были, кто-то там против чего выступал.
Павел Перец. Конечно, конечно, естественно, они были, просто надо было их грамотно подать. Ну вот до…
Д.Ю. Больше даже скажу, что сейчас, когда вот к ним так снисходительно относятся, это неправильно, потому что в те времена это занятие было опасным, очень опасным.
Павел Перец. Да. Значит…
Д.Ю. Так-так, и что?
Павел Перец. В те времена этот переулок назывался ЛештукОв или ЛЕштуков по имени Лeстока, это был врач императрицы Елизаветы Федоровны, который, собственно, один из надоумивших ее на этот дворцовый переворот. У него там просто было имение. Вот, соответственно, по его, ну, в видоизмененном виде этот переулок и стал так называться.
Д.Ю. У нас есть какие-то, ряд изуродованных названий. Бармалеев от Бромлея.
Павел Перец. Да-да-да.
Д.Ю. Как она там, Зеленская улица называется, которая Зелейная.
Павел Перец. Зелейная, да.
Д.Ю. Т.е. пороховая.
Павел Перец. Значит, туда 15 августа 1879 года на эту улицу явилась молодая пара, значит, дама и господин. дом этот тогда принадлежал купцу Андрееву. Этот дом тогда был под номером 13 сейчас, а сейчас он под номером 15. Отсюда очень часто путаницу вот я в интернете вижу, что разные адреса. На самом деле он 15 дом ныне. Значит, это был некий такой отставной учитель Чернышёв и его жиличка, вот это меня всегда умиляло. То есть приходит человек, и сразу показывает, кто у него будет снимать именно квартиру. Жиличка – жена дворянина Лихарева.
Значит, как раз таки Чернышев это был Квятковский, а Лихарева это была Вера Фигнер, да. И вместе с Верой Фигнер поселилась ее сестра, Евгения Фигнер. Евгения Николаевна Фигнер под фамилией Побережской. Значит, они сразу же… сейчас я не принес этот альбом, чтобы вы понимали, я очень часто на экскурсиях это показываю. Раньше была такая тема, значит, стоит по красной линии дом, например, двухэтажный или трехэтажный, и владельцу этого дома принадлежит, допустим, участок. И он сзади этого дома начинает строить еще флигель (причем флигель мог быть пятиэтажный) чисто для заработка бабла. И, например, не знаю, с Литейного проспекта вы видите вот дом, а за ним возвышается ещё такая громада.
А иногда была история ещё более смешная. Стоит усадьба, а у нее, наоборот, спереди свободное место, и тогда они просто спереди ставят, значит. В Москве там, на Пятницкой, я пару таких мест показывал очень замечательных. То есть стоит дом доходный, вы заходите туда, а там как бы вот прямо на таком расстоянии, значит, ещё усадебка такая 2-3-этажная. Вот это как раз была та самая история. Квартиры эти таким образом и выбирались, то есть они должны быть обязательно, ну, допустим, на 5, на последнем этаже, чтобы оттуда было видно все, а снизу бы не было видно ничего, но при этом был бы виден условный знак, и чтобы, значит, она была там угловая, и был целый ряд требований.
Д.Ю. То есть это как в кино про профессора Плейшнер – цветок в окне…
Павел Перец. Да-да-да, так это как раз Михайлов и придумал этот цветок в окне по кличке дворник. Вот тут написано:
«Заглянуть в окна квартиры из соседних зданий было невозможно. Входящим через ворота в 1 двор достаточно было поднять глаза, чтобы узнать, есть ли знак безопасности в окне. В настоящий момент этой квартиры не существует, при капитальном ремонте дома 70-х годах в результате перепланировки её объем распределился между тремя квартирами».
Немаленькая была квартирка. Так вот, они сразу же купили там обстановочку, там где-то рядом распродавали мебель меблированных комнат, и вот в этой самой квартире и происходили основные заседания будущих тогда еще народовольцев. То есть после раскола «Земли и воли» про который я рассказывал, по-моему, в прошлый раз, и там, в этой квартире и родился, ну, по-современному говоря, бренд «Народная воля». Как это было – они собрались осенью 1878 года и, значит, ну вот каждый написал свой вариант и скинули в шапку. Потом вытащили, и самым удачным было признано название «Народная воля». Так вот, автор этого названия – Владимир Зеге фон Лауренберг, вот такой вот, значит.
Д.Ю. Из немецких дворян.
Павел Перец. Да.
Д.Ю. Остзейских.
Павел Перец. Остзейских. Вот именно там в буквальном смысле родилась «Народная воля» уже как бы официально. Там было придумано ей название, в этом переулке Джамбула, дом 15. И, соответственно, там была окончательно утверждена и программа, и так далее, причём условия были достаточно жесткие в этой программе, т.е. «все личные симпатии, антипатии, все силы и самую жизнь, говорилось в уставе, каждый член исполнительного комитета обязан приносить в жертву его идее». То есть никаких личных средств, никаких личных денег, никаких личных амбиций, чувств, и так далее и тому подобное.
«Эти требования, писала Фигнер, были велики, но они были легки для того, кто был одушевлен революционным чувством. Человек живее чувствовал, что в нем живет и должен жить идеал». Вот это очень важный момент – «живет и должен жить идеал», вот. Ну и, соответственно, там и была разработана эта программа, среди которой были такие моменты как «произвести политический переворот с целью передачи власти народу». Да, вот этот момент, он меня всегда умилял, то есть как бы мы проводим переворот, берем эту власть, и как-то ее народу делегируем. Ну, посредством там учредительного собрания еще как-то, но вы же понимаете, насколько это как бы утопичная мысль была в тот момент, вот, значит.
И в прошлый раз я рассказывал вам про взрыв, который был устроен, значит, ну, тогда под Москвой, а ныне это в Москве, я вот как раз в прошлый раз проехался примерно в тех краях на велосипедике. И, соответственно, в какой-то момент, в разных книгах говорится по-разному про этого человека, фамилия у него была Алмазов. Вот в этой книге говорится, что он служащий магазина учебных пособий. В этих книгах говорится, что он бывший отставной солдат. Это не суть важно. Вот этот Алмазов является, соответственно, в полицейский участок и приносит пачку прокламаций, и говорит, что его соседка, курсистка Богословская, уже не в первый раз дает ему на хранение эти прокламации, потому что опасается обыска, и вот как бы, соответственно, дает ему подержать. И, в принципе, он даже их читал и иногда после этого там сжигал либо, если она не просила, или отдавал ей обратно.
А тут в поезд взорвали и у товарища Алмазова, как это говорится, немножечко сжалось одно место, и он прискакал, соответственно, стучать. Значит, вызвали, сразу же приняли эту Богословскую, притащили, спросили – дорогуша, а откуда у тебя эти прокламации? Она говорит – а это вот от моей знакомой Побережкской. Соответственно, этот эпизод не имел бы вообще никаких последствий, если бы сестра Веры Фигнер знала бы четкое правило конспирации – никогда не рекомендоваться своим знакомым под той фамилией, под которой она прописана в квартире, где она живет. И пристав Кулябко, он, ну просто на шару как бы, то есть отправил запрос по Побережской. И тут вдруг выясняется, что это Побережская в его вот участке живет в таком-то доме.
И ночью, соответственно, в 4 часа утра они там уже с компанией коллег поднимались по этому флигелю, позвонили, открыли дверь, открыла дверь Фигнер, и вот… вот это просто тоже у меня как бы в голове не укладывается, значит.
«Услышав, что пришла полиция, «Чернышев» (т.е. Квятковский) приказал кухарке открыть дверь. Увидев Фигнер, Кулябко обратился к ней с вопросом: кто она? Последовал ответ, что она — Евгения Николаевна Фигнер, проживающая по паспорту Побережской».
Т.е. вот она, я не знаю, вот она что, сразу вот так вот ему сказала, что я вот как бы…
Д.Ю. Странно.
Павел Перец. Да. Это книжка вот ну достаточно такая матёрая, на самом деле, ещё в советское время написанная. Вот.
«Полиция приступила к обыску в ее комнате. Квятковский остановился в дверях. «Квартирный хозяин», он возмущался тем, что полиция беспокоит по ночам. Затем он отлучился минут на 15—20, чтобы сжечь у себя наиболее важные бумаги».
Ну, естественно, в комнате у Фигнер чего только не нашли, там нашли и прокламации, 14 пачек, и, значит, в шкафу оказалась большая стеклянная банка, замотанная чёрной тряпкой, а в ней какая-то белая масса плавает. На вопрос «что это такое?» Фигнер сначала сказала, что это мыло, а потом, когда засомневались, что мыло так выглядит, она отказалась признавать, говорить дальше. И тут следующий момент. Ну, это был динамит, как вы понимаете.
«Чернышев», вернувшийся к концу обыска, заявил, что листы и банка принадлежат ему. Признание «Чернышева» привело к обыску и у него».
Ну вот это вот вообще, у меня как-то что-то.
Д.Ю. Ну, видимо, таким образом они друг друга выгораживали. Кстати, это достаточно…
Павел Перец. Нет, я понимаю, что это они выгораживали, но, с другой стороны, ну вы же занимаетесь, т.е. ваша задача, на самом деле, сохранить себя, «приказано выжить», как говорится. У вас же есть некая цель, а тут как бы ты просто выходишь и говоришь – ну вот, моё. Понятно, что всё это сразу же…
Д.Ю. В целом неясно. Вот в свете того, что ты рассказывал про подрыв поезда, когда там выбегание Перовской с иконой и прочее, это говорит о том, что люди готовились и распределены роли, что мы говорить-то будем, как врать-то? Запираться, тут чего-то ничего подобного нет.
Павел Перец. Да, вот это вот очень странный момент, который я для себя до сих пор не могу объяснить, хотя вот эту книжку, ну, это моя настольная книга, потому что здесь как раз все адреса указаны в Петербурге, я ей постоянно перечитываю. Вот. И, в общем, естественно, стали обыскивать Чернышёва, у него тоже тут нашли подпольные издания, револьвер, кинжал, оболочки снарядов, дистанционные трубки. Когда из ящиков комода вынули два пакета в бумаге, «Чернышев» воскликнул: «Ради бога, осторожнее, мы можем все взлететь на воздух!» В пакетах были четыре запала с гремучей ртутью. Затем «Чернышев» отпер ящик стола, где хранились документы, рукописи, письма, деньги.
В общем, короче, Квятковский и Фигнер, они были арестованы. Кухарку тоже арестовали. Но тут сыграла, опять-таки, свою роль, ну, невнимательность и такая расхлябанность Квятковского. Он какие-то бумажки еще не в этот раз, а в предыдущий раз, он разорвал и бросил их ведро мусорное. Те бумажки собрали, а там бац, план Зимнего дворца и крестик стоит.
Д.Ю. Ну это вообще, слушай.
Павел Перец. Это только начало песни. Т.е., соответственно, спецслужбы находят как бы план Зимнего дворца с крестиком. Как ты понимаешь, это вызывает определенные вопросы, то есть. Соответственно, тут же был произведен обыск в Зимнем дворце.
Д.Ю. Где крестик, да?
Павел Перец. Степан Халтурин, он специально динамит хранил под бельем, которое не стирал, в сундуке, совершенно логично понимая, что, ну, не полезут, и не полезли. То есть пришли с обыском, обыск был очень поверхностный. Ничего там особо…
Д.Ю. Это А.И. Солженицыну на заметку. У него там такой глобальный разбор, так сказать, где обыскивают, ребенка из люльки вынимают, смотрят под ребенком там, и всякое, «гады», понимаешь. На ум немедленно приходит известный случай, как венецианские купцы украли мумию так называемого Святого Марка. Я так понимаю, что это была какая-то просто мумия, потому что она благоухала, а египтяне, как известно, мазали мумий там всякими благовониями. Так вот, венецианские купцы, сложив Святого Марка в сундучок, сверху положили свинину, а исламская таможня – фу. Это говорит о надлежащем уровне исполнения служебных обязанностей – отказываться посмотреть в грязные трусы и еще чего-то там. Ты такой умный, поумнее есть, а в Крестах сидят. Вот работники. Все хороши, все.
Павел Перец. Поэтому и заглядывают в попу тем, кто прибывает… отнюдь не потому, что хочется.
Д.Ю. Раздвинь ягодицы, покашляй, блин.
Павел Перец. Да. Отнюдь не потому, что им хочется в попу посмотреть, проктологов там не имеется в этом плане, вот. Соответственно, был произведен обыск. Это не единственный случай, я потом буду рассказывать, как был произведен обыск в сырной лавке, из которой вёлся подкоп, и тоже ничего не было обнаружено, хотя там…
Д.Ю. Атас.
Павел Перец. Ну, в общем, да. Был произведен этот обыск, ничего не нашли, и надо сказать, что вот в этой книжке, в этой книжке, например, пишут, что «необходимо отметить, что у Халтурина замечались сомнения в правильности избранного им пути террора. В конце декабря 1879 года он советовался с лавристом (это вот как раз я рассказал про лавристов) Мурашкинцевым, и через него с народником Русановым, приводить ли назначенный им план в исполнение. И Мурашкинцев, и Русанов дали ему утвердительный ответ». Ну что же, раз даже лавристы дают такой утвердительный ответ, то что ж поделать.
Вот тоже, например: «Дело продвигалось к концу, Халтурин получил новый порцию динамита. Положив взрывчатку на дно корзины, наполненной бельем и накрахмаленными рубахами, он благополучно пронёс её сквозь сторожевой барьер. Всего в сундуке у Халтурина скопилось 2,5 пуда динамита». А надо было, по подсчетам, соответственно, народовольца Исаева, которой был…
Д.Ю. 40 кг, да, грубо говоря?
Павел Перец. 2,5 пуда, ну да, 16… А надо было пудов 7-8, это по мнению, соответственно, техника. А по мнению Халтурина так вообще пудов 16.
Д.Ю. Ого.
Павел Перец. Но как это все принесешь туда, понимаешь, ну, не на телеге же, да. А царь вернулся, плюс еще вот эта история…
Д.Ю. Пора.
Павел Перец. Да. Т.е. стало понятно. Квятковского арестовали, теперь, соответственно, связь с Халтуриным стал поддерживать Андрей Желябов – человек, о котором мы уже много рассказывали, и о котором мы еще расскажем. Андрей Желябов стал с ним поддерживать эту связь, и стало понятно, что вот надо бы уже-уже, и у Халтурина один раз была возможность грохнуть царя вообще без всякого динамита. Он, короче, значит, что-то послали какую-то ножку там починить. Он сидит чинит эту ножку, а тут царь заходит.
Д.Ю. Мог бы стамеской.
Павел Перец. Молоток у него был в руке, и он думал… И вот он как бы, ну блин, ну извините, как бы человека, а уже тем более царя убить, это не шутка. Во-первых, он ошалел, что как бы он его увидел вот так вот прямо вживую, да. Это как мы сидим, а тут бац, Путин, заходит. Cсоответственно, он не решился. Потом очень долго себя за это корил как бы.
Д.Ю. Он сюда не заходит.
Павел Перец. Мы в других местах с ним встречаемся. Печенье и варенье мы получаем в других, специально отведенных местах. Вот. Не решился он его убить, а вот могло бы все уже тогда. И он встречался с Желябовым на улице. То есть он иногда выходил, естественно, и они не могли остановиться и сказать – ну, Стёпочка, как там динамитик-то? – Да вот, Андрюша, как-то не хватает динамитика, не хватает. Естественно, это происходило все мимолетом на площади на Дворцовой, либо…
Д.Ю. А вот тут, извини, перебью, вот ты сказал, что в шкафу стояла какая-то бутыль, да, раствором. Т.е. это они, значит, занимались изготовлением взрывчатых веществ на дому. Они массово этим занимались, т.е. одна какая-то лаборатория была?
Павел Перец. Нет. У них была, как правило, не одна лаборатория, и, собственно, народовольцы-то и были, но мы поговорим еще о Кибальчиче. Кстати, я хотел вот…
Д.Ю. Ну т.е. это все было самодельное, не промышленное, да? Динамит был…
Павел Перец. Это было самодельное. Если хочешь, когда мы будем рассказывать про взрыв Александра II, я могу позвать своего экскурсанта, бывшего сапера военного. Он обещал сделать макет, макет метательного снаряда, именно который разработан народовольцами, которым потом пользовались эсеры, вот прямо наглядно показать.
Д.Ю. Ну то есть это не артиллерийские снаряды…
Павел Перец. Не-не-не.
Д.Ю. Не из шахты откуда-нибудь там какой-нибудь, это всё самопальное.
Павел Перец. Это всё самопальное.
Д.Ю. 19 век.
Павел Перец. Отчего все и охренели, понимаешь, вот тогда. То есть Кибальчич умудрился разработать настолько, ну, на то время вот универсальный прекрасный, извините, прекрасный взрывчатый снаряд, что это вызвало удивление даже у военных у профессиональных. Они это все сделали дома кустарным методом, вот. Где встречались господин Халтурин и господин Желябов… Да, и вот еще про что надо сказать. Они встречались вот здесь. Значит, вот это угол, этот дом, это современный дом, это Невский, самый угол с Адмиралтейским проспектом.
Д.Ю. Дом 1.
Павел Перец. То есть вот туда, соответственно, Дворцовая площадь. Но раньше…
Д.Ю. С видом на дворец его императорского величества, как говорил мне один товарищ, стоя вот тут.
Павел Перец. Да-да-да. Но раньше на его месте было вот такое здание, гораздо более низкое, и, ну, вам, дорогие зрители, не видно, но вот ты увидишь. Здесь, если посмотреть, есть такая надпись «Дациаро». «Дациаро» это был довольно известный магазин, который торговал всевозможными гравюрами, видами городов и прочее. Они были красивые и дико дорогие. И витрины, самая центральная витрина, напротив Зимнего дворца, естественно, там возле этих витрин постоянно толпится народ. Вот в этой толпе-то, как правило, Халтурин с Желябовым и общались, ну, если это можно назвать общением, да.
Д.Ю. Для тех, кто не понимает, это угол Невского проспекта и Дворцовой площади, можно так сказать.
Павел Перец. Да-да-да-да.
Д.Ю. Самое сердце города.
Павел Перец. Т.е. наискосок, наискосок от этого дома Зимний дворец, вот. Вот там вот они, собственно, общались, и Халтурин ходил-ходил все, значит, стонал-стонал, что не получилось, не готово еще и так далее.
Д.Ю. А каков, извини, опять перебью, а каков был план вообще? Т.е. что они хотели сделать? Вот это количество динамита, грубо говоря, эти 10 пудов, что он хотел сделать?
Павел Перец. Значит, он выяснил, что царь обедает в определенное время в определенном месте. Место называлось «желтой столовой». Она располагалась как раз таки над подвалом, где были столяры.
Д.Ю. На первом этаже?
Павел Перец. Она, проблема в том, что располагалась не на первом этаже. На первом этаже располагалась кордегардия, ну, царская охрана. Соответственно, им нужно было взорвать сначала этот этаж, а потом следующие, то есть…
Д.Ю. Для этого надо было так много динамита.
Павел Перец. Для этого надо было так много динамита. Зимний дворец строился по проекту Растрелли на совесть. Он запрещал класть в сутки более одного ряда кирпичей.
Д.Ю. Технологию выдерживал, чтобы схватилось.
Павел Перец. Да, чтобы схватилось так. Ну вот если мы посмотрим на фотографии Царского села после войны, мы увидим, что там ну вот нету ничего вообще, но стены стоят. Стены стоят, потому что как бы вот даже современная на тот момент артиллерия и бомбы, они не смогли их уничтожить. Вот такая была связка заложена еще господином Растрелли.
Д.Ю. Я, помню, где-то читал про кирпичи, обжиг которых проверялось путем метания кирпичей со второго этажа на твёрдую поверхность.
Павел Перец. Я о таком не слышал, интересно.
Д.Ю. Вот которые кололись, это, как ты понимаешь, непригодные, это раз. А потом раствор какой-то там, яичный раствор пяточного замеса, где там ногами всё это топали. В общем, необычайно крепко получалось. Это применительно к некой Невьянской башне, по-моему, которая в Екатеринбурге есть, такая кривая Невьянская башня, и обсуждаемый вопрос – её при строительстве завалило? Там объясняли, что нет. Вот при таких условиях изготовления, когда кирпич здесь толще, здесь тоньше, она специально такая построена была, потому что вот такие материалы, такой подход, и прочее, и прочее. Денег было много.
Павел Перец. Да, денег было много, рабочих было много государственных, чего бы не построить?
Д.Ю. Но внутри-то там, поди, т.е. стены это ладно, но внутри-то, наверное, всё деревянное было.
Павел Перец. Ну, внутри, в основном, были деревянные перегородки, поэтому он так благополучно в 1837 году до этого и сгорел. И сейчас вот перекрытия, это основная проблема Эрмитажа – в том, что все балки и прочее, они с 1837 года, и это очень большая проблема для музея, потому что надо бы как бы это поменять, но как это, ты можешь себе представить?
Д.Ю. Конечно. У нас регулярно бывают пожары, и в ходе этих пожаров оно горит мама не горюй. А когда это всё проливать надо сверху донизу. Это не эти мерзкие бетонные коробки, которые все так ненавидят, но там протекло и всё, опять зажило, то тут нет.
Павел Перец. Поэтому вот это да, вот это проблема Эрмитажа. Поэтому нужно было такое количество динамита. И, в общем, Халтурин для того, чтобы не гасить своих коллег, он, значит устроил следующее а это вот тоже показательный момент. Во-первых, он там за усердие получил премию 100 рублей, это были очень серьезные деньги, 100 рублей. Помните, он 5 рублей прилагал как свидетельство того, что может поехать в Америку, ну, в Германию на тот момент, да, по документам, но всё равно дофига. А тут ему 100 рублей выкатили. Более того…
Д.Ю. Катьку, на них Катька была нарисована, да, Екатерина.
Павел Перец. Более того, значит, там какой-то местный жандарм так к нему проникся, что решил за него свою дочь сосватать. Ну, он видит, парень, парень хороший.
Д.Ю. Какая-то фантасмагория просто.
Павел Перец. Это всё в воспоминаниях есть, это ничего не придумано, на самом деле, вот. И, в общем, у Халтурина даже была такая дилемма как бы.
Д.Ю. Не то царя взорвать…
Павел Перец. Отшить как бы так мягко, но вроде как при деле, я должен задачу выполнить. В общем, короче, он сказал своим коллегам, что у него день рождения у он всех их приглашает в трактир, ну, на халяву то что, вот.
Д.Ю. Коллегам кому? Внутри Зимнего дворца?
Павел Перец. Ну вот те, кто с ним жил в этом подвале. Он, соответственно, их повел в этот трактир, и в самый разгар веселья сказал – ой, сейчас я тут сбегаю, мне там по делам надо.
Д.Ю. Подвзорву сейчас.
Павел Перец. Да. И он, короче, пошёл, значит, придвинул, соответственно, этот сундук к нужному месту, запалил фитиль, и благополучно вышел из Зимнего дворца. И когда он проходил по Дворцовой площади, он сказал, то стоял Желябов. Он сказал Андрею Желябову, что сейчас рванёт.
Д.Ю. Жахнет, блин.
Павел Перец. И рванёт. Дело в том, что в тот день к Александру II и его супруге приезжал брат его супруги Александр Гессенский, и они, соответственно, должны были вместе с этим Александром Гессенским обедать. Но мало того, что этот Александр Гессенский запоздал, и они поздно вошли в столовую, так еще… ну, короче, результат это взрыва был такой. Я просто, у меня такая пачка, у меня не было уже времени найти эту картинку, у меня есть фотография взрыва в Зимнем дворце, может, в следующий раз принесу, покажу. Значит, убило 6 солдат Финляндского полка, еще около 40 ранено. А надо понимать, что царя, царя охраняли солдаты тех полков и те солдаты, которые отличились до этого там. Т.е. это была честь определенная.
Забегая вперед, могу сказать, что когда была выяснена персона Халтурина, то вот деревню, в которой он, соответственно, находился, ну, в смысле, из которой он родом, ее наказали тем, что 20 лет из нее не брали солдат в царскую гвардию. То есть это было такое наказание, да. Убило 6 солдат. Никто, естественно, из царской семьи не пострадал. Там немножко вздыбился пол, выбиты были стекла, ну и…
Д.Ю. 2,5 пуда не хватило, да?
Павел Перец. Да конечно, нет. Ну, Зимний дворец вы можете себе представить. Но там ещё, я просто читал как бы в описаниях разных, ещё спасла, т.е. он этот сундуку поставил возле такой колонны, которая подпирала, и часть как бы детонации она на себя взяла.
Д.Ю. Неграмотно, да.
Павел Перец. Вот. Взрыв произвёл, конечно, просто колоссальное впечатление на всех. Именно кстати вот, т.е. до этого какая-то информация просачивалась на Запад по поводу того, что происходит, но именно этот взрыв, он как бы…
Д.Ю. Не спрячешь его никак.
Павел Перец. Он распиарил, грубо говоря, эту загадочную, секретную, неуловимую «Народную волю», её исполнительный комитет на весь мир. Т.е. об этом писали все газеты мира. Естественно, сразу же вычислили, что вот этот столяр свалил, выяснили, что он на самом деле Степан Халтурин, его фотографии были разосланы. Степан Халтурин скрывался в конспиративной квартире на Большой Подьяческой, о которой я чуть попозже расскажу, вот. После этого он пришёл. Когда он узнал, что царь жив остался, то на него это вообще произвело, конечно, очень удручающее впечатление.
И здесь надо сказать еще вот про 1 момент. Дело в том, что Гурко, который тогда… Господи, кем он был? Ну, в общем, он то ли министром был, то ли возглавлял Третье отделение, простите, я, ну то есть я не обязан все эти таблицы голове держать, я не историк, мне простительно. Но в общем, короче, это герой Русско-турецкой войны Гурко, он очень часто просил провести уже нормальный доскональный обыск вообще во всем Зимнем дворце и установить там ну какую-то более-менее вменяемую вообще систему охраны.
Д.Ю. Пропускную систему, да.
Павел Перец. Но, как я об этом, кстати, по-моему, уже говорил, Александр II отказывал ему в этом, потому что у него был просто вот тогда вот роман с этой княгиней Долгорукой, Катенькой Долгорукой, княгиней Юрьевской, и он не хотел, чтобы вот туда, ему мешали, вот. Соответственно, Александр II отчасти сам виноват в том, что происходило, и ну вот, опять-таки, зацените просто контекст. Тут, как ты правильно сказал, режимный объект; режимный объект, полный вообще раздрай вот среди прислуги. Заношу динамит, взрываю динамит, выхожу, меня никто не ловит. Это как вот, знаешь, какой-то был фильм, Том Круз, где они там в Кремль проникают через Макдональдс, вот мы смотрим, нам кажется – какой-то сюр, бред и прочее.
Д.Ю. Ничего подобного.
Павел Перец. А вот вам пожалуйста реальная история, ну просто немножечко пораньше случившаяся, и уже не в кино, а реально вот в живом виде.
Д.Ю. Я тебе так скажу, что если бы это в кино показать в художественном, все заорут «так не бывает!».
Павел Перец. Здесь стоит отметить вообще про реакцию общества. Был совершенно потрясающий диалог, который отметил у себя известный издатель Суворин. Суворин, он дружил со многими, он, во-первых, ну, считается таким основным открывателем и благодетелем Чехова, потому что он его начал печатать в своей газете. Не в «Новом времени», но и там тоже. В общем, «Новое время» это был такой вот топовый СМИ Петербурга, да, в Москве царил Катков, в Петербурге царил Суворин. А вдвоем они царили на всей России. И, естественно, он точно так же общался с Достоевским, они переписывались и встречались постоянно. И вот Суворин в своих воспоминаниях пишет про характерный диалог, который случился между ним и Федором Михайловичем Достоевским. И вы сейчас уже поймете, о чем идет речь, потому что я вам уже назвал «Дециаро», где располагалась, и что это такое.
Достоевский говорит Суворину: «Представьте, что мы стоим возле магазина «Дециаро» (а этот уже диалог был после того, как даже уже арестовали Желябова), и вдруг мы слышим в толпе, что один другому говорит «я завел адскую машину, рванёт через два часа». И вот Достоевской задаёт Суворину вопрос – вот что бы вы сделали? Вы бы вот пошли бы настучали бы? Суворин говорит – я бы не пошел. Достоевский говорит – и я бы не пошел. И представляете, в какое ужасное время мы живем.
Я разобрал все причины, которые должны были заставить меня пойти туда, в полицию, и рассказать об этом. Это причины очень основательные, и это причины, которые спасли бы жизнь и прочее. И при этом я разобрал причины, которые мне запрещали туда идти. Это причины мелкие – боязнь прослыть доносчиком среди, значит, общественности; мне бы либералы этого не простили бы, если бы я вот настучал. И он говорит – вы представляете, в какое время мы живём. Вот очень такой показательный диалог, который демонстрирует настроение в обществе, то есть, ну, общество, оно же многослойное, да, а мы говорим про вот этих вот, нынешний Фейсбук и всякое вот иже с ним, да. Вот, это вот все касается непосредственно этого взрыва.
Что было дальше? Здесь мне, к сожалению, придется уже так вскользь сказать содержание будущих наших выпусков. Значит, Халтурин отсиделся в этой квартире, и его отправили в Москву, а из Москвы… В Москве он узнал о том уже, что царь убит 1 марта 1881 года, и это был ну такой финальный как бы этап деятельности партии «Народная воля», после которой она фактически сошла на нет. Потому что переарестовали всех вот, а потом уже схватили спустя много времени и Фигнер. А оттуда он отправился в Одессу. Значит, в городе Одессе он… Ну, во-первых, ему надо было подлечиться, он в Москве заболел туберкулезом, более-менее как-то там вылечился, но ему нужно было А – сменить климат, и Б – Одесса, она наравне с Петербургом и Москвой тоже славилась своим рабочим движением и все такое прочее.
Вот он, соответственно, туда приехал, ну и Халтурин, он как, естественно, человек уже вкусивший и все это, значит, понявший, он не мог просто сидеть без дела. И там он, значит, задумал убийство генерала Стрельникова. Значит, генерал Стрельников отличился тем, что он был отправлен в Одессу как раз наводить там порядок, особенно после 1 марта, ну и, как ты понимаешь, порядок он наводил достаточно в нелиберальном ключе. Это не хорошо и не плохо, это просто данность, понимаете, так обычно и происходит.
Д.Ю. Мне непонятно, чем должен заниматься полицейский.
Павел Перец. Да-да-да. И там Халтурин вместе вот, у меня, по-моему, здесь была его фотография, этого его подельника Желвакова… Сейчас, секунду, тут Перовская, тут…
Д.Ю. Он в конце в самом.
Павел Перец. В общем, там он ещё с одним… Вот он, Желваков. Вот с таким молодым парнем они задумали, короче, убийство этого Стрельникова. Они пытались его провернуть по примерно той же самой схеме, по которой Кравчинский зарезал шефа жандармов Мезенцева. То есть Стрельников должен был подкараулить на одном из центральных бульваров… Извините, Желваков должен был подкараулить Стрельникова на одном из центральных бульваров и застрелить его, а Халтурин стоял рядом с пролёткой, после чего Стрельников должен был вскочить, они должны были умчаться.
Стрельникова действительно Желваков застрелил, но за ним быстренько бросились, и он пишет что, отстреливаясь из 2 револьверов, то есть это уже реально такой просто, ну, экшн, да, отстреливаясь из 2 револьверов.
Д.Ю. Уайетт Эрп фактически.
Павел Перец. Да-да-да-да, т.е. такой вот. Спустив все пули, он, .короче, вскочил, но их, в общем, поймали. Их поймали обоих. И когда Александру III, уже наследнику престола, который готовился стать царем на тот момент, доложили о том, что Стрельников, которому он благоволил, убит в Одессе, он собственноручно распорядился, что вот казнить в 24 часа. Но в 24 часа не удалось казнить, их казнили позже, но, тем не менее, их повесили обоих, причем, значит, Желваков, обращаясь к судьям, сказал – «меня повесят, но всех вам не перевешать; от ожидающего вас конца ничего не спасет вас» 22 марта 1882 года в 5 часов утра Халтурин и Желваков были казнены.
Извините за этот жаргон, прикол заключается в том, что никто не знал, кого они казнят, то есть, естественно, Халтурин себя не выдал. А поскольку был приказ это сделать быстро, то и не было времени разобраться. И вот эта вот книжка, вот эта книжка непосредственно – «Жизнь замечательных людей», она начинается с очень такой интересность сцены, я позволю, она буквально тут две страницы, и я позволю себе её зачитать.
Вечером 24 марта 1882 года (в сокращении, конечно, зачитаю) помощник одесского военного прокурора молодой правовед Прохоров в отвратительном настроении трясся на извозчике по булыжным мостовым, направляясь в тюремный замок. Комендант тюрьмы предупредил его, что имеются новые сведения об убийстве прокурора Стрельникова. Вот уже целую неделю Одесса обсуждала подробности убийства ненавистного палача. Два дня назад убийц повесили, а волнения не прекращались.
Стишки, кстати, появились на этот счёт:
Судьба изменчива, как карта,
В игре ошибся генерал,
И восемнадцатого марта
Весь Юг России ликовал.
В толпе я слышал голоса:
«Убили бешеного пса!»
Вот такие были стишки.
В тюремной канцелярии Прохорова поджидал комендант.
— Прошу прощения, господин прокурор, я потревожил вас по заявлению заключенного Биткина. Он кузнец, работал в Сормове (это вот именно в Сормове Халтурин пытался освободить вместе с Морозовым и Якимовой Брешко-Брешковскую), переехав в Одессу, связался с неблагонадежными. По его словам, он имеет сделать важное признание.
В общем, его вводят, этого Биткина.
— Что вы имеете сообщить?
— Только то, господин прокурор, что один из казненных вами двадцать второго марта убийц прокурора Стрельникова был не кто иной, как Степан Николаевич Халтурин, не только взорвавший Зимний дворец, но создавший рабочий союз, руководивший стачками в Петербурге, тот, кого вы так долго искали.
Помощник прокурора позеленел, вскочил и, казалось, готов был броситься с кулаками на узника.
— Почему вы не признали его, когда вам его показывали? — завизжал он. — Как вы смели тогда промолчать?
Заключенный задорно сверкнул глазами и спокойно ответил:
— Очень рад, господин прокурор, что мое открытие так взбесило вас. Если бы вы знали, что пойманный вами — Халтурин, то, прежде чем повесить его, замучили бы. Теперь я спокоен — как мог, так и отомстил вам за смерть Халтурина.
— Вас должны были скоро выпустить, — прошипел помощник прокурора, перелистывая дело арестанта, — не так ли?
— Да, кажется, так.
— Ну, а теперь в Сибирь пойдете.
— За Халтурина хоть на виселицу!
Павел Перец. Вот с такого достаточно героического эпизода начинается данная книга. Значит, в порыве – в порыве страсти – в порыве страсти забыл принести ещё 1 книжечку, но я обязательно её покажу в следующий раз. Это книжечка 1900 то ли 18, то ли 19 года выпуска, такая тоненькая брошюрочка про Степана Халтурина. Надо сказать, что она принадлежит автору Стеклову, а вот эта автору Полевому. Если мы почитаем внимательно, то мы увидим, что вот там задан такой некий вектор освещения деятельности Халтурина, который иногда просто слово в слово повторяется здесь. Значит, так вот, там эта книжка озаглавлена «Кому пролетариат ставит памятники?», это серия была такая. И действительно после Революции имена Халтурина, точнее, имена не только Халтурина, но его имя, оно было везде, т.е. улица Халтурина у нас была.
Д.Ю. А можно книжечку на секунду, я тебя, кстати, это, извини, чуть-чуть, чуть-чуть буквально перебью. Вот фотографии граждан, принимавших участие. Обнорский – не знаю.
Павел Перец. Рабочий такой был.
Д.Ю. Петерсон – тоже не знаю.
Павел Перец. Тоже рабочий.
Д.Ю. Иванайнен – не знаю. Моисеенко – возле меня есть улица Моисеенко, на ней был кожно-венерический диспансер, и сейчас есть. И наш суд, куда я регулярно, так сказать, заходил. Плеханов – улица в наличии. Степняк-Кравчинский – улицы нет. Русанов – не знаю. Ну, Желябов – тоже улица в наличии.
Павел Перец. Да-да.
Д.Ю. Т.е. это легендарные люди в советское время.
Павел Перец. Легендарные люди в советское время. Более того, если я ничего не путаю, город Орлов, он был переименован, по-моему, в город Халтурин, что ли. По крайней мере, я совершенно точно знаю, что там был поставлен памятник. И ещё 1 памятник был поставлен…
Д.Ю. Картинка есть с памятником.
Павел Перец. Да. Ещё был поставлен памятник, сразу же мы здесь, у нас. Да, вот он, он до сих пор там стоит.
Д.Ю. В городе Кирове.
Павел Перец. А, в городе Кирове. Не в Халтурин, да, в Киров был переименован. Вятка в Киров, а Орлов во что был переименован, я не знаю, не помню, точнее. Ну, господи…
Д.Ю. Не важно, да.
Павел Перец. Сейчас вы нажмёте на паузу, в Гугле быстренько забьёте, вот вам там будет ответ. Вот. И вот это ещё 1 очень интересный аспект, про который мы, возможно, когда-нибудь в будущем поговорим, как сразу же после Революции все эти имена, они начали вот моментально вводиться, вот скажем так, вот в такую вот в матрицу в некую вот большевистской идеологии, причем в 18 год. Денег нет в стране, то есть начало гражданской войны, но Ленин как, а это был именно план ленинской монументальной пропаганды, Ленин как человек умный, ну, он может быть каким угодно, да, но он был не дурак, это однозначно, иногда просто на голову выше даже своих некоторых соратников.
Д.Ю. Не побоимся такого слова, в своей области это был гений.
Павел Перец. Да-да, то есть в этом плане я абсолютно согласен. Где-то он был злодей, а где-то он был гений. Есть, кстати, чудесная серия, вот одна из немногих, которую я качал и смотрел, она так и называется – «Гении и злодеи». Прекрасно там рассказывается.
Д.Ю. Ну так-то вокруг нас только святые.
Павел Перец. Да-да-да-да.
Д.Ю. Только Ленин выбивается и Сталин.
Павел Перец. И там показывается, как даже самый выдающийся там ученый, художник, еще кто-то, они были вот одновременно и гениями, и злодеями. Вот такое, знаете, случается.
Д.Ю. Диалектика.
Павел Перец. Так вот, он прекрасно понимал, что такое пиар, и силу его. И вот началась вот эта вот как раз кампания монументальной пропаганды, среди которой был и Степан Халтурин. Так вот, меня поразило то, что (я просто сейчас начал изучать этот вопрос, я хочу, сейчас мы поговорим), что параллельно с памятниками и вот еще выпускались такие брошюрки, то есть сразу же, да, то есть некое пояснение. То есть это вот кто, кому, зачем, почему. Потому что, естественно, фамилия Халтурин в царское время, она, ну, забегая вперед, могу сказать, что, например, фамилия Желябов была проблемой для его тогдашней супруги. Т.е. она после цареубийства, она там подавал прошение, чтобы, значит, сыну, ему фамилию сменить. Потому что это была проблема, человек с фамилией Желябов, это как, ну вот контекст…
Д.Ю. Как Гитлер.
Павел Перец. Да, как Гитлер, да. Т.е. вот Ваня Гитлер – а можно мне фамилию сменить, извините, пожалуйста. Меня в школе стебут, не хочу, косо смотрят, вот. Можно мне хотя бы Сталин?
Д.Ю. Прекратите, блин.
Павел Перец. Да. Соответственно, вот такая вот история. И здесь, опять-таки, показательно все. Во-первых, показателен путь человека, который прошел. Ну вот умный талантливый парень, да, который вот, у него, ну, в какой-то момент ему просто не повезло – обули его там на бабки, т.е., соответственно, но вот познал жизнь. Затем он прошел на самом деле путь, типичный для многих людей из деревни, которые попали в столицу. Что они там могли сделать? Они могли устроиться на производство. Производство тогда было адовое.
Приводятся вот даже в этой книжке примеры, и не только здесь, про бумагопрядильную фабрику, где англичанин Фиш, по-моему, его фамилия была, он просто урезал, в какой-то момент он решил просто понизить расценки за производимую продукцию и все. Вот тебя ставят перед фактом. То есть ты должен был сделать столько-то, получать столько-то, а вот с завтрашнего дня ты должен там получать в 2 раза меньше, а работать столько же. Естественно, это вызывало определенные какие-то реакции со стороны рабочих ,там были из тачки, и были какие-то попытки демонстраций, но это все расценивалось как вот какие-то бунтарские там и прочее, и прочее.
Д.Ю. Кто ты такой, чтобы вообще рот открывать, да?
Павел Перец. И только уже в эпоху Александр III, наконец, начались хоть какие-то шевеления для того, чтобы разработать, ну, какие-то там, я не знаю, вменяемый устав, законы, но хоть что-то, что ограничивало, с одной стороны, произвол владельцев капитала, да выражаясь коммунистической идеологией, а, с другой стороны, защищала бы рабочий класс.
Д.Ю. Ну, это не коммунистическая идеология. Тут следует чётко понимать одно, что все права, которые появились у рабочих и этих самых крестьян, они только в борьбе. Возможно, это не самые, с точки зрения сегодняшнего дня, правильные способы. А других просто не было.
Павел Перец. Вот.
Д.Ю. Капиталист, он как-то это, его задача – увеличивать и наращивать капитал, а не заботиться о благосостоянии не пойми кого. И то, что расценки снижаются вдвое, а рабочий день остаётся тот же самый, ну, это его такое решение, и его так выгодно. Он, в общем-то, деньги зарабатывает, повторюсь, а не заботится о благосостоянии рабочих. То, что они спят там на каких-то на этих, на станках, ну и что? Не хочешь – уйди, вон за воротами ещё стоит кандидатов достаточное количество. Кто, как его можно заставить? Только путём организации разнообразных стачек, забастовок. Станки поломать, в конце концов, завод сжечь. Убить кого-нибудь.
Ну, если ты такая свинья, это ещё не говорится о том, что по всей, ну, я это, не так глубоко в материале, как ты, но железно уверен – т.е. вот у нас есть передовая держава, США, а в ней организованная преступность, например, итальянская, которая, она намертво привязана к профсоюзной деятельности. Профсоюз, он как раз и нужен для того, чтобы ограничить, так сказать, беспредел капиталиста. Ну а тут вам преступность организованная. Естественно, для организации профсоюзного движения нужны лидеры. Лучшего гоя убей.
Вот у нас бывают такие, знаешь, чашки Петри, в которых там растят бактерии, кристаллы и всякое такое. В них всегда есть есть так называемые точки роста, откуда кристалл вверх прёт. Ну так вот, их надо отрезать время от времени, этих самых лидеров и предводителей. Вот тебя итальянцы, для начала, где-нибудь отметелят, ну, потом покалечат, займутся твоей семьей, близкими и прочее. А что ты этому может противопоставить, кроме точно такой же вооруженной борьбы, убийств и всякое такое? Ничего, по большому счету, уголовнику ты противопоставить не сможешь. И сам предмет-то, ну вот лидеров если ликвидируют все время, то оно никак расти не может.
Я чисто для справки, как когда был такой негодяй Валачи, мафиози итальянский, который всех сдал. А когда поднялся общественный дикий шум, это, по-моему, начало 60-х годов, был Эдгар или там, ну, перелом, конец 50-х – начало 60-х. А Эдгар Гувер сказал – никакой мафии в стране нет, вы что, её нет вообще, организованной преступности. И тут вылез этот Валачи, и общественность заорала – о, ужас, мы не знали! Вдумайся, они не знали. Ну а причина – в этом самом ФБР, в отделе по борьбе с организованной преступностью было (утрирую) 3 человека, а в борьбе с коммунистами 400 (не утрирую). То есть соотношение вот такое. Чем? А мафии нет, как ты понимаешь, потому что она нужна для решения совершенно других вопросов борьбы с профсоюзным движением.
И я к чему говорю, что еще это не освещен вопрос просто, потому что среди рабочих регулярно, естественно, выделялись всякие вожаки, а что с ними делало руководство этих самых капиталистических предприятий, было бы тоже неплохо осветить в разнообразных книжках. Как работодатели боролись с теми, кто хотел нормальных условий труда и хорошей оплаты. Тоже, наверное, отдельная тема какая-то.
Павел Перец. Это отдельная тема. Немного ситуация, конечно, изменилось к началу 20 века, но очень немного. Просто я хочу, чтобы вы понимали, что когда…. Да, были, были вот Сан-Галли, Морозовы, там еще, были приемлемые условия там и труда и прочее.
Д.Ю. Я там живу рядом, возле садика Сан-Галли.
Павел Перец. Да, и вот у Сан-Галли не было никогда никаких, потому что он построил для своих рабочих школу, сад у них был и т.д.
Д.Ю. Это исключение.
Павел Перец. Это исключение из правил. То есть когда вам начинают рассказывать про какую-то там, значит, и прочее, я еще раз хочу повторить – Россия для иностранного капитала была Китаем. Была чистой воды Китаем, где можно было вот, учитывая то, что здесь был вот такой вот благоприятный царский режим и полное бесправие этого самого рабочего населения, тут можно было вот диктовать свои правила. В Европе и в Штатах, там уже зарождалась эта вся история, и там уже они начинали мутить. И Халтурина многие называли западником, но западником не в плане западник/славянофила, а в плане именно то, что он очень многие рабочие идеи как раз питал с Запада. Он был очень начитанный и подкованный в этом плане персонаж, вот.
Д.Ю. Страшное тебе скажу – этот самый коммунизм придумали в Германии.
Павел Перец. Да-да-да. На том самом гнилом Западе.
Д.Ю. Потому что развивалось оно гораздо быстрее, и Карлу Марксу это было видно значительно лучше. Ну вот есть какой-то объективный процесс, как действует капитализм при развитии, но есть люди, которые пытаются хоть как-то изменить условия существования самих себя и вокруг. Подходить к этому с точки зрения «а вот в 2017 году в США все не так устроено», ну, как-то по меньшей мере странно.
Павел Перец. Да, это по меньшей мере странно. В общем, достаточно показательная история как про самого этого человека, так и вот очередной эпизод, показывающий ну полную вообще расхлябанность системы и совершенно фантастические какие-то сюжеты, которые вот сейчас ну выглядит как какой-то анекдот, а это на самом деле очередная страница нашей истории.
В конце хочу вот, пользуясь случаем, задать вопрос публике – я вот поскольку вожу экскурсии, но в -15 их особо не поводишь, и я прошлом году, у меня был такой лекционный курс в Москве и Петербурге. И, в принципе, есть места, где это можно делать, но если вдруг у вас или у ваших знакомых есть там, не знаю, помещения в библиотеках, кофейнях, тайм-кафе, в общем, где угодно, вплоть до ДК, где можно, знаете, на каких-то вменяемых условиях договориться на аудиторию там от 20 до 100 человек (не знаю, сколько там будет ходить, по-разному бывает), то пожалуйста, свяжитесь со мной, я буду вам очень признателен. То есть это поможет, потому что начнутся холода, и я начну лекционный курс, где буду рассказывать про массу всякого интересного, вот. Ну а сегодня вот, пожалуй, всё.
Д.Ю. Мощно, мощно. Странные, конечно, вещи. Но, видимо, люди просто другого не знали, не понимали, и как вообще надо. Страшно, в общем-то, местами.
Павел Перец. Да, согласен.
Д.Ю. Спасибо, Павел. А на сегодня всё. До новых встреч.
Павел Перец. Пока.
Новости
VIP
