Нас уже давно нет в Афгане. Нет даже страны, которая нас туда посылала. Там сейчас вместо нас американцы.
Я приехал в Кандагар как представитель сопредельного государства. Ничего там за двадцать лет не изменилось. На первый взгляд. На самом деле изменилось отношение людей к нам.
- Как вам живется? – спросил я у одного из бывших известных полевых командиров.
- Воюем, – коротко ответил он.
- Ну и как противник? – спросил я.
- А, — махнул он рукой. – Это не мужчины. Они только знают – ракеты. Мужчины так не воюют. Сначала сто ракет, потом появляется один солдат. Ты выйди на поле! Один на один! Как мужчина! Покажи силу! Я тебе расскажу историю. Это было во время войны с шурави. Нас было сто пятьдесят человек. Нам нужно было пройти в долину. На высоте по дороге засели шурави. Мы точно знали – их там пять человек. Мы вначале пошли напрямую. Застрочил пулемет. Мы в обход. Там тоже нас встречает пулемет. Мы с трех сторон к высоте. Так нас с трех сторон поливают пулеметным огнем. И так шесть дней! Шесть дней мы не можем прорваться в долину. Потеряли сто человек. Наконец, на седьмой день на высоте кончились патроны. Мы добираемся до высоты. Там пятеро молодых солдат. Каждому из них двадцати ещё нет. Голодные, — у них еда пять дней назад кончилась. Не пили двое суток. Еле держатся. А смотрят – волками! Готовы загрызть заживо! Я посмотрел на них, сказал: «Всё, шурави. Читайте молитву!». Клянусь всеми святыми – мы были готовы растерзать их на куски! И все пятеро сомкнулись, взялись за руки, и встали в ряд. Мужчины!
Мы их накормили, напоили, завязали раны, на следующий день дали им в руки их оружие, и я сказал: «Шурави, я хотел бы, чтобы мои сыновья были такие же, как вы. А теперь идите». И они ушли. Но никто из них за всё время не оглянулся назад! Вот противник! А ты спрашиваешь – американцы…
И я подумал: — великая была страна, которая имела таких сыновей. Которыми даже противник восхищался.
И я сказал: «Кумандон (командир), а ведь я тоже был в тех же рядах. Я тоже стрелял по афганцам». Он встал, поклонился, правда слегка, только головой, и сказал: «Мужчина закаляется в боях. Я вижу по твоим глазам – ты воин. Иначе бы ты никогда не произнес такие слова! И ты ещё спрашиваешь – с кем мы сегодня воюем?»
Чудовищная участь ждала
тех, кого жуаньжуаны оставляли у себя в рабстве. Они уничтожали память раба
страшной пыткой — надеванием на голову жертвы шири. Обычно эта участь
постигала молодых парней, захваченных в боях. Сначала им начисто обривали
головы, тщательно выскабливали каждую волосинку под корень. К тому времени,
когда заканчивалось бритье головы, опытные убойщики-жуаньжуаны забивали
поблизости матерого верблюда. Освежевывая верблюжью шкуру, первым долгом
отделяли ее наиболее тяжелую, плотную выйную часть. Поделив выю на куски, ее
тут же в парном виде напяливали на обритые головы пленных вмиг прилипающими
пластырями — наподобие современных плавательных шапочек. Это и означало
надеть шири. Тот, кто подвергался такой процедуре, либо умирал, не выдержав
пытки, либо лишался на всю жизнь памяти, превращался в манкурта — раба, не
помнящего своего прошлого. Выйной шкуры одного верблюда хватало на
пять-шесть шири. После надевания шири каждого обреченного заковывали
деревянной шейной колодой, чтобы испытуемый не мог прикоснуться головой к
земле. В этом виде их отвозили подальше от людных мест, чтобы не доносились
понапрасну их душераздирающие крики, и бросали там в открытом поле, со
связанными руками и ногами, на солнцепеке, без воды и без пищи. Пытка
длилась несколько суток. Лишь усиленные дозоры стерегли в определенных
местах подходы на тот случай, если соплеменники плененных попытались бы
выручить их, пока они живы. Но такие попытки предпринимались крайне редко,
ибо в открытой степи всегда заметны любые передвижения. И если впоследствии
доходил слух, что такой-то превращен жуаньжуанами в манкурта, то даже самые
близкие люди не стремились спасти или выкупить его, ибо это значило вернуть
себе чучело прежнего человека. И лишь одна мать найманская, оставшаяся в
предании под именем Найман-Ана, не примирилась с подобной участью сына. Об
этом рассказывает сарозекская легенда. И отсюда название кладбища Ана-Бейит
- Материнский упокой.
Правила простые, поэтому запоминай, повторять не буду.
Первое: от стрелка из проклятой Ли-Энфилд образца 1902года,
кидающей пули на дистанцию прицельной дальности до кэмэ восемьсот, ты
выгодно отличаешься скоростью стрельбы. Если он обкурен и в меру раздражен,
то его первый выстрел -- это порядка семи секунд работы его мозгов. Учитывая
, что попасть с первого раза -- это гусарство для нормального человека, то
на перезарядку духу понадобится для повторного выстрела секунд десять. Усек?
Время подготовки второго выстрела дает движущейся цели шанс в тридцать
метров, если конечно штаны спущены. У тебя такой паузы не должно быть. Твоя
невеста -- автоматическая винтовка, она экономит тебе секунд пять, а это
метров пятнадцать, которые ты не дашь жертве пробежать. Первый выстрел в
цель -- это мечта! Мечтать не вредно, вредно не мечтать. Но после выстрела
мимо, цель присядет, это в лучшем случае. В зависимости от жизненного опыта и
психики, мгновенное оцепенение, в которое ты его вводишь своим первым
неудачным выстрелом, длится около пяти -- шести секунд. Это твой звездный
час! Тебе этот миг дарит твоя автоматическая винтовка, оцени это.
Второе: нормальный дух в толщину в среднем до пятидесяти сантиметров.
Все, что делает его живым и шустрым, находится внутри его тела на глубине
15-20 см. А на его грудь легко ложится круг радиусом в десять сантиметров --
это гораздо больше разброса твоей винтовки на дистанции в 400 метров. На
этом рубеже тебя может достать только такой же, как ты, стрелок или
пулеметчик.
Вчера приобрёл книжку Александра Дюкова "Заложники на Дубровке". Предыдущие книги автора — отличные, потому взял без раздумий.
Автор про эту книгу:
Я написал эту книгу очень давно — ранней весной 2003 года, практически по горячим следам. Тогда ее опубликовать не удалось. В сентябре 2007 года, накануне пятилетней годовщины трагедии, я вспомнил о рукописи, дополнил ее ставшими известными новыми материалами (хотя дополнять пришлось немного) и решил обнародовать. Решил: если не найдется издательство, которое опубликует, просто выложу в интернете. Издательство нашлось, мы подписали контракт, но книга ни к годовщине, ни через год не вышла. И я уже, честно, говоря, потерял надежду, на то, что первая написанная мною книга когда-нибудь увидит свет.
Но она все-таки вышла.
Работая над книгой, я исходил из убеждения, что на основе всего имеющегося комплекса открытых источников можно реконструировать ход событий. Что и попытался сделать. Когда вы будете эту книгу читать, проявите снисхождение: в 2003 году я еще очень много не знал и не умел. Но основные моменты, надеюсь, смог подметить точно.
Третьего дня приобрёл свежего Пелевина, книгу под названием t. И немедленно прочитал. В книжке речь про графа Толстого, который в начале про себя ничего не помнит — чисто Джейсон Борн. Потом, правда, ему объясняют про него всякое, а ещё более потом он и сам всякое про себя узнаёт. Местами выл в голос:
- У нас ведь даже голуби на процент со скважины жили. Нефть упала, деньги кончились. Народ стал за концы тянуть, кто кому должен. Стали вопрос решать на уровне крыши. А крыша теперь у всех одна, только углы разные. Одни под силовыми чекистами, другие – под либеральными.
- А в чём между ними разница?
- Да из названия же ясно. Силовые чекисты за то, чтобы всё разруливать по-силовому, а либеральные – по-либеральному. На самом деле, конечно, вопрос сложнее, потому что силовые легко могут разрулить по-либеральному, а либеральные – по-силовому.
- Вы как-то примитивно объясняете. Словно слесарю.
- Потому что вы такие вопросы задаёте. Короче, съесть могут и те, и эти. Но либеральные кушают в основном простых людей, какие победнее. Типа как киты планктон, ничего личного. А силовые кушают в основном либеральных – замочат одного и потом долго все вместе поедают. Так что в пищевой цепочке силовые как бы выше. С другой стороны, либеральные целый город могут сожрать, и никто не узнает. А когда силовые кем-нибудь обедают, про это все газеты визжат, поэтому в целом условия у них равные. И чёткой границы между ними на самом деле нет.
Стандартная "дискуссия" в комментсах, малолетние эксперты на линии:
Goblin: В сантиметре, камрады, 10 миллиметров.
"оппонент": Да ладно!
Goblin: Точно.
"оппонент": Не верю.
Goblin: Не надо.
"оппонент": Этого не может быть.
Goblin: Может.
"оппонент": А откуда ты знаешь?
Goblin: Ну, типа считал.
"оппонент": Чё, считать умеешь, что ли?
Goblin: Умею.
"оппонент": Не до хера на себя берешь, а?
Goblin: Нет.
"оппонент": Я так думаю, ты просто не способен правильно сосчитать.
Goblin: А я знаю, что умею считать. И миллиметров там — десять.
"оппонент": А в метре — 1000 миллиметров.
Goblin: И что?
"оппонент": А то, что в метре 1000 миллиметров.
Goblin: Мы вроде про сантиметр говорили?
"оппонент": Про что хочу, про то и говорю. Че, умный, что ли?
Goblin: Нет, просто знаю.
"оппонент": А думать не пробовал — сколько их?
Goblin: Тут не надо думать. Тут считать надо и запоминать.
"оппонент": Сразу видно — тебе в ментовке все мозги отшибли, придурок.
Goblin: А это здесь при чем?
"оппонент": При том, что сперва иди поучись, баран, а потом рот открывай.
Goblin: От того, что я поучусь — количество милиметров изменится?
"оппонент": Слышь, не умничай. И поумнее тебя видали.
Goblin: Речь не про ум, а про количество миллиметров.
"оппонент": А я слышал, что в других странах миллиметров меньше/больше! Я в кино видел — у них все не так.
Goblin: Нет, везде одинаково.
"оппонент": Слышь, знаток хренов, а ты сам там был?
Goblin: Нет, не был.
"оппонент": Ну тогда молчал бы, блин, не позорился.
Goblin: Для того, чтобы это знать, не обязательно куда-то ездить.
"оппонент": Нет, ну это надо такую херню спороть!
Goblin: Ты о чем?
"о...
Новости
VIP
